Ошибки людовика 16

Великая Французская революция совершила гигантский скачок в трансформации политической и социальной системы Франции, которая помогла избавиться от абсолютной монархии и становлению в стране новой Французской республики.

Причиной начала революции было несколько проблем которые не могли урегулировать действующая власти. Например: продовольственные и экономические проблемы, восстание английских колоний и участие Франции в войне за Независимость США. Дабы урегулировать ситуацию в августе 1788 генеральным директором финансов был назначен Жак Неккер. Неккер разрешил более свободную торговлю хлебом и зерновыми продуктами.

В это время король Франции Людовик XVI пытался увеличить количество гражданских прав человека и создал список жалоб, дабы узнавать требования разных групп населения.

5 мая 1789 состоялось помпезное открытие Генеральных штатов. Депутаты были распределены строго по сословиям. 20 июня депутаты третьего сословия поклялись не выходить из Генеральных штатов до тех пор, пока не создадут конституцию. После конфликта Национального собрания и короля, последний решил пресечь своевольство и прислал армию, которая заняла Париж.

После разгона собрания, Людовик XVI решил отправить в отставку Неккера, что вызвало незамедлительную реакцию людей и бунт, целью которого было взятие Бастилии.

Даже восстановления в должности Неккера не помогла королю в укреплении своей власти. По всей Франции начали выступать против власти короля и поддерживать только Национальное собрание. В качестве уступки, 26 августа 1789 г. Учредительное собрание приняло «Декларацию прав человека и гражданина», что означало переход Франции к конституционной монархии. В 1789 во время того как люди выстраивались огромные очереди за хлебом, в Версале Людовик XVI устроил роскошный банкет, однако из-за банкета большинство офицеров отказались подчиняться королю. В это же время толпа женщин, которая не смогла купить хлеба, окружила дворец с требованием возвращения хлеба и короля в Париж. Королевской семье пришлось выполнить это требование.

После появления Короля в Париже последовали разноплановые реформы, которые отдаляли Францию от монархии.Так как фактически король находился в плену революционного Парижа, то Людовик XVI предпринял попытку бежать в крепость Монмеди.

Однако на пограничном участке в Варрене в 20 июня 1791 году король был опознан и возвращен в Париж.

Побег короля народ принят особо остро и расценивал это как полное предательство короля своей стране, что положило начало свержению французской монархии.

9-10 августа была сформирована коммуна против короля, и, уже 10 августа 1792 был окружен королевский дворец. После быстрого штурма дворца Людовик XVI и вся его семья был переведён в тюрьму. Начиная с сентября 1792 конституционная монархия пала и во Франции образовалась республика.

Louis XVI
Portrait by Antoine-François Callet, 1779
King of France (more…)
Reign	10 May 1774 – 21 September 1792[1][better source needed]
Coronation	11 June 1775 Reims Cathedral
Predecessor	Louis XV
Successor	Jérôme Pétion de Villeneuve (as President of the National Convention) Louis XVIII (as King of France)
Chief ministers	See list René Nicolas de Maupeou (1770–1774) Jacques Turgot (1774–1776) The Count of Maurepas (1776–1781) The Count of Vergennes (1781–1787) Étienne Charles de Loménie (1787–1788) Jacques Necker (1788–1789) The Baron of Breteuil (1789–1789) Jacques Necker (1789–1790) The Count of Montmorin (1790–1791)
King of France (claimant)
Tenure	21 September 1792 – 21 January 1793
Successor	Louis XVII
Born	Louis Auguste, Duke of Berry 23 August 1754 Palace of Versailles, France
Died	21 January 1793 (aged 38) Place de la Révolution, Paris, France
Cause of death	Execution by guillotine
Burial	21 January 1815 Basilica of St Denis
Spouse	Marie Antoinette ​ (m. )​
Issue	Marie-Thérèse, Queen of France Louis Joseph, Dauphin of France Louis XVII Princess Sophie
House	Bourbon
Father	Louis, Dauphin of France
Mother	Maria Josepha of Saxony
Religion	Catholicism
Signature

Louis XVI (Louis Auguste; French: [lwi sɛːz]; 23 August 1754 – 21 January 1793), sometimes known as The Last, was the last king of France before the fall of the monarchy during the French Revolution.

The son of Louis, Dauphin of France (son and heir-apparent of King Louis XV), and Maria Josepha of Saxony, Louis became the new Dauphin when his father died in 1765. On his grandfather’s death on 10 May 1774, he became King of France and Navarre, reigning until 4 September 1791, when he received the title of King of the French, reigning as king until the monarchy was abolished on 21 September 1792.

The first part of Louis XVI’s reign was marked by attempts to reform the French government in accordance with Enlightenment ideas. These included efforts to abolish serfdom, remove the taille (land tax) and the corvée (labour tax),^{[2][better source needed]} and increase tolerance toward non-Catholics as well as abolish the death penalty for deserters.^[3][4] The French nobility reacted to the proposed reforms with hostility, and successfully opposed their implementation. Louis implemented deregulation of the grain market, advocated by his economic liberal minister Turgot, but it resulted in an increase in bread prices. In periods of bad harvests, it led to food scarcity which, during a particularly bad harvest in 1775, prompted the masses to revolt. From 1776, Louis XVI actively supported the North American colonists, who were seeking their independence from Great Britain, which was realised in the 1783 Treaty of Paris. The ensuing debt and financial crisis contributed to the unpopularity of the Ancien Régime. This led to the convening of the Estates-General of 1789. Discontent among the members of France’s middle and lower classes resulted in strengthened opposition to the French aristocracy and to the absolute monarchy, of which Louis and his wife, Marie Antoinette, were representatives. Increasing tensions and violence were marked by events such as the storming of the Bastille, during which riots in Paris forced Louis to definitively recognize the legislative authority of the National Assembly.

Louis’s indecisiveness and conservatism led some elements of the people of France to view him as a symbol of the perceived tyranny of the Ancien Régime, and his popularity deteriorated progressively. His unsuccessful flight to Varennes in June 1791, four months before the constitutional monarchy was declared, seemed to justify the rumors that the king tied his hopes of political salvation to the prospects of foreign intervention. His credibility was deeply undermined, and the abolition of the monarchy and the establishment of a republic became an ever-increasing possibility. The growth of anti-clericalism among revolutionaries resulted in the abolition of the dîme (religious land tax) and several government policies aimed at the dechristianization of France.

