Право на ошибку слэш

Право на ошибку

Тая Смоленская

Глава 1

Две красные полоски на тесте обрадовали меня больше, чем внедорожник, который несколько месяцев назад купил мне муж.

Четыре долгих года у нас с мужем не получалось с детьми и вот долгожданное счастье! Губы сами по себе растянулись в улыбке, я прижала ладонь к совсем плоскому животу, прикрыла веки и мысленно поблагодарила бога за чудо.

Не буду врать, но я уже отчаялась. Таблетки, походы по врачам, анализы: казалось, этому не будет конца. Я уже ни на что не надеялась, впала в депрессию, смирилась с тем, что навсегда останусь бездетной, и в самый нужный момент это случилось.

Я обязана была сообщить мужу! Сил терпеть больше не было. Знаю, у него сегодня важное совещание в офисе, в последние месяцы он завален работой, приходит поздно ночью, мотается по командировкам, но держать в себе такую новость не могу.

Еще раз внимательно смотрю на тест, желая убедиться что две полоски мне не померещились и выхожу из ванной комнаты, наспех выбирая из гардероба летний сарафан и туфли. Говорить по телефону о своей беременности не собираюсь, это нужно сделать лично. Чтобы увидеть как загорится огонек в его глазах, чтобы иметь возможность обнять его, разделить это счастье вместе с ним.

Всю дорогу я пыталась представить реакцию Артема, подбирала слова, руки дрожали от волнения. На мгновенье засомневалась — а вдруг тест соврал? Но потом вспомнила что за эти годы ни разу не случалось мне видеть двух полосок. Ну, нет, в этот раз все точно получилось!

Я с трудом припарковалась перед бизнес центром, водила я по прежнему плохо, но мой инструктор убеждал, что мне просто не хватает опыта, потенциал во мне есть, поэтому при каждом случае я старалась не пользоваться услугами такси, а сама садится за руль.

Я делаю несколько глубоких вдохов, собираясь с мыслями и толкаю створки стеклянных дверей.

Мой муж генеральный директор крупной компании. О таком мужчине как он мечтает каждая женщина, но выбрал он меня. Вернее, мы поженились семь лет назад, ему было двадцать девять, а мне двадцать два. Я только завершила обучение, Артем же уже добился небывалых высот в своем возрасте, но был не так богат и успешен как сейчас. Тогда у нас была двушка в старой хрущевке, но в ней мы провели лучшие годы в своей жизни.

Это была любовь с первого взгляда. Страсть, искры, огонь — все было по-настоящему.

— Артем у себя? — спросила у его секретарши, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

— Эм-м, нет, Артем Александрович ушел еще утром, предупредил что у него какие-то семейные дела, — подняла на меня свой взгляд Светлана.

Честно говоря, я всегда недолюбливала ее. Слишком уж откровенное декольте было у ее блуз, а еще она всегда пожирала взглядом моего мужа и формы у нее были слишком пышными. Ладно, признаюсь, я ревную мужа к каждой женщине, что крутится рядом с ним.

— А, наверное мы разминулись, — произнесла я растерянно, не понимая куда мог поехать Артем. Что-то у родителей случилось? — Ладно, спасибо за информацию, Светлана, я тогда пойду.

Девушка кивнула мне в ответ, я же могу поклясться, что в ее взгляде скользнуло ехидство. Словно она знала то, чего не знала я.

Пока жду лифт, решаю позвонить мужу и уточнить когда он будет дома. Несколько коротких гудков и Артем сбрасывает вызов, а следом приходит сообщение:

«На совещании».

Меня словно окатило холодной водой. Он врет. Но зачем?

«Когда будешь дома? Нужно поговорить, у меня есть хорошие новости», — пишу в ответ.

«Поздно, ложись спать без меня».

Дышать становится тяжело. Улыбка окончательно сползает с моего лица. Я стараюсь не думать о всяких глупостях, не помрачать этот прекрасный день, но не получается. А еще эти странные взгляды подчиненных Артема вокруг и перешептывания… Меня настигает паранойя. Артем изменяет мне с кем-то из офиса?

Ну, нет. Быть такого не может. Я настоящая дура, если подозреваю своего мужа в измене. Он ведь безумно любит меня. И у нас все хорошо в отношениях.

Когда выхожу на улицу не могу ни на чем сосредоточиться. Глупые мысли все никак не покидают голову. Я просто сижу в салоне своего автомобиля и смотрю в одну точку, а потом вдруг вспоминаю, что на наших с ним машинах стоит авто трекер на случай угона.

Дрожащими пальцами нахожу программу отслеживания, очень долго пытаюсь вспомнить пароль, в конце концов приходится звонить в службу поддержки, для его восстановления, но уже через час я вижу точку, обозначающую автомобиль Артема. И эта точка находится в центре города. Недалеко от бизнес центра. Прямо перед гостиницей Four seasons.

* * *

Я не собиралась влетать в гостиницу и устраивать скандал, требуя назвать номер, который снял мой муж. Не исключено, что он всего-навсего заехал в ресторан на первом этаже, чтобы поужинать. Или же просто припарковался рядом, а сам ушел по делам. Или же…

Этих «или» было так много, что я сбилась со счета. Тянула горячий напиток в кофейне напротив и не могла оторвать взгляд от входа в гостиницу. Не понимала что здесь делала, но и не могла заставить себя встать и уйти.

Несколько раз не выдерживала и набирала номер мужа, но меня переключало на автоответчик. Слезы уже были готовы пролиться, оросить все вокруг, но я свято верила в верность Артема и в то, что я себе просто надумала его измену.

Время тянулось безумно медленно, я было подумала: а не засесть ли мне в фойе отеля, чтобы уж точно не упустить из виду мужа, но быстро отмела эту идею. Я не собираюсь быть униженной стороной. Не проявлю ни капли слабости. Не буду терпеть унижение, если столкнусь лоб в лоб с его любовницей.

И снова же успокаиваю себе тем, что никакой измены может и не быть. Ну мало ли что он может делать здесь?

Ближе к девяти я все же покидаю кофейню и сажусь в свой автомобиль. Начинает темнеть, но, к счастью, сейчас лето и в такое время все еще можно хорошо разглядеть лица людей.

Я не отвожу взгляд от входа в отель, напряженно сжимаю пальцами в руль и вот это происходит. Как в самом страшном сне.

Словно в замедленной съемке Артем появляется в дверях с длинноногой молоденькой блондинкой. На их лицах играет улыбка. Они идут к его автомобилю в обнимку. Она прижимается к нему, что-то говорит. Его рука сжимает ее за ягодицу. В том, что именно происходило между ними в отеле даже гадать не приходится.

