Ошибки норд оста

Ровно пятнадцать лет назад Москва пережила самый масштабный теракт, связанный с захватом заложников. Члены группировки «Исламский полк особого назначения», которыми руководил выходец из Чечни Мовсар Бараев, захватили театральный центр у метро «Дубровка». В тот момент там шел мюзикл «Норд-Ост». В заложниках оказались более 915 человек.

Случайные люди — реальные смерти

«Я планировала пойти на этот спектакль, но за день сдала билеты. Конечно, я и многие москвичи тогда были напуганы взрывами жилых домов в сентябре 1999 года. Но почему именно я решила не ходить на мюзикл, я не знаю, интуиция, что ли. А вот некоторые мои друзья попали в театральный центр в тот злополучный день. К счастью, они остались живы», — рассказала «Газете.Ru» Екатерина Аденина.

Среди заложников оказались не только артисты спектакля и зрители. «23 октября 2002 года у нас проходило обычное занятие. Мы были в абсолютно другом крыле театра, но, видимо, захватчики были неплохо осведомлены о том, что и где там расположено. Они зашли к нам, дали очередь в потолок из автомата и согнали меня и моих учеников в зрительный зал, сказали, где сесть и велели не разговаривать и не улыбаться», — вспоминает основатель школы ирландского танца Iridan Игорь Денисов. По его словам, террористы в то же время разрешали захваченным людям звонить близким родственникам с мобильных телефонов.

«Мы сразу же набрали родителям наших учеников, чтобы сказать главное: «все живы и здоровы». Все остальное люди услышат и так, по телевизору, так я тогда подумал», — отметил Денисов.

По словам других заложников, боевики заставляли их звонить домой и говорить, что за каждого убитого захватчика те будут расстреливать по 10 жертв.

В группу террористов, ворвавшихся в театральный центр, входили как мужчины, так и женщины. Они были вооружены автоматами, пистолетами и пулеметами, а, кроме того, они заминировали зрительный зал. Захватчики разместили взрывчатку в центре прохода, на балконе и, кроме того, у части женщин-террористок были на теле пояса смертниц. «Шахидки были расставлены по залу очень грамотно, таким образом, чтобы в случае взрывов погибло максимальное число людей. Более того, если бы все взрывные устройства сработали, то не исключено, что было бы повреждено близлежащее метро, что могло привести к тяжелым последствиям. А у части группы террористов тогда появилась бы ненулевая вероятность скрыться», — сообщил «Газете.Ru» полковник ФСБ РФ, ветеран спецподразделения «Альфа» Сергей Милицкий, принимавший участие в операции по освобождению заложников в театральном центре.

С самого начала захвата театра произошло несколько случаев, повлиявших на дальнейший ход событий. «Журналисты стали очень подробно освещать события. Прямо в режиме онлайн снимали передвижения спецназа и милиции. А у террористов тоже был телевизор, и они все это внимательно смотрели», — вспоминает Милицкий. В то же время всех обстоятельств боевики не учли, и нескольким актерам и сотрудникам центра удалось покинуть его через окна или запасные выходы.

Кроме того, среди заложников внезапно оказался офицер московского спецназа СОБР МВД РФ. «Этот человек пошел на спектакль со своей девушкой. Он сразу позвонил на базу к своим и сказал о случившемся. Тогда собровцы сидели на 2-ом Колобовском переулке в центре города. В полной готовности они прибыли к зданию театрального центра всего за 40 минут и были готовы немедленно начать штурмовать. В тот момент террористы еще не успели завершить минирование зала, так что шанс провести этот штурм успешно у спецназовцев был», — рассказал «Газете.Ru» глава профсоюза столичной полиции Михаил Пашкин. По его словам, Владимир Пронин, который возглавлял в те годы ГУВД Москвы, не дал «добро» на подобную операцию. «А офицер СОБРа, сообщивший о захвате, позже погиб, отравившись газом», — добавил Пашкин.

Вскоре после захвата центра телеканал «Аль-Джазира» транслировал записанное обращение главы террористической группы Бараева, который потребовал вывода российских войск из Чечни, а также переговоров между российскими властями и главой чеченских боевиков Асланом Масхадовым. В дальнейшем захватчики потребовали прибытия в здание главы администрации Чечни Ахмата Кадырова. «Мне показалось, что это были молодые ребята, которые не решают ничего сами. Они все время звонили куда-то за границу и консультировались с кем-то», — вспоминает бывший заложник Денисов.

С начала захвата заложников 23 октября и до штурма здания в театр приходили разные люди и пытались договориться об освобождении части заложников. Так, в первый день теракта

подполковник российской армии Константин Васильев со служебным удостоверением прошел через оцепление и предложил боевикам себя в качестве заложника, а взамен попросил освободить женщин и детей. Однако террористы решили, что его подослала ФСБ, и расстреляли офицера.

На следующий день в здание центра прошла 26-летняя Ольга Романова, которая, зайдя в зал, вступила в перепалку с Мовсаром Бараевым. Её быстро допросили, увели в коридор и убили тремя выстрелами из автомата. А незадолго до штурма в задние прорвался москвич Геннадий Влах, который по ошибке решил, что среди заложников есть его сын. Террористы убили и его.

С захватчиками пытались вести переговоры такие известные люди, как детский хирург Леонид Рошаль, политики Ирина Хакамада, Григорий Явлинский и Евгений Примаков, режиссер Станислав Говорухин и народный артист СССР Иосиф Кобзон. Последнему удалось добиться освобождения нескольких женщин и детей.

Пока заложники продолжали находиться в зале, перед театром проходили митинги с требованием к властями России вывести войска из Чечни. В этих выступлениях принимали участие в том числе и родственники заложников. На третий день теракта, рано утром 26 октября бойцы «Альфы» пошли на штурм. «На самом деле, операция готовилась очень тщательно. Прорабатывались разные варианты, мы учитывали, что надо ни в коем случае не допустить взрыва, так как тогда погибли бы подавляющее большинство заложников. Прорабатывался вариант того, чтобы зайти через канализацию. В итоге остановились на том, чтобы применить специальный газ, который обладает паралитическим действием, подавляет волю человека к чему-либо. Его закачали в здание через воздуховоды. Когда бойцы штурмовой группы проникли в помещения театра, они пришли в ужас: огромное количество людей просто лежат и не двигаются!», — вспоминает Милицкий.

Во время операции были уничтожены все 40 террористов, а никто из смертниц не смог привести взрывчатку в действие. Однако уже в больницах сразу поле спецоперации начали массово умирать бывшие заложники.

Всего от последствий применения газа скончались не менее 125 человек. По данным общественной организации «Норд-Ост», жертвами стали 179 человек. Ситуация усугублялась тем, что медики изначально не знали, какой газ применили силовики, а также тем, что заложники были ослаблены плохим питанием: террористы давали им только соки, шоколад жвачку, которые были в театральном буфете. Многие из тех, кто выжил после применения газа, до сих пор жалуются на различные заболевания: потерю памяти, зрения, онкологию и другие.

Газ-убийца неизвестен до сих пор

«Я потерял там сына. Он отравился газом. Вообще же из всех жертв только пятеро были застрелены, а остальные скончались из-за этого вещества, которое применили штурмующие», — поделился с «Газетой.Ru» Сергей Карпов, который проходит потерпевшим по ряду уголовных дел, связанных с терактом, и знакомился с их материалами. Он подчеркнул, что непосредственно к бойцам спецназа у него претензий нет: «Альфа» отработала на «отлично», хотя ее бойцы рисковали жизнью. А вот эвакуация была организована безобразно. Например, для приема пострадавших была подготовлена 15-ая больница, которая размещена рядом с театральным центром. Но туда привезли только семь человек. Неподалеку от театра была также 13-ая больница, но туда почему-то привозят 300 человек. Столько в принципе невозможно принять в одно медучреждение», — сказал он.

Карпов отметил, что российские власти до сих пор не раскрыли состав газа, что также вызывает возмущение родственников жертв теракта. «В заключении судмедэкспертизы написано, что прямой связи между применением газа и смертью людей нет. Но как это можно утверждать, если его состав до сих пор не раскрыт?!», — возмущается потерпевший. Ветеран «Альфы» Милицкий, в свою очередь, пояснил, что свои причины поступать именно таким образом у силовиков и российских властей были. «Газ — это специальная комбинация веществ, которая изготавливалась для этой операции. Такие вещи никто и нигде не раскрывает. Что же касается эвакуации, то она готовилась. Юрий Лужков, например, который был тогда мэром, подогнал к месту штурма 100 «скорых». Вы только представьте себе, как это разом можно найти такое количество этих машин? Но близко подъезжать они не могли, ведь тогда террористы догадались бы, что готовится штурм», — отметил ветеран спецназа.

В то же время Милицкий признал, что при эвакуации были допущены определенные ошибки. «Те, кто попал в «скорые», выжили. А вот те, кого эвакуировали прочим транспортом, погибли. Нужно понимать, что офицеров «Альфы», других структур, милиционеров учат задерживать и уничтожать, а не спасать. Иногда пострадавших клали на асфальт или на пол автобуса неправильно: у них западал язык, начиналась рвота, и они захлебывались», — сказал Милицикий. В целом же, по его словам, во время церемонии награждения силовиков в Кремле президенту Владимиру Путину тогда лично позвонил генсек НАТО и поздравил с блестящей операцией.

«Хотя это все нас не оправдывает. Меня учили так: если при штурме погибает хоть кто-то из заложников, то, значит, мы где-то недоработали»,

— заключил Милицкий.

После событий у метро «Дубровка» прошел ряд громких судебных процессов. В 2003 году Московский городской суд признал Заурбека Талхигова виновным в пособничестве терроризму и захвату заложников в Доме культуры на Дубровке, приговорив его к 8,5 годам лишения свободы. А в 2004 году Лефортовский суд Москвы приговорил к семи годам тюрьмы майора милиции ОВД «Нижегородский» Игоря Алямкина, оформившего регистрацию в столице чеченской террористке Луизе Бакуевой, участнице захвата театрального центра. В 2014 году в Крыму был задержан подозреваемый в причастности к теракту 41-летний Хасан Закаев. Московский окружной военный суд признал его виновным в том, что он организовал доставку оружия и взрывчатки террористам, Закаев получил 19 лет колонии строгого режима.

А вот в компенсации родственникам жертв и самим заложникам российские суды долгое время отказывали. «Мы начинали с Тверского суда, причем судились с Москвой, так как отвечать должно было не государство в целом, а тот субъект, на территории которого произошел данный факт. Дошли до Верховного суда, потом пошли в Единый европейский суд по правам человека в Страсбурге. 12 лет судились и победили, Страсбург заставил Россию выплатить компенсацию и должным образом провести расследование, но оно до сих пор не ведется. Хотя компенсацию на общую сумму 1,3 млн евро Минфин нам выплатил», — пояснил Карпов. Эта тяжба стала первым масштабным судебным разбирательством российских граждан против РФ в ЕСПЧ.

Впрочем, некоторые потерпевшие относятся к этому вопросу по-другому. «Ровно через месяц после теракта у нас был большой концерт в центре «Москвич».

Если бы мы думали только о случившемся, то что бы произошло в нашей жизни? Надо жить нынешним мигом и думать о будущем.

У меня с тех пор родилось трое детей — что еще нужно? Хотя 26 октября встречаемся с моими студентами и отмечаем наш второй общий день рождения», — рассказал Денисов.

«Ну, сколько можно, — возмутится читатель. – Мало нам современных ЧП! Давайте ворошить, вытаскивать события шестнадцатилетней давности. В который раз выставлять на обозрение чужую утихшую боль, прилюдно препарировать затянувшиеся раны?

Шестнадцать лет назад полстраны прилипало к экранам посмотреть репортажи от театрального центра на Дубровке — они побивали в те дни самые рейтинговые шоу и сериалы. Обывателю, жующему и роняющему изо рта капусту, никогда было не прочувствовать того, что в этот момент переживали зрители мюзикла «Норд-Ост».  

Глазовчанам Максиму и Андрею не пришлось ставить себя на место заложников. Они ими были.

КАПЕЛЬДИНЕР  И  ГАРДЕРОБЩИК       

Братья жили в Москве, учились в столичных вузах. Вечерами подрабатывали в театре: один капельдинером, другой гардеробщиком.

В тот вечер, спустя 5-10 минут после начала второго действия, технический персонал из фойе через стеклянные двери мог наблюдать подбегавших с двух сторон к парадному входу людей – человек двадцать, в основном женщин. Их приняли за опоздавших: театр считался либеральным, «опоздунов» всегда впускали.

И даже когда вбежавший мужчина в камуфляже и маске прострочил вверх автоматной очередью и всем служащим приказал лечь на пол, руки на затылок – послушно легли на холодный пол. Подумали: «Операция по задержанию. Омоновцы ловят кого-то». Через некоторое время женщины из нападавших обратились к ним вполне миролюбиво, с характерным акцентом:

-ПАднЫмайтесь. Всё нАрмално.

Когда их ввели в зал, артистов уже согнали со сцены, в зале наблюдалась небольшая паника. Тем, у кого были мобильные телефоны, велели оповестить знакомых и родственников о своём захвате. Начался другой отсчёт времени. Другая жизнь – в качестве заложников.

Максим позвонил не домой в Глазов (пусть хотя бы одной бессонной ночью для родителей будет меньше), а в общежитие. Террористы прошлись, всюду сшибая прикладами микрофоны и камеры. Только одна техническая камера, по которой менеджеры следили за качеством постановки, и которая находилась в малоприметном и малодоступном месте, продолжала фиксировать происходящее в зале. А в зале проходило «ковровое» минирование.

Боевики шпиговали зал взрывчаткой с непринуждённостью профессионалов, будто занимались этим всю жизнь. И захват зала провели как по схеме, легко, красиво — если здесь уместно это слово, прекрасно ориентируясь в здании, точно изучили его вдоль и поперёк.  

Так оно и было. Капельдинер Максим в лицо узнал трёх боевиков (разумеется, тогда они были в гражданской одежде), посещавших накануне театр. К нему подошёл бандит,  стянул маску, осклабился:

— Узнаёшь? Помнишь, ты не пропустил меня в зал с мороженым? Видишь, я сейчас безоружный? Не бойся, выйдем поговорим по-мужски.

У него было возбуждённое, нервно-игривое настроение: захват удался как по маслу, всё замечательно. Блестели глаза: может, наркотики?  

Общими усилиями инцидент был замят.

А ЛЮДИ УМИРАЮТ ТИХО

Вообще, заложники вели себя на редкость достойно, даже дети. Тех, кто младше десяти лет, выпустили в первые полчаса после захвата (зал встретил это решение аплодисментами). Остальных детей разместили в бельэтаже. Боевики принесли им из буфета пирожные, из гардероба – курточки. На них, расстеленных на полу, дети спали.

Молодёжь, с разрешения захватчиков, тихонько вполголоса переговаривалась, играла в слова, в крестики-нолики. То и дело в зале, то тут, то там, раздавался приглушённый женский плач . Случались истерики – тоже тихие.

Страдали от ран и умирали люди тоже тихо и незаметно – совсем не так,с воплями и стонами, как изображают в кино. Примерно вечером третьего дня (в зале постоянно горел свет, и заложники теряли счёт времени и путали день с ночью) ввели мужчину лет сорока, сильно избитого. Он прорвался в вестибюль с улицы, крича, что в зале находится его сын.

-Ну, ищи, выкрикивай по имени. Не найдёшь – умрёшь.

Никто в зале не откликнулся. Мужчину увели, через минуту послышались выстрелы. Всё.

В другой раз точно ниоткуда (сами террористы были ошарашены её внезапным появлением) возникла девушка в лёгком платье, кофточке. Она бесстрашно обрушилась на них с резкими, страстными словами:

— Опомнитесь, что вы делаете?! Немедленно отпустите всех!

— Подсадная утка, — резюмировали бандиты. – В Будённовске мы это уже проходили. Расстрелять.

Весь зал слышал, как она сказала:

— Ну и расстреливайте.

Её вытолкнули в раскрытую дверь и пустили вслед автоматную очередь. И закрыли дверь. После этих случаев в зале воцарялась такая живая, такая отчаянная тишина, которая была жутче, чем если бы люди кричали и рыдали. Бандиты, чувствуя это напряжение и желая снять его, начинали объяснять то, что происходит на воле, а также свои действия:

— Убитые сами виноваты, вели себя неправильно.  

РЯД  12, МЕСТА  23-24

У кого-то нервы не выдерживали. Как не выдержали они за шесть часов до штурма у мужчины из середины зала. Он внезапно швырнул в проход бутылку из-под минералки – та покатилась гремя. Сам сорвался и побежал прямо по сиденьяи и спинкам кресел в никуда. После окриков со сцены: «Стой! Стой!» — боевик стал стрелять по живой мишени, в зал. Мовсар Бараев подскочил, грязно ругаясь, к стрелявшему, кажется, даже ударил того.

Были ранены (убиты?): женщина – в живот, парень лет восемнадцати – в голову. Никто ничего не успел понять, в том числе Андрей и Максим, сидевшие как раз в середине зала, в эпицентре событий. Как выяснилось потом, недалеко от главного взрывного устройства.  

До того братьев разделяли два ряда. Они попросили разрешения сесть рядом: места номера 23 и 24, ряд двенадцатый. Да, именно: 23-е и 24-е места, 12-й ряд – цифры, врезавшиеся в мозг на всю жизнь. Это был их первый и единственный контакт с захватчиками, не считая того, с лакомкой мороженым.

А сидящие в зале не оставляли попыток достучаться до человеческого в душах террористов. Тем более, по поведению захватчиков можно было заключить, что умирать они не расположены и надеются на благополучный исход событий.

От одной девушки-смертницы узнали, что ей семнадцать лет.

-Твоя жизнь только начинается. Как ты решилась на такое? Зачем ты здесь?

— Ваши убили у меня четверых братьев, отца и мать. И вот я здесь.

Мужчины с автоматами отлучались постоянно и на длительное время. Бараев вообще как-то ушёл и не появлялся в зале часов восемь. Молодые женщины в чёрном, напротив, составляли с залом одно целое. На два дня и три ночи срослись с ним, обречённо деля его судьбу. Так же дремали в неудобных позах в креслах, почти не ели и не пили. И выглядели всё утомлённее, быстро раздражались, становились вспыльчивые, нетерпимые. Непредсказуемые. Некоторые отворачивались, утирали чёрными платками слёзы.  

ЛУЧШЕ УЖАСНЫЙ КОНЕЦ, ЧЕМ УЖАС БЕЗ КОНЦА

Самой мучительной была вынужденная неподвижность. Нестерпимо – как ни изворачивайся, ни приспосабливайся в кресле — ныли шея, затылок, спина. В зале было жарко, даже душно, кондиционеры не выключались.  

Единственная возможность размять затёкшие ноги и тело – дойти до оркестровой ямы, поделённой перегородкой на «м» и «ж», с полом, залитым вонючей жижей. Частые прогулки до ямы террористами не приветствовались – поэтому приходилось себя ограничивать в питье.

Устали и дошли «до ручки« все: и бандиты, и заложники. Если раньше в головах заложников билась единственная мысль: «Только бы не штурм» — под конец охватила апатия. «Скорее бы развязка, какая угодно, хоть что-нибудь».

…Газ имел резкий, специфический запах. Между прочим, перед этим в передаче вещей «с воли», были медикаменты и… огромное количество гигиенических пакетов. На воле надеялись, что заложники догадаются дышать в момент газовой атаки через них. Не догадались.

Стараясь прикрыть лицо одеждой, братья успели увидеть, как на сцене боевик лихорадочно пытается надеть респиратор. Несколько вздохов и… братья очнулись в больнице. Мелькали белые халаты, перед глазами на штативе висели пакеты с прозрачной жидкостью, к венам от капельниц тянулись трубочки.  

Максим видел, как рядом откачивали, выводили из клинической смерти парня – через два часа он, как ни в чём не бывало, расхаживал и напевал. А три девушки, соседки братьев по ряду, так и не проснулись…

КАКОЙ  ДЕНЬ  РОЖДЕНИЯ  НАСТОЯЩИЙ?

Вряд ли спасённые могли впоследствии узнать в лицо своих «крёстных», выносивших их из отравленного зала: все они были в масках, шлемах. Первый после трагедии спектакль «Норд-Ост» был дан именно для группы «Альфа».    

— Что в работе СМИ, освещавших захват заложников, вам показалось неприемлемым? — спросила я братьев.

-В таких ситуациях журналистам следует обязательно консультироваться с профессионалами, специалистами. Бандиты смотрели телевизор, внимательно слушали маленькие приёмнички, прибавляя звук на всю мощность во время новостей, чтобы держать заложников в курсе событий.  

И вот репортёр в прямом эфире восторженно сообщает:  

-О, сейчас мы видим женщину, пытающуюся выбраться из окна на втором этаже!

Террористы благодарят телевизионщиков за наводку и непроходимую тупость, бегут и втаскивают несчастную обратно. Или один из шоуменов (он и нынче не сходит с экранов ТВ) хвастливо и подробно рассказал перед камерой обо всех известных ему чёрных входах-выходах из театрального центра. Боевики немедленно установили в них растяжки.    

Сразу после трагедии полностью изменилась внутренняя планировка зала и сцены. Согласитесь, артистам тяжело было выступать на той сцене, перед тем залом. В первую очередь демонтировали кресла…  

В конце нашей встречи Максим раскрыл и показал бархатную коробочку с булавкой для галстука и запонками с искусственными бриллиантами – подарок от МИСИС, где он учился. Братья получили благодарственное письмо от Лужкова:

«Вы мужественно выдержали захват террористов. Поздравляю вас со вторым днём рождения… Пусть у вас сложится долгая и счастливая жизнь».

Искренние, чёткие, правильные слова. Ещё такими же были бы действия московских служб МВД на столичных дорогах. Их террористы охарактеризовали одним презрительным нецензурным словом.  

— Два месяца, — откровенничали они перед заложниками, —  мы открыто разъезжали по Москве с багажниками, полными оружия и взрывчатки. Нас останавливали, получали две бумажки по 100 долларов и моментально отпускали.

Вот так вся страна стала заложником собственного равнодушия. У нас потерян последний инстинкт: инстинкт самосохранения. С сонной апатией взираем на продажность одних властных структур, алчность вторых, тупость третьих.

Кстати, у Максима в ноябре день рождения. Не в переносном смысле, как у заново рождённого — а в самом прямом. Хотя кто теперь разберёт, какой день рождения настоящий…

В октябре прошлого года, вспоминая о трагедии в Театральном центре на Дубровке, «Известия» попытались проанализировать ошибки врачей, оказывавших помощь заложникам. Мы привели точку зрения военного хирурга Вячеслава Москаленко, который говорил, что многих жертв можно было избежать при правильной организации помощи. По нашим сведениям, этим материалом осталось недовольно руководство специалистов, эвакуировавших заложников и оказывавших им помощь. Тем не менее после пятничного теракта тактика оказания помощи раненым была совершенно иной. Им помогали на месте, к чему еще много месяцев назад и призывали «Известия».

Материал «Уроки «Норд-Оста», опубликованный 27 октября 2003 года, вызвал неоднозначную реакцию и у медиков, и у спасателей, работавших на месте трагедии. Но мы ни в коем случае не хотели искать «стрелочников». Мы лишь стремились к тому, чтобы были извлечены уроки из этого горького опыта.

Напомним, что сразу после окончания штурма Театрального центра на Дубровке разгорелась дискуссия — надо ли было эвакуировать бывших заложников в больницы или разворачивать полевой госпиталь и оказывать помощь на месте. Сторонники эвакуации говорили о том, что все происходило в Москве, а не где-то в воюющей Чечне, что необходимости в палатках не было и что пострадавшим была оказана квалифицированная помощь в больницах города.

Сторонники полевого госпиталя — как правило, военные врачи — исходя из своего опыта говорили, что во время эвакуации было потеряно драгоценное время, а машины «скорой» по сути выполняли функции такси. И будь использован опыт военных врачей, жертв было бы меньше в несколько раз.

До сих пор специалисты не пришли к единой точке зрения — как лучше организовывать помощь при подобных ЧП. Но после вчерашнего теракта помощь раненым стали оказывать практически на месте, увозя их в больницы лишь после осмотра врачей, перевязок, обезболивающих уколов и прочих элементарных манипуляций.

«Известия» решили продолжить эту тему и предоставить слово двум врачам — руководителю Всероссийского центра медицины катастроф «Защита» Сергею Гончарову и хирургу 5-го Центрального военного клинического госпиталя Вячеславу Москаленко, прошедшему через Чечню.

Елена ЛОРИЯ

Правила медицины катастроф написаны кровью

Вячеслав МОСКАЛЕНКО, начальник хирургического отделения 5-го Центрального военного клинического госпиталя ВВС Минобороны: «Помощь надо оказывать тем, у кого есть шанс выжить»:

Теракты и взрывы в невоюющих российских городах — примета сегодняшнего дня. И все чаще в мирное, казалось бы, время становится востребованным опыт военных врачей. Азы военно-полевой хирургии приходится постигать медикам обычных гражданских больниц — ведь рвануть может в любой момент, и раненых повезут в ближайшее медучреждение… О том, как военные врачи справляются с потоком раненых, как они сортируют пострадавших и что именно из опыта военных хирургов может пригодиться их гражданским коллегам, начальник хирургического отделения 5-го Центрального военного клинического госпиталя, полковник медицинской службы, кандидат медицинских наук Вячеслав МОСКАЛЕНКО рассказывает обозревателю «Известий» Елене ЛОРИЯ.

«Для гражданских врачей большой поток раненых — катастрофа!»

— Когда вы ехали в командировку в Чечню, то представляли себе, с чем столкнетесь и как справляться с таким потоком раненых?

— С нами были люди, которые прошли Афганистан. Вот они-то и определяли нашу тактику, следили за тем, чтобы мы не допускали ошибок.

— А какие могли быть ошибки?

— Чисто хирургические. Кстати, эти ошибки допустили врачи госпиталя «Защита», у которых в 1995 году еще не было военного опыта. Например, они при огнестрельном ранении грудной клетки делали торакотомию (хирургическое вскрытие грудной полости. — «Известия»). Мы же ставим дренаж и наблюдаем. И только в случае крайней необходимости проводим торакотомию. Потому что эта операция дает приличные осложнения… Но гражданские врачи этих вещей просто не знают, они никогда не сталкивались с военно-полевой хирургией. И это не их вина.

— А разве в мединституте этому не учат?

— Учат. Прочли одну книжку, сдали даже не экзамен — зачет и забыли.

— В чем тогда выход?

— Я уже не в первый раз об этом говорю — в создании отдельных медицинских отрядов. Они необходимы, раз уж нам приходится достаточно регулярно работать в экстремальных условиях. Если мы не можем предотвратить теракты, то мы должны наладить максимально эффективную систему оказания медицинской помощи раненым.

Вот сообщают, что раненых повезли в 13-ю больницу. Хорошо, что туда повезли всего несколько человек. А если бы доставили тридцать? Да еще тяжело раненных? Да для врачей этой больницы это настоящая катастрофа! Потому что они не готовы к такому потоку.

Кстати, некоторое время назад были расформированы многие МОСНы (медицинские отряды специального назначения. — «Известия»). А сейчас в МЧС создают такие же отряды. И это правильно, потому что они действительно необходимы в современных условиях.

«В Чечне мы использовали вьетнамский опыт американцев»

— Что самое главное при оказании медицинской помощи после терактов?

— Когда много раненых, самое важное — сортировка. Например, в каждом военном госпитале ежегодно проходят учения, на которых моделируются подобные ситуации, даже имитируется поступающий поток пациентов. И на этой сортировочной площадке дежурят опытные реаниматологи, которые распределяют раненых. Каждому поступившему надевают специальную бирку и дальше, в соответствии с этой биркой, его уже направляют или в реанимацию, или в хирургию, или… вообще уже никуда не направляют.

— Это правда, что в военной хирургии действует принцип: в первую очередь оказывать помощь тем, у кого ранения менее тяжелые?

— Да. Хотя и звучит это довольно жестоко. При большом потоке раненых мы сразу выделяем группу агонизирующих. И оказываем помощь тем, у кого еще есть шанс выжить. В этом и смысл сортировки раненых. Если мы одного раненого оперируем четыре часа, а за это время восемь человек умрут от кровопотери, то это неправильно… Но поймите правильно, на операционный стол мы в первую очередь берем людей с более легкими ранениями, но не легкораненых. Это разные вещи.

— Что еще помимо сортировки отличает военно-полевую хирургию?

— Наши военные врачи еще в Афганистане использовали вьетнамский опыт американских врачей. Заключалось это в следующем: раненному прямо на поле боя оказывали первую помощь, ставили капельницу и уже с этой капельницей грузили в вертолет и доставляли в ближайший госпиталь. В Чечне работали по той же схеме. А до Афганистана как было? Раненых эвакуировали в два-три этапа — сначала в одну медсанчасть, потом в другую, в госпиталь… Случалось, что и эвакуировать уже было некого… Привозили труп. Что примечательно, после теракта в метро наконец-то раненым стали оказывать помощь на месте. Они ведь рядышком разложили все, перевязывали людей, осматривали, сортировали. То есть ошибок «Норд-Оста» не повторили, когда всех подряд грузили в автобусы и развозили по больницам, теряя драгоценное время. Главное в таких ситуациях — соблюсти три правила: сортировка, оказание квалифицированной помощи на месте и доставка раненых в ближайшее медучреждение.

Война — лучший опыт для хирурга

— У наших военных врачей хороший опыт?

— Когда мы были в Чечне, к нам приезжали американцы, ветераны вьетнамской войны. Старенькие уже доктора. И они говорили, что им очень понравилось, как мы работали. Особенно в тех условиях.

— Сколько времени нужно военным медикам, чтобы развернуть госпиталь?

— Госпиталь разворачивается в течение недели. Для установки больших санитарных палаток на 15 человек нужно 17 минут. В Чечне наш госпиталь был расположен возле аэропорта «Северный», и начал он работать уже на пятый день. Его развернули в помещении недостроенного ресторана. Операционная у нас была на кухне, реанимация — на месте продуктового склада.

— Помните свой первый день в Чечне?

— А как же! Это был март 1995-го… В первый же день, когда мы туда прилетели, пошел поток раненых. Их было человек сорок. Были очень тяжелые черепно-мозговые травмы. 30% из всех поступивших пришлось срочно оперировать. Вот в первый же день и прооперировали человек 10-12.

— Страшно было?

— Страшно. А еще все рвались в бой, суетились, бегали. Но так было только первые дни. Потом наступила усталость. Держались только самые опытные и выносливые. Ну а на третьем этапе мы научились беречь силы. Прооперируешь раненых и сразу идешь спать. Никаких посиделок. Надо было успеть отдохнуть до следующего борта с людьми. Мой рекорд — 18 часов подряд у операционного стола.

— Война — это хороший опыт для хирурга?

— Колоссальный! Я уж не говорю про те операции, которые пришлось там делать. Но даже с ранеными, которые сейчас поступают к нам в госпиталь, мне гораздо проще договориться, добиться психологического контакта, чем другим докторам. А все потому, что я тоже, как эти солдаты, был в Чечне. Для них это очень важно. Отношение сразу меняется. Мы разговариваем на одном языке. Кстати, еще Пирогов говорил, что каждый хирург должен пройти войну. Тот опыт, который я получал в Чечне за неделю, здесь невозможно получить за всю жизнь.

— Какие-то эпизоды запомнились?

— Запомнилось очень многое… Например, парнишка молодой, Виталик. Морской пехотинец. В 6 утра поступил с ранением в сердце. Он вышел в туалет, и его подстрелил снайпер. Одну дырку мы смогли зашить, а когда взялись за вторую, он прямо на столе умер…

— Вернемся к особенностям оказания медицинской помощи во время терактов. Изменилось ли что-то после предыдущих трагедий?

— Да. Самый яркий пример неправильной организации помощи — «Норд-Ост». Ведь многие погибли только потому, что помощь была оказана не вовремя. Газ, который запустили в зал, был не отравляющий, а усыпляющего свойства. Многие заложники умирали вовсе не от отравления, а потому, что засыпали, у них западал язык, и они задыхались. Спасти их могли простейшие приспособления — мешки с закачанным внутрь воздухом для дыхания, которыми завалены все медицинские склады. Да и везти всех пострадавших в больницы не было смысла. Кто-то ведь погибал буквально за несколько минут, и помощь таким людям требовалась неотложная.

Слава богу, уроки были извлечены, и теперь раненым стали оказывать помощь на месте. К сожалению, теракты могут повториться. Но я думаю, теперь уже и сортировать раненых будут и время терять не станут на транспортировку… Ведь что могут сделать врачи, медсестра «скорой помощи», пока они везут пострадавшего в больницу? Да почти ничего.

Елена ЛОРИЯ

Сергей ГОНЧАРОВ, директор Центра медицины катастроф «Защита»: «Правило золотого часа» было соблюдено — это главное»

Предварительные итоги

— Конечно, пока оценки я могу давать только первоначальные, по свежим следам. С другой стороны, в первом вагоне ехала доктор из нашего центра, Оля Селезнева, она — между прочим, будучи сами понимаете в каком состоянии! — еще оказывала пострадавшим первую помощь. В поезде оказался и мой друг, он — полковник медицинской службы. Естественно, я уже переговорил и с ними, и с теми нашими врачами, которые выехали по тревоге… Так сказать, беседа специалиста со специалистами. Определенное представление имею.

С точки зрения медицины катастроф, мы имеем дело со взрывом в замкнутом помещении. Что характерно в подобных случаях? Прежде всего — повреждения барабанных перепонок, это результат воздействия ударной волны, многократно отражающейся от стен. Кроме того, кровотечения, травмы и ожоги у людей, непосредственно подвергшихся поражению продуктами взрыва. Выделяются пороховые газы — это тоже может иметь неприятные последствия.

Взрыв произошел в тоннеле. Если судить по рассказам очевидцев, совершенно правильно действовал машинист: он не открыл двери сразу, а выждал минут двадцать, пока там все обесточили. Хорошо, что удалось быстро пресечь панические настроения. Насколько я знаю, у женщин поначалу началась истерика, но мужики на них цыкнули — и дальше пассажиры выходили вполне организованно. Правильным было решение (не знаю, кто-то его принял или стихийно возникло) разделить потоки выходивших: раненых выносили в ближнюю сторону, к «Автозаводской», а те, кто мог идти своим ходом, отправились в дальнюю сторону, к «Павелецкой».

Пока, по моим данным, госпитализировано около ста человек. Кроме того, идут вторичные потоки — пострадавшие, которым требуется амбулаторная помощь, люди с психогенными последствиями. Там, кстати, работала бригада из Института Сербского во главе с Зурабом Ильичом Кекелидзе — руководителем Центра экстренной психиатрической помощи. В Институте Склифосовского привлечены дополнительные силы отоларингологов — я уже сказал, что очень много людей с поражением барабанных перепонок. Офтальмологов дополнительных тоже привлекли, потому что около сорока случаев контузии глаз. Удивительно, но фактов попадания в глаз осколков пока не зафиксировано, хотя битого мелкого стекла, по словам очевидцев, в лица людей летело очень много.

Точное количество погибших вам еще не скажет никто. Слишком много останков, фрагментов тел, их еще надо идентифицировать. На месте работало восемь бригад судмедэкспертов.

Правильная организация — вот что в этих случаях самое главное! Мне говорили, что на «Павелецкой», например, не сразу среагировали, еще какое-то время эскалаторы действовали, люди прибывали, хотя ясно было, что поезда уже не пойдут. Потом, правда, очистили станцию тоже быстро.

Ну а медики… Медики знают, как и что делать. Неотложная помощь на месте, перевязки, обезболивающее, вынос на поверхность, доставка… Наших бригад было две, в основном работали врачи «Скорой помощи» и люди из московского Центра медицины катастроф профессора Людмилы Григорьевны Костомаровой. Непосредственно организовывал работы председатель комитета здравоохранения Москвы Андрей Петрович Сельцов. Он был на месте уже буквально через полчаса.

«Возможность таких ЧП предполагалась»

— Понимаете, это, конечно, первый теракт такого рода. Но сама по себе возможность подобных трагических происшествий нами просчитывалась. Отрабатывались модели: взрыв в вагоне метро, с применением отравляющих веществ, без применения, с подрывом эскалатора, без подрыва… «Скорая помощь» и бригады экстренного реагирования Центров медицины катастроф были более-менее сориентированы. Учения проводили не только в Москве. Во время 300-летия Петербурга работали с тамошними специалистами, могу и другие места назвать… И все же одно дело — учения, а другое — реальная ситуация. Она может быть очень трагической, но потом наступает момент, когда самый печальный опыт должен стать основой рекомендаций на будущее. Вот Оля Селезнева, про которую я говорил. Сегодня я ее с работы отпустил: человек, сами понимаете, что пережил. А завтра будем на основе ее рассказа все вместе анализировать, рисовать схемы, формулировать ситуационную задачу. К сожалению, опыт нарабатывается только так.

«Вы умеете сделать искусственное дыхание?»

— Сергей Федорович, вот я не медик. Но, предположим, попал в такую ситуацию. И даже особо не пострадал, и даже удивительным образом умудрился сохранить спокойствие. Что я должен делать?

— Прежде всего — других успокоить. И приступать к оказанию первой медицинской помощи. Умеете оказывать первую помощь?

— Что-то помню из школьной программы. Если кровотечение сильное — жгут выше раны…

— Правильно. А еще что-нибудь?

— М-м-м…

— Вот и плохо. Это страшная проблема — в чрезвычайной ситуации мы сами не можем оказать друг другу первую помощь. Есть же необходимые вещи: умение наложить жгут, сделать искусственное дыхание, наложить повязку… Не можем. Не знаем как. А поскольку не знаем — начинаем паниковать. Но ведь это же элементарщина!

Мы обязаны возродить то, что было когда-то: массовое обучение навыкам первой медицинской помощи. Существовали же в свое время санитарные дружины, народ как-то просвещали — кому это мешало? Сейчас жизнь изменилась, медицина изменилась. Говорят, частные медицинские структуры… Но не будут частные структуры готовить санитарные дружины. А влипнуть-то в неприятность может каждый из нас. Не надо терактов — элементарная автомобильная авария, дорожно-транспортное происшествие. Сколько раз случалось — человек истекает кровью, а окружающие смотрят на него и не знают, что делать. Другие водители мимо проезжают. Остановятся, посмотрят, поохают — и разводят руками. Все ждут, пока приедет врач. Но врач может и опоздать!

Нужно просвещение, отработка элементарных навыков. По логике телевидение надо привлекать. Но вы можете представить на нашем телевидении специальную программу на такую тему!

«К сожалению, жизнь приучила медиков к подобным трагедиям»

— Вернемся к пятничному взрыву. Исходя из вашей практики — аналогичные случаи были?

— Нет. Буквально таких — не было. Да, взрыв в замкнутом пространстве под землей. Теоретически должно быть похоже на взрывы в шахтах — в Кемерове, например. Но тоже не так. Там своя специфика: за взрывом следует завал, идут краш-синдромы (сдавливание), отравления газом, пожар… Взрыв на открытом воздухе? Но, во-первых, на открытом воздухе и взрывная волна ведет себя иначе — не бывает массового поражения барабанных перепонок. Во-вторых, в Каспийске или на Каширке использовались фугасы наведенного действия, а что было здесь — мы пока не знаем.

— Снова вернусь к вопросу о том, насколько своевременно пришла помощь…

— Послушайте, что значит — своевременно? Идеальный вариант — немедленный. Но мы не вправе требовать от других пассажиров этого поезда, чтобы они все тут же бросились спасать пострадавших! Надо же понимать, в каком шоковом состоянии были люди. Спокойствие сохранили — уже молодцы. Помощь могла прийти только извне…

Московские медики — к несчастью! — жизнью приучены к подобным трагедиям. Вспомните Тушино, вспомните «Норд-Ост»… Схема действий отработана. Нынешнее происшествие будет еще сто раз анализироваться, множество комиссий будет разбирать каждый эпизод поэтапно, поминутно. Я пока могу сказать одно: медики сработали с максимальной скоростью, которую позволяли обстоятельства. В десять утра 60 машин «скорой помощи» уже были на месте. У нас есть такое понятие — «правило золотого часа»: когда поражения тяжелые, и чтобы спасти человека, надо уложиться в максимально сжатые сроки. Здесь по темпам и возможностям это правило было соблюдено. Другое дело, что бывают еще ранения, несовместимые с жизнью. Но, увы, медицина не всесильна.

Сергей НЕХАМКИН

Предательство спасителей «Норд-Оста»: Факты о чудовищном теракте

Захват заложников в театральном центре на Дубровке во время мюзикла «Норд-Ост» — это не только одна из самых печальных страниц в истории России, но и хроники героических поступков. Пока одни спасали людей, другие предавали — и заложников, и страну.

В течение трёх дней — с 23 по 26 октября 2002 года — в театральном центре на Дубровке в Москве террористы держали взаперти заложников. Группа боевиков захватила более 900 человек — это были зрители и участники мюзикла «Норд-Ост». 

Специальная операция по освобождению заложников готовилась самым тщательным образом. Однако без трагедий не обошлось. Спасти удалось не всех заложников. По разным данным, погибло от 130 до 174 человек. И до сих пор обсуждается правильность применения усыпляющего газа в ходе штурма. Наши оппоненты в странах Запада год за годом твердят, что именно этот газ убил людей. И раз соседи так заинтересованы в этой теме, сегодня мы хотим напомнить, как представители тех самых западных кураторов в России раз за разом срывали спецоперацию по освобождению ни в чём не повинных людей. Это было самое настоящее предательство. 

Но для начала отметим, что в ходе переговоров удалось освободить 58 человек. В спасении участвовали политики, артисты, просто обычные люди — кто-то даже прорывался внутрь, чтобы вдохновить заложников на бунт. Трагедия «Норд-Оста» оказалась и объединяющим фактором. А ещё одной из вех борьбы России с террористами, когда ультиматум о наказании для каждого бандита стал работать в полной мере. А теперь к фактам — о предателях. 

Факт первый

Террористы получали любую медийную поддержку. Они были заинтересованы в том, чтобы захват заложников освещался как можно более ярко. В результате одним из первых возможность взять интервью у главаря боевиков Мовсара Бараева получил британский журналист Марк Франкетти. 

Франкетти мог не просто поговорить с террористом по телефону. Его пригласили пройти внутрь здания на Дубровке. Это был шанс провести разведку, получить информацию о местонахождении боевиков. Понимали это и в оперативном штабе. Поэтому помощник президента России Сергей Ястржембский просил журналиста снимать внутри как можно больше, а плёнку потом передать штабу. Франкетти отказался, заявив:

Я иду туда делать свою работу, а не вашу.

Кстати, это не единственный пример помощи журналистов бандитам. Так, телеканал «Аль-Джазира» транслировал обращение террориста Бараева, записанное за несколько дней до захвата театра. На вопрос, как к ним попала плёнка, шеф московского бюро ответил просто: «Секрет фирмы! У нас есть свои люди везде!» 

Факт второй

Огромную помощь боевикам оказала и радиостанция «Эхо Москвы»*, о чём открыто говорил на тот момент министр печати России Михаил Лесин. Дело в том, что станция предоставила боевикам прямой эфир. 

Журналисты «Эха Москвы»* дали возможность заложникам звонить в эфир станции, в результате напуганные люди рассказывали о требованиях боевиков. Фактически в любой момент террористы получали доступ к огромной аудитории, и, безусловно, это отражалось на планах штаба. 

В конечном счёте министерство объявило всем средствам массовой информации, что за такие действия грозит отзыв лицензии и прекращение вещания. 

Факт третий

Трагедия «Норд-Оста» показала и расчеловечивание общества, сформировавшегося в безумные 90-е годы, когда русским показали, что якобы можно всё. Развалив страну, западные кураторы — да что там, будем честны, США, отдали власть бандитам. И первые результаты расчеловечивания можно увидеть в нескольких зарисовках из воспоминаний того времени. 

Так, журналист «Коммерсанта» Валерий Панюшкин рассказывал, как к театру приезжали оптовики, чтобы продать (!) Красному Кресту чай и жвачку для заложников.

— Вы чё, серьезно? — удивляется женщина из Красного Креста. — Вы чё, правда хотите продукты для заложников продать?

В качестве оправдания своим действиям продавцы говорили, что отдают товар по оптовым ценам. 

Или другой пример с именем, которое вы все знаете. Как известно, террористы требовали остановить войну в Чечне и вывести войска России. Так вот, одной из первых их тогда поддержала певица Алла Пугачёва. Она заявила, что выступает «против этой непонятной, грязно пахнущей войны». А также добавила: «Уж лучше во имя интересов людей, невинно страдающих и погибающих незнамо за что, признать поражение в войне, чем так долго продлевать эту кровавую победу». Переводим: уж лучше отдать наших людей в регионе России на растерзание боевикам, потому что Алла Пугачёва выступает против войны. Ничего не напоминает? 

___________

* Решением Минюста России признано иностранным агентом, вещание прекращено.

Комитет министров Совета Европы в сентябре обсудит исполнение вердикта ЕСПЧ, попросившего снова изучить действия властей на Дубровке. По итогам расследования последнего эпизода «дела «Норд-Оста» власти полностью оправданы

На контроле у Совета Европы

С 20 по 22 сентября пройдет заседание Комитета министров Совета Европы, который проверит исполнение российской стороной решения Страсбургского суда по жалобе пострадавших в теракте на Дубровке в октябре 2002 года. В конце июня Комитет министров внес этот вопрос в повестку сентябрьского заседания, следует из официального сообщения на сайте Совета Европы.

Четыре раза в год Комитет министров собирается, чтобы проследить, как исполняются решения Страсбургского суда, пояснил РБК юрист правозащитного центра «Мемориал» Кирилл Коротеев. По его словам, проверке подлежит исполнение всех решений Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), но из-за большого количества дел контроль происходит медленно.

Реального инструмента воздействия на государства, в отношении которых выносились решения, у Совета Европы нет, гов​орит Коротеев​. «Предполагается, что решения Страсбурга должны исполняться добровольно. Но Комитет министров может вынести резолюцию, в которой выразит свое огорчение», — указывает юрист.

Решение по жалобам 64 пострадавших в теракте на Дубровке Страсбургский суд вынес в декабре 2011 года. Суд признал, что в отношении заявителей было нарушено «право на жизнь» (ст.2 Конвенции о защите прав человека), присудил различные компенсации заявителям (от €9 тыс. до €66 тыс.) и потребовал, чтобы российские власти провели новое тщательное расследование причин гибели заложников.

Высокие судьи указали, что предварительное расследование не было независимым и эффективным. ​​По мнению Страсбургского суда, необходимо было бы установить, насколько обоснованно спецслужбы во время штурма применили усыпляющий газ и каким было его воздействие на организм человека, а также насколько квалифицированно оказывалась первая медицинская помощь заложникам.

Замминистра юстиции России Георгий Матюшкин после обнародования вердикта ЕСПЧ пообещал тщательно изучить и решить вопрос о подаче жалоб в Большую палату суда. Адвокат потерпевших Игорь Трунов написал жалобу в Следственный комитет, просил возобновить расследование, проверить действия должностных лиц во время и после штурма, но получил отказ. Власти сослались на старое отказное постановление, которое было вынесено на аналогичную жалобу, поданную еще в 2002 году Борисом Немцовым. Тогда следствие указывало, что действия должностных лиц, в частности работников медучреждений, были проверены и для возбуждения уголовного дела нет оснований.

​Теракт на Дубровке произошел в конце октября 2002 года. Вечером 23 октября 40 террористов захватили полный зал театра, когда в нем шел мюзикл «Норд-Ост». В заложниках оказались 912 человек. Более 100 человек были освобождены в результате переговоров, нескольким удалось сбежать. Пять человек, в том числе троих пришедших на переговоры, захватчики застрелили. В ночь на 26 октября начался штурм, во время которого спецслужбы применили газ.

Последние эпизоды «дела «Норд-Оста»

Член координационного совета организации «Норд-Ост» Дмитрий Миловидов и адвокат Трунов констатируют, что​​​ власти так и не провели тщательного расследования действий штаба по освобождению, а также работы медиков, которые оказывали первую помощь пострадавшим.

Сейчас уголовное расследование дела о теракте продолжается по формальным основаниям — в розыске остается один из пособников террористов Герихан Дудаев.

Расследование дела в отношении еще одного предполагаемого сообщника — Хасана Закаева — завершилось в июле 2015 года, и в ближайшее время дело должно поступить в Московский окруж​ной военный суд. Сейчас прокуратура рассылает повестки о начале процесса семьям всех пострадавших.

Закаев, уроженец чеченского города Урус-Мартан, безработный отец двух несовершеннолетних детей, обвиняется в серии тяжких преступлений: в участии в преступном сообществе, убийствах и покушениях на убийства, пособничестве в терроризме и при захвате заложников, а также в незаконном обороте оружия. По версии следствия, он вместе с находящимся в розыске Гериханом Дудаевым в несколько этапов привез из Чечни в Москву оружие, пояса смертников и взрывные устройства (ВУ-баллоны), которые потом использовались для минирования зала театра. Также обвинение настаивает, что Закаев приобрел машину «Таврия», которую террористы взорвали 19 октября около ресторана «Макдоналдс» на улице Покрышкина, и за год до этого заминировал два автомобиля.

Задержан Закаев был в августе 2014 года в Крыму: пограничники сняли его с поезда по пути в Москву. Ему грозит наказание вплоть до пожизненного лишения свободы. Ранее Мосгорсуд приговорил шесть других сообщников террористов к различным срокам наказания: от 8,5 до 22 лет лишения свободы.

Фактически этот судебный процесс может стать последним шансом для потерпевших поднять вопрос о том, кто виноват в смерти 125 человек, погибших во время и после освобождения театра.

Стресс или отравление?

Следствие отрицает, что причиной гибели заложников стал газ, который спецслужбы применили в театре на Дубровке в ночь на 26 октября перед штурмом. По мнению следователей, к смерти привела совокупность «неблагоприятных факторов».

В обвинительном заключении по делу Закаева (есть в распоряжении РБК), следователи ссылаются на итоговые выводы судмедэкспертиз, сделанных в последующие месяцы после трагедии: «Многофакторный характер причины смерти исключает прямую причинно-следственную связь только между воздействием на организм потерпевших газообразного химического вещества и их смертью».

Далее цитируется заключение судмедэкспертов о том, что хотя смерть и наступила «от острой дыхательной и сердечной недостаточности», но кроме газа свою роль сыграли стресс, отсутствие еды, воды и нормального сна, пониженное содержание кислорода в воздухе. При этом следователи (на основании заключений медиков) исключают версию, что заложники могли погибнуть от механической асфиксии (аспирации рвотными массами).

Результаты экспертиз еще в 2003 году были предъявлены родственникам погибших. Несколько из них впоследствии были опубликованы на сайте общественной организации «Норд-Ост».

«Выводы этих экспертиз противоречат медицинским документам, которые есть в деле», — указывает Миловидов.

В материалах основного дела о расследовании теракта содержатся первичные заключения врачей — карточки вызовов бригад скорой помощи, забиравших заложников из театра, и результаты судебно-гистологических исследований погибших, проведенных в первые дни после штурма (документы есть в распоряжении РБК). В них в качестве причин смерти (за исключением пяти человек, застреленных террористами) указано «отравление неизвестным веществом».

Родственники погибших и пострадавших неоднократно заявляли журналистам, что уверены: причиной смерти стал именно газ.

Газ не усыпил террористов

«В связи с возникновением реальной угрозы жизни и здоровью большого количества людей, захваченных в заложники… было принято решение о проведении операции», — объясняет следствие в обвинительном заключении необходимость штурма. По версии следователей, террористы обещали начать расстрелы, если их требования — вывод войск из Чечни — не будут выполнены.

Из стенограмм телефонных переговоров террористов (есть в распоряжении РБК), которые содержатся в основном деле, напротив, следует, что утром 26 октября захватчики ждали приезда генерала Виктора Казанцева, уполномоченного вести переговоры от лица президента.

Бывшие заложники рассказывают, что газ был пущен примерно в половине шестого утра 26 октября, рассказывает Трунов. Это подтверждают стенограммы телефонных переговоров террористов — в 5:35 утра человек по имени Антон пытается дозвониться в здание театра одному из главарей террористов Руслану Эльмурзаеву (Абубакару), на записи уже слышны выстрелы и крики, связь обрывается. На следующий звонок в 5:38 отвечает уже другой террорист. «В зале очень сильно воняет. Газовую атаку они нам сделали! Насчет этого мы тоже не дураки!» — сообщает он. Последний разговор — в 5:40 утра, террористы еще отвечают на телефонные звонки.

Сразу после того, как в зал с заложниками был пущен газ, Мовсар Бараев, который, по мнению следователей, был лидером террористов, приказал стрелять по окнам, следует из свидетельских показаний, на которые в своем решении ссылается ЕСПЧ. «Когда пошел газ, женщины-смертницы просто ложились на пол рядом с заложниками и не пытались взорвать зал», — цитируются показания свидетелей.

Только к семи часам утра штурм театра был завершен. Это подтверждают видеозаписи, сделанные московской службой спасения, которые есть у потерпевших, рассказывает Миловидов. На видео зафиксировано, как в 6:48 утра на уровне второго этажа здания происходит вспышка и хлопок.

«У террористов была возможность взорвать театр после того, как был пущен газ, — резюмирует адвокат Трунов. — Они находились по периметру всего помещения и были убиты в разных местах, не только в зале. Газ не усыпил и зрителей: некоторые потерпевшие вышли из театра на своих ногах».

Но следствие настаивает: «В результате правильно принятого решения компетентными органами и грамотных действий сотрудников спецслужб во время освобождения преступная деятельность террористов была прекращена и предотвращен гораздо больший вред, который мог бы наступить при подрыве взрывных устройств, что могло бы привести к массовой гибели людей и подрыву авторитета России на международной арене».

Как организовывали спасение

«Мы провели независимое исследование с участием врачей из тех больниц, куда поступали бывшие заложники. Они проанализировали ситуацию и пришли к выводу, что основная проблема была не в газе», — рассказывает Ирина Хакамада, бывший вице-спикер Госдумы и сопредседатель партии «Союз правых сил». Во время трагедии она вместе с Иосифом Кобзоном ходила в здание театра для переговоров с террористами.

По словам Хакамады, в этом исследовании медики пришли к выводу, что причиной смерти стала плохо оказанная медицинская помощь пострадавшим. «Через десять минут после штурмовиков в театр должно было войти подразделение военных врачей и оказать помощь на месте: кому что-то для сердца вколоть, кого-то положить правильно. Но этого сделано не было, людей вытаскивали сами бойцы и грузили внавалку в автобусы», — рассказывает Хакамада. «Штаб боялся утечки информации о штурме, все держалось в строжайшем секрете. Главное было победить террористов, а люди — так, ими пожертвовали», — рассуждает политик.

У бригад скорой помощи не было ни антидотов, ни четкой координации — как реанимировать пострадавших и куда их везти, следует из доклада организации «Норд-Ост». Фельдшерам скорых выдали препарат налоксон, который используется при отравлении наркотическими анальгетиками, рассказывали медики, но даже этих капсул не хватало на всех заложников.

«Тела клали друг на друга, и люди просто задыхались, людей с температурой тела, как у живых, отправляли в морг, одно тело вообще было обнаружено в подъезде дома на Ленинском проспекте. Как оно там оказалось?» — недоумевает Трунов.

Директор ЦЭМП Костомарова в показаниях рассказывала, что к городской больнице №13 одновременно подъехало около 47–48 машин, которые доставили 356 человек. Несколько десятков из них уже были мертвы, поэтому с ними не проводились реанимационные мероприятия. Согласно медицинским документам, которые есть в распоряжении организации «Норд-Ост», 102 человека умерли до того, как поступили к медикам.

Действие секретного газа

До сих пор спецслужбы не раскрыли, какой именно газ был применен во время освобождения заложников из театра на Дубровке. Из официального ответа Управления ФСБ по Москве руководителю «За права человека» Льву Пономареву (есть в распоряжении РБК) следует, что спецслужбы применили «спецрецептуру на основе производных фентанила». Такие препараты, поясняется в письме, применяются в медицинской практике во время операций и оказывают анестезирующее действие.

Об этом же почти сразу после трагедии, 30 октября, заявил министр здравоохранения Юрий Шевченко. «Для нейтрализации террористов был применен состав на производных фентанила. «[Газ] относится к лекарственным средствам и не может вызвать летальный исход», — приводил слова министра портал Newsru.com.

Производные фентанила действительно используются в медицине в качестве анестетических средств, указывает микробиолог и профессор Университета Калифорнии в Дэвисе Марк Уилис в заключении, которое он делал по заказу одного из потерпевших (оно цитируется в решении ЕСПЧ). «Известно, насколько мала разница между дозой, достаточной для усыпления, и смертельной дозой. Смерть, как правило, наступает из-за дыхательной недостаточности. Поскольку все известные производные фентанила имеют схожие и очень узкие границы безопасного применения, можно было ожидать, что люди могут погибнуть от дыхательной недостаточности», — указывает Уилис.

У многих выживших после трагедии начались проблемы со здоровьем. Как рассказывает Миловидов, как минимум у 40 бывших заложников развились хронические заболевания, начались проблемы с памятью, были обнаружены заболевания сердечной и нервной систем. Несколько человек получили инвалидность.

Никто не хочет брать ответственность за случившееся, сетует Миловидов. От государства родственники погибших получили помощь в 114 тыс. руб., еще по 225 тыс. руб. потерпевшим, в том числе и бывшим заложникам, выплатили различные организации.

Кто должен нести ответственность

Сразу же после трагедии государство должно было обеспечить пострадавшим бесплатную медицинскую помощь и выплатить достойную компенсацию, указывает Хакамада. По мнению адвоката Трунова, также власти должны были провести тщательное расследование действий должностных лиц — медработников и штаба по освобождению.

«Это еще не поздно сделать и сейчас: установить, правильно ли действовали те или иные лица», — указывает Трунов. По мнению Миловидова, ответственность за гибель заложников должны нести те, кто принимал решение о штурме с применением газа, в том числе и высшее руководство страны, и руководители штаба. «К ответственности нужно привлечь [тогда главу ФСБ, а ныне секретаря Совбеза] генерала армии Николая Патрушева, замдиректора ФСБ Владимира Проничева и руководителя Центра специального назначения ФСБ Евгения Тихонова — всех тех, кто командовал спецоперацией», — перечисляет Миловидов, потерявший на Дубровке свою несовершеннолетнюю дочь.

По данным организации «Норд-Ост», Проничев и Тихонов закрытыми указами были награждены званиями Героев России за удачно проведенную операцию по освобождению заложников.

Сергей Ястржембский, который в то время был помощником президента и активно комментировал происходящее, врач Леонид Рошаль, который участвовал в переговорах с террористами, и депутат Госдумы Александр Хинштейн, который в то время активно писал про теракт как журналист МК, отказались говорить с РБК на тему теракта на Дубровке.