Ошибки николая 1 во внешней политике

Здесь представлена работа в номинации «Переломные точки русской истории» конкурса «Наследие предков – молодым» 2019-2020 гг. Автор – Валентина Подберезная. Подробнее о конкурсе: https://vk.com/vrn_nasledie. 

Введение

Актуальность. Переломные или поворотные точки в истории нашей страны или в зарубежной истории случались и будут случаться. Переломные точки – явление, с одной стороны объективное, с другой – человечество своими действиями создает ситуации кризиса и его разрешения.

Изучение таких явлений – проблема чрезвычайно актуальная, во-первых, потому что это новый уровень исследования, во-вторых, что не менее важно, по всей видимости, сегодня наша страна находится в состоянии перехода, перелома, и нам очень важно знать все варианты развития событий, а, как известно, прогнозировать что-либо можно, только зная историю.

Крымская война – одно из самых спорных и неоднозначных событий русской истории. Но нет сомнений, что эта война стала переломной точкой в истории Российского государства.

Понятие «переломная точка» означает событие, которое имеет огромное значение для страны, после которого меняет курс вся история государства, а иногда и мировая.

В истории государства можно выделить несколько переломных точек. Как же их определить и отличить от просто значительных исторических событий?

На этот вопрос нет четкого ответа, но есть некоторые мнения.  В истории Российского государства можно выделить, используя разные критерии, несколько таких точек.  Например, Крещение Руси, Судебник 1550 года, реформаторская деятельность Петра I, Крымская война, Образование СССР и развал СССР.

Почему именно Крымская война является поворотной точкой в истории?  Потому что в отличие от тех же реформ Александра II, война коренным образом изменила ситуацию на международной арене, пусть и не в пользу России. По сравнению с блестящими успехами России во внешней политике, в борьбе с Наполеоном I, разгромное поражение в Восточной войне, которое буквально выбросило Россию из системы международных отношений, стало черной страницей в истории нашей страны. Изменилась расстановка сил на международной арене, и последствия этой войны наша страна испытывает на себе до сих пор.

Объект – переломные точки истории России.

Предмет – Крымская война, как переломная точка российской истории.

Историография вопроса

Для теоретической основы работы нами был проанализирован ряд научных работ, которые можно условно разделить на: советские и современные российские работы.

Советская историография располагает значительным набором научных работ по проблеме внешней политики России второй половины XIX века.

Невозможно представить изучение внешней политики России XIX века без работ замечательного историка Е.В. Тарле, который в своем труде «Крымская война»[1] проанализировал и подробно изложил причины и предпосылки Крымской войны, показал сложную дипломатическую игру, которую вели европейские державы накануне и в ходе войны.

Работа Покровского М.Н. «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии» представляет собой подробный анализ внешнеполитических событий и дипломатических действий, связанных с именем Александра II.

Современные российские исследователи довольно мало обращаются к данной теме, и поэтому, на наш взгляд, тема внешнеполитической деятельности Александра II разработана недостаточно хорошо.

Исследования по данной тематике представлены в основном научными статьями и небольшими исследованиями, в которых, однако, предпринимаются попытки взглянуть по-новому на старую проблему.

Отдельно стоит остановиться на работах В.Н. Виноградова.  «История Балкан: Судьбоносное двадцатилетие (1856-1878 гг.)»[2], «Восточный вопрос и Балканы. Размышления о современном этапе исследования»[3] подробно анализируется Парижский мирный договор и влияние его условий на политику Российского государства. Рассматривается история и позиции государств Балканского полуострова в контексте Восточного кризиса.

Монография О.Р. Айрапетова «Внешняя политика российской империи 1801-1914 гг.»[4] посвящена истории внешней политики Российской империи, создается комплексная картина на основании воспоминаний, дипломатических документов, отечественной и зарубежной историографии. Нас особенно в данной работе интересует глава 3, посвященная внешней политике Александра II.

Цель – доказать, что Крымская война 1853-1856 гг. стала переломной точкой в русской истории.

Задачи:

— обобщить и систематизировать информацию о Крымской войне;

— определить, какие дипломатические просчеты Российского правительства привели к Крымской войне;

— показать дипломатическую борьбу во время и после окончания войны;

— проанализировать влияние указанной войны на дальнейшее развитие истории.

Характеристика источниковой базы

Исторические источники, используемые нами в работе, представлены дипломатическими документами и международными договорами, такими как «Лондонская конвенция»[5], «Парижский трактат»[6] и др. Данные документы отражают основные принципы международных отношений изучаемого периода, дают подробные данные о результатах различных военных кампаний. «Циркулярная депеша министра иностранных дел России А.М. Горчакова к представителям России при дворах держав, подписавших Парижский трактат 1856 года»[7] представляет интерес для изучения дипломатических методов, используемых русским внешнеполитическим ведомством для достижения целей.

Методы: анализ, систематизация, обобщение, системный анализ.

Глава 1. Дипломатические просчеты Российского правительства, приведшие к войне 1853-1856 годов

1.1. Основные дипломатические ошибки, допущенные правительством Николая I

С одной стороны, война показала глубочайшие проблемы военно-технического характера, с другой – характеризовалась блестящими успехами русской дипломатии во время и по окончании войны.

С одной стороны – героизм и мужество полководцев и защитников Севастополя, с другой – ужасные просчеты и недооценка царским правительством европейских держав, их позиций и интересов.

По вопросу «переломности» сомнений быть не может. Крымская война стала не просто конфликтом двух или боле государств, как это было раньше, она стала показателем глубочайшего кризиса государства, о котором в историографии принято говорить лишь в контексте реформ Александра II, хотя все признаки кризиса проявляли себя задолго до его правления.

И именно в этот момент знаменитая фраза Александра III, что нет у нас больше союзников кроме армии и флота, приобрела видимый смысл.

Кризис государственной системы, который Александр II, конечно же, попытался исправить, и который ему не удалось предотвратить, сначала перевел Россию из числа могущественных европейских держав в ряд государств, с позицией которых никто не считался, а затем постепенно привел к 1917 году.

Кризис остро ощущался в хозяйственной системе – в результате чего Россия не смогла перестроиться на военный лад и мобилизовать силы, как требовалось во время войны. Это сочеталось с упадком военно-технической мощи страны. «Военная машина», которую создал первый российский император, безотказно работала на протяжении полутора столетий, буквально вытащив на себе Северную войну, поддержание статуса империи на протяжении всего XVIII века, присоединение Крыма, все разделы Польши, и наконец, Отечественную войну 1812 года, начинает терять свою мощь, начинается заметный упадок в этой сфере.

Реформирование армии в самом начале XIX века было крайне необходимо и позволило бы сохранить империи статус великой державы еще надолго, но этого не случилось.

По действиям некоторых представителей дипломатической службы можно судить и о кризисе дипломатии. Нельзя, конечно, абсолютизировать проблемы в дипломатическом ведомстве, говорить о системном их характере, но однозначно то, что в начале XIX века были приняты неправильные, до конца необдуманные решения внешнеполитического толка, были недооценены основные действующие лица на международной арене, сделаны «ставки» не на тех, и тем самым допущены непростительные ошибки.

Модернизация, начавшаяся с приходом на российский престол Александра II, охватывала все сферы жизни общества, в том числе и военную сферу. По масштабам эту преобразовательную деятельность можно сравнить только с реформами Петра I.

На долю Александра II пришлось разгромное завершение Восточной войны и расхлёбывание всех ее тяжелейших последствий. Но, возможно, если бы не Крымская война, император не стал бы проводить свои великие реформы. Так что если спорить о том, какое же событие в XIX веке нужно понимать как перелом, то мы придерживаемся мнения, что именно Восточная кампания, потому что она стала одной из предпосылок великих реформ 1860-х годов и изменила систему международных отношений.

Отдельно стоит остановиться на роли дипломатии в политике государства и не рассматривать боевые действия, победы и поражения на суше и море, а проанализировать дипломатическую борьбу во время и по завершении Крымской войны.

На наш взгляд, роль дипломатической службы в любые времена и при любом правительстве крайне важна. Ведь дипломатия находится на «стыке» государств, и от ее действий зависят отношения, складывающиеся между ними. Поэтому в кризисные моменты основная задача дипломатической службы – не допустить ни одного конфликта, последствия которого нельзя предсказать.

На наш взгляд, действия российской дипломатической службы были неправильными, и именно они способствовали развязыванию этой войны. Конечно, нельзя забывать и о роли правительства и особенно монарха, позиция которого сказывается на внешнеполитическом курсе страны.

Какие же действия способствовали осложнению ситуации настолько, что она переросла в войну, а затем и полный разгром России как полноценного участника международных отношений?

Российская история первой половины XIX века была переполнена активностью во внешнеполитических делах и влияния на международную жизнь. Во многом способствовали падению «Великой империи» Наполеона: значительная роль России в создании антинаполеоновских коалиций, а также успешные действия русской армии и дипломатическая деятельность. Противостояние европейских стран французской гегемонии, которое продолжалось довольно долгий период времени, заставляло их искать форму организации Европы, обеспечившую баланс сил, приоритет общих интересов над частными, коллективное решение наиболее острых противоречий. Победоносное завершение войны с Наполеоном вывело Российскую империю в ранг могущественнейших держав. Она могла оказывать значительное влияние на международную систему, и когда после Венского конгресса начала складываться новая система международных отношений, позиция России здесь становится определяющей. В дальнейшем наряду с Австрией, Великобританией, Пруссией и Францией, Российское государство играло роль основополагающего начала и неотъемлемую часть Венской системы международных отношений[8].

Далее, при Николае I во внешней политике России важнейшую роль играли два направления: во-первых, борьба с революциями в Европе, во-вторых, попытки разрешения восточного вопроса. Если выделять в политике Николая наиболее приоритетную задачу, то это, несомненно, – борьба с революциями. Продолжая курс Священного союза, Николай I вместе с государями Пруссии и Австрии как младшими партнерами возглавлял реакцию в Европе. Для сохранения единства с вышеназванными правителями, в борьбе с революционным движением, Россия жертвовала своими интересами в восточном вопросе. Но каждый раз, когда в Европе временно замирало революционное движение, внимание всех европейских правительств, в том числе и России тут же сосредотачивалось на восточном вопросе, который являлся вечным камнем преткновения[9].

Венская система и многие ее элементы, сохранявшиеся еще к 1840-м годам, окончательно была разрушена революцией 1848–1849 годов.  В новой системе международных отношений формировались новые принципы международных отношений: легитимизм заменен на национальные интересы. Именно согласно принципу приоритета национальных интересов, в 1850–1860 годах происходили объединительные процессы в Германии и Италии. Но, несмотря на это, Восточный вопрос не выходил из дум правительств и дипломатов великих европейских держав.

Рассмотрим подробнее дипломатические ошибки, которые привели к военному столкновению 1853-1856 года.

1.2. Последствия Крымской войны

Международную обстановку в начале 1850-х годов можно определить, как обострение противоречий по «восточному во­просу» прежде всего между основными европейскими державами. Балканы и Ближний Восток в середине XIX века стали, можно сказать, ареной, где вели ожесточенную борьбу между собой Франция, Англия, Австрия, Россия, и Пруссия. Попытки России активизироваться в «восточном вопросе» становились существенным препятствием для планов западноевропейских держав. Англия, Франция, Австрия, Пруссия, несмотря на то, что имели ряд противоречий между собой, объединялись в борьбе против России.
В этот же период на международную арену выходят США, которые также заинтересованы ближневосточным вопросом. По сути, американское вмешательство в ев­ропейские дела начинается именно с «восточного вопроса». В сложнейшем переплетении международных противоречий по поводу «восточного вопроса» преобладали англо-русские про­тиворечия, обострение которых явилось основной при­чиной Крымской войны[10].

Последствия революций в Европе еще ощущались, но сами революции в основном завершились, и Европа снова обращается к «любимому» восточному вопросу.

Крымская война стала главным признаком, который показал изменения расстановки сил на европейской арене, когда претензии Николая I установить российскую гегемонию на Среднем Востоке и в Турции натолкнулись на сопротивление Франции и Англии, а также встретили неодобрение Австрии. В 1850 году споры по поводу того, какая из христианских церквей, православная или католическая, должна быть хранителем священных храмов в Палестине, привели к конфликту, который Покровский М.Н. в своей работе назвал «церковной ссорой».

По началу, Турция, отклонив некоторые претензии католиков, подтвердила права православных.  В 1852 году Франция морально победила  Россию тем, что Луи-Наполеону Бонапарту удалось убедить турецкого султана признать за католической церковью право охранять святыню[11].  