In a context of civil and international war, Louis XVI was suspended and arrested at the time of the Insurrection of 10 August 1792. One month later, the monarchy was abolished and the First French Republic was proclaimed on 21 September 1792. The former king became a desacralized French citizen, addressed as Citizen Louis Capet in reference to his ancestor Hugh Capet. Louis was tried by the National Convention (self-instituted as a tribunal for the occasion), found guilty of high treason and executed by guillotine on 21 January 1793. Louis XVI was the only king of France ever to be executed, and his death brought an end to more than a thousand years of continuous French monarchy. Both of his sons died in childhood, before the Bourbon Restoration; his only child to reach adulthood, Marie Thérèse, was given over to the Austrians in exchange for French prisoners of war, eventually dying childless in 1851.

Childhood

Louis-Auguste de France, who was given the title Duc de Berry at birth, was born in the Palace of Versailles on 23 August 1754. One of seven children, he was the second surviving son of Louis, the Dauphin of France and the grandson of Louis XV of France and of his consort, Maria Leszczyńska. His mother was Marie-Josèphe of Saxony, the daughter of Augustus III, Prince-Elector of Saxony and King of Poland and Archduchess Maria Josepha of Austria.

Louis-Auguste was overlooked by his parents who favored his older brother, Louis, Duc de Bourgogne, who was regarded as bright and handsome but died at the age of nine in 1761. Louis-Auguste, a strong and healthy boy but very shy, excelled in his studies and had a strong taste for Latin, history, geography, and astronomy and became fluent in Italian and English. He enjoyed physical activities such as hunting with his grandfather and rough play with his younger brothers, Louis-Stanislas, Comte de Provence, and Charles-Philippe, Comte d’Artois. From an early age, Louis-Auguste was encouraged in another of his interests, locksmithing, which was seen as a useful pursuit for a child.^[5]

When his father died of tuberculosis on 20 December 1765, the eleven-year-old Louis-Auguste became the new Dauphin. His mother never recovered from the loss of her husband and died on 13 March 1767, also from tuberculosis.^[6] The strict and conservative education he received from the Duc de La Vauguyon, «gouverneur des Enfants de France» (governor of the Children of France), from 1760 until his marriage in 1770, did not prepare him for the throne that he was to inherit in 1774 after the death of his grandfather, Louis XV. Throughout his education, Louis-Auguste received a mixture of studies particular to religion, morality, and humanities.^[7] His instructors may have also had a good hand in shaping Louis-Auguste into the indecisive king that he became. Abbé Berthier, his instructor, taught him that timidity was a value in strong monarchs, and Abbé Soldini, his confessor, instructed him not to let people read his mind.^[8]

Marriage and family life

On 16 May 1770, at the age of fifteen, Louis-Auguste married the fourteen-year-old Habsburg Archduchess Maria Antonia (better known by the French form of her name, Marie Antoinette), his second cousin once removed and the youngest daughter of the Holy Roman Emperor Francis I and his wife, the empress Maria Theresa.^[9]

This marriage was met with hostility from the French public. France’s alliance with Austria had pulled the country into the disastrous Seven Years’ War, in which it was defeated by the British and the Prussians, both in Europe and in North America. By the time that Louis-Auguste and Marie Antoinette were married, the French people generally disliked the Austrian alliance, and Marie Antoinette was seen as an unwelcome foreigner.^[10] For the young couple, the marriage was initially amiable but distant. Louis-Auguste’s shyness and, among other factors, the young age and inexperience of the newlyweds (who were near total strangers to each other: they had met only two days before their wedding) meant that the fifteen-year-old bridegroom failed to consummate the union with his fourteen-year-old bride. His fear of being manipulated by her for imperial purposes caused him to behave coldly towards her in public.^[11] Over time, the couple became closer, though while their marriage was reportedly consummated in July 1773, it did not actually happen until 1777.^[12]

The couple’s failure to produce any children for several years placed a strain upon their marriage,^[13] exacerbated by the publication of obscene pamphlets (libelles) mocking their infertility. One questioned, «Can the King do it? Can’t the King do it?».^[14]

The reasons for the couple’s initial failure to have children were debated at that time, and they have continued to be debated since. One suggestion is that Louis-Auguste suffered from a physiological dysfunction,^[15] most often thought to be phimosis, a suggestion first made in late 1772 by the royal doctors.^[16] Historians adhering to this view suggest that he was circumcised^[17] (a common treatment for phimosis) to relieve the condition seven years after their marriage. Louis’s doctors were not in favour of the surgery – the operation was delicate and traumatic, and capable of doing «as much harm as good» to an adult male. The argument for phimosis and a resulting operation is mostly seen to originate from Stefan Zweig’s 1932 biography of Marie Antoinette.

Most modern historians agree that Louis had no surgery^[18][19][20] – for instance, as late as 1777, the Prussian envoy, Baron Goltz, reported that the King of France had definitely declined the operation.^[21] Louis was frequently declared to be perfectly capable of sexual intercourse, as confirmed by Joseph II, and during the time he was supposed to have had the operation, he went out hunting almost every day, according to his journal. This would not have been possible if he had undergone a circumcision; at the very least, he would have been unable to ride to the hunt for a few weeks afterwards. The couple’s sexual problems are now attributed to other factors. Antonia Fraser’s biography of the queen discusses Joseph II’s letter on the matter to one of his brothers after he visited Versailles in 1777. In the letter, Joseph describes in astonishingly frank detail Louis’s inadequate performance in the marriage bed and Marie Antoinette’s lack of interest in conjugal activity. Joseph described the couple as «complete fumblers»; however, with his advice, Louis began to apply himself more effectively to his marital duties, and in the third week of March 1778 Marie Antoinette became pregnant.

Eventually, the royal couple became the parents of four children. According to Madame Campan, Marie Antoinette’s lady-in-waiting, the queen also suffered two miscarriages. The first one, in 1779, a few months after the birth of her first child, is mentioned in a letter to her daughter, written in July by Empress Maria Theresa. Madame Campan states that Louis spent an entire morning consoling his wife at her bedside, and swore to secrecy everyone who knew of the occurrence. Marie Antoinette suffered a second miscarriage on the night of 2–3 November 1783.