Я жмурюсь, в надежде что это просто какой-то розыгрыш. Мираж. В надежде, что этот мужчина просто чертовски похож на моего мужа. Или же что я все неправильно поняла.

Но это не так.

Это мой Артем. Тот самый человек, с которым мы клялись друг другу в любви и верности.

Он открывает перед девушкой дверцу, а с моего рта срывается хриплый стон.

Он подает ей руку, помогая забраться на переднее сиденье, где обычно рядом с Артемом сижу я, а мои ногти впиваются в кожу настолько сильно, что прокалывают ее и по ладони струится капелька крови.

Он закрывает дверцу, спрятав свою спутницу в черном железном звере, у меня грудь сдавливает спазмом. Я делаю вдох, но воздух застревает в горле. Горький ком перекрывает доступ к кислороду, а щеки обжигают горячие слезы.

Как он мог?

За что?

Почему?

Сколько времени я живу в этой лжи?

Чем она лучше?

У нас ведь все было так хорошо, а в будущем появится ребенок и мы бы стали самой счастливой семьей на свете.

Все эти вопросы хороводом кружат в моей голове, не давая нормально мыслить. Автомобиль Артема давно скрылся за поворотом, я же все так же не могу сдвинуться с места. Обручальное кольцо на моем пальце пылает, словно я надела раскаленное железо. Я резко сдергиваю его и с силой бросаю куда-то на пол.

Во мне словно что-то надломилось. Исчерпало все мои чувства. И я внезапно ощущаю, что становлюсь ко всему безразличной. Словно вся та любовь, которую я чувствовала к Артему испарилась в одно мгновенье. Осталась лишь холодная расчетливость. А еще ненависть. За то, что в нашей постели была третья. За то, что возвращался после нее и смотрел мне в глаза как ни в чем не бывало. За то что целовал меня губами, которыми целовал и ее. Прикасался руками, которыми ласкал ее.

Право на ошибку

Автор:Marlu

Беты (редакторы):Marbius

Рейтинг:NC-17

Жанры:Слэш (яой), Драма, Повседневность, POV, Hurt/comfort

Предупреждения:Изнасилование, Нецензурная лексика

Примечания автора:

Сиквел к Праву на выбор. Можно читать как самостоятельное произведение.

Драма, как жанр, здесь присутствует из-за некоторых событий и конфликтов персонажей. ХЭ будет!

Автор великолепных иллюстраций natali3112

Глава 1

— Ну что вы сидите?! – пронзительный голос коллеги ввинтился в уши, заставляя лица морщиться и головы поворачиваться в сторону источника неприятных звуков.

Елена Викторовна застыла в дверях, беспомощно выставив руки вперед. Высокая, нескладная, тощая, а сейчас еще и растрепанная, с покрытым алыми пятнами лицом, она пыталась отдышаться, чтобы сказать еще что-то. Впалая грудь бурно вздымалась.

— Ну что вы сидите?! – чуть не плача продолжила она. – Он же умер!

В преподавательской повисла звенящая тишина. Мы почти целую минуту пытались осознать и как-то оценить информацию, потом чей-то голос осторожно спросил:

— Кто?

— Ну кто, кто! – Третьякова, которая и в спокойном состоянии была дамой со странностями, уже злилась. — Петр Иванович! Вот кто! Он там лежит, а вы тут сидите! Ну и сидите дальше! – она махнула рукой и, резко развернувшись, выскочила из комнаты.

Новость, обрушенная на головы собравшихся, оглушила, но времени свыкнуться и хоть как-то переварить информацию не было совершенно – пришлось спешно догонять посеявшую смятение преподавательницу, иначе мы рисковали остаться в неизвестности.

Без студентов коридоры университета были пустынны. Редкие сотрудники, встреченные по пути, испуганно жались к стенам, провожая недоуменными взглядами странную процессию из трех десятков в основном сильно немолодых людей, молча несущихся в сторону выхода. Впереди маячила сине-белая полосатая кофта Третьяковой, не давая сбиться с курса.

Возле главных ворот Университета стоял синий Логан с шашечками на боку и длинной антенной на крыше. Рядом топтался растерянный мужик и по двое-трое кучковался народ. Кто-то выглядел заинтересованным, кто-то испуганным, но было ясно одно: что-то случилось.

— Вот, — Третьякова сделала широкий жест в сторону автомобиля, где на откинутом переднем сидении лежал человек.

Седые пряди обрамляли лицо, еще не успевшее стать восковым; и только странно приоткрытый рот и неудобно повернутая голова выдавали истину: он вряд ли спит.

Дальнейшее слилось в сплошной поток. Еще не было осознания того, что произошло, еще казалось: это неправда. Приехавшая скорая установила факт смерти. Полиция в лице совсем молоденького паренька в форме не нашла следов насилия. Долго. Нудно. Протоколы, подписи… И ожидание. Люди подходили и уходили, удовлетворив свое любопытство – еще бы, не каждый день происходит нечто из ряда вон выходящее.

Совершенно незаметно день стал клониться к вечеру. Казалось, вот только совсем недавно было одиннадцать, и мы в счастливом неведении сидим в преподавательской, обмениваясь впечатлениями о проведенном отпуске, и ждем начальника, чтобы выслушать, что ожидает нас в новом учебном году, что еще изобрело неугомонное руководство в лице ректора и отрабатывающих свой хлеб с маслом девяти проректоров. Смерть заведующего кафедрой ломала привычный уклад, вносила сумятицу в мысли и рушила планы. Будущее сразу становилось неопределенным и зыбким.

— Георгий Сергеевич, — раздался над ухом голос Павла Евгеньевича Шиловского, нашего старейшего преподавателя, восьмидесятилетний юбилей которого мы с размахом отмечали в мае, — ты бы съездил к нему домой, сообщил сестре.

Вопрос «почему я?» задавать смысла не имело. Ответ очевиден: потому что самый молодой, потому что довольно тесно общался с Петром Ивановичем, когда писал диссертацию, и хорошо знал Жанночку, любимую сестру и единственную родственницу усопшего. Ну и если уж совсем начистоту, то и по должности было положено – ибо я имел несчастье быть заместителем. Не потому что был хорошим, не потому что основательно разбирался в учебном процессе, а всего лишь из-за того, что банально все остальные отказались впахивать сверх положенной нормы нагрузки. Мне же деваться было некуда – желание защититься диктовало свои правила поведения.

Домой я попал ближе к десяти вечера. Безумно длинный, невероятно тяжелый день близился к концу. Вторник двадцать восьмого августа навсегда останется в памяти черным днем. Наверное, до конца жизни мне будет видеться растерянное лицо хрупкой старушки, неверяще смотрящей на меня своими поблекшими от возраста голубыми глазами, и слышаться ее причитания:

— Как же так, Жорик, ну как же так? Петенька же на десять лет младше…

Мне нечего было сказать на это, и я просто молча сидел рядом, обнимая женщину за вздрагивающие плечи, и со все большей безнадежностью понимал неизбежность того, что организацией похорон придется заниматься мне.