Вся эта ситуация стала настоящим ударом по престижу царя. Николай I потребовал от султана смещения его министра иностранных дел. Стамбул ответил царю отказом, потому как успел получить обещание западных держав поддержать его.

Теперь, все ждали реакции русского императора, и она последовала. Эта ситуация и стала непосредственным поводом для начала войны между Россией и Турцией. Мирным путем разрешить конфликт не удались. Российская империя в то время являлась влиятельной державой не только в Европе, но и на Востоке, это обстоятельство несколько раздражало Европу, и Николай I считал, этот момент удачным для решения восточного вопроса, в своих интересах. Для решения данного вопроса Россия нуждалась в союзнике, на эту роль подходила только Англия, которую русский император считал заинтересованной в разделе Османской империи. Николай I сообщил британскому дипломату Сеймуру свой план и обещал не препятствовать Великобритании в захвате Египта и острова Крит, если она поддержит   Россию[12].

Основная ошибка, которую допустил Николай I, вера в военное превосходство России, это же воспринималось им как повод для укрепления стратегического положения государства, возможность избавиться от проблемы Черноморских проливов, а также упрочить свое влияние на Балканском полуострове.

Расчет на вражду между Великобританией и Францией не оправдался. Недальновидность Николая I вскоре дала о себе знать, прежде всего, в том, что он не включил в эти переговоры Австрию и Францию. Русская дипломатия явно ошиблась насчет серьезности англо-французских противоречий. Также не оправдался расчет на «вечную» благодарность Австрии за 1849 год.

Решение ввести войска в Молдавию и Валахию и нанести Турции, таким образом, смертельный удар, одновременно потребовать от султана признать русского царя покровителем всех живущих в Турции православных, было опрометчивым. В ответ на это британская и французская эскадры вошли в Мраморное море, это был явный просчет Николая I. Лондон пошел на сближение с Парижем, и вдохновленный такой поддержкой султан в 1853 г. объявляет войну России.

Русскому императору не хватило прагматизма, чтобы оценить все нюансы сложившейся ситуации, пожалуй, он забыл, что в международных отношениях нет ни вечных противоречий, ни чувства благодарности, а главенствуют лишь национальные интересы.

Прогнозы царя не совпадали с прогнозами Лондона, который верил в реформирование Османской империи и сохранение ее как основы равновесия на Востоке.

Поскольку ущемление прав православного населения происходило демонстративно, Россия не могла не замечать этого. Николай I был настроен серьезно, но, однако, он не стал сразу развязывать войну, а предпринимает попытки сохранить мир дипломатическим путем.

В этом случае военные действия против Турции могли обернуться катастрофой и для России, и для всей Венской системы, поскольку Турцию поддерживали Франция и Англия. В феврале 1853 года в Константинополь была отправлена специальная дипломатическая миссия, возглавлять которую должен был по первоначальному замыслу либо опытный дипломат А. Ф. Орлов, либо П. Д. Киселев, потому что Николай I не хотел нарастания конфликта. Оба дипломата по непонятным причинам отказали, императору пришлось выбрать более заурядную кандидатуру – А. С. Меншикова, который не был блистательным дипломатом[13].

Англия и Франция выразили со своей стороны предупреждающий жест: ввели свои корабли в акваторию Эгейского моря, которая находилась по соседству с Дарданеллами в знак предупреждения.

Переговоры А.С. Меньшикова закончились после долгосрочного пребывания в Константинополе 22 мая 1853 года, не принеся ожидаемого результата.  Николаю ничего не оставалось делать, кроме как усилить нажим на Османскую империю.

Вскоре Россия поставила Турции ультиматум: либо признать право России на покровительство православному населению Порты, либо русские войска займут Дунайские княжества. Турция, у которой за спиной стояли Великобритания и Франция, естественно ответила отказом[14].

Николай I в надежде на поддержку обращается к Австрии с предложением сотрудничества на Балканах, где под контролем России будут Молдавия и Валахия, а под контролем Австрии Босния и Сербия. Австрия отказалась, руководствуясь национальными интересами.

В это время поиски компромисса шли всюду. Канцлер К.-Ф. Буоль выступил с Венской нотой, в которой содержался мирный план и напоминание, что Турция должна соблюдать все статьи, касающиеся православной церкви, содержащиеся в договорах Кучук-Кайнарджийском 1774 г. и Адрианопольском 1829 года[15]. Англия и Франция план одобрили, но султан отклонил ноту, рассчитывая, что если Англию и Францию поставить перед фактом начала военных действий, то они примут сторону Турции. Также султан выдвинул ответный ультиматум: Россия должна была в 15-дненый срок вывести свои войска из Дунайских княжеств. Ответ российского императора был очевиден. 4 октября 1853 года Турция объявляет России войну.

Русские войска были введены в Дунайские княжества в июне 1853 года. Но это еще не означало начало войны. Это было пока только предупреждение Турции со стороны России. Николай I не хотел воевать[16].

В марте 1854 г. в Стамбуле Великобритания, Франция и Османская империя заключили союзный договор, который был направлен против России. Западные державы соглашались оказать Турции помощь в войне армией и флотом, признали необходимым сохранить «независимость» власти султана и прежние границы Турции. Султан обязался не заключать сепаратного мира с Россией. В конце марта 1854 г. Англия объявила России войну, позже ее примеру последовала Франция. Союзники договорились, что будут сообща вести военные действия против России, не согласятся на предложения о прекращении военных действий и не вступят с ней в переговоры без консультаций друг с другом.

Константинопольский союзный договор Великобритании и Франции с Османской империей и Лондонский англо-французский договор имели главной целью укрепить решимость Турции вести войну против России до конца.

Просчет Николая I был налицо и в надежде на помощь Австрии. Этот просчет выразился не просто в несбывшихся надеждах на помощь, а в недооценке истинных интересов Австрии, которая, мобилизовав армию, оккупировала Валахию и Молдавию, русским войскам пришлось эвакуироваться оттуда, и там России пришлось держать целую армию. Дипломатически Россия оказалась в изоляции, хотя союзникам и не удалось объединить против нее все европейские державы. В декабре 1854 г. между Великобританией, Австрией и Францией был заключен оборонительный и наступательный союз против России, по которому стороны обязывались не подписывать сепаратных соглашений с Россией. Роль Австрии сводилась к обороне Молдавии и Валахии от российской армии. Позже к договору присоединилась Пруссия, что позволило австрийской дипломатии усилить давление на Россию. В 1855 г. к антироссийскому константинопольскому договору присоединилась и Сардиния, которой необходима была поддержка Франции для объединения Италии.  

Основные силы русской полевой армии в Крыму бездействовали, пока героические защитники Севастополя истекали кровью, а союзники продолжали наращивать свои силы. 27 августа закончилась 349-дневная героическая оборона Севастополя, падение которого предрешило исход войны. Воины уступали место дипломатам.

Еще 30 июля 1854 г. антироссийская коалиция выдвинула «четыре условия» мира. Во-первых, Молдавия и Валахия должны были перейти под общий протекторат Великобритании, Франции, Австрии, Пруссии и России и временно остаться под австрийской оккупацией. Во-вторых, Великобритании, Франция, Австрия, Пруссия и Россия объявлялись покровительницами всех христианских подданных султана. В-третьих, вышеуказанные государства получали право коллективного контроля над устьем Дуная. В-четвертых, Россия должна согласиться на пересмотр Лондонской конвенции о проливах 1841 года[17].

Весной 1855 года в столице Австрии прошло совещание представителей России, нейтральной Австрии и членов коалиции: Англии, Франции и Турции, целью которого было уточнение условий мира, но теперь союзники требовали в дополнение к четырем условиям еще и разоружения Россией Севастополя, согласия на ограничение российского военно-морского флота на Черном море и гарантии целостности Турции. Договориться о мире не удалось, война продолжалась, и Венская конференция была объявлена закрытой. С 25 февраля по 30 марта 1856 года в Париже проходил конгресс, завершивший Крымскую войну, в нем принимали участие Россия и находившиеся с ней в состоянии войны Турция, Франция, Англия и Сардиния, а также Австрия и Пруссия. Союзники, не выдвинули новых неприемлемых для России условий.

Переговоры основывались на «четырех условиях» мирного договора, а также добавленное к ним после падения Севастополя требование союзников о нейтрализации Черного моря. Используя англо-французские противоречия и несколько сблизившись с Францией, российская дипломатия в ходе конгресса несколько смягчила условия мира. Договор восстанавливал мир между участниками войны и предусматривал возвращение Россией Турции г. Карса с крепостью в Закавказье в обмен на Севастополь и другие города в Крыму, Черное море было объявлено нейтрализованным, Турции и России запрещалось иметь военно-морской флот и арсеналы, провозглашалась свобода судоходства по Дунаю под контролем двух международных комиссий. Россия передавала княжеству Молдавия устье Дуная и примыкающую к нему часть Южной Бессарабии. Отменялось право России «говорить в пользу» Молдавии и Валахии, гарантировалась внутренняя автономия Сербии, Молдавии и Валахии под верховной властью Турции[18].

В ходе Парижского конгресса русской дипломатии удалось использовать противоречия между победителями, и на основе сближения с Францией добиться смягчения условий мирного договора, который подписали 18 марта 1856 года. По статье XI Договора, Черное море объявлялось нейтральным: открытым для торгового мореплавания всех народов, вход в его порты и воды навсегда запрещался военным судам. Россия не могла больше иметь военно-морского флота на Черном море[19]. Была также подписана отдельная конвенция, устанавливавшая демилитаризованный статус расположенных на Балтике Аландских островов, которые принадлежали России. Вопрос о покровительстве над христианскими подданными Османской империи европейским державам был разрешен фирманом султана в феврале 1856 года, который объявлял свободу для всех христианских вероисповеданий. В соответствии с решениями Парижской конференции с 22 мая по 19 августа 1858 года в Париже было проведено специальное совещание по вопросу статуса княжеств Валахии и Молдавии, которые стремились объединиться в единое государство. Часть участников, в частности, Россия и Сардиния, выступили за объединение княжеств, но Великобритания, Австрия, Турция были против. 19 августа была подписана конвенция об образовании Соединенных княжеств Молдавии и Валахии под сюзеренитетом турецкого султана при сохранении в каждом из них власти своего князя, избираемого пожизненно. Неприкосновенность княжеств гарантировались участниками конвенции. Вначале 1859 года собрания Молдавии и Валахии, несмотря на противодействие Турции, избрали общего правителя А. Кузу, таким образом, завершив объединение обоих княжеств. Новое государство стало назваться Румыния. В условиях поддержки княжеств Россией и Францией Турция была вынуждена согласиться с этим решением. В 1861 году Румыния была признана европейскими державами — гарантами Парижской конвенции 1858 года.

Главным следствием новой международной ситуации, создавшейся в результате Крымской войны и Парижского мира, был распад англо-французской коалиции и переход Великобритании к политике «блестящей изоляции», суть которой заключалась в отказе от длительных союзов с другими государствами и сохранении полной свободы действий в международных делах[20].

Парижский мирный договор 1856 г. существенно изменил расстановку сил в Европе. Борьба за восстановление своего авторитета и влияния, за выход из международной изоляции стала на долгий период одной из основных задач внешней политики Российской империи. Однако, нейтрализация Черного моря и его демилитаризованный статус гарантировали безопасную торговлю для России по морю и проливам. Союз противников России распался сразу после завершения Парижского конгресса, и в абсолютную изоляцию Россия не попала[21].

Глава 2. Попытки вернуть утраченные позиции: обзор последствий

2.1 Лондонская конференция 1871 года

Известно, что Александр II переживал поражение 1856 года, как личную травму, воспринимал на личный счет. Император публично признался перед ведущими державами, что подписание Парижского мира было ничем иным, как проявлением трусости, и в следующий раз, если такое случится, он никогда такого не повторит. Все это сказывалось на внешней политике императора Александра II и позициях его министра иностранных дел, который, несомненно, остро чувствовал настроение своего государя.

Проще говоря, император желал реванша, использовал бы любую возможность доказать всем, что он никогда подобных ошибок не повторит. При любом удобном случае, Александр напоминал представителям держав, что лучшей благодарностью за помощь, оказанную Россией, будет отмена Парижского договора. Так, Вильгельм, благодаря племянника (Александра II) за дружественный нейтралитет во время войны Пруссии с Австрией, пообещал в виде благодарности, содействие при пересмотре парижских статей[22].