Louis XVI and Marie Antoinette were the parents of four live-born children:

• Marie-Thérèse-Charlotte (19 December 1778 – 19 October 1851)
• Louis-Joseph-Xavier-François, the Dauphin (22 October 1781 – 4 June 1789)
• Louis-Charles, Dauphin after the death of his elder brother, future titular king Louis XVII of France (27 March 1785 – 8 June 1795)
• Sophie-Hélène-Béatrix, died in infancy (9 July 1786 – 19 June 1787)

In addition to his biological children, Louis XVI also adopted six children: «Armand» Francois-Michel Gagné (c. 1771–1792), a poor orphan adopted in 1776; Jean Amilcar (c. 1781–1796), a Senegalese slave boy given to the queen as a present by Chevalier de Boufflers in 1787, but whom she instead had freed, baptized, adopted and placed in a pension; Ernestine Lambriquet (1778–1813), daughter of two servants at the palace, who was raised as the playmate of his daughter and whom he adopted after the death of her mother in 1788; and finally «Zoe» Jeanne Louise Victoire (born in 1787), who was adopted in 1790 along with her two older sisters when her parents, an usher and his wife in service of the king, had died.^[22]

Of these, only Armand, Ernestine and Zoe actually lived with the royal family: Jean Amilcar, along with the elder siblings of Zoe and Armand who were also formally foster children of the royal couple, simply lived on the queen’s expense until her imprisonment, which proved fatal for at least Amilcar, as he was evicted from the boarding school when the fee was no longer paid, and reportedly starved to death on the street.^[22] Armand and Zoe had a position which was more similar to that of Ernestine: Armand lived at court with the king and queen until he left them at the outbreak of the revolution because of his republican sympathies, and Zoe was chosen to be the playmate of the Dauphin, just as Ernestine had once been selected as the playmate of Marie Thérèse, and sent away to her sisters in a convent boarding school before the Flight to Varennes in 1791.^[22]

Absolute monarch of France (1774–1789)

When Louis XVI acceded to the throne in 1774, he was nineteen years old. He had an enormous responsibility, as the government was deeply in debt,^[23] and resentment of despotic monarchy was on the rise. He himself felt woefully unqualified to resolve the situation.

As king, Louis XVI focused primarily on religious freedom and foreign policy. While none doubted his intellectual ability to rule France,^{[24][failed verification – see discussion]} it was quite clear that, although raised as the Dauphin since 1765, he lacked firmness and decisiveness. His desire to be loved by his people is evident in the prefaces of many of his edicts that would often explain the nature and good intention of his actions as benefiting the people, such as reinstating the parlements. When questioned about his decision, he said, «It may be considered politically unwise, but it seems to me to be the general wish and I want to be loved.»^[25] In spite of his indecisiveness, Louis XVI was determined to be a good king, stating that he «must always consult public opinion; it is never wrong.»^[26] He, therefore, appointed an experienced advisor, Jean-Frédéric Phélypeaux, Comte de Maurepas who, until his death in 1781, would take charge of many important ministerial functions.

Among the major events of Louis XVI’s reign was his signing of the Edict of Versailles, also known as the Edict of Tolerance, on 7 November 1787, which was registered in the parlement on 29 January 1788. Granting non-Roman Catholics – Huguenots and Lutherans, as well as Jews – civil and legal status in France and the legal right to practice their faiths, this edict effectively nullified the Edict of Fontainebleau that had been law for 102 years. The Edict of Versailles did not legally proclaim freedom of religion in France – this took two more years, with the Declaration of the Rights of Man and of the Citizen of 1789 – however, it was an important step in eliminating religious tensions and it officially ended religious persecution within his realm.^[27]

Economic policies

Radical financial reforms by Turgot and Malesherbes angered the nobles and were blocked by the parlements who insisted that the King did not have the legal right to levy new taxes. So, in 1776, Turgot was dismissed and Malesherbes resigned, to be replaced by Jacques Necker. Necker supported the American Revolution, and he carried out a policy of taking out large international loans instead of raising taxes. He attempted to gain public favor in 1781 by publishing the first ever accounting of the French Crown’s expenses and accounts, the Compte-rendu au Roi. This misleading publication led the people of France to believe the kingdom ran a modest surplus.^[28] When this policy of hiding and ignoring the kingdom’s financial woes failed miserably, Louis dismissed and replaced him in 1783 with Charles Alexandre de Calonne, who increased public spending to «buy» the country’s way out of debt. Again this failed, so Louis convoked the Assembly of Notables in 1787 to discuss a revolutionary new fiscal reform proposed by Calonne. When the nobles were informed of the true extent of the debt, they were shocked and rejected the plan.

After this, Louis XVI and his new contrôleur général des finances, Étienne-Charles de Loménie de Brienne, tried to simply force the Parlement de Paris to register the new laws and fiscal reforms. Upon the refusal of the members of the Parlement, Louis XVI tried to use his absolute power to subjugate them by every means: enforcing in many occasions the registration of his reforms (6 August 1787, 19 November 1787, and 8 May 1788), exiling all Parlement magistrates to Troyes as a punishment on 15 August 1787, prohibiting six members from attending parliamentary sessions on 19 November, arresting two very important members of the Parlement, who opposed his reforms, on 6 May 1788, and even dissolving and depriving of all power the «Parlement,» replacing it with a plenary court, on 8 May 1788. The failure of these measures and displays of royal power is attributable to three decisive factors. First, the majority of the population stood in favor of the Parlement against the King, and thus continuously rebelled against him. Second, the royal treasury was financially destitute to a crippling degree, leaving it incapable of sustaining its own imposed reforms. Third, although the King enjoyed as much absolute power as his predecessors, he lacked the personal authority crucial for absolutism to function properly. Now unpopular with both the commoners and the aristocracy, Louis XVI was therefore only very briefly able to impose his decisions and reforms, for periods ranging from 2 to 4 months, before having to revoke them.