Без аппетита и удовольствия сжевал бутерброд, запив сладким чаем, принял душ и завалился на кровать. Тело требовало отдыха, а вот мозг лихорадочно пытался думать. Только вот думай – не думай, все равно будущее покрыто мраком. Кто будет новым завкафом? Что делать с Жанной Ивановной? Что, в конце концов, будет с защитой? На эти вопросы ответа не было. Так или иначе, время покажет, только скорее всего следует ждать перемен, а вот насколько они будут глобальными… Посмотрим.

Сна не было ни в одном глазу. Хотелось как-то успокоиться, отключиться, для этого было бы хорошо принять на грудь пару рюмок коньяка или простой вульгарной водочки. Холодненькой, под малосольный огурчик, что совершенно случайно остался в банке. Только вот слово, когда-то данное себе, не позволяло. Нет, я не был ни алкоголиком, ни запойным пьяницей, но спиртное действовало на меня совершенно определенным образом, срывая тормоза. Однажды я уже испортил жизнь и себе и другим людям, повторять прошлые ошибки желания не было. Хотелось с кем-то поделиться, поговорить… Только один человек может выслушать, понять и с усталым вздохом погладить по голове, что бы я ни натворил. Папа. Теплая пластмасса телефонной трубки удобно легла в ладонь, указательный палец привычно нажал кнопку быстрого вызова.

— Ал-ло, — как всегда отрывисто отозвался отец на той стороне эфира после четвертого гудка.

— Папа, можно я приеду? – голос против воли прозвучал жалобно.

— Что-то случилось? – спросил отец с неподдельной тревогой.

— Да. Нет. Не знаю, — дал я исчерпывающий ответ. – Так можно приехать?

— Как будто тебе кто-то запрещает! — пробурчала в ответ телефонная трубка, и в ухе раздались короткие гудки.

Право на ошибку

Автор:Marlu

Беты (редакторы):Marbius

Рейтинг:NC-17

Жанры:Слэш (яой), Драма, Повседневность, POV, Hurt/comfort

Предупреждения:Изнасилование, Нецензурная лексика

Примечания автора:

Сиквел к Праву на выбор. Можно читать как самостоятельное произведение.

Драма, как жанр, здесь присутствует из-за некоторых событий и конфликтов персонажей. ХЭ будет!

Автор великолепных иллюстраций natali3112

Глава 1

— Ну что вы сидите?! – пронзительный голос коллеги ввинтился в уши, заставляя лица морщиться и головы поворачиваться в сторону источника неприятных звуков.

Елена Викторовна застыла в дверях, беспомощно выставив руки вперед. Высокая, нескладная, тощая, а сейчас еще и растрепанная, с покрытым алыми пятнами лицом, она пыталась отдышаться, чтобы сказать еще что-то. Впалая грудь бурно вздымалась.

— Ну что вы сидите?! – чуть не плача продолжила она. – Он же умер!

В преподавательской повисла звенящая тишина. Мы почти целую минуту пытались осознать и как-то оценить информацию, потом чей-то голос осторожно спросил:

— Кто?

— Ну кто, кто! – Третьякова, которая и в спокойном состоянии была дамой со странностями, уже злилась. — Петр Иванович! Вот кто! Он там лежит, а вы тут сидите! Ну и сидите дальше! – она махнула рукой и, резко развернувшись, выскочила из комнаты.

Новость, обрушенная на головы собравшихся, оглушила, но времени свыкнуться и хоть как-то переварить информацию не было совершенно – пришлось спешно догонять посеявшую смятение преподавательницу, иначе мы рисковали остаться в неизвестности.

Без студентов коридоры университета были пустынны. Редкие сотрудники, встреченные по пути, испуганно жались к стенам, провожая недоуменными взглядами странную процессию из трех десятков в основном сильно немолодых людей, молча несущихся в сторону выхода. Впереди маячила сине-белая полосатая кофта Третьяковой, не давая сбиться с курса.

Возле главных ворот Университета стоял синий Логан с шашечками на боку и длинной антенной на крыше. Рядом топтался растерянный мужик и по двое-трое кучковался народ. Кто-то выглядел заинтересованным, кто-то испуганным, но было ясно одно: что-то случилось.

— Вот, — Третьякова сделала широкий жест в сторону автомобиля, где на откинутом переднем сидении лежал человек.

Седые пряди обрамляли лицо, еще не успевшее стать восковым; и только странно приоткрытый рот и неудобно повернутая голова выдавали истину: он вряд ли спит.

Дальнейшее слилось в сплошной поток. Еще не было осознания того, что произошло, еще казалось: это неправда. Приехавшая скорая установила факт смерти. Полиция в лице совсем молоденького паренька в форме не нашла следов насилия. Долго. Нудно. Протоколы, подписи… И ожидание. Люди подходили и уходили, удовлетворив свое любопытство – еще бы, не каждый день происходит нечто из ряда вон выходящее.

Совершенно незаметно день стал клониться к вечеру. Казалось, вот только совсем недавно было одиннадцать, и мы в счастливом неведении сидим в преподавательской, обмениваясь впечатлениями о проведенном отпуске, и ждем начальника, чтобы выслушать, что ожидает нас в новом учебном году, что еще изобрело неугомонное руководство в лице ректора и отрабатывающих свой хлеб с маслом девяти проректоров. Смерть заведующего кафедрой ломала привычный уклад, вносила сумятицу в мысли и рушила планы. Будущее сразу становилось неопределенным и зыбким.

— Георгий Сергеевич, — раздался над ухом голос Павла Евгеньевича Шиловского, нашего старейшего преподавателя, восьмидесятилетний юбилей которого мы с размахом отмечали в мае, — ты бы съездил к нему домой, сообщил сестре.

Вопрос «почему я?» задавать смысла не имело. Ответ очевиден: потому что самый молодой, потому что довольно тесно общался с Петром Ивановичем, когда писал диссертацию, и хорошо знал Жанночку, любимую сестру и единственную родственницу усопшего. Ну и если уж совсем начистоту, то и по должности было положено – ибо я имел несчастье быть заместителем. Не потому что был хорошим, не потому что основательно разбирался в учебном процессе, а всего лишь из-за того, что банально все остальные отказались впахивать сверх положенной нормы нагрузки. Мне же деваться было некуда – желание защититься диктовало свои правила поведения.