К началу 1860-х годов Россия начинает предпринимать попытки выхода из изоляции.

Предложение помощи султану в решении вопроса критского восстания сыграло важную роль в налаживании отношений «вечных» соперников. Во второй половине 60-х годов, изолировав Грецию, Россия способствовала быстрому подавлению восстания на Крите турками.

Когда это было необходимо, во имя налаживания отношений с Турций, России приходилось предавать славян на Балканах. Горчаков в своих посланиях славянским народам просил потерпеть немного, ведь государь старается ради них, это несколько способствовало успокоению Балкан[23].

К тому же, если мы пообещали не вмешиваться во внутренние дела Турции, то пусть и остальные государства последуют этому правилу, но в отношении и других вопросов также, полагал Горчаков. Такими незаметными шагами предполагалось как бы подвести Европу к пониманию пересмотра статей договора, связанных с нейтрализацией Черного моря, и Порта также была не против такой тактики, ведь для нее важно было помимо прочего отменить Лондонские соглашения о проливах 1841 года. Россия была готова ее поддержать.

В 1870 году настал момент, когда все «карты» были у Александра II: Турция была дружественно настроена по отношению к России, Англия – далеко и ослаблена, Франция – занята «встречей» пруссаков.  Как отмечал Бисмарк, анализируя сложившуюся ситуацию, Россия могла бы уже давно, и без договоров и всяких формальностей, начать строить базы на Черном море, и никто бы этого не заметил, а когда обнаружили – было бы поздно[24].

Замечание по существу верное. Но здесь необходимо учитывать психологический фактор, который играл не последнюю роль в дальнейшем развитии ситуации.

Александр не хотел действовать исподтишка, он хотел доказать всей Европе, что Россия способна действовать открыто и сильно. Ему важно было загладить воспоминания о «трусости», которые гложили его на протяжении нескольких лет. Этим можно объяснить беспрецедентный поступок императора и его министра, который они совершили в 1870 году. Речь идет о депеше, разосланной Горчаковым 19 октября 1870 года всем участникам Парижской конференции. Смысл этой депеши можно передать следующим образом, поскольку международные договоры в целом, и Парижский, в частности нарушались слишком часто, заявляли авторы депеши, то и Россия не считает нужным далее придерживаться исполнения последнего. И если существующая теория международного права не выдержала проверку временем, то Россия не обязана жертвовать своей безопасностью и интересами в угоду такой системе. Но, стоит пояснить, что этот протест касался лишь строительства баз на Черном море[25].

Логическим выводом, следовавшим из этого заявления, является то, что Россия вообще не считает нужным считаться с международными договорами и соглашениями.

Самое смешное, и это должно обусловить реакцию международного сообщества на данное заявление России, что буквально за четыре года до этого князь Горчаков высказывался по поводу пересмотра международных договоров, что любое одностороннее решение неприемлемо и должно рассматриваться всеми участниками международных отношений. Горчаков, конечно же, понимал, что нарушает все законы логики, здравого смысла и дипломатический обычай, но ради чести своего государя он был готов пожертвовать своей репутацией.

Реакция Европы на заявление Российской Империи была разной, Бисмарк, например, достаточно спокойно отметил правильность содержания, но несвоевременность подачи, «железный канцлер» вообще считал, что видеть в русской дипломатии какие-либо тонкости, хитросплетения, интриги – глупо, нет там ничего, она «наивна», хотя и позиционирует себя как искусную. Но остальные дипломаты так не считали, и увидели в послании тайный подтекст[26].

Англия и Австрия ответили резким протестом, и раскритиковали столь неприемлемую форму отказа от исполнения договоренностей. Но это было также для них очередным поводом унизить Александра, заставить его приносить извинения, и в целом, закрепить другие статьи договора.

В итоге, давление со стороны всего европейского сообщества было слишком велико, никто не оценил решительный шаг России, даже Пруссия. Как бы не было обидно – пришлось идти на уступки[27].

Но уступки эти тоже были сделаны очень аккуратно: когда Англия предложила пересмотр статей Парижского договора, Горчаков подчеркнул, что Россия согласна пересмотреть только определенные статьи договора, касающиеся баз на море, но пересмотр своей декларации, недавно написанной, не обсуждается, чтобы вдруг не возникло недоразумений. На самом же деле был сделан огромный шаг к восстановлению позиций на международной арене. По выражению самого Горчакова, Россия войдет в дверь переговоров, но войдет, не склонив головы.

Позже Бисмарк отмечал, что удивлен, почему Россия не потребовала пересмотра всего договора, в таком случае, Европа была бы рада, если бы хоть что-то смогла для себя оставить.

Решили собрать конференцию, на которой не брали в расчет шаги, сделанные русским правительством, а рассматривали вопрос в целом.

Сама по себе конференция поначалу для России не была слишком успешной, интересы нашего государства представлял пожилой дипломат Бруннов, который в силу возраста и специфики школы, плохо ориентировался в политике, проводимой Горчаковым. На него имели влияние представители Англии и другие, поэтому интересы России, как ни странно, пришлось отстаивать турецкому дипломату Муссуруса-паше.

Главной задачей конференции было не допустить проникновения России в Черное море, но без поддержки Турции реализовать это не представлялось возможным, а самой Турции, несомненно, выгодно было пребывание России в Черном море[28].

На конференции было составлено несколько редакций конвенций, по решению вопроса о море, представителю России особенно приглянулась австрийская редакция, поскольку она понравилась и англичанам, Бруннов расценил «незначительную» оговорку насчет стран, которым разрешен проход через проливы, как запугивание, дипломатическую игру, и отправил ее в Петербург, как наиболее приемлемую. В столице подвоха также не заметили, даже наоборот отметили заслуги Бруннова, способствовавшего таким выгодным условиям. Позже посол в Турции сообщил, что оговорка имеет большое значение и означает, что проход через проливы Босфор и Дарданеллы Турция может предоставлять только своим союзникам в Крымской войне, а Россия в этот список не входит.

Петербург среагировал вовремя, и с помощью турецкого посла удалось выбить некоторые уступки.

Конференция закончилась для России не блестяще, как предполагалось, но сравнительно успешно, так как статьи Парижского договора, устанавливающие нейтрализацию Черного моря, были отменены, и это, несомненно, была дипломатическая победа России.

По итогам Лондонской конференции, России и Турции было разрешено иметь в Чёрном море любое количество военных кораблей. Сохраняя запрет на проход военных кораблей России через проливы, участники конференции внесли пункт, разрешавший Турции пропускать через них военные суда дружественных ей стран (то есть бывших союзников Турции в Крымской войне)[29]. Несмотря ни на что, Лондонская конвенция была дипломатической победой России, заставившей пересмотреть условия Парижского мира, ограничивавшие её суверенитет на Чёрном море.

2.2 Русско-турецкая война 1877-1878 годов

После первого удачного шага правительство России задумалось и о следующем.

На совещании у Александра II, которое прошло 30 мая 1877 г., обсуждалась будущая административная структура Болгарии. Горчаков, ссылаясь на гарантию принятия решения европейскими державами, предложил раздел княжества на две части.

Против этой идеи резко выступили военный министр Милютин и граф Игнатьев, которые обосновали концепцию единой Болгарии. Несколько месяцев спустя граф Игнатьев подготовил окончательный проект мирного договора, в котором Болгария была представлена как единое государство. Таким образом, по мнению графа Игнатьева, Россия сможет лучше всего удержать контроль над Проливами. 5 января 1878 г. проект был окончательно принят императорским советом.

Западные державы долго надеялись, что России не удастся выиграть войну против Турции, но после перехода русских войск через Балканские горы и приближения их к Константинополю, сразу же активизировались[30].

Австро-Венгрия также не смогла больше выжидать, и в феврале 1878 года Андраши предложил созвать в Вене конференцию, на которой предлагалось обсудить изменения в Европейской части Турции. В качестве обоснования он привел обещание России вступать в войну против Турции, для того чтобы защитить славянские народы от имени Европы, поэтому балканские проблемы необходимо решать совместно с Европой[31].

Русское правительство, не ожидавшее вмешательства Англии и Австро-Венгрии, остановило подступавшую к Константинополю армию и не осмелилось взять город. Была возможность войти в Константинополь, обосновав это тем, что Англия нарушает условия договоров вступлением ее флота в Проливы.

Бисмарк искренне удивлялся решению России остановить военные действия и начать переговоры, не захватив турецкую столицу.

Спустя какое-то время, осознавая неуместность нерешительности на конечном этапе войны, российская дипломатия пыталась компенсировать этот провал созданием болгарского княжества.

В переговорах о подписании мирного договора основной целью турецких дипломатов было тянуть и откладывать принятие окончательных решений, чтобы предоставить своей армии время на укрепление подступов к столице и дождаться возможного вмешательства Запада.

Граф Игнатьев надеялся, что, договорившись напрямую с турецкими министрами, он поставит европейские правительства уже перед фактом. А турецкие дипломаты не видели смысла договариваться напрямую с Россией, если Европа сделает все по своему усмотрению, что в очередной раз подтверждает, что отношение к России со стороны других стран было пренебрежительное[32].

Длительные переговоры между Россией и Турцией привели к подписанию 3 марта 1878 года в Сан-Стефано мирного договора, который предусматривал создание вассального султану болгарского государства, а также территориальное расширение и политическую независимость Сербии, Румынии и Черногории. Публикация Сан-Стефанского договора разделила общественное мнение в Европе.

В марте 1878 года Европа начала антироссийскую информационную кампанию, в которую включились представители разных стран, в том числе и министры, дипломаты и журналисты. Критиковали Сан-Стефанский договор, объявляли, что под созданием большой, единой Болгарии Россия прячет свои давние стремления к гегемонии на Балканах и к контролю над Проливами. Упрекали Россию в том, что под маской гуманизма и сочувствия к славянским народам она скрывает свои претензии на влияния на Балканах. Самая популярная тема, звучащая  при обсуждении комментариев к Сан-Стефанскому договору, касалась отделения и выхода крупнейших городов и крепостей Европейской Турции из-под власти султана.

Министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Андраши также выступал против Сан-Стефанского договора. Дипломат обосновывал свои возражения чрезмерным расширением Болгарии.

В Петербурге радость после трудной победы смешалась с беспокойством о дальнейшем поведении европейских держав. План по созданию на Балканах единого славянского государства, опирался на три основных момента: во-первых, на победу в войне России, во-вторых, на союзников и в-третьих, на противоречия между европейскими державами. Весной 1878 года перед русской дипломатией стояли серьезные испытания, связанные со спасением Болгарии, созданной Сан-Стефанским миром, удержание всего того, чего удалось добиться от Турции, а также не допустить военного конфликта с какой-либо из европейских стран[33].

Реакция запада на усиление России не заставила себя ждать. 13 июня 1878 года начал работу Берлинский конгресс. Он имел историческое значение. Делегаты пяти стран решали все вопросы конгресса, председательствовал на нем Бисмарк[34].

Проработав месяц, конгресс постановил изменить решения Сан-Стефанского договора. Решение конгресса во многом было обусловлено уже определившимися позициями держав. Турки сидели молча, Германия, обеспокоенная усилением России, отказалась ее поддерживать и заняла противоположную позицию, Франция, боясь Германии, не осмеливалась поддержать Россию. Англия и Австро-Венгрия, пользуясь сложившейся обстановкой, навязали конгрессу невыгодные для России условия, полностью изменявшие решения, принятые в Сан-Стефано.

Берлинский трактат действовал до Балканских войн, начавшихся в начале ХХ века.

Таким образом, все шаги России, направленные на восстановление, наталкивались на сильнейшее сопротивление единой, в этом случае, Европы. Крупные победы сменялись еще более крупными неудачами. На любое действие со стороны России Европа отвечала противодействием.

Именно на Берлинском конгрессе стала очевидна новая расстановка сил на европейской арене. Конгресс заметно охладил отношения между Россией, Германией и Австро-Венгрией, что в дальнейшем предопределило начало Первой Мировой войны.

Заключение

Таким образом, Крымская война 1853-1856 годов стала не просто переломной точкой в истории России, она стала переломной точкой в развитии всей системы международных отношений, в целом, и в истории внешней политики Российского государства, в частности. Именно после Крымской войны Россия так и не смогла оправиться, как бы нам не было обидно это признавать, она больше не смогла вернуть себе былое величие и влияние на международную политику. Это ощущается до сих пор.