As authority dissipated from him and reforms were clearly becoming unavoidable, there were increasingly loud calls for him to convoke the Estates-General, which had not met since 1614 (at the beginning of the reign of Louis XIII). As a last-ditch attempt to get new monetary reforms approved, Louis XVI convoked the Estates-General on 8 August 1788, setting the date of their opening on 1 May 1789. With the convocation of the Estates-General, as in many other instances during his reign, Louis XVI placed his reputation and public image in the hands of those who were perhaps not as sensitive to the desires of the French population as he was. Because it had been so long since the Estates-General had been convened, there was some debate as to which procedures should be followed. Ultimately, the Parlement de Paris agreed that «all traditional observances should be carefully maintained to avoid the impression that the Estates-General could make things up as it went along.» Under this decision, the king agreed to retain many of the traditions which had been the norm in 1614 and prior convocations of the Estates-General, but which were intolerable to a Third Estate buoyed by recent proclamations of equality. For example, the First and Second Estates proceeded into the assembly wearing their finest garments, while the Third Estate was required to wear plain, oppressively somber black, an act of alienation that Louis XVI would likely have not condoned. He seemed to regard the deputies of the Estates-General with respect: in a wave of self-important patriotism, members of the Estates refused to remove their hats in the King’s presence, so Louis removed his to them.^[29]

This convocation was one of the events that transformed the general economic and political malaise of the country into the French Revolution. In June 1789, the Third Estate unilaterally declared itself the National Assembly. Louis XVI’s attempts to control it resulted in the Tennis Court Oath (serment du jeu de paume), on 20 June, the declaration of the National Constituent Assembly on 9 July, and eventually to the storming of the Bastille on 14 July, which started the French Revolution. Within three short months, the majority of the king’s executive authority had been transferred to the elected representatives of the Nation.

Royal spending

The Menus-Plaisirs du Roi was under the direction of Papillon de la Ferté and he gave details in his journal about the costs of the performances over the years 1756–1780 in three different palaces.^[30] The wedding in 1771 was especially costly. The performance of Castor et Pollux in 1779 when he was visited by his brother-in-law, Joseph II, involved more than 500 people.
Royal household spending in 1788 was 13% of total state expenses (excluding interest on debts).^[31][32]

Foreign policy

French involvement in the Seven Years’ War had left Louis XVI a disastrous inheritance. Britain’s victories had seen them capture most of France’s colonial territories. While some were returned to France at the 1763 Treaty of Paris, a vast swath of North America was ceded to the British.

This had led to a strategy amongst the French leadership of seeking to rebuild the French military in order to fight a war of revenge against Britain, in which it was hoped the lost colonies could be recovered. France still maintained a strong influence in the West Indies, and in India maintained five trading posts, leaving opportunities for disputes and power-play with Great Britain.^[33]

Concerning the American Revolution and Europe

In the spring of 1776, Vergennes, the Foreign Secretary, saw an opportunity to humiliate France’s long-standing enemy, Great Britain, and to recover territory lost during the Seven Years’ War, by supporting the American Revolution. In the same year Louis was persuaded by Pierre Beaumarchais to send supplies, ammunition, and guns to the rebels secretly. Early in 1778 he signed a formal Treaty of Alliance, and later that year France went to war with Britain. In deciding in favor of war, despite France’s large financial problems, the King was materially influenced by alarmist reports after the Battle of Saratoga, which suggested that Britain was preparing to make huge concessions to the thirteen colonies and then, allied with them, to strike at French and Spanish possessions in the West Indies.^[34] Spain and the Netherlands soon joined the French in an anti-British coalition. After 1778, Great Britain switched its focus to the West Indies, as defending the sugar islands was considered more important than trying to recover the thirteen colonies. France and Spain planned to invade the British Isles themselves with the Armada of 1779, but the operation never went ahead.

France’s initial military assistance to the American rebels was a disappointment, with defeats at Rhode Island and Savannah. In 1780, France sent Rochambeau and Grasse to help the Americans, along with large land and naval forces. The French expeditionary force arrived in North America in July 1780. The appearance of French fleets in the Caribbean was followed by the capture of a number of the sugar islands, including Tobago and Grenada.^[35] In October 1781, the French naval blockade was instrumental in forcing a British army under Cornwallis to surrender at the Siege of Yorktown.^[36] When news of this reached London in March 1782, the government of Lord North fell and Great Britain immediately sued for peace terms; however, France delayed the end of the war until September 1783 in the hope of overrunning more British colonies in India and the West Indies.

Great Britain recognized the independence of the thirteen colonies as the United States of America, and the French war ministry rebuilt its army. However, the British defeated the main French fleet in 1782 and successfully defended Jamaica and Gibraltar. France gained little from the 1783 Treaty of Paris that ended the war, except the colonies of Tobago and Senegal. Louis XVI was wholly disappointed in his aims of recovering Canada, India, and other islands in the West Indies from Britain, as they were too well defended and the Royal Navy made any attempted invasion of mainland Britain impossible. The war cost 1,066 million livres, financed by new loans at high interest (with no new taxes). Necker concealed the crisis from the public by explaining only that ordinary revenues exceeded ordinary expenses, and not mentioning the loans. After he was forced from office in 1781, new taxes were levied.^[37]

This intervention in America was not possible without France adopting a neutral position in European affairs to avoid being drawn into a continental war which would be simply a repetition of the French policy mistakes in the Seven Years’ War. Vergennes, supported by King Louis, refused to go to War to support Austria in the Bavarian Succession crisis in 1778, when Austrian Holy Roman Emperor Joseph tried to control parts of Bavaria. Vergennes and Maurepas refused to support the Austrian position, but the intervention of Marie Antoinette in favor of Austria obliged France to adopt a position more favorable to Austria, which in the treaty of Teschen was able to get in compensation a territory whose population numbered around 100,000 persons. However, this intervention was a disaster for the image of the Queen, who was named «l’Autrichienne» (a pun in French meaning «Austrian», but the «chienne» suffix can mean «bitch») on account of it.^[38]

Concerning Asia

Louis XVI hoped to use the American Revolutionary War as an opportunity to expel the British from India.^[33] In 1782, he sealed an alliance with the Peshwa Madhav Rao Narayan. As a consequence, Bussy moved his troops to the Isle de France (now Mauritius) and later contributed to the French effort in India in 1783.^[33][39] Suffren became the ally of Hyder Ali in the Second Anglo-Mysore War against the British East India Company from 1782 to 1783, engaging the Royal Navy along the coasts of India and Ceylon.^[40]

France also intervened in Cochinchina following Mgr Pigneau de Béhaine’s intervention to obtain military aid. A France-Cochinchina alliance was signed through the Treaty of Versailles of 1787, between Louis XVI and Prince Nguyễn Ánh.^[41]

Louis XVI also encouraged major voyages of exploration. In 1785, he appointed La Pérouse to lead a sailing expedition around the world. (La Pérouse and his fleet disappeared after leaving Botany Bay in March 1788. Louis is recorded as having asked, on the morning of his execution, «Any news of La Pérouse?».)^[42]