Домой я попал ближе к десяти вечера. Безумно длинный, невероятно тяжелый день близился к концу. Вторник двадцать восьмого августа навсегда останется в памяти черным днем. Наверное, до конца жизни мне будет видеться растерянное лицо хрупкой старушки, неверяще смотрящей на меня своими поблекшими от возраста голубыми глазами, и слышаться ее причитания:

— Как же так, Жорик, ну как же так? Петенька же на десять лет младше…

Мне нечего было сказать на это, и я просто молча сидел рядом, обнимая женщину за вздрагивающие плечи, и со все большей безнадежностью понимал неизбежность того, что организацией похорон придется заниматься мне.

Без аппетита и удовольствия сжевал бутерброд, запив сладким чаем, принял душ и завалился на кровать. Тело требовало отдыха, а вот мозг лихорадочно пытался думать. Только вот думай – не думай, все равно будущее покрыто мраком. Кто будет новым завкафом? Что делать с Жанной Ивановной? Что, в конце концов, будет с защитой? На эти вопросы ответа не было. Так или иначе, время покажет, только скорее всего следует ждать перемен, а вот насколько они будут глобальными… Посмотрим.

Сна не было ни в одном глазу. Хотелось как-то успокоиться, отключиться, для этого было бы хорошо принять на грудь пару рюмок коньяка или простой вульгарной водочки. Холодненькой, под малосольный огурчик, что совершенно случайно остался в банке. Только вот слово, когда-то данное себе, не позволяло. Нет, я не был ни алкоголиком, ни запойным пьяницей, но спиртное действовало на меня совершенно определенным образом, срывая тормоза. Однажды я уже испортил жизнь и себе и другим людям, повторять прошлые ошибки желания не было. Хотелось с кем-то поделиться, поговорить… Только один человек может выслушать, понять и с усталым вздохом погладить по голове, что бы я ни натворил. Папа. Теплая пластмасса телефонной трубки удобно легла в ладонь, указательный палец привычно нажал кнопку быстрого вызова.

— Ал-ло, — как всегда отрывисто отозвался отец на той стороне эфира после четвертого гудка.

— Папа, можно я приеду? – голос против воли прозвучал жалобно.

— Что-то случилось? – спросил отец с неподдельной тревогой.

— Да. Нет. Не знаю, — дал я исчерпывающий ответ. – Так можно приехать?

— Как будто тебе кто-то запрещает! — пробурчала в ответ телефонная трубка, и в ухе раздались короткие гудки.

Текст книги «Право на ошибку (СИ)»

Автор книги: Marlu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Право на ошибку

Автор:Marlu

Беты (редакторы):Marbius

Рейтинг:NC-17

Жанры:Слэш (яой), Драма, Повседневность, POV, Hurt/comfort

Предупреждения:Изнасилование, Нецензурная лексика

Примечания автора:

Сиквел к Праву на выбор. Можно читать как самостоятельное произведение.

Драма, как жанр, здесь присутствует из-за некоторых событий и конфликтов персонажей. ХЭ будет!

Автор великолепных иллюстраций natali3112

Глава 1

– Ну что вы сидите?! – пронзительный голос коллеги ввинтился в уши, заставляя лица морщиться и головы поворачиваться в сторону источника неприятных звуков.

Елена Викторовна застыла в дверях, беспомощно выставив руки вперед. Высокая, нескладная, тощая, а сейчас еще и растрепанная, с покрытым алыми пятнами лицом, она пыталась отдышаться, чтобы сказать еще что-то. Впалая грудь бурно вздымалась.

– Ну что вы сидите?! – чуть не плача продолжила она. – Он же умер!

В преподавательской повисла звенящая тишина. Мы почти целую минуту пытались осознать и как-то оценить информацию, потом чей-то голос осторожно спросил:

– Кто?

– Ну кто, кто! – Третьякова, которая и в спокойном состоянии была дамой со странностями, уже злилась. – Петр Иванович! Вот кто! Он там лежит, а вы тут сидите! Ну и сидите дальше! – она махнула рукой и, резко развернувшись, выскочила из комнаты.

Новость, обрушенная на головы собравшихся, оглушила, но времени свыкнуться и хоть как-то переварить информацию не было совершенно – пришлось спешно догонять посеявшую смятение преподавательницу, иначе мы рисковали остаться в неизвестности.

Без студентов коридоры университета были пустынны. Редкие сотрудники, встреченные по пути, испуганно жались к стенам, провожая недоуменными взглядами странную процессию из трех десятков в основном сильно немолодых людей, молча несущихся в сторону выхода. Впереди маячила сине-белая полосатая кофта Третьяковой, не давая сбиться с курса.

Возле главных ворот Университета стоял синий Логан с шашечками на боку и длинной антенной на крыше. Рядом топтался растерянный мужик и по двое-трое кучковался народ. Кто-то выглядел заинтересованным, кто-то испуганным, но было ясно одно: что-то случилось.

– Вот, – Третьякова сделала широкий жест в сторону автомобиля, где на откинутом переднем сидении лежал человек.

Седые пряди обрамляли лицо, еще не успевшее стать восковым; и только странно приоткрытый рот и неудобно повернутая голова выдавали истину: он вряд ли спит.

Дальнейшее слилось в сплошной поток. Еще не было осознания того, что произошло, еще казалось: это неправда. Приехавшая скорая установила факт смерти. Полиция в лице совсем молоденького паренька в форме не нашла следов насилия. Долго. Нудно. Протоколы, подписи… И ожидание. Люди подходили и уходили, удовлетворив свое любопытство – еще бы, не каждый день происходит нечто из ряда вон выходящее.

Совершенно незаметно день стал клониться к вечеру. Казалось, вот только совсем недавно было одиннадцать, и мы в счастливом неведении сидим в преподавательской, обмениваясь впечатлениями о проведенном отпуске, и ждем начальника, чтобы выслушать, что ожидает нас в новом учебном году, что еще изобрело неугомонное руководство в лице ректора и отрабатывающих свой хлеб с маслом девяти проректоров. Смерть заведующего кафедрой ломала привычный уклад, вносила сумятицу в мысли и рушила планы. Будущее сразу становилось неопределенным и зыбким.

– Георгий Сергеевич, – раздался над ухом голос Павла Евгеньевича Шиловского, нашего старейшего преподавателя, восьмидесятилетний юбилей которого мы с размахом отмечали в мае, – ты бы съездил к нему домой, сообщил сестре.

Вопрос «почему я?» задавать смысла не имело. Ответ очевиден: потому что самый молодой, потому что довольно тесно общался с Петром Ивановичем, когда писал диссертацию, и хорошо знал Жанночку, любимую сестру и единственную родственницу усопшего. Ну и если уж совсем начистоту, то и по должности было положено – ибо я имел несчастье быть заместителем. Не потому что был хорошим, не потому что основательно разбирался в учебном процессе, а всего лишь из-за того, что банально все остальные отказались впахивать сверх положенной нормы нагрузки. Мне же деваться было некуда – желание защититься диктовало свои правила поведения.