Если кратко рассмотреть всю дальнейшую внешнеполитическую историю: при Александре III и Николае II никакого особенного влияния на мировую политику Россия не оказывала, «маленькая победоносная война» была очередным провалом, дальше следовала Первая Мировая война, которая показала, что Россия не готова к роли полноценного участника международных отношений, не знает к кому примкнуть, кто враг, кто друг, в итоге делает выбор, не совсем обычный, в итоге выходит из войны. Советской власти несколько удалось поднять престиж страны, но ненадолго, вскоре начинается Вторая Мировая, здесь СССР получает общее признание, казалась, теперь все должно измениться, но начинается Холодная война, и опять все против нас. Даже сегодня никто в мировом сообществе особо не скрывает истинного отношения к России, демонстрируют его при любом удобном случае.

Чего только стоит одна информационная война, которую ведут западные государства против России. Активный пересмотр итогов Второй Мировой войны – значительный показатель, того что нас не считают серьезным, значимым, весомым участником международной политики.

Многие могут связывать политику и отношение Европы последних лет с агрессивной политикой Советского Союза, но на самом деле, изучив обстоятельства воин XIX века, мы понимаем, что тенденции, заложенные в то время, обусловили на долгую перспективу отношения к России со стороны стран Запада.  

В этой ситуации, огромная ответственность лежит на нынешнем дипломатическом ведомстве России, главная задача которого – не допустить единства Европы против нас, исходя из опыта прошлых лет.

Список источников и литературы

Источники

1. Лондонская конвенция // Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. — М.: Гос. изд-во полит. литературы. — 1952. – С. 107-110.
2. Парижский трактат // Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. — М.: Гос. изд-во полит. литературы. — 1952. – С. 23-34.
3. Сан-Стефанский прелиминарный договор // Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. — М.: Гос. изд-во полит. литературы. — 1952. – С. 159-175.
4. Циркулярная депеша министра иностранных дел России А.М. Горчакова к представителям России при дворах держав, подписавших Парижский трактат 1856 года // Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. — М.: Гос. изд-во полит. литературы. — 1952. – С. 103-107.

Литература

1. Айрапетов О. Внешняя политика Российской империи (1801–1914) / О. Айрапетов.  – М.: Европа, 2006 — 672 с.
2. Виноградов В.Н. Восточный вопрос и Балканы. Размышления о современном этапе исследования / В.Н. Виноградов // Новая и новейшая история. – 1989. — №6. – С. 70 – 81.  
3. Виноградов В.Н. «История Балкан: Судьбоносное двадцатилетие (1856-1878 гг.) / Отв. ред. В. Н. Виноградов. — М.: 2013. — 336 с.
4. Глушков Х.С. 130 лет русско-турецкой войне (1877-1878 гг.) И освобождению Болгарии / Х.С. Глушков // Вестник Башкирского университета. – Уфа: 2008. – С. 23-29.
5. История дипломатии / Под ред. Потёмкина В. П. – Т. 1.  – М.: 1941.– 556 с.
6. Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии / М.Н. Покровский // Сборник статей. – М.: 1991. – 250 с.
7. Тарле Е.В.  Крымская война в 2-х т./ Е.В. Тарле. —  М.-Л.: 1941-1944. – 502 с.

Л. Блинов. Наваринское сражение

Средиземноморский театр

Принудить к миру Турцию после Наваринского разгрома (Разгром турецко-египетского флота в Наваринском сражении) не удалось. В декабре 1827 года османский султан Махмуд обратился с воззванием к народу, где обвинил Россию в трудностях, которые постигли Порту. Якобы русские организовали Греческую революцию. Всех мусульман империи призывали к джихаду с неверными. Османы стали укреплять крепости на Дунае. Ввиду враждебных действий Турции, русский царь Николай I 14 (26) апреля 1828 года объявил османам войну и приказал армии, стоявшей в Бессарабии, вступить в османские владения.

В это время Русская Средиземноморская эскадра Гейдена находилась на Мальте. В русско-турецком конфликте Англия заняла нейтральную позицию. Причём благожелательную в отношении Константинополя. Поэтому дальнейшее пребывание Русской эскадры на Мальте стало невозможным.

Гейден и Лазарев выбрали новой базой остров Поро (Порос) в заливе Сароникос между Аттикой и Пелопоннесом. Поблизости находился греческий порт Пирей. 21 апреля 1828 года корабль «Изеркиль» и фрегат «Кастор» у берегов Греции захватили 20-пушечный египетский корвет «Восточная звезда». Корабль под названием «Наварин» вошёл в состав Русской эскадры. Его командиром стал капитан-лейтенант Павел Нахимов.

К началу войны с Турцией в составе Русской эскадры оставалось три 74-пушечных линейных корабля и три фрегата. На помощь им в начале 1828 года с Балтики вышли четыре брига. В июне 1828 года в Средиземное море была направлена эскадра контр-адмирала Петра Рикорда. В её составе было четыре линкора, четыре фрегата и три брига. В сентябре эскадра Рикорда подошла к Мальте. В дальнейшем с Балтики периодически приходили небольшие подкрепления.

В ноябре Рикорд установил блокаду Дарданелл. Русские корабли, блокирующие пролив, обычно держались на линии между островом Тенедос и азиатским побережьем у входа в Дарданеллы. Базировалась Русская эскадра на островах Тенедос, Тассо и Маври. В результате русские моряки надежно блокировали пролив, лишив Константинополь снабжения из Средиземноморья. До завершения войны ни одно турецкое судно не прорвалось в пролив.

Одновременно русское командование организовало блокаду острова Крит, где египтяне (Египет был частью Османской империи) устроили главную базу снабжения для армии, которая сражалась в Греции. В январе 1829 года корабль «Царь Константин» захватил у критских берегов два вражеских судна – 26-пушечный корвет «Львица» и 14-пушечный бриг «Кандия».

Англия отказалась признавать легитимной русскую блокаду Крита. Британское правительство дало указание своим купцам не обращать внимания на блокаду Крита и следовать туда при необходимости. Русские моряки проявили решительность и отвергли притязания англичан.

В августе 1829 года Русская армия захватила Адрианополь. Эскадра Гейдена была подчинена русскому главнокомандующему Дибичу. 25 августа Русские войска вышли к крепости Энос на берегу Эгейского моря, куда прибыли и русские корабли. Крепость, атакованная с суши и моря, 26 августа выкинула белый флаг. Русский флот стал готовиться к прорыву в Дарданеллы. Но приказа не было. 2 сентября был подписан Адрианопольский мир. После заключения мира Рикорд с частью эскадры был оставлен в архипелаге и принял участие в деле восстановления независимости Греции. В 1830–1831 гг. русские корабли несколькими отрядами вернулись из Средиземного моря на Балтику.

Русский адмирал, путешественник, учёный и государственный деятель Пётр Иванович Рикорд (1776–1855)

Чёрное море

Основной задачей Черноморского флота была поддержка сухопутных войск на Балканском театре. Вспомогательные задачи: поддержка войск на Кавказе, нарушение вражеских морских коммуникаций. Появление разбитого в Наварине турецкого флота в Чёрном море для генерального сражения с русскими считалось маловероятным.

2 мая 1828 года эскадра Грейга подошла к Анапской крепости. В составе эскадры было пять кораблей, четыре фрегата, два бомбардирских корабля, 11 малых судов и 10 транспортов. Корабли высадили десант в составе двух пехотных полков и артиллерийской роты. Русские корабли начали бомбардировку крепости. В день делалось до 3 тыс. выстрелов. Турки не стали ждать штурма и в июле капитулировали. В крепости было взято 4 тыс. пленных и 83 пушки.

Русская эскадра (семь кораблей и три фрегата) перешла к берегам Болгарии, где приняла участие в осаде Варны. Часть Черноморской эскадры под командованием капитана 1-го ранга Скаловского крейсировала у берегов Болгарии. Отряд уничтожил 60-пушечный турецкий корабль и 16 транспортов.

Портрет адмирала Алексея Самуиловича Грейга. Художник Е. И. Ботман

Сдача фрегата «Рафаил»

В мае 1829 года турецкая эскадра вышла из Босфора. 11 мая русский фрегат «Рафаил», который осуществлял крейсерство у берегов Анатолии в районе Синоп – Батум, обнаружил вражеский флот в составе шести кораблей, двух фрегатов, пяти корветов и двух бригов.

Дальнейшие события противоречивы и запутанны. По официальной версии, русский фрегат не смог уйти от противника из-за маловетрия. Но фрегат был легче линейных кораблей. Его вооружение – 44 пушки, позволяло отбиться от корветов и бригов. Но по каким-то не выясненным обстоятельствам «Рафаил» уходить и драться не стал. На совете офицеры решили драться «до последней капли крови» и при необходимости взорвать корабль, как того требовал Морской устав. А капитан 2-го ранга Семён Стройников приказал спустить флаг и сдать корабль туркам.

Царь Николай I 4 июня 1829 года повелел в случае возвращения фрегата сжечь его:

«Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый Флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата «Рафаил», не оставит его в руках неприятеля. Но когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить Флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню».

«Рафаил» был переименован турками в «Фазли-Аллах» («Данный Богом») и включён в состав своего флота (по другим данным, «Рафаил» получил название «Ниметулла»). К середине XIX века фрегат был выведен из состава османского флота, и новый фрегат «Фазли-Аллах» был разгромлен в Синопском сражении 18 ноября 1853 года эскадрой вице-адмирала Нахимова. Корабль «Императрица Мария» стал против фрегата и разгромил его до основания, взорвав остатки.

Нахимов доложил государю:

«Воля Вашего Императорского Величества исполнена – фрегат «Рафаил» не существует».

После заключения мирного договора экипаж, находившийся в турецком плену, был возвращён в Россию. Состоялся суд: офицеров и каждого десятого матроса (по жребию) приговорили к смерти. Царь помиловал несколько человек, офицеров разжаловали в рядовые. Капитан Стройников был лишён званий и наград, разжалован в матросы.

Подвиг «Меркурия»

14 мая 1829 года недалеко от Босфора крейсировали фрегат «Штандарт» и бриги «Орфей» и «Меркурий». Они обнаружили вражеский флот – шесть кораблей, два фрегата, два корвета и шесть малых судов. Командир «Штандарта» капитан-лейтенант Сахновский дал сигнал «Взять курс, при котором судно имеет наилучший ход». Русские корабли повернули в сторону Севастополя. Два корабля ушли, а вооруженный 23 пушками бриг был настигнут двумя быстроходными вражескими кораблями – 110-пушечным «Селимие» и 74-пушечным «Реал-беем». На одном корабле находился адмирал (капудан-паша) турецкого флота, а другой шёл под вымпелом контр-адмирала.

Командир брига Александр Казарский и экипаж приняли решение дать бой. В своём донесении адмиралу Грейгу Казарский писал:

«…Мы единодушно решили драться до последней крайности, и если будет сбит рангоут или в трюме вода прибудет до невозможности откачиваться, то, свалившись с каким-нибудь кораблём, тот, кто ещё в живых из офицеров, выстрелом из пистолета должен зажечь крюйткамеру».

В итоге русский бриг, нанеся повреждения вражеским кораблям, лишив их хода, отбился от противника и ушёл. Потери экипажи были небольшими: 12 человек убитыми и ранеными. Корабль имел 22 пробоины в корпусе, около 200 повреждений в парусах, рангоуте и такелаже.

Бриг «Меркурий», вторым, после корабля «Азов», был награждён кормовым Георгиевским флагом и вымпелом. Царским указом предписывалось всегда иметь в составе Черноморского флота бриг «Меркурий». Капитан-лейтенант Казарский и поручик Прокофьев получили орден Св. Георгия IV класса, остальные офицеры – ордена Св. Владимира IV степени с бантом, нижние чины – знаки отличия Военного ордена Св. Георгия. Все офицеры были произведены в следующие чины и получили право добавить на свои фамильные гербы изображение тульского пистолета, выстрелом которого предполагалось взорвать порох в крюйт-камере. Также Казарский был произведён в капитаны 2-го ранга и назначен флигель-адъютантом, а все офицеры и матросы корабля были удостоены права на пенсию в размере их двойного жалования.

Иван Айвазовский. Бриг «Меркурий», атакованный двумя турецкими кораблями

Русская армия идёт на Константинополь

Русские войска вполне успешно разгромили новую турецкую армию, которую создали по образу западноевропейских армий, после подавления мятежа и разгона корпуса янычар. Русские за пять дней заняли Молдавию и Валахию. В мае 1828 года форсировали Дунай. Большую помощь в форсировании реки Русской армии оказали запорожцы, которые жили на Дунае со времен разгрома Екатериной Второй Запорожской Сечи. В середине мая казаки перешли на сторону Русской армии и оказались прекрасными лазутчиками и проводниками.