Revolutionary constitutional reign (1789–1792)

There is a lack of scholarship on the subject of Louis XVI’s time as a constitutional monarch, though it was a significant length of time. The reason as to why many biographers have not elaborated extensively on this time in the king’s life is due to the uncertainty surrounding his actions during this period, as Louis XVI’s declaration that was left behind in the Tuileries stated that he regarded his actions during constitutional reign provisional; he reflected that his «palace was a prison». This time period was exemplary in its demonstration of an institution’s deliberation while in their last standing moments.^[43]

Louis XVI’s time in his previous palace came to an end on 5 October 1789, when an angry mob of Parisian working men and women was incited by revolutionaries and marched on the Palace of Versailles, where the royal family lived. At dawn, they infiltrated the palace and attempted to kill the queen, who was associated with a frivolous lifestyle that symbolized much that was despised about the Ancien Régime. After the situation had been defused by Lafayette, head of the Garde nationale, the king and his family were brought by the crowd to the Tuileries Palace in Paris, the reasoning being that the king would be more accountable to the people if he lived among them in Paris.

The Revolution’s principles of popular sovereignty, though central to democratic principles of later eras, marked a decisive break from the centuries-old principle of divine right that was at the heart of the French monarchy. As a result, the Revolution was opposed by many of the rural people of France and by all the governments of France’s neighbors. Still, within the city of Paris and amongst the philosophers of the time, many of which were members of the National Assembly, the monarchy had next to no support. As the Revolution became more radical and the masses more uncontrollable, several of the Revolution’s leading figures began to doubt its benefits. Some, like Honoré Mirabeau, secretly plotted with the Crown to restore its power in a new constitutional form.

Beginning in 1791, Montmorin, Minister of Foreign Affairs, started to organize covert resistance to the revolutionary forces. Thus, the funds of the Liste Civile, voted annually by the National Assembly, were partially assigned to secret expenses in order to preserve the monarchy. Arnault Laporte, who was in charge of the Civil list, collaborated with both Montmorin and Mirabeau. After the sudden death of Mirabeau, Maximilien Radix de Sainte-Foix, a noted financier, took his place. In effect, he headed a secret council of advisers to Louis XVI, which tried to preserve the monarchy; these schemes proved unsuccessful, and were exposed later when the armoire de fer was discovered. Regarding the financial difficulties facing France, the Assembly created the Comité des Finances, and while Louis XVI attempted to declare his concern and interest in remedying the economic situations, inclusively offering to melt crown silver as a dramatic measure, it appeared to the public that the king did not understand that such statements no longer held the same meaning as they did before and that doing such a thing could not restore the economy of a country.^[43]

Mirabeau’s death on 7 April, and Louis XVI’s indecision, fatally weakened negotiations between the Crown and moderate politicians. The Third Estate leaders also had no desire in turning back or remaining moderate after their hard efforts to change the politics of the time, and so the plans for a constitutional monarchy did not last long. On one hand, Louis was nowhere near as reactionary as his brothers, the comte de Provence^{[citation needed]} and the comte d’Artois, and he repeatedly sent messages to them requesting a halt to their attempts to launch counter-coups. This was often done through his secretly nominated regent, the Cardinal Loménie de Brienne. On the other hand, Louis was alienated from the new democratic government both by its negative reaction to the traditional role of the monarch and in its treatment of him and his family. He was particularly irked by being kept essentially as a prisoner in the Tuileries, and by the refusal of the new regime to allow him to have confessors and priests of his choice rather than ‘constitutional priests’ pledged to the state and not the Roman Catholic Church.

Flight to Varennes (1791)

On 21 June 1791, Louis XVI attempted to flee secretly with his family from Paris to the royalist fortress town of Montmédy on the northeastern border of France, where he would join the émigrés and be protected by Austria. The voyage was planned by the Swedish nobleman, and often assumed secret lover of Queen Marie-Antoinette, Axel von Fersen.^[44][45]

While the National Assembly worked painstakingly towards a constitution, Louis and Marie-Antoinette were involved in plans of their own. Louis had appointed Breteuil to act as plenipotentiary, dealing with other foreign heads of state in an attempt to bring about a counter-revolution. Louis himself held reservations against depending on foreign assistance. Like his mother and father, he thought that the Austrians were treacherous and the Prussians were overly ambitious.^[46] As tensions in Paris rose and he was pressured to accept measures from the Assembly against his will, Louis XVI and the queen plotted to secretly escape from France. Beyond escape, they hoped to raise an «armed congress» with the help of the émigrés, as well as assistance from other nations with which they could return and, in essence, recapture France. This degree of planning reveals Louis’s political determination, but it was for this determined plot that he was eventually convicted of high treason.^[47] He left behind (on his bed) a 16-page written manifesto, Déclaration du roi, adressée à tous les François, à sa sortie de Paris,^[48] traditionally known as the Testament politique de Louis XVI («Political Testament of Louis XVI»), explaining his rejection of the constitutional system as illegitimate; it was printed in the newspapers. However, his indecision, many delays, and misunderstanding of France were responsible for the failure of the escape. Within 24 hours, the royal family was arrested at Varennes-en-Argonne shortly after Jean-Baptiste Drouet, who recognised the king from his profile on a 50 livres assignat^[49] (paper money), had given the alert. Louis XVI and his family were taken back to Paris where they arrived on 25 June. Viewed suspiciously as traitors, they were placed under tight house arrest upon their return to the Tuileries.^[50]

At the individual level, the failure of the escape plans was due to a series of misadventures, delays, misinterpretations, and poor judgments.^[51] In a wider perspective, the failure was attributable to the king’s indecision—he repeatedly postponed the schedule, allowing for smaller problems to become severe. Furthermore, he totally misunderstood the political situation. He thought only a small number of radicals in Paris were promoting a revolution that the people as a whole rejected. He thought, mistakenly, that he was beloved by his subjects.^[52] The king’s flight in the short term was traumatic for France, inciting a wave of emotions that ranged from anxiety to violence to panic. Everyone realized that war was imminent. The deeper realization, that the king had in fact repudiated the Revolution, was an even greater shock for people who until then had seen him as a good king who governed as a manifestation of God’s will. They felt betrayed, and as a result, Republicanism now burst out of the coffee houses and became a dominating philosophy of the rapidly radicalized French Revolution.^[53]

Intervention by foreign powers

The other monarchies of Europe looked with concern upon the developments in France, and considered whether they should intervene, either in support of Louis or to take advantage of the chaos in France. The key figure was Marie-Antoinette’s brother, the Holy Roman Emperor Leopold II. Initially, he had looked on the Revolution with equanimity. However, he became more and more disturbed as it became more and more radical. Despite this, he still hoped to avoid war.