Домой я попал ближе к десяти вечера. Безумно длинный, невероятно тяжелый день близился к концу. Вторник двадцать восьмого августа навсегда останется в памяти черным днем. Наверное, до конца жизни мне будет видеться растерянное лицо хрупкой старушки, неверяще смотрящей на меня своими поблекшими от возраста голубыми глазами, и слышаться ее причитания:

– Как же так, Жорик, ну как же так? Петенька же на десять лет младше…

Мне нечего было сказать на это, и я просто молча сидел рядом, обнимая женщину за вздрагивающие плечи, и со все большей безнадежностью понимал неизбежность того, что организацией похорон придется заниматься мне.

Без аппетита и удовольствия сжевал бутерброд, запив сладким чаем, принял душ и завалился на кровать. Тело требовало отдыха, а вот мозг лихорадочно пытался думать. Только вот думай – не думай, все равно будущее покрыто мраком. Кто будет новым завкафом? Что делать с Жанной Ивановной? Что, в конце концов, будет с защитой? На эти вопросы ответа не было. Так или иначе, время покажет, только скорее всего следует ждать перемен, а вот насколько они будут глобальными… Посмотрим.

Сна не было ни в одном глазу. Хотелось как-то успокоиться, отключиться, для этого было бы хорошо принять на грудь пару рюмок коньяка или простой вульгарной водочки. Холодненькой, под малосольный огурчик, что совершенно случайно остался в банке. Только вот слово, когда-то данное себе, не позволяло. Нет, я не был ни алкоголиком, ни запойным пьяницей, но спиртное действовало на меня совершенно определенным образом, срывая тормоза. Однажды я уже испортил жизнь и себе и другим людям, повторять прошлые ошибки желания не было. Хотелось с кем-то поделиться, поговорить… Только один человек может выслушать, понять и с усталым вздохом погладить по голове, что бы я ни натворил. Папа. Теплая пластмасса телефонной трубки удобно легла в ладонь, указательный палец привычно нажал кнопку быстрого вызова.

– Ал-ло, – как всегда отрывисто отозвался отец на той стороне эфира после четвертого гудка.

– Папа, можно я приеду? – голос против воли прозвучал жалобно.

– Что-то случилось? – спросил отец с неподдельной тревогой.

– Да. Нет. Не знаю, – дал я исчерпывающий ответ. – Так можно приехать?

– Как будто тебе кто-то запрещает! – пробурчала в ответ телефонная трубка, и в ухе раздались короткие гудки.

На лицо сама собой наползла теплая улыбка – все-таки папа у меня мировой мужик. В принципе, он был бы рад, реши я все-таки жить с ним, но режим конспирации, выбранный мной самим, не позволял такой вольности. Да, тогда три года назад я сильно лажанулся, и моя персона стала «нон грата» в мгновение ока, хотя казалось бы: Москва город большой. Это просто иллюзия, и она развеялась очень быстро. Средства массовой информации страшная сила! Дядя мигом открестился от меня; порыпавшись пару месяцев в поисках работы, я понял, что все, ничего приличного не светит, а без денег, без жилья и без перспектив делать в столице нечего, поэтому и пришлось вернуться в родной Город.

Ехал и думал, трясясь в плацкартном вагоне, что отец по голове не погладит и слова доброго не скажет, я бы и сам себе не сказал. Так тогда тошно было, что казалось, любое наказание принял бы с радостью, только вот никто меня таким образом от чувства вины избавлять не собирался.

– Ну что ж, сынок, думаю, что ты сам все понял, – только и сказал мне отец. – Надо жить дальше. Гоша, я бы с радостью поделился своим жизненным опытом, но к, сожалению, он не передается ни по наследству, ни воздушно-капельным путем. Так что, дорогой мой человек, совершая ошибки и делая выводы, ты учишься избегать их в дальнейшем, а я только и могу, что советом помочь, если спросишь, да посочувствовать.

Мы много говорили тогда, но ни слова осуждения от него я не услышал. Понял, поддержал и простил. Даже согласился с моим решением фамилию сменить. Тогда оно казалось логичным и правильным, только вот фишка в том, что поменяв кучу документов вроде паспорта, водительского удостоверения, медицинского полиса и ИНН, я остался при своем дипломе, и был он действительным при предъявлении бумаги о смене фамилии, да и в трудовой старую, оказывается, просто зачеркивают. Одна радость – в отделе кадров нашего Городского Университета работала старая знакомая отца. Она и помогла устроиться на Кафедру электроники и электротехники, где заведующим был в свою очередь ее хороший друг, который особо и не вдавался в тонкости моей личной жизни – преподавателей как всегда не хватало.

Мне тогда крупно повезло. Несмотря на отсутствие опыта в преподавании – работал я переводчиком, хоть и имел техническое образование, делая ставку именно на знание языка – взяли сначала ассистентом, затем повысили до преподавателя. Хотя на зарплате это сильно не отразилось.

Загнал видавшую виды девятку загадочного цвета «мираж» на участок и пошел к дому – окна кухни ярко светились, выдавая место дислокации родителя.

– Гоша, твою мать, – воскликнул отец, когда я появился перед ним как черт из табакерки. – Заикой сделаешь!

– Я думал, ты слышал, машинка не самая тихая, – пожал я плечами и взял румяное яблоко из корзинки на столе.

– Зачитался, – пояснил папа, показывая глазами на стопку документов на столе. – И вообще, не понимаю, зачем себя так уродовать? Внешний вид откровенно идиотский, извини за грубость.

– Да ладно, ты это каждый раз говоришь, – я ухмыльнулся и стянул с головы светло-каштановый парик, дорогой, между прочим, из натуральных волос и сделанный на заказ. – Поэтому повторять свои резоны не буду ввиду неоднократного их озвучивания.

– Господи, – отец поднял глаза к небу, – ты и выражаться стал как…

– Полный придурок? – заржал я.

– Заметь, не я это сказал, – рассмеялся в ответ родитель. – Есть будешь?

За поздним ужином я пересказал события сегодняшнего дня. Папа долго молчал, потом, налив нам по чашке чая, все же сказал:

– Что делать думаешь? Все-таки хочешь защищаться?

– Не знаю, будет зависеть от обстоятельств, – я пожал плечами и положил в чай пару кусков сахара.

– Смотри сам. Помочь тут я не в силах. Если влезу, только хуже сделаю. Сам знаешь, какие у нас высокие отношения с товарищем ректором.

Конечно, это было известно всему Городу: мэр и ректор соблюдали вооруженный нейтралитет.