В июне 1828 года пала турецкая линия обороны на Дунае – сдались крепости Мачин, Браилов, Кюстенджи (Констанца), Гирсово и Тулчи. Были захвачены сотни пушек, большие запасы пороха, снарядов и провианта. Ожесточенная бомбардировка с суши и моря привела к сдаче 29 сентября стратегической крепости Варна. А вот осада Шумлы и Силистрии из-за плохой организации сначала к успеху не привела. Осаду двух важных крепостей в октябре пришлось снять. Сил для такой масштабной кампании было мало, для осады нескольких мощных крепостей. Главнокомандующий Витгенштейн был лишён реальной власти и лишь отвечал за все неудачи.

В ходе кампании 1828 года был назначен новый главнокомандующий Дибич. Он привёл армию в порядок, наладил работу тыла. Десант занял Сизополь, где создали базу снабжения. Привели в порядок артиллерию, усилили осадный парк. 30 мая у деревни Кулевча была разбита 40-тысячная турецкая армия Рашида-паши. 19 июня капитулировала осажденная Силистрия.

В июле Русская армия преодолела Балканы. По пути в небольших стычках Русские войска разгромили ещё одну вражескую армию. Корпус генерала Рота захватил Бургас – важнейший порт на западном побережье Чёрного моря. У Турции больше не было сил, чтобы прикрыть Стамбул. Одновременно на Кавказском фронте корпус генерала Паскевича разгромил османов, занял стратегические крепости Карс и Эрзерум.

Русско-турецкая война 1828–1829 гг. Источник: Морской атлас Министерства обороны СССР. Том III. Военно-исторический. Часть первая. М., 1958

Русские могли занять Царьград

После занятия Адрианополя турки смотрели на казаков со стен Константинополя. В турецкой столице зачитали султанский фирман о мобилизации мужчин в армию. Однако горожане не верили, что город выдержит штурм. Началась паника и бегство богачей из столицы. Оставшиеся янычары готовили новый мятеж. Константинополь был беззащитным, иди и бери.

Под Константинополем стояла 20-тысячная армия Дибича, рядом с Босфором крейсировал Черноморский флот, у Дарданелл – эскадра Гейдена. Ситуация была благоприятной для захвата Царьграда-Константинополя. Дибич настаивал на штурме. Это было в национальных интересах России.

На Западе никто не мог остановить Русскую армию и флот. Франция ещё не восстановилась после Наполеоновских войн. Также Франция и Австрия были на пороге внутреннего взрыва. Англия имела флот в Средиземном море, но у неё не было на этом театре армии. К тому же дорогу в Дарданеллы закрывала эскадра Гейдена и Лазарева, идти на прорыв – означало войну с Россией.

К сожалению, в Петербурге думали иначе. Русской внешней политикой руководил знатный западник Нессельроде. Канцлер ориентировался на Вену и боялся Лондона. Понятно, что австрийцы и англичане боялись появления русских войск в Константинополе. Это был их ночной кошмар – «Русские идут»! Царь Николай I колебался. С одной стороны, он хотел видеть Русский флаг на Босфором, вернуть Святую Софию. С другой – был привержен идеям легитимизма, Священного союза.

В итоге государь сформировал из бюрократов Особый комитет по Восточному вопросу. Острожные чиновники приняли соответствующее решение. Мол, надо сохранить Османскую империю, её разрушение вызовет негативные последствия, не говоря уж о пагубных последствиях «для общего мира и порядка в Европе».

То есть национальными интересами жертвовали во имя «западных партнеров». Николай I не сумел подняться над западничеством, господствующем в столице. 2 сентября 1829 года в Адрианополе был подписан мир. Он явно не соответствовал успехам Русской армии и флота. Приобретения России были незначительными. Россия даже не получила право свободного прохода военных кораблей через проливы, как в соглашениях 1799 и 1805 гг. Турция теряла Грецию, Сербию и Дунайские княжества, но от этого больше выигрывала Западная Европа, чем Россия.

Рассказ Тарле о еще одной внешнеполитической ошибке Николая, связанной с вопросом признания титула Наполеона III:

Русский посол в Вене барон Мейендорф уже 29 декабря, через каких-нибудь четыре недели после переворота 2 декабря 1851 г., имел очень важный разговор с князем Шварценбергом, австрийским канцлером. Как поступит Австрия, если Луи-Наполеон вдруг примет теперь же императорский титул? Шварценберг полагал, что нужно будет его и признать императором, особенно если принц-президент пообещает вести мирную политику. Другими словами, было ясно, что Австрия не намерена бесполезно раздражать нового властелина. Нессельроде докладывает об этом разговоре царю, который кладет следующую резолюцию: «Я вовсе не так понимаю: с той поры, как Луи-Наполеон, выборный глава нации, хочет стать государем, — он становится узурпатором, потому что божественного права ему не хватает (parce que le droit divin lui manque). Будет ли он завоевателем или нет, это совершенно безразлично, поскольку речь идет о принципе. Он будет государем фактически, но никогда не государем по праву, одним словом, он будет вторым Луи-Филиппом, только без гнусного характера этого негодяя (l’odieux caract de се gredin)».
..
Целый год Луи-Наполеон приготовлялся увенчать и завершить дело, совершенное им 2 декабря, целый год примерял императорскую корону, — и целый год Николай Павлович все надеялся, что он так и не решится надеть ее на голову. Но Луи-Наполеон решился и ровно через год после переворота стал 2 декабря 1852 г. наследственным императором французов, Наполеоном III. И хотя державы очень давно к этому готовились, все-таки это событие застало их врасплох.

Зловещая для Николая I расстановка сил в грядущей борьбе обозначилась по существу дела вполне определенно в этом памятном инциденте борьбы вокруг императорского титула Наполеона III. Дело это разыгралось так. В марте 1852 г. граф Шварценберг, австрийский канцлер, не довольствуясь упомянутым разговором с русским послом в Вене, незадолго до своей смерти написал графу Нессельроде личное, доверительное письмо, в котором обращал внимание русского правительства на то, что еще и года не пройдет, как принц-президент, ставший после переворота 2 декабря 1851 г. диктатором Франции, примет императорский титул. Как же быть? Если Россия и Пруссия, основываясь на решении Венского конгресса 1815 г., лишившем династию Бонапартов права на французский престол, намерены воевать по этому поводу с Францией, то Австрия согласна с своей стороны действовать вместе с ними. Но если они не намерены воевать, тогда нужно без всяких лишних разговоров и недружелюбных выходок признать императорский титул нового владыки Франции. Сам Шварценберг без колебаний склонялся к этому второму, мирному решению. И Нессельроде лично тоже был согласен с разумностью этого решения. Но позднее, когда уже Шварценберг умер (это случилось 5 апреля 1852 г.), выступил прусский посол в Петербурге фон Рохов, который, ссылаясь именно на принципиальнейшую непримиримость нового австрийского министра Буоля, окончательно убедил все-таки еще колебавшегося Николая отказать Наполеону III в наименовании «брата», твердо его уверив, что и Пруссия и Австрия безусловно сделают то же самое. Мигом и Нессельроде изменил свое мнение. Николай тогда решился на этот, правда, как будто не имевший особо важного значения, но тоже сыгравший в будущем свою фатальную роль поступок. А когда уже непоправимые заявления были сделаны, оказалось, что фон Рохов грубо ошибся и что Пруссия и Австрия вовсе и не думали отказать Наполеону III в «братском» словообращении, и Николай I оказался в изолированном и крайне нелепом положении. На рождественском военном параде в декабре 1852 г. царь, прекрасно понявший, как его коварно предали и оставили одного, прямо обратился в присутствии многочисленной свиты к прусскому послу фон Рохову и австрийскому — фон Менсдорфу с резкими упреками, говоря, что его союзники (т. е. Австрия и Пруссия) его «обманули и дезертировали». Но было уже поздно, упреки ничего поправить не могли. Фитцтум фон Экштедт, на глазах которого разыгрывалась эта прелюдия к уже постепенно близившейся грозной трагедии, говорит по поводу позорной роли Нессельроде: «Как же ограничена после всего должна быть сфера авторитета, принадлежащего так называемому руководящему министру, если граф Нессельроде в деле, жизненно затрагивающем интересы России, и несмотря на то, что логика была на его стороне, принужден был уступить внушениям представителя иностранной державы»{41}. В самом деле, остановимся на кое-каких деталях этого дела.

Карлу Васильевичу Нессельроде сначала казалось, как и Шварценбергу и Францу-Иосифу в Вене, как и Бисмарку во Франкфурте, как и Фридриху-Вильгельму IV в Берлине, что совершенно бессмысленно раздражать французского диктатора нелепыми формальными канцелярско-бумажными придирками и булавочными уколами. Хочет быть «дорогим братом» — пусть будет «дорогим братом». Так сначала полагал граф Нессельроде.

Но вот фон Рохов, окончательно убедивший царя в правильности непримиримой позиции, выходит из кабинета Николая Павловича и с торжеством говорит Нессельроде, что Наполеон III отныне будет царю не «дорогой брат», а только «добрый друг». Карл Васильевич и против этого тоже ровно ничего не имеет: добрый друг — так добрый друг. С непривычки дико все это казалось Фитцтуму, который знал, что прусскому генералу фон Рохову такие шутки шутить в самой Пруссии нельзя было и думать, а вот портить основательно отношения России с Францией оказалось для него же вполне возможно. Еще более загадочной была моментальная трансформация всех взглядов Нессельроде. Но, пожив в Петербурге, Фитцтум вообще довольно быстро отвык от способности удивляться. Больше уже Николай не повторял слов, которые некогда произнес, когда гневался на конституционные уступки прусского короля Фридриха-Вильгельма IV: «Только мы с Роховым и остались двумя настоящими старыми пруссаками». Теперь «старый пруссак» жестоко подвел царя в этом, казалось бы, неважном, но на самом деле беспокойном и зловещем вопросе с титулованием парижского «доброго друга», так внезапно в последнюю минуту оказавшегося для Австрии и Пруссии «дорогим братом». Николай Павлович был гораздо умнее и проницательнее, чем Нессельроде. И он стал как будто соображать, что полагаться па Пруссию и Австрию как на опору в намечавшейся на Востоке «дуэли Петербурга с Парижем» нельзя будет. Он только не знал еще, что «дуэль» так близка, во-вторых, что она будет у него далеко не только с одним Парижем, и, в-третьих, что все случившееся в досадном деле с титулованием Наполеона III все-таки даже и отдаленно еще не дает понятия об истинной роли, которую готовятся сыграть обе германские державы в будущем грандиозном столкновении.

Еще 2 декабря 1852 г., когда Австрия признала решительно все, чего желало французское правительство, граф Буоль, австрийский министр иностранных дел, заменивший умершего Шварценберга, продолжал излагать австрийскому послу в Петербурге Менсдорфу на нескольких страницах очень большого формата подробнейшие и благороднейшие, непримиримо принципиальные соображения, почему никак нельзя монархам божьей милостью признавать Наполеона, во-первых, «дорогим братом» и, во-вторых, «третьим» по счету. Письмо это было, по желанию Буоля, сообщено царю через Нессельроде. И только когда уже непоправимый поступок был совершен русской дипломатией и Киселев выполнил в Париже то, что ему было велено, — тот же граф Буоль написал в Петербург 24 декабря новое письмо Менсдорфу (снова для сообщения Николаю), причем совершенно спокойно, как будто говоря о несущественной мелочи, без малейшего чувства неловкости, совсем неожиданно сообщал, что Австрия все-таки передумала и решила признать Луи-Наполеона и Наполеоном III и «дорогим братом». Царь надписал на этом письме, доложенном ему: «Это жалкое дело, я останусь все-таки непоколебим в моем решении. Но со стороны графа Буоля — непростительно»{42}. Для полноты картины замечу тут же, что Буоль явно лжет, утверждая, будто Австрия покорилась необходимости обращения «cher fr только потому, что Пруссия на это решилась первая. В мемуарах генерала фон Герлаха определенно приводится свидетельство прусского первого министра Мантейфеля, что Австрия на это пошла даже вовсе и не зная еще решения Пруссии{43}. Некоторые наблюдатели приписывали все поразительное по цинизму поведение Буоля в этом деле сознательной провокации с его стороны, имевшей целью рассорить Наполеона III с Николаем, потому что ничего так не боялись и Буоль и Франц-Иосиф, как опасного для Австрии соглашения этих обоих монархов.