On 27 August, Leopold and Frederick William II of Prussia, in consultation with émigrés French nobles, issued the Declaration of Pillnitz, which declared the interest of the monarchs of Europe in the well-being of Louis and his family, and threatened vague but severe consequences if anything should befall them. Although Leopold saw the Pillnitz Declaration as an easy way to appear concerned about the developments in France without committing any soldiers or finances to change them, the revolutionary leaders in Paris viewed it fearfully as a dangerous foreign attempt to undermine France’s sovereignty.

In addition to the ideological differences between France and the monarchical powers of Europe, there were continuing disputes over the status of Austrian estates in Alsace, and the concern of members of the National Constituent Assembly about the agitation of émigrés nobles abroad, especially in the Austrian Netherlands and the minor states of Germany.

In the end, the Legislative Assembly, supported by Louis XVI, declared war on Austria («the King of Bohemia and Hungary») first, voting for war on 20 April 1792, after a long list of grievances was presented to it by the foreign minister, Charles François Dumouriez. Dumouriez prepared an immediate invasion of the Austrian Netherlands, where he expected the local population to rise against Austrian rule. However, the Revolution had thoroughly disorganised the army, and the forces raised were insufficient for the invasion. The soldiers fled at the first sign of battle and, in one case, on 28 April 1792, murdered their general, Irish-born comte Théobald de Dillon, whom they accused of treason.^[54]

While the revolutionary government frantically raised fresh troops and reorganised its armies, a Prussian-Austrian army under Charles William Ferdinand, Duke of Brunswick assembled at Coblenz on the Rhine. In July, the invasion began, with Brunswick’s army easily taking the fortresses of Longwy and Verdun. The duke then issued on 25 July a proclamation called the Brunswick Manifesto, written by Louis’s émigré cousin, the Prince de Condé, declaring the intent of the Austrians and Prussians to restore the king to his full powers and to treat any person or town who opposed them as rebels to be condemned to death by martial law.

Contrary to its intended purpose of strengthening Louis XVI’s position against the revolutionaries, the Brunswick Manifesto had the opposite effect of greatly undermining his already highly tenuous position. It was taken by many to be the final proof of collusion between the king and foreign powers in a conspiracy against his own country. The anger of the populace boiled over on 10 August when an armed mob – with the backing of a new municipal government of Paris that came to be known as the Insurrectional Paris Commune – marched upon and invaded the Tuileries Palace. The royal family took shelter with the Legislative Assembly.

Imprisonment, execution and burial (1792–1793)

Louis was officially arrested on 13 August 1792 and sent to the Temple, an ancient fortress in Paris that was used as a prison. On 21 September, the National Assembly declared France to be a republic, and abolished the monarchy. Louis was stripped of all of his titles and honors, and from this date was known as Citoyen Louis Capet.

The Girondins were partial to keeping the deposed king under arrest, both as a hostage and a guarantee for the future. Members of the Commune and the most radical deputies, who would soon form the group known as the Mountain, argued for Louis’s immediate execution. The legal background of many of the deputies made it difficult for a great number of them to accept an execution without the due process of law, and it was voted that the deposed monarch be tried before the National Convention, the organ that housed the representatives of the sovereign people. In many ways, the former king’s trial represented the trial of the monarchy by the Revolution. It was seen as if with the death of one came the life of the other. The historian Jules Michelet later argued that the death of the former king led to the acceptance of violence as a tool for happiness. He said, «If we accept the proposition that one person can be sacrificed for the happiness of the many, it will soon be demonstrated that two or three or more could also be sacrificed for the happiness of the many. Little by little, we will find reasons for sacrificing the many for the happiness of the many, and we will think it was a bargain.»^[55]

Two events led up to the trial for Louis XVI. First, after the Battle of Valmy on 22 September 1792, General Dumouriez negotiated with the Prussians who evacuated France. Louis could no longer be considered a hostage or as leverage in negotiations with the invading forces.^[56] Second, in November 1792, the armoire de fer (iron chest) incident took place at the Tuileries Palace, when the existence of the hidden safe in the king’s bedroom containing compromising documents and correspondence, was revealed by François Gamain, the Versailles locksmith who had installed it. Gamain went to Paris on 20 November and told Jean-Marie Roland, Girondinist Minister of the Interior, who ordered it opened.^[57] The resulting scandal served to discredit the king. Following these two events the Girondins could no longer keep the king from trial.^[56]

On 11 December, among crowded and silent streets, the deposed king was brought from the Temple to stand before the convention and hear his indictment, an accusation of high treason and crimes against the State. On 26 December, his counsel, Raymond Desèze, delivered Louis’s response to the charges, with the assistance of François Tronchet and Malesherbes. Before the trial started and Louis mounted his defense to the convention, he told his lawyers that he knew he would be found guilty and be killed, but to prepare and act as though they could win. He was resigned to and accepted his fate before the verdict was determined, but he was willing to fight to be remembered as a good king for his people.^[58]

The convention would be voting on three questions: first, is Louis guilty; second, whatever the decision, should there be an appeal to the people; and third, if found guilty, what punishment should Louis suffer? The order of the voting on each question was a compromise within the Jacobin movement between the Girondins and Mountain; neither were satisfied but both accepted.^[59]

On 15 January 1793, the convention, composed of 721 deputies, voted on the verdict. Given the overwhelming evidence of Louis’s collusion with the invaders, the verdict was a foregone conclusion – with 693 deputies voting guilty, none for acquittal, with 23 abstaining.^[60] The next day, a roll-call vote was carried out to decide upon the fate of the former king, and the result was uncomfortably close for such a dramatic decision. 288 of the deputies voted against death and for some other alternative, mainly some means of imprisonment or exile. 72 of the deputies voted for the death penalty, but subject to several delaying conditions and reservations. The voting took a total of 36 hours.^[59] 361 of the deputies voted for Louis’s immediate execution. Louis was condemned to death by a majority of one vote. Philippe Égalité, formerly the Duke of Orléans and Louis’ cousin, voted for Louis’s execution, a cause of much future bitterness among French monarchists; he would himself be guillotined on the same scaffold, Place de la Révolution, before the end of the same year, on 6 November 1793.^[61]