– Гоша, иди ложись. День трудный был, суетный, тебе еще завтра предстоит беготня. Я так понимаю, что все на тебя свалилось? – папа с сочувствием смотрел на меня, вертя в руках очки для чтения и косясь в сторону бумаг, на время ужина предусмотрительно убранных на подоконник.

Я пожелал спокойной ночи, согласившись, что да, все придется делать самому, ввиду полной растерянности Жанны Ивановны, и поднялся на второй этаж, в свою старую комнату. Вот странно, имею две квартиры, а дом для меня все равно только эти стены, которые всегда помогали раньше и наверняка помогут и сейчас, навеяв приятные воспоминания и подарив крепкий сон.

Глава 2

Я так сильно морально готовился к трудностям завтрашнего дня, представляя себе походы по инстанциям, что оказался совершенно не готов к тому, что, оказывается, практически все хлопоты нынче берут на себя похоронные агенты. По крайней мере, мне не пришлось мотаться в ЗАГС, морг, на кладбище и договариваться обо всем самому.

Поговорил с соседкой Жанны Ивановны, та согласилась присмотреть за пожилой женщиной, которая была вне себя от горя, и помчался в университет. Нужно было срочно повесить некролог в холле, написать кучу служебных записок на выделение материальной помощи, и все такое. В конце концов, он был заслуженным человеком, доктором наук, профессором и всю жизнь проработал в альма матер. Было бы логично, если бы расходы на погребение взял на себя вуз.

Тем не менее, и этот день пролетел в суете и совершенно незаметно. Вечером, ложась в свою одинокую постель, с тоской подумал, что завтра будет еще один длинный и тяжелый день, с окончанием которого уйдет целая эпоха старой научной школы и методов управления. Интуиция подсказывала, что никого из своих поставить руководить нашим структурным подразделением не могут – нет подходящих кадров. Значит, будет варяг. Новые правила, новая жизнь.

День похорон выдался теплым и ясным и запомнился огромным количеством людей, пришедшим проводить в последний путь человека, которого знали и любили. Было даже руководство в лице декана и проректора по учебной работе. Много было сказано хороших и проникновенных речей, потом всех пригласили во двор университета, где были накрыты столы для фуршета и каждый желающий мог выпить рюмочку и закусить бутербродом с рыбой или колбасой. Мне понравилось грамотное решение проблемы: и никого из пришедших на похороны людей не обидели, и в то же время фуршет не предполагал слишком долгого мероприятия, что для той же Жанны Ивановны было благом. Она и так держалась из последних сил и только благодаря заботе приехавшей из деревни троюродной племянницы, подносившей ей к лицу, то ватку с нашатырем, то дававшей очередную таблетку валерьянки.

Вечером я пребывал не в самом лучшем расположении духа, понимая, что завтра будет еще сложнее. Придется идти на работу и пытаться как-то организовать учебный процесс в отсутствие главного по кафедре, ведь через день уже начнутся занятия.

Первого сентября против обыкновения на кафедре собрались почти все преподаватели. Пока декан и его заместитель толкали приветственные речи перед первокурсниками, мы сидели в преподавательской и пытались понять, как же нам жить дальше. Мой стол стоял в дальнем углу, у окна, и со своего места я хорошо видел напряженные спины наших дедков, облаченных в темные пиджаки. В комнате стоял негромкий гул от голосов, но я не прислушивался, занятый своими мыслями. Вчера декан попросил собрать коллектив, сказав, что у него будет для всех сообщение. В принципе, от руководства можно ждать чего угодно: нас могут пока оставить в покое, возложив временные обязанности заведующего на кого-нибудь из своих, могут объединить с другой кафедрой, как это уже было в недавнем прошлом. Этот вариант, кстати, казался мне самым вероятным. Найти доктора наук на вакантное место, когда учебный год уже начался, довольно проблематично. Можно, конечно, и кандидата, но с нашими заслуженными пенсионерами, из которых двенадцать профессоров, это выглядит несолидно. Значит, только слияние. Причем из более-менее родственных кафедр у нас только Радиотехника и Автоматизация производственных процессов. У АПП такой заведующий, что врагу не пожелаешь. Его усилиями кафедра захирела совершенно, народ разбежался, остались самые стойкие и пофигистичные шесть человек, а Радиотехника сама по себе на ладан дышит, они набор последние два года никак не могут провести.

– Добрый день, товарищи, – в преподавательскую торопливо вошел декан, моложавый мужчина, слегка за пятьдесят, за ним следовал молодой человек, по возрасту, наверное, годившийся ему в сыновья. – Поздравляю с началом учебного года, и позвольте вам представить назначенного ректором исполнять обязанности заведующего кафедрой Рахманова Евгения Альбертовича. Прошу любить и жаловать! А я вынужден откланяться, поскольку у нас в актовом зале собрание первокурсников. На все вопросы ответит ваш новый руководитель.

– Здравствуйте, господа, – произнес наш новый начальник, обведя почтенное собрание презрительным и равнодушным взглядом прозрачных бледно-голубых глаз.

Да, вот так, одной фразой настроить весь коллектив против себя надо уметь, просто и элегантно! Обозвать наших отставников-военных, большинство из которых продолжало состоять в компартии, читать оппозиционную прессу и преданно голосовало за папу Зю, господами… Это же смерти подобно. Готов поспорить на годовую зарплату, что наши старички съедят выскочку без соли и хлеба, и не поможет молодому амбициозному доктору наук даже папа-ректор.

В наступившей тишине было хорошо слышно тяжелое астматическое дыхание в соседнем ряду профессора Лисицына.

– Господа-а?! – не смогла промолчать Третьякова, вечно страдающая недержанием речи. – Господа на Рублевках проживают или у нас в Озерках водятся.

– Елена Викторовна, – Шиловский повернулся и осуждающе посмотрел на единственную даму в нашем коллективе. Воспитание не позволяло уважаемому полковнику в отставке хамить даме, но вот сарказма в голосе не убавляло. – Мне кажется, господин Рахманов нам хочет сказать что-то важное.

От того, с какой интонацией было произнесено слово «господин» лицо нашего нового заведующего пошло красными пятнами. Я с интересом уставился на него, подумав попутно, что с такой реакцией на раздражающие факторы ему нелегко приходится в жизни. Господина Рахманова было откровенно жаль, как исправить ситуацию, он пока не знал и потому злился, нервно трепещущие крылья носа выдавали состояние. Ситуацию можно было бы спасти, переведя в шутку, но подобного опыта у нового завкафа явно не было. Я развеселился: противостояние обещало быть весьма увлекательным, и вьюнош – по сравнению с нашими мастодонтами он и был пацаном, как и я, впрочем – изначально оказался почти в безнадежной ситуации.

– Господин Рахманов, не стесняйтесь. Мы вас внимательно слушаем, – «подбодрил» начальника Павел Евгеньевич.

Не знаю, о чем изначально хотел говорить с народом свежеиспеченный шеф, но вот сейчас, выбитый из колеи, он желчно и зло пытался привести подчиненных к повиновению. Получалось так себе. Третьякова вставляла свои пять копеек постоянно, намеков не понимала, профессора и доценты с серьезными лицами уточняли совершенно очевидные вещи, и заседание кафедры медленно, но верно превращалось в балаган.

– Кто был заместителем заведующего при прежнем руководителе? – резко спросил Евгений Альбертович и почему-то посмотрел на доцента Тулепова.

Я дисциплинированно поднял правую руку. Лицо Рахманова скривилось. Представив, как выгляжу в его глазах, чуть не засмеялся в голос, еле сдержался, вытянув губы трубочкой.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Лукин Георгий Сергеевич, – отрекомендовался я, немного подумал и, решив, что кашу маслом не испортишь, добавил как можно более невинно, хлопая ресницами за стеклами очков в роговой оправе, – можно просто Жора.

– Георгий Сергеевич, прошу вас пройти в мой кабинет для обсуждения неотложных дел кафедры, – Рахманов резко развернулся на каблуках, полы его бежевого пиджака распахнулись, открывая серебристую пряжку ремня, и он, печатая шаг и гордо выпрямившись, изволил покинуть почтенное собрание.

– Георгий Сергеевич, – догнал меня голос Шиловского почти у самой двери, когда я поспешал вслед за начальником, – вы там держитесь. Мысленно мы с вами, ну и спросите господина Рахманова, имеет ли он еще что-нибудь сказать, или можно домой, к внукам?

Побурчав что-то невразумительное, выскочил в коридор, искусав губы почти в кровь. Нужная дверь находилась метрах в пяти налево по коридору. Взялся за ручку, пару раз вдохнул-выдохнул для того, чтобы успокоиться, и решительно нажал на ручку.

– Я к Евгению Альбертовичу, – сообщил я лаборантке, сидящей за компьютером и вяло играющей в косынку.

Танечка безразлично пожала плечами и продолжила свое занятие, позволяя посетителю пройти в соседнее помещение беспрепятственно.

Рахманов стоял посредине кабинета и с тоской во взгляде рассматривал окружающую обстановку. Да, в кабинете, лет –дцать не видевшем ремонта, заставленном древней мебелью и с кучей бумаг на всех возможных поверхностях, включая подоконник, было на что посмотреть. Петр Иванович, тем не менее, во всем этом безобразии ориентировался отлично и, кажется, за всю жизнь не выбросил ни одной бумажки.

«А как же, вот проведешь ревизию, выкинешь макулатуру, а назавтра раз: извольте представить какой-нибудь приказ о закреплении дисциплины за 1988 год. И плевать им, что документы столько не хранятся. А у нас все есть!» – я как наяву слышал его чуть насмешливый голос, и было так странно, что в его кабинете сейчас имеет полное право распоряжаться совершенно посторонний человек.

– Присаживайтесь, – великодушно предложил мне новый завкаф и сел сам, привычным жестом поддернув свои пижонские брючки, чтобы не оставалось пузырей на коленях.

Пока он садился, на секунду перед моими очами оказалась светловолосая макушка с чуть отросшими корнями. Опа! А господин начальник-то у нас крашеный. Пока я зависал со своим открытием, он выжидательно смотрел на меня прозрачными и холодными голубыми глазами. Надо сказать, что красавчиком он не был, но дорогая и со вкусом подобранная одежда, стильная прическа, осанка – все это подчеркивало образ уверенного в себе человека.

Я почти на автомате повторил его действия, поддернув и без того коротковатые брючата ужасного грязно-песочного цвета, из-под которых сразу стали видны светло-серые носки и видавшие виды туфли. Рахманов чуть заметно поморщился, но промолчал, разглядывая временного помощника. В том, что он попытается как можно быстрее избавиться от такого нелепого меня, сомнений не возникало.

– Итак, я хотел бы знать, где на кафедре хранится документация, в первую очередь рабочие программы, индивидуальные планы и прочее.

Эх, не с этого надо начинать, хотя, конечно, для сынка ректора закон может быть и не писан. Сейчас в связи с переходом на двухступенчатое образование другими делами надо заниматься, но кто я такой, чтобы возражать господину начальнику?

– Прошу великодушно меня простить, но вся документация, кажется хранилась вот в этом шкафу, – я указал рукой на нужную мебель, где действительно стояли папки, на каждой из которых было написано название дисциплины, читаемой на кафедре. – Но, к сожалению, в бумагах Петра Ивановича я совершенно не ориентируюсь.

Явственный вздох Евгения Альбертовича лучше всяких слов сказал о его мнении о том, что он думает о прежнем руководителе и его заме.

– Знаете, – он потер переносицу, – я постараюсь реформировать эту убогую кафедру, влить в нее новую струю. Пенсионеры, согласитесь, должны дать дорогу молодежи, и коллектив от этого только выиграет.

Ну-ну! Молодежь со степенями и званиями просто толпами осаждает стены университета, мечтая трудиться за одиннадцать-тринадцать тысяч рублей и выполнять невменяемые указания нашего руководства. Посмотрю я, как через полгода кое-кто будет бегать за нашими старперами, умоляя не увольняться и не срывать учебный процесс. Проглотив гневную тираду, вместо этого спросил, как и наказывали мне старшие товарищи:

– Прошу прощения, но преподаватели интересуются, можно ли по домам, или еще что-то будет?

– Можно, – великодушно разрешил начальник, – но только тем, у кого нет сегодня занятий. И сообщите, что следующее заседание кафедры состоится в понедельник после второй пары.

«Интересно, он что, нас идиотами считает?», – подумал я, выходя от начальства, неужели и правда полагает, что кто-то из преподавателей может вот так запросто уйти домой, забив на занятия?

Глава 3

Нет, все-таки в том, что новый заведующий кафедрой был сыном ректора, была своя прелесть. Например, в преподавательской оперативно поклеили новые обои, а в кабинете самого руководителя вместе с обновленными стенами появилась современная мебель. Даже в том закутке, где традиционно раскладывала пасьянс на древнем компьютере лаборантка Танечка, ожидая, когда ей дадут что-нибудь напечатать, сделали ремонт и поставили новую оргтехнику.

Только вот даже такие перемены не смогли смягчить суровые сердца наших бравых отставников. Холодная война была в разгаре. Сначала господин Рахманов – а иначе его и не называл никто – пытался давить авторитетом в наивной вере, что это может на кого-то подействовать. За долгую жизнь наши преподаватели всего навидались, а уж слова мальчишки-выскочки для них и подавно были пустым звуком. При этом внешне все выглядело пристойно: никто не возражал, все соглашались, что да, переход на двухступенчатую систему образования требует выполнения определенных требований. Но… Делать все равно ничего не делали. Причины были самые разные: от отсутствия компьютера и неумения им пользоваться до банального «я не понимаю, чего вы от меня хотите».

Евгений Альбертович выходил из себя, грозил, ругался, пытался уговаривать, но воз оставался на прежнем месте.

Новые кадры находиться не желали, а прежним было нечего терять, и соответственно, они ничего не боялись.

Завкаф злился и пытался работать за всю кафедру. Я с интересом наблюдал за ходом противостояния и не вмешивался, благо кредо если и не деревенского дурачка, то недалекого и безобидного парня позволяло такую позицию.

Сидя в своем уголке, я имел возможность быть в курсе всех событий на кафедре. Меня, как правило, не замечали и вели достаточно вольные разговоры, так что я был посвящен в такие тайны, что сам диву давался. Правда, в основном касались эти тайны личной жизни стариканов, вводя в ступор и вызывая недоумение пополам с восхищением. Например, оказывается, у семидесятилетнего Юрия Александровича помимо жены, которая была на лет тридцать младше, имелась еще и любовница.

Я пялился в окно, дожидаясь, когда закончится окно между парами. На сегодня у меня оставалась одна лабораторная работа с группой второкурсников, и затем я был совершенно свободен. Вечер пятницы у меня должен был быть весьма приятственным, знаменуя конец трудовой недели походом в клуб, благо в этом семестре по субботам я не работал. У приятеля был день рождения, и отпраздновать он хотел с размахом, считая тридцать лет практически юбилеем. Я был склонен согласиться, учитывая, что через полтора месяца мне тоже стукнет тридцатник.

– Георгий Сергеевич, – в преподавательскую просунула голову Танюшка, – вас Евгений Альбертович просит зайти.

Дверь закрылась, а четверо преподавателей, до этого мирно обсуждавшие свои дела, повернулись ко мне. Ну что так смотреть? Будто я предатель или дитя неразумное.

– Георгий Сергеевич, вы там держитесь! Помните, что он все равно вам ничего сделать не сможет, – выдал пожелание один из них.

Я покивал, поулыбался как можно неуверенней и, застегнув пиджак, тут же встопорщившийся на животе, пошел сдаваться – понятно же, какой-то косяк, не иначе как, а может студенты нажаловались, хотя я вроде на парах не зверствовал.

– Войдите, – раздраженно ответил начальник из-за двери на робкий стук.

– Можно? – проблеял я, протискиваясь в кабинет бочком.

– Нужно, – чуть насмешливо произнес Рахманов, откидываясь в кресле.

Потоптавшись посередине кабинета и все-таки дождавшись приглашения присесть, плюхнулся за стол, стоящий напротив начальника. Он изучал меня из-под полуприкрытых век и чуть презрительно кривил губы. Нет, с эстетической точки зрения я его понимал. На фоне его дорогущего костюма мой, купленный на рынке за чисто символическую плату смотрелся настолько убого, что оскорблял даже своим видом. Сегодня на мне была клетчатая рубашка и бордовый галстук в горошек… Красота, конечно, не для слабонервных, но мне нравилось, тем более народ обычно разглядывал мое одеяние и, шепотом интересуясь друг у друга, к чему я подбирал галстук, совершенно не обращал внимания ни на что остальное.

– Итак, Георгий Сергеевич, вы у нас, оказывается, соискатель? – с тонкой улыбкой произнес начальник.

Ну да, это же не секрет. Все знают, что я прикрепился соискателем для сдачи кандидатских экзаменов и написания диссертации. В принципе у меня все сдано, и кирпич тоже готов. Только вот научный руководитель скончался, а так я уже к новому году мог бы выйти на защиту. Спохватившись, что долго молчу, покивал несколько раз головой.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал Евгений Альбертович. – На каком этапе диссертация? Специальность сдали?

– Экзамены сданы все, диссертация готова, – отрапортовал я, гадая, чем закончится дело.

– Отлично. Вы хотите защититься, я хочу получить звание профессора. Я буду вашим руководителем, соответственно буду помогать по максимуму и способствовать скорейшему прохождению в ВАКе.

В том, что связей и возможностей у него хватит, я не сомневался, только вот такой альтруизм никак не вязался с образом начальника. Оно, конечно, понятно, что для получения звания ему нужны защищенные ученики, а тут, считай, готовенький на блюдечке, но все же природная недоверчивость кричала дурниной, что что-то здесь не так. И как выяснилось, она была совершенно права. После того, как завкаф практически выжал из меня согласие, он победно улыбнулся и сообщил, что так как обязанностей зама с меня никто не снимал, то отныне я сижу вместе с ним в одном кабинете вот за этим самым столом и активно включаюсь в управление кафедрой. Робкие вяки, что я не умею, не знаю и вообще органически не способен чем-либо и кем-либо руководить, разбились о непоколебимую уверенность начальника в том, что человек, написавший кандидатскую диссертацию и имеющий около десятка научных трудов, вполне способен оказать посильную помощь руководителю.

– Тем более, раз уж вы умеете пользоваться компьютером, то сможете напечатать протоколы заседаний кафедры, как за прошлый год, так и за этот. План работы кафедры у вас есть, вот по нему это несложно будет сделать. – Улыбочка начальника из тонкой превратилась в триумфальную: нашел козла отпущения, секретаря, мать его!

В моем согласии заведующий и не сомневался, найдя очень хороший рычажок – лицо-то я заинтересованное во всех этих бумагах, они потом нужны будут для формирования личного дела. Теперь придется все выходные развлекаться, высасывая из пальца выступления преподов по различным вопросам.

Я почти кипел от возмущения, спеша на пару. Со всеми этими разговорами-переговорами, совсем из головы вылетело, что она уже началась и в коридоре уже толпились недовольные студенты. Правда недовольны они были скорее всего тем, что я все-таки явился через десять минут после звонка, вот если бы я опоздал на двадцать минут… Тогда они бы свалили с чистой совестью, заслав старосту со списком присутствующих в деканат – типа мы все были, он сам не пришел.

Не повезло! Придется им собирать схемы и снимать показания с приборов, пока я буду успокаиваться и думать о приятном – о вечере в клубе.

Глава 4

– Георгий Сергеевич! – взвыл Иванов, когда я перечеркнул потрясшие воображение результаты. – Все правильно! Сами можете посмотреть, я проверил!

– Что на амперметре написано? – желания бодаться не было.

– Ничего не написано. Цифры!

– Иванов, в каких единицах измеряется сила тока? – задал наводящий вопрос.

– В амперах, – агрессивно и с чувством собственной правоты ответил студент. – Я и написал в амперах!