Первым (и непоправимым) шагом было сообщение русского посла в Лондоне барона Бруннова Пальмерстону от 21 октября (2 ноября) 1852 г., в котором заявлялось, что «император (Николай. — Е. Т.) имеет определенное намерение признать за Луи-Наполеоном исключительно лично им приобретенную пожизненную власть». Последние слова подчеркнуты в подлиннике, а справа на полях Николай написал: «Именно так» (c’est cela).

Австрия и Пруссия делали все зависящее, чтобы провоцировать Николая на дальнейшее, и 20 ноября (2 декабря) того же 1852 г. русское посольство в Вене уведомило Нессельроде, что граф Буоль полагает, что державы не должны признать нового императора «Наполеоном третьим», а в словообращении не должны называть его «братом», а должны только говорить ему: «государь». Николай спешит согласиться с таким принципиальным решением и пишет на полях: «Для нас не может быть вопроса о «N III», потому что эта цифра — абсурдна. Адресовать должно: «Императору французов» — и только, — а подписать не «брат», а коротко: Франц-Иосиф, Фридрих-Вильгельм и Николай и, если возможно, Виктория». Царь слишком поздно убедился, что его дурачат, и что все его «братья» уже в эти самые дни решили принять в свое «братство» в качестве «дорогого брата» нового французского императора, и что его подбивают на дерзкую выходку именно затем, чтобы испортить отношения между Францией и Россией{44}.

И наконец последовало полное разочарование в собственном шурине. Русский посол в Берлине барон Будберг сообщил графу Нессельроде 11(23) декабря 1852 г. следующее: «Прусский король считает невозможным отказать императору французов в титуле: «Государь, мой брат». Царь гневно пишет на полях: «Трусость короля одержала верх»». А когда очень трусивший в это время и вилявший Фридрих-Вильгельм спустя несколько дней, 18(30) декабря, дал знать, что прусский представитель явится в Париже со своими верительными грамотами лишь после того, как Наполеон III согласится принять Киселева, то раздраженный Николай начертал: «Это — после ужина горчица».

Николай оказался кругом обманутым своими «дорогими братьями», но продолжал храбриться, продолжая повторять: «Мое мнение состоит в том, чтобы называть его «Луи-Наполеон, император французов», — и только. Если он рассердится, тем хуже для него. Если он станет груб, Киселев покинет Париж».

Киселеву и пришлось покинуть Париж, но не в 1852 г., а в марте 1854 г., при нависших над Россией черных тучах…

Николай был явно возмущен поведением двух германских держав, ловко втравивших его в крайне неприятную и чреватую опасностями нелепую историю и коварно покинувших его и спрятавшихся в последний момент. «К сожалению, Пруссия, а за нею и Австрия не сдержали своего обещания действовать заодно с Россиею по отношению к Франции. Они признали Louis-Napol братом, чем вновь доказали, как мало можно полагаться на них, а равно и надеяться на их уверения. Просто тошно!»{47}. Так писал царь Паскевичу в декабре 1852 г.
http://lib.rus.ec/b/55308/read

• Назначение наследника
• Восшествие на престол
• Теория официальной народности
• Третье отделение
• Цензура и новые школьные уставы
• Законы, финансы, промышленность и транспорт
• Крестьянский вопрос и положение дворян
• Бюрократия
• Внешняя политика до начала 1850-х годов
• Крымская война и смерть императора

1. Назначение наследника

Николай Павлович был третьим сыном императора Павла I, и царствовать он, вообще говоря, был не должен.

Его к этому никогда и не готовили. Как большинство великих князей, Николай получил в первую очередь военное образование. Помимо этого, он увлекался естественными науками и инженерией, очень неплохо чертил, а вот
гумани­тар­ные науки его не интересовали. Философия и политэкономия вообще про­шли мимо него, а из истории он знал только биографии великих правителей и полководцев, но не имел представления о причинно-следственных
связях или исторических процессах. Поэтому с точки зрения образования к госу­дарствен­ной деятельности он был подготовлен плохо.

В семье к нему с самого детства относились не слишком серьезно: между Нико­лаем и его старшими братьями была огромная разница в возрасте (Александр был старше его на 19 лет, Константин — на 17), и к государственным делам его не привлекали.

В стране Николая знала практически только гвардия (поскольку в 1817 году он стал главным инспектором Корпуса инженеров и шефом лейб-гвардии Сапер­ного батальона, а в 1818 году — командиром 2-й бригады
1-й пехотной дивизии, в которую входили несколько гвардейских частей), и знала с плохой стороны. Дело в том, что гвардия вернулась из Заграничных походов русской армии, по мнению самого Николая, разболтанной, отвыкшей
от строевой под­готовки и наслушавшейся вольнолюбивых разговоров, и он принялся ее дисциплини­ровать. Поскольку он был человеком суровым и очень вспыльчивым, это выли­лось в два больших скандала: сначала
Николай перед строем оскорбил од­ного из гвардейских капитанов, а затем — генерала, любимца гвардии Карла Бистро­ма, перед которым ему в конце концов пришлось публично извиниться.

Но ни у кого из сыновей Павла, кроме Николая, не было сыновей. У Александра и Михаила (самого младшего из братьев) рождались только девочки, да и те рано умирали, а у Константина вообще не было
детей — и даже если бы были, то они не могли бы наследовать престол, поскольку в 1820 году Константин всту­пил в морганатический брак  Морганатический брак — неравнородный брак, дети от которого не получали права наследования.
с польской графиней Грудзинской. А у Николая в 1818 году родился сын Александр, и это во многом предопределило дальней­ший ход событий.

В 1819 году Александр I в беседе с Николаем и его супругой Александрой Федо­ров­ной сказал, что его преемником будет не Константин, а Николай. Но по­ско­ль­ку сам Александр еще надеялся, что
у него родится сын, специального указа по этому поводу не было, и смена наследника престола осталась семейной тайной.

Даже после этого разговора в жизни Николая ничего не изменилось: он как был бригадным генералом и главным инженером российской армии, так и остался; ни к каким государственным делам Александр его допускать не стал.  

2. Восшествие на престол

В 1825 году в Таганроге внезапно умер Александр I. В Петербурге о том, что трон унаследует не Константин, а Николай, знали только члены императорской семьи. И руководство гвардии, и генерал-губернатор
Петербурга Михаил Ми­ло­радович не любили Николая и хотели видеть на троне Константина: он был их боевым товарищем, с которым они прошли Наполеоновские войны и Загра­ничные походы, и они считали его
более склонным к реформам (действитель­ности это не соответствовало: Константин и внешне, и внутренне был похож на своего отца Павла, и поэтому ждать от него перемен не стоило).

В результате Николай присягнул Константину. В семье этого совершенно не поняли. Вдовствующая императрица Мария Федоровна упрекала сына: «Что сделали вы, Николай? Разве вы не знаете, что есть акт, который объявляет вас наследником?»
Такой акт действительно существовал  16 августа 1823 года Александр I подпи­сал манифест, в котором говорилось, что, по­скольку у императора нет прямого мужского наследника, а Константин Павлович выразил желание отречься от прав на престол (об этом Константин написал Александру I в письме еще в начале 1822 года), наслед­ни­ком объявляется великий князь Николай Павлович. Этот манифест не был обнаро­до­ван: он существовал в четырех экземплярах, которые в запечатанных конвертах храни­лись в Успенском соборе Кремля, Святейшем синоде, Государственном совете и Сенате. На конверте из Успенского собора Александр написал, что конверт следует раскрыть сразу после его смерти., но хра­нился в тайне, и точного его содержания Николай не знал, поскольку никто его с ним заранее не ознакомил. Кроме того, этот акт не имел
законной силы, по­тому что, согласно действовавшему павловскому закону о престолонаследии, власть могла передаваться только от отца к сыну или от брата к следующему за ним по старшинству брату. Для того чтобы
сделать наследником Николая, Александр должен был вернуть закон о престолонаследии, принятый Петром I (по которому царствующий монарх имел право назначать себе любого преем­ника), но он этого не сделал.

Сам Константин находился в это время в Варшаве (он был главнокомандую­щим польскими армиями и фактическим наместником императора в царстве Поль­ском) и наотрез отказывался как занять престол (он боялся, что в этом случае
его убьют, как отца), так и официально, по существующей форме, от не­го отречься.

Переговоры между Петербургом и Варшавой продолжались около двух недель, в течение которых в России было два императора — и в то же время ни одного. В учреждениях уже стали появляться бюсты Константина,
и было напечатано несколько экземпляров рубля с его изображением.

Николай оказался в очень сложной ситуации, учитывая, как к нему относились в гвардии, но в итоге решился объявить себя наследником престола. Но поско­льку Константину уже присягнули, теперь должна была произойти перепри­сяга,
а такого в истории России еще не было. С точки зрения даже не столько дворян, сколько гвардейских солдат, это было совершенно непонятно: один солдат сказал, что господа офицеры могут переприсягать, если у них имеется две
чести, а у меня, говорил он, честь одна, и, один раз присягнув, второй раз я присягать не собираюсь. Кроме того, две недели междуцарствия дали воз­можность собрать свои силы заговорщикам.

Узнав о готовящемся мятеже, Николай решился объявить себя императором и провести 14 декабря переприсягу. В тот же день декабристы вывели гвар­дейские части из казарм на Сенатскую площадь — с тем,
чтобы якобы защи­тить права Константина, у которого Николай отнимает престол.

Через парламентеров Николай попытался уговорить восставших разойтись по казармам, обещая сделать вид, что ничего не было, но они не расходились. Дело шло к вечеру, в темноте ситуация могла развиваться непредсказуемо, и выступление
надо было прекратить. Решение это для Николая было очень сложным: во-первых, отдавая приказ открыть огонь, он не знал, послуша­ются ли его солдаты-артиллеристы и как на это отреагируют другие полки;
во-вторых, таким образом он вступал на престол, пролив кровь своих поддан­ных, — помимо прочего, было совершенно непонятно, как на это посмотрят в Европе. Тем не менее в конце концов он отдал
приказ о расстреле пушками каре восставших. Каре было сметено несколькими залпами. Сам Николай смо­треть на это не стал — он ускакал в Зимний дворец, к семье.

Для Николая это было тяжелейшим испытанием, которое наложило очень сильный отпечаток на все его царствование. Он счел произошедшее промыс­лом Божьим — и решил, что призван Господом для борьбы с революционной
заразой не только у себя в стране, но и вообще в Европе: декабристский заговор он считал частью общеевропейского.

3. Теория официальной народности

Если во второй половине XVIII века многие европейские монархи, в том числе Екатерина II, руководствовались идеями Просвещения (и выросшего на его основе просвещенного абсолютизма), то к 1820-м годам и в Европе,
и в России философия Просвещения многих разочаровала. На передний план стали выхо­дить идеи, сформулированные Иммануилом Кантом, Фридрихом Шеллингом, Георгом Гегелем и другими авторами, впоследствии названные немецкой клас­сической
философией. Французское просветительство говорило о том, что есть одна дорога к прогрессу, выложенная законами, человеческим разумом и про­свещением, и все народы, которые по ней пойдут, придут в конце концов к про­цветанию. Немецкие
классики пришли к выводу, что единой дороги нет: у каж­дой страны своя дорога, которой руководит высший дух, или высший разум. Знание о том, что это за дорога (то есть в чем заключается «дух народа», его
«исторические начала»), открывается не отдельному народу, а семье народов, связанных единым корнем. Поскольку все европейские народы происходят из одного корня греко-римской античности, им эти истины открываются; это «исторические народы».

К началу правления Николая Россия оказалась в довольно сложной ситуации. С одной стороны, идеи Про­све­щения, на основе которых прежде строилась политика правительства и про­­екты реформ, привели к неудавшимся преоб­разованиям Александра I и восста­нию декабристов. С другой стороны, в рамках немецкой классической филосо­фии Россия оказывалась «неисторическим на­родом», поскольку ника­ких греко-римских корней у нее не было — а это зна­чило, что, несмотря на свою тысяче­летнюю историю, ей все равно суждено жить на обочине истори­­ческой дороги.

Предложить решение удалось российским общественным деятелям, в том числе министру народного просвещения Сергею Уварову, который, будучи чело­веком александровского времени и западником, разделял основные положения немецкой классической философии. Он полагал, что до XVIII века Россия дей­ствительно была страной неисторической, но, начиная с Петра I, она присо­единяется к европейской семье народов и тем самым выходит на общеистори­ческую дорогу. Таким образом, Россия оказывалась «молодой» страной, которая семимильными шагами догоняет ушедшие вперед европейские государ­ства.

В начале 1830-х годов, глядя на очередную революцию во Франции, Бельгий­скую революцию  Бельгийская революция (1830) — восстание южных (преимущественно католических) про­винций Нидерландского королевства против доминировавших северных (протестантских), которое привело к возникновению Бельгий­ского королевства.
и восстание в Польше, Уваров решил, что если Россия будет следовать по европейскому пути, то ей неминуемо придется столкнуться и с ев­ропейскими
проблемами. А поскольку преодолеть их она пока по своей моло­дости не готова, сейчас нужно сделать так, чтобы Россия не шагнула на этот гибельный путь, пока не будет в состоянии противостоять болезни.
Поэтому первой задачей Министерства просвещения Уваров считал «подморозить Рос­сию»: то есть не полностью остановить ее развитие, но на время его задержать, пока русскими не будут усвоены некоторые установки,
которые позволят в да­ль­нейшем избежать «кровавых тревог».

С этой целью в 1832–1834 годах Уваров сформулировал так называемую теорию официальной народности. В основе теории лежала триада «Православие, само­державие, народность» (парафраз оформившегося в начале XIX века
военного лозунга «За веру, Царя и Отечество»), то есть три понятия, в которых, как он считал, заключается основа «народного духа».

По мнению Уварова, болезни западного общества произошли оттого, что европейское христианство раскололось на католичество и протестантизм: в протестантизме слишком много рационального, индивидуалистического, разобщающего людей, а католичество,
будучи излишне доктринерским, не мо­жет противостоять революционным идеям. Единственная традиция, которой удалось сохранить верность настоящему христианству и обеспечить единство народа, — это русское православие.

Понятно, что самодержавие — единственная форма правления, которая может медленно и осторожно управлять развитием России, удерживая ее от роковых ошибок, тем более что российский народ никакого другого правления, кроме монархического,
в любом случае не знал. Поэтому самодержавие находится в центре формулы: оно с одной стороны поддерживается авторитетом право­славной церкви, а с другой — традициями народа.

А вот что такое народность, Уваров нарочито не объяснял. Сам он считал, что, если оставить это понятие многозначным, на его основе смогут объединиться самые разные общественные силы — власти и просвещенная элита смогут
най­ти в народных традициях наилучшее решение современных проблем  Интересно, что если для Уварова понятие «народность» ни в коем случае не означало участия народа в самом управлении государ­ством, то славянофилы, которые в целом при­нимали предложенную им формулу, расста­вили акценты иначе: сделав ударение на сло­ве «народность», они стали говорить о том, что если православие и самодержавие не от­вечают народным чаяниям, то они должны меняться. Поэтому именно славянофилы, а не западники, очень скоро стали основны­ми врагами для Зимнего дворца: западники воевали на другом поле — их всё равно никто не понимал. Те же силы, которые принимали «теорию официальной народности», но бра­лись иначе ее толковать, воспринимались как го­раздо более опасные..

Но если сам Уваров считал эту триаду временной, то Николай I воспринял ее как универсальную, поскольку она была емкой, понятной и полностью соот­ветствовала его представлениям о том, каким образом должна развиваться оказавшаяся
в его руках империя.  

4. Третье отделение

Итак, Николай I оказался на престоле, будучи абсолютно убежденным в том, что самодержавие — единственная форма правления, способная привести Рос­сию к развитию и избежать при этом потрясений. Последние годы царство­вания
его старшего брата казались ему слишком дряблыми и невразумитель­ными; управление государством, с его точки зрения, разболталось, и поэтому ему прежде всего нужно было взять все дела в свои руки.

Для этого императору был нужен инструмент, который позволил бы ему точно знать, чем живет страна, и контролировать все в ней происходящее. Таким инструментом, своего рода глазами и руками монарха, стала Собственная Его Императорского
Величества канцелярия — и в первую очередь ее Третье отде­ление, которое возглавил генерал от кавалерии, участник войны 1812 года Александр Бенкендорф.

Первоначально в Третьем отделении работало всего 16 человек, и к концу цар­ство­вания Николая их количество увеличилось не сильно. Это небольшое число людей занималось множеством дел. Они контролировали работу госу­дарственных учреждений,
мест ссылки и заключения; вели дела, связанные с должностными и наиболее опасными уголовными преступлениями (к кото­рым относились подделка государственных документов и фальшивомонетни­че­ство); занима­лись благотворительностью
(в основном среди семей убитых или искалечен­ных офицеров); наблюдали за настроениями во всех слоях общества; цензури­ро­вали литературу и журналистику и следили за всеми, кого можно было заподозрить
в неблагонадежности, в том числе за старообрядцами и иностран­цами. Для этого Третьему отделению был выдан корпус жандармов, которые готовили императору отчеты (и очень правдивые) о настроении умов в разных
сословиях и о положении дел в губерниях. Третье отделение пред­став­ляло собой и своего рода тайную полицию, основной задачей которой была борьба с «подрывной деятельностью» (которая понималась достаточно широ­ко).
Мы не знаем точного числа тайных агентов, поскольку их списков никогда не су­ще­ствовало, но существовавший в обществе страх по поводу того, что Третье отделение все видит, слышит и знает, позволяет предположить,
что их было достаточно много.

5. Цензура и новые школьные уставы

Другим важным направлением деятельности Николая стало воспитание в под­данных благонадежности и верности престолу.

Для этого император сразу взялся за литературу и печать. В 1826 году был при­нят новый цензурный устав, который называют «чугунным»: в нем было 230 запретительных статей, и следовать ему оказалось очень сложно,
потому что было непонятно, о чем в принципе теперь можно было писать. Поэтому через два года был принят новый цензурный устав — на этот раз достаточно либера­льный, но он вскоре начал обрастать пояснениями и дополнениями
и в резу­льтате из очень приличного превратился в документ, снова слишком многое запрещавший журналистам и писателям.

Если изначально цензура находилась в ведении Министерства народного про­све­щения и добавленного Николаем Верховного цензурного комитета (в кото­рый входили министры народного просвещения, внутренних и иностранных дел),
то со временем цензурные права получили все министерства, Святейший синод, Вольное экономическое общество, а также Второе и Третье отделения канцелярии. Каждый автор должен был учесть все замечания, которые пожела­ют
сделать цензоры из всех этих организаций. Третье отделение, помимо про­чего, стало цензурировать все пьесы, предназначенные для постановки на сце­не: особое влияние театра на умы было известно еще с XVIII века.

С целью воспитать новое поколение россиян в конце 1820-х — начале 1830-х годов были приняты уставы низшей и средней школы. Система, созданная при Александре I, сохранялась: продолжали существовать одноклассные приход­ские и трехклассные уездные училища, в которых могли учиться дети неприви­легированных сословий, а также гимназии, которые готовили учени­ков к по­ступ­лению в университеты. Но если раньше из уездного училища можно было поступить в гимназию, то теперь связь между ними была разор­вана и в гимна­зии было запрещено принимать детей крепостных. Таким образом, образова­ние стало еще более сословным: для недворянских детей поступление в универ­ситеты было затруднено, а для крепостных в принципе закрыто. Детям дворян предписывалось до восемнадцати лет обучаться в России — в ином случае им запрещалось поступать на государственную службу.

Позднее Николай занялся и университетами: была ограничена их автономия и введены гораздо более строгие порядки; число студентов, которые могли единовременно учиться в каждом университете, было ограничено тремя сот­нями. Правда,
одновременно было открыто несколько отраслевых институтов (Технологический, Горный, Сельскохозяйственный, Лесной и Технологическое училище в Москве), куда могли поступать выпускники уездных училищ. По тем временам это было достаточно
много, и все же к концу царство­вания Николая I во всех российских вузах училось 2900 студентов — примерно столько же в то время числилось в одном Лейпцигском универси­тете.

6. Законы, финансы, промышленность и транспорт

Поскольку до 1825 года Николая Павловича не допускали до управления госу­дарством, он взошел на престол без собственной политической команды и без достаточной подготовки, чтобы выработать собственную программу действий.
Как это ни парадоксально, многое — по крайней мере в первое время — он за­им­­ствовал у декабристов. Дело в том, что они на следствии очень много и от­кровенно говорили о российских бедах и предлагали собственные решения насущных проблем. По приказу Николая Александр Боровков, секретарь след­ственной комиссии, составил из их показаний свод рекомендаций. Это был интереснейший документ, в котором все проблемы государства были рас­пи­саны по пунктам: «Законы», «Торговля», «Система управления» и так далее. До 1830–1831 годов этим документом постоянно пользовался и сам Николай I, и председатель Государственного совета Виктор Кочубей.

Одной из сформулированных декабристами задач, которую Николай I попы­тался решить уже в самом начале царствования, была систематизация законо­дательства. Дело в том, что к 1825 году единственным сводом российских зако­нов
оставалось Соборное уложение 1649 года. Все законы, принятые позднее (и в том числе огромный корпус законов времен Петра I и Екатерины II), пуб­ли­ковались в разрозненных многотомных изданиях Сената и хранились
в ар­хи­вах разных ведомств. Более того, многие законы вообще пропали — сохрани­лось около 70 %, а остальные исчезли в силу разных обстоятельств, таких как пожары или небрежное хранение. Пользоваться всем этим в реальном
судопро­изводстве было совершенно невозможно; законы нужно было собрать и упоря­дочить. Это было поручено Второму отделению Императорской канцелярии, которым формально руководил правовед Михаил Балугьянский, а фактичес­ки —
Михаил Михайлович Сперанский, помощник Александра I, идеолог и вдох­новитель его реформ. В результате огромная работа была проведена все­го за три года, и в 1830 году Сперанский отчитался перед монархом, что готовы
45 томов Полного собрания законов Российской империи. Еще через два года были подготовлены 15 томов Свода законов Российской империи: из Полного собрания были удалены законы, отмененные впоследствии, и устранены про­тиворечия
и повторы. Этого тоже было недостаточно: Сперанский предлагал создать новые кодексы законов, но император сказал, что это он оставит сво­ему наследнику.

В 1839–1841 годах министр финансов Егор Канкрин провел очень важную финансовую реформу. Дело в том, что между разными деньгами, имевшими обращение в России, не существовало твердо установленных отношений: сере­бряные
рубли, бумажные ассигнации, а также золотые и медные монеты плюс чеканившиеся в Европе монеты под названием «ефимки» менялись друг на дру­­га по достаточно произвольным курсам, число которых доходило до шес­­ти.
Кроме того, к 1830-м годам сильно упала стоимость ассигнаций. Канкрин основной денежной единицей признал серебряный рубль и жестко привязал к нему ассигнации: теперь 1 серебряный рубль можно было получить ровно за 3 рубля
50 копеек ассигнациями. Население бросилось покупать серебро, и в конце концов ассигнационные билеты были полностью заменены на новые кредитные билеты, частично обеспеченные серебром. Таким образом, в России установилось
достаточно устойчивое денежное обращение.

При Николае в разы увеличилось количество промышленных предприятий. Конечно, это было связано не столько с действиями правительства, сколько с начавшимся промышленным переворотом, но без разрешения правительства в России
в любом случае было невозможно открыть ни фабрику, ни завод, ни мастерскую. При Николае 18 % предприятий были оборудованы паровыми машинами — и именно они производили почти половину всей промышленной продукции. Кроме
того, в этот период появились первые (хотя и очень невнят­ные) законы, регулирующие отношения рабочих и предпринимателей. Россия также стала первой страной в мире, где был принят указ об об­разовании
акционерных обществ.

Наконец, Николай I фактически произвел в России транспортную революцию. Поскольку он старался проконтролировать все происходящее, то вынужден был постоянно ездить по стране, и благодаря этому шоссе (которые начали прокладывать
еще при Александре I) начали складываться в дорожную сеть. Кроме того, именно усилиями Николая были построены первые в России железные дороги. Для этого императору пришлось преодолеть серьезное сопротивление: против нового для России вида
транспорта были и великий князь Михаил Павлович, и Канкрин, и многие другие. Они опасались, что в топках паровозов сгорят все леса, что зимой рельсы будут покрываться льдом и поезда не смогут брать даже небольшие подъемы,
что железная дорога при­ведет к росту бродяжничества — и, наконец, подорвет самые социальные осно­вы империи, поскольку дворяне, купцы и крестьяне будут ездить хоть и в раз­ных вагонах, но в одном
составе. И тем не менее в 1837 году было открыто дви­жение из Петербурга в Царское Село, а в 1851 году Николай приехал на поезде из Петербурга в Москву — на торжества
в честь 25-летия своей коронации.

7. Крестьянский вопрос и положение дворян

Как и его предшественники, Николай I был серьезно озабочен состоянием двух главных опор престола и основных российских социальных сил — дворянства и крестьянства. Положение и тех и других было крайне тяжелым.
Третье отде­ление ежегодно давало отчеты, начинавшиеся с сообщений об убитых за год помещиках, об отказах выходить на барщину, о порубках помещичьих лесов, о жалобах крестьян на помещиков — и, главное,
о распространявшихся слухах о воле, которые делали ситуацию взрывоопасной. Николай (впрочем, как и его предшественники) видел, что проблема становится все более острой, и пони­мал, что если в России вообще возможен социальный
взрыв, то именно кресть­янский, а не городской. В то же время, в 1830-е годы, две трети дворянских поместий были заложены: помещики разорялись, и это доказывало, что на их хозяйствах российское сельское производство
основываться больше не может. Наконец, крепостное право тормозило развитие промышленности, торговли и других отраслей экономики. С другой стороны, Николай опасался недоволь­ства дворян, да и вообще не был уверен в том,
что единовременная отмена кре­постного права была бы России в этот момент полезна.

С 1826 по 1849 год по крестьянскому делу работало девять секретных комите­тов и было принято более 550 самых разных указов, касающихся отношений помещиков и дворян, — например, было запрещено продавать
крестьян без земли, а крестьянам из имений, выставленных на торги, было разрешено до окончания торгов выкупаться на волю. Отменить крепостное право Николай так и не смог, но, во-первых, принимая такие решения, Зимний
дворец подтал­кивал общество к обсуждению острой проблемы, а во-вторых, секретные коми­теты собрали множество материала, который пригодился позже, во второй половине 1850-х годов, когда Зимний дворец перешел к конкретному
обсужде­нию отмены крепостного права.

Для того чтобы замедлить разорение дворян, в 1845 году Николай разрешил создавать майораты — то есть неделимые имения, которые передавались только старшему сыну, а не дробились между наследниками. Но к 1861 году
их было введено только 17 штук, и это положения не спасало: в России боль­шинство помещиков оставались мелкопоместными, то есть владели 16–18 крепостными.

Кроме того, он попытался замедлить размывание старого родовитого дворян­ства, издав указ, согласно которому потомственное дворянство можно было получить, дослужившись до пятого класса Табели о рангах, а не восьмого, как раньше.
Получить потомственное дворянство стало гораздо сложнее.

8. Бюрократия

Итак, Николай I старался делать всё необходимое, чтобы собственными руками постепенно, без потрясений, вести общество к процветанию. Поскольку госу­дарство он воспринимал как семью, где император — отец нации, высшие чи­нов­ники
и офицеры — старшие родственники, а все остальные — неразумные дети, за которыми нужен постоянный пригляд, от общества он не готов был принимать вообще никакой помощи. Управление должно было находиться
исключительно в ведении императора и его министров, которые действовали через чиновников, безукоризненно исполняющих монаршую во­лю. Это привело к формализации управления страной и резкому увеличению числа чиновников;
основой управления империей стало движение бумаг: свер­ху вниз шли распоряжения, снизу вверх — отчеты. К 1840-м годам губернатор подпи­сывал около 270 документов в день и тратил на это — даже поверхностно
просматривая бумаги — до пяти часов.

Самой серьезной ошибкой Николая I было то, что он запретил обществу оце­ни­­вать работу чиновничества. Никто, кроме непосредственного начальства, не мог не только критиковать, но даже хвалить чиновников.

В результате бюрократия сама по себе стала мощной социально-политической силой, превратилась в своеобразное третье сословие — и начала защищать соб­ственные интересы. Поскольку благосостояние бюрократа зависит от того,
до­вольно ли им начальство, с самого низу, начиная от столоначальников, наверх пошли замечательные отчеты: все хорошо, все выполнено, достижения огром­ные. С каждой ступенью эти отчеты становились только лучезарнее,
и наверх приходили бумаги, имевшие с реальностью очень мало общего. Это привело к тому, что всё управление империи забуксовало: уже в начале 1840-х годов министр юстиции доложил Николаю I, что в России не решено 33 миллиона
дел, изложенных как минимум на 33 миллионах листов бумаги. И, конечно, таким образом положение складывалось не только в юстиции.

В стране началось страшное казнокрадство и взяточничество. Самым громким было дело о фонде инвалидов, из которого за несколько лет украли 1 миллион 200 тысяч рублей серебром; председателю одной из управ благочиния
привез­ли 150 тысяч рублей, чтобы он положил их в сейф, но тот взял деньги себе, а в сейф положил газеты; один уездный казначей украл 80 тысяч рублей, оста­вив записку, что таким образом он решил
наградить себя за двадцать лет бес­порочной службы. И такие вещи происходили на местах постоянно.

Император старался лично за всем следить, принимал самые жесткие законы и делал самые подробные распоряжения, но чиновники абсолютно всех уров­ней находили способы их обходить.

9. Внешняя политика до начала 1850-х годов

Во внешней политике перед Николаем I стояли две основные задачи. Во-пер­вых, ему надо было защитить границы Российской империи на Кавказе, в Кры­му и в Бессарабии от наиболее воинственных соседей, то есть персов
и турок. С этой целью были проведены две войны — Русско-персидская 1826–1828 го­дов  В 1829 году, после окончания Русско-персид­ской войны, в Тегеране было совершено на­падение на российское представительство, в ходе которого все сотрудники посольства, кроме секретаря, были убиты — в том числе полномочный посол России Александр Гри­боедов, который сыграл большую роль в мир­ных переговорах с шахом, закончившихся вы­годным для России договором.
и Русско-турецкая 1828–1829 годов, и обе они привели к замечательным результатам: Россия не только укрепила границы, но и заметно усилила свое влияние на Балканах. Более того, некоторое время (правда, короткое
— с 1833 по 1841 год) действовал Ункяр-Искелесийский договор между Россией и Тур­цией, согласно которому последняя должна была в случае необходимости за­крывать проливы Босфор и Дарданеллы (то есть
проход из Средиземного моря в Черное) для военных кораблей противников России, что делало Черное море, по сути, внутренним морем России и Османской империи.

Второй целью, которую ставил перед собой Николай I, было не пропустить революцию через европейские границы Российской империи. Кроме того, с 1825 года он считал своим священным долгом борьбу с революцией в Европе. В 1830 году
русский император был готов отправить экспедицию для подав­ления революции в Бельгии, но ни армия, ни казна не были к этому готовы, да и европейские державы не поддержали намерений Зимнего дворца. В 1831 году российская армия жестко подавила польское восстание; Польша стала частью Российской империи, польская конституция была уничтожена, а на ее территории было введено военное
положение, которое сохранялось до конца царствования Николая I. Когда в 1848 году во Франции снова началась рево­люция, которая вскоре перекинулась
и на другие страны, Николай I был не на шут­­ку встревожен: он предлагал выдвинуть армию к французским гра­ницам и думал о том, чтобы своими силами подавить революцию в Пруссии. Наконец, Франц
Иосиф, глава австрийского императорского дома, попросил его о помощи против восставшей Венгрии. Николай I понимал, что это меро­приятие не очень выгодно России, но видел
в венгерских революционерах «не од­них врагов Австрии, но врагов всемирного порядка и спокойствия… кото­рых истребить надо для нашего же спокойствия», и в 1849 году русская армия
присоединилась к австрийским войскам и спасла австрийскую монар­хию от рас­­пада. Так или иначе, границ Российской империи революция так и не перешагнула.

Параллельно Россия еще со времен Александра I вела войну с горцами Север­ного Кавказа. Эта война шла с переменным успехом и растянулась на долгие годы.

В целом внешнеполитические действия правительства в царствование Нико­лая I вполне можно назвать рациональными: оно принимало решения исходя из целей, которые само перед собой ставило, и реальных возможностей, кото­рыми
обладала страна.

10. Крымская война и смерть императора

С начала 1850-х годов трезвость в оценке собственных сил в российских верхах внезапно исчезла. Император посчитал, что настало удобное время, чтобы окончательно разделаться с Османской империей (которую он назвал «боль­ным
человеком Европы»), разделив ее «некоренные» владения (Балканы, Еги­пет, острова Средиземного моря) между Россией и другими великими держа­вами, в первую очередь Великобританией. И тут Николай допустил несколько
катастрофических просчетов.

Во-первых, он предложил Великобритании сделку: Россия в результате раздела Османской империи получит православные территории Балкан, остававшиеся под властью Турции (то есть Молдавию, Валахию, Сербию, Болгарию, Черно­горию и Македонию),
а к Великобритании отойдут Египет и Крит. Но для Анг­лии это предложение было совершенно неприемлемым: усиление России, кото­рое становилось возможным с захватом Босфора и Дарданелл, было бы для нее слишком
опасным, и англичане договорились с султаном о том, что получат Египет и Крит за помощь Турции против России.

Вторым его просчетом стала Франция. В 1851 году там произошел переворот, в результате которого президент Луи Наполеон Бонапарт (племянник Напо­леона) стал императором
Наполеоном III. Николай I решил, что Наполеон слиш­ком занят внутренними проблемами, чтобы вмешиваться в войну, совер­шенно не подумав о том, что лучший способ укрепить власть — это принять участие в маленькой победоносной
и справедливой войне (а репутация России, «жандарма Европы», была в этот момент крайне неприглядной). Помимо про­чего, Николаю казался совершенно невозможным союз между Францией и Анг­лией, давними противниками,
— и в этом он опять просчитался.

Наконец, русский император полагал, что Австрия из благодарности за помощь с Венгрией встанет на сторону России или хотя бы сохранит нейтралитет. Но у Габсбургов были свои интересы на Балканах, и слабая Турция
была для них выгоднее сильной России.

В июне 1853 года Россия ввела войска в Дунайские княжества. В октябре Ос­ман­ская империя официально объявила войну. В начале 1854 года к ней (на сто­роне Турции) присоединились Франция и Великобритания.
Союзники начали действия сразу в нескольких направлениях, но главное — вынудили Рос­сию вывести войска из Дунайских княжеств, после чего союзный экспеди­ционный корпус высадился в Крыму: его целью было взять
Севастополь, глав­ную базу российского Черноморского флота. Осада Севастополя началась осенью 1854 года и продолжалась почти год.

Крымская война проявила все проблемы, связанные с построенной Николаем I системой управления: не работали ни снабжение армии, ни транспортные пу­ти; армии не хватало боеприпасов. В Севастополе российская армия на десять
выстрелов союзников отвечала одним артиллерийским выстрелом — потому что не было пороха. В российских арсеналах к концу Крымской войны остава­лось всего несколько десятков пушек.

За военными неудачами последовали проблемы внутренние. Россия попала в аб­солютную дипломатическую пустоту: с ней разорвали дипломатические отношения все страны Европы, кроме Ватикана и Неаполитанского королев­ства, а это
означало конец международной торговли, существовать без кото­рой Российская империя не могла. Общественное мнение в России начало резко меняться: многие даже консервативно настроенные люди считали, что поражение в войне
будет для России полезнее, чем победа, полагая, что побеж­дена будет не столько Россия, сколько николаевский режим.

В июле 1854 года новый российский посол в Вене Александр Горчаков выяснил, на каких условиях Англия и Франция готовы заключить с Россией перемирие и начать переговоры, и посоветовал императору их принять.
Николай колебал­ся, но осенью был вынужден согласиться. В начале декабря к союзу Англии и Франции присоединилась и Австрия. А в январе 1855 года Николай I просту­дился — и 18 февраля
неожиданно скончался.

В Петербурге стали распространяться слухи о самоубийстве: якобы император потребовал у своего доктора дать ему яд. Опровергнуть эту версию невозмож­но, но свидетельства, ее подтверждающие, представляются сомнительными,
тем более что для искренне верующего человека, каким, несомненно, был Николай Павлович, самоубийство является страшным грехом. Скорее дело было в том, что неудачи — как на войне, так и в государстве в целом —
серьезно подорвали его здоровье.

По легенде, разговаривая перед смертью с сыном Александром, Николай I сказал: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот». К этим хлопотам относилось не только
труд­ное и унизительное завершение Крымской войны, но и освобождение балканс­ких народов от Османской империи, решение крестьянского вопроса и множе­ство других проблем, разбираться с которыми предстояло Александру II.