The next day, a motion to grant Louis XVI reprieve from the death sentence was voted down: 310 of the deputies requested mercy, but 380 voted for the immediate execution of the death penalty. This decision would be final. Malesherbes wanted to break the news to Louis and bitterly lamented the verdict, but Louis told him he would see him again in a happier life and he would regret leaving a friend like Malesherbes behind. The last thing Louis said to him was that he needed to control his tears because all eyes would be upon him.^[62]

On 21 January 1793, Louis XVI, at age 38, was beheaded by guillotine on the Place de la Révolution. As Louis XVI mounted the scaffold, he appeared dignified and resigned. He delivered a short speech in which he pardoned «…those who are the cause of my death…. «.^[63] He then declared himself innocent of the crimes of which he was accused, praying that his blood would not fall back on France.^[64] Many accounts suggest Louis XVI’s desire to say more, but Antoine Joseph Santerre, a general in the National Guard, halted the speech by ordering a drum roll. The former king was then quickly beheaded.^[65] Some accounts of Louis’s beheading indicate that the blade did not sever his neck entirely the first time. There are also accounts of a blood-curdling scream issuing from Louis after the blade fell but this is unlikely, since the blade severed Louis’ spine. The executioner, Charles-Henri Sanson, testified that the former king had bravely met his fate.^[66]

Immediately after his execution, Louis XVI’s corpse was transported in a cart to the nearby Madeleine cemetery, located rue d’Anjou, where those guillotined at the Place de la Révolution were buried in mass graves. Before his burial, a short religious service was held in the Madeleine church (destroyed in 1799) by two priests who had sworn allegiance to the Civil Constitution of the Clergy. Afterward, Louis XVI, his severed head placed between his feet, was buried in an unmarked grave, with quicklime spread over his body.^{[citation needed]} The Madeleine cemetery was closed in 1794. In 1815 Louis XVIII had the remains of his brother Louis XVI and of his sister-in-law Marie Antoinette transferred and buried in the Basilica of St Denis, the Royal necropolis of the Kings and Queens of France. Between 1816 and 1826, a commemorative monument, the Chapelle expiatoire, was erected at the location of the former cemetery and church.^{[citation needed]}

While Louis’s blood dripped to the ground, several onlookers ran forward to dip their handkerchiefs in it.^[67] This account was proven true in 2012 after a DNA comparison linked blood thought to be from Louis XVI’s beheading to DNA taken from tissue samples originating from what was long thought to be the mummified head of his ancestor, Henry IV of France. The blood sample was taken from a squash gourd carved to commemorate the heroes of the French Revolution that had, according to legend, been used to house one of the handkerchiefs dipped in Louis’s blood.^[68]

Legacy

Reputation

The 19th-century historian Jules Michelet attributed the restoration of the French monarchy to the sympathy that had been engendered by the execution of Louis XVI. Michelet’s Histoire de la Révolution Française and Alphonse de Lamartine’s Histoire des Girondins, in particular, showed the marks of the feelings aroused by the revolution’s regicide. The two writers did not share the same sociopolitical vision, but they agreed that, even though the monarchy was rightly ended in 1792, the lives of the royal family should have been spared. Lack of compassion at that moment contributed to a radicalization of revolutionary violence and to greater divisiveness among Frenchmen. For the 20th century novelist Albert Camus the execution signaled the end of the role of God in history, for which he mourned. For the 20th century philosopher Jean-François Lyotard the regicide was the starting point of all French thought, the memory of which acts as a reminder that French modernity began under the sign of a crime.^[69]

Louis’s daughter, Marie-Thérèse-Charlotte, the future Duchess of Angoulême, survived the French Revolution, and she lobbied in Rome energetically for the canonization of her father as a saint of the Catholic Church. Despite his signing of the «Civil Constitution of the Clergy», Louis had been described as a martyr by Pope Pius VI in 1793.^[70] In 1820, however, a memorandum of the Congregation of Rites in Rome, declaring the impossibility of proving that Louis had been executed for religious rather than political reasons, put an end to hopes of canonization.

Other commemorations of Louis XVI include:

• The Requiem in C minor for mixed chorus by Luigi Cherubini was written in 1816, in memory of Louis XVI.
• The Requiem for Louis XVI and Marie Antoinette by Jean-Paul-Égide Martini was written for, and performed at the burial ceremony in St. Denis in 1815.^[71]
• Talleyrand commissioned a Requiem for the memory of Louis XVI from Sigismund von Neukomm, a pupil and protégé of Joseph Haydn, which was performed in 1815 in Vienna.
• Paul Wranitzky’s Symphony Op. 31 (1797), which is themed on the events of the French Revolution, includes a section titled «The Funeral March for the Death of the King Louis XVI».
• The city of Louisville, Kentucky, is named for Louis XVI. In 1780, the Virginia General Assembly bestowed this name in honor of the French king, whose soldiers were aiding the American side in the Revolutionary War. At that time, Kentucky was a part of the Commonwealth of Virginia. Kentucky became the 15th State of the United States in 1792.

In film

King Louis XVI has been portrayed in numerous films. In Captain of the Guard (1930), he is played by Stuart Holmes. In Marie Antoinette (1938), he was played by Robert Morley. Jean-François Balmer portrayed him in the 1989 two-part miniseries La Révolution française. More recently, he was depicted in the 2006 film Marie Antoinette by Jason Schwartzman. In Sacha Guitry’s Si Versailles m’était conté, Louis was portrayed by one of the film’s producers, Gilbert Bokanowski, using the alias Gilbert Boka. Several portrayals have upheld the image of a bumbling, almost foolish king, such as that by Jacques Morel in the 1956 French film Marie-Antoinette reine de France and that by Terence Budd in the Lady Oscar live action film. In Start the Revolution Without Me, Louis XVI is portrayed by Hugh Griffith as a laughable cuckold. Mel Brooks played a comic version of Louis XVI in The History of the World Part 1, portraying him as a libertine who has such distaste for the peasantry he uses them as targets in skeet shooting. In the 1996 film Ridicule, Urbain Cancelier plays Louis.

In literature

Louis XVI has been the subject of novels as well, including two of the alternate histories anthologized in If It Had Happened Otherwise (1931): «If Drouet’s Cart Had Stuck» by Hilaire Belloc and «If Louis XVI Had Had an Atom of Firmness» by André Maurois, which tell very different stories but both imagine Louis surviving and still reigning in the early 19th century. Louis appears in the children’s book Ben and Me by Robert Lawson but does not appear in the 1953 animated short film based on the same book.

Ancestry

Larmuseau et al. (2013)^[72] tested the Y-DNA of three living members of the House of Bourbon, one descending from Louis XIII of France via King Louis Philippe I, and two from Louis XIV via Philip V of Spain, and concluded that all three men share the same STR haplotype and belonged to haplogroup R1b (R-M343). The three individuals were further assigned to sub-haplogroup R1b1b2a1a1b* (R-Z381*). These results contradicted an earlier DNA analysis of a handkerchief dipped in the presumptive blood of Louis XVI after his execution performed by Laluez-Fo et al. (2010).^[73]

Arms

Coat of arms of Louis XVI

Notes Upon his accession to the throne Louis assumed the royal coat of arms of France & Navarre.[74] Adopted 1774–1793 Crest The Royal crown of France Helm An opened gold helmet, with blue and gold mantling. Escutcheon Azure, three fleurs-de-lis Or (for France) impaling Gules on a chain in cross saltire and orle Or an emerald Proper (for Navarre). Supporters The two supporters are two angels, acting as heralds for the two realms. The dexter angel carries a standard with the arms of France, and wearing a tabard with the same arms. The sinister angel also carries a standard and wears a tabard, but that of Navarre. Both are standing on puffs of cloud. Motto The motto is written in gold on a blue ribbon: MONTJOIE SAINT DENIS the war cry of France, Saint Denis was also the abbey where the oriflamme was kept. Orders The escutcheons are surrounded first by the chain of the Order of Saint Michael and by the chain of the Order of the Holy Spirit, both were known as the ordres du roi. Other elements Above all is a pavilion armoyé with the Royal crown. From it, is a royal blue mantle with a semis of fleurs-de-lis Or, lined on the inside with ermine. Banner Royal standard of the king

References

Bibliography

External links

• Full text of writings of Louis XVI in Ball State University’s Digital Media Repository

Louis XVI House of Bourbon Cadet branch of the Capetian dynasty Born: 23 August 1754 Died: 21 January 1793
Regnal titles
Preceded by Louis XV	King of France 10 May 1774 – 21 September 1792 King of the French from 1791	Vacant National Convention Title next held by Napoleon I as emperor
French royalty
Preceded by Louis	Dauphin of France 20 December 1765 – 10 May 1774	Succeeded by Louis-Joseph



Людовик XVI, его министры и дипломаты о «политической системе Европы» после Семилетней войны

Людовик XVI, его министры и дипломаты о «политической системе Европы» после Семилетней войны

Сколько бы ни рассуждали правители, дипломаты и философы XVII-XVIII вв. о «вечном мире» и сохранении «баланса сил», в обществе, где господствовали военные ценности, величие и могущество государства утверждались не экономическими показателями и не за столом переговоров, а на полях сражений. Для монархов, заявлявших в международных договорах о своем стремлении к «вечному миру», именно война была нормальным и законным способом разрешения возникавших противоречий и установления справедливости, а война «своего» короля против его соперника по определению считалась «справедливой». Идея справедливой войны была основой образа «воинственного короля» (le roi de guerre), так как в ней сходились две составляющие этого образа – король-воин и король-судья: «Государь определялся как bellator и как судия (justicier), поддерживаемый и хранимый силой оружия и подчинением исходящим от него законам. В понятии справедливой войны был реализован синтез этих двух главных функций»[1].

Исход войны, как и утрата прежних или обретение новых союзников давали повод для осмысления и переосмысления места своей страны в системе союзов и, шире, — в системе европейской политики.

В одной из первых статей Парижского мира, заключенного в 1763 г. по окончании Семилетней войны, перечислялись все договоры, подписанные начиная с Вестфальских 1648 г. и вплоть до начала войны[2], которые «служат основой и фундаментом мира и настоящего договора», а потому возобновляются, подтверждаются, остаются в силе и должны исполняться, «как если бы они были записаны здесь слово в слово» (comme s’ils étoient inserés ici Môt à Môt)[3]. Но несмотря на заверения в неприкосновенности Вестфальской системы, современники осознавали, что Семилетняя война, ее предыстория с «переворотом альянсов» и результаты создали в Европе новую политическую реальность.

По мнению ряда французских министров и дипломатов, их страна из гаранта европейской стабильности, основанной на Вестфальских договорах, и арбитра в международных делах превратилась во второразрядную державу. Внимательный к современным экономическим теориям герцог де Шуазёль, занимавший в годы Семилетней войны посты военного, морского министра и иностранных дел (до 1761 г.), старался отстоять, главным образом, позиции Франции в колониальной торговле, рыболовстве и работорговле и готов был ради этого на большие территориальные уступки. В результате, по условиям мира, Франция понесла большие территориальные потери, но сохранила экономические позиции. Далеко не все современники оказались способны это оценить и сказать вслед за Вольтером (в письме Шуазёлю в сентябре 1762): «Я больше люблю мир, чем Канаду, и я полагаю, что Франция может быть счастливой без Квебека»[4].

Первая статья Парижского мирного договора провозглашала восстановление «христианского, всеобщего и вечного мира на море и на суше, а также искренней и неизменной дружбы» (une Paix Chretienne, universelle, & perpetuelle tant par Mer que par Terre, & une Amitié sincere & constante)[5] между участвовавшими в войне монархами. Причем «христианский, всеобщий и вечный мир» заключали правители, представлявшие разные конфессии, а внутри страны у них последователи других христианских деноминаций были ограничены в правах.

Несмотря на заявления о «вечном мире», французские политики вынашивали мечту о реванше, но не любой ценой. Среди политической элиты Франции существовали серьезные разногласия относительно способов – как военных, так и мирных – вернуть былое могущество и влияние в Европе. Споры о внешней политике Франции в новых условиях шли до самого конца царствования Людовика XV и продолжились при его преемнике Людовике XVI. Изучение записок главы «секретного кабинета» Людовика XV Шарля-Франсуа, графа де Бройя, дипломата Жана-Луи Фавье, переписки Людовика XVI с госсекретарем иностранных дел Шарлем Гравье, графом де Верженном и записок Верженна позволяет выявить представления короля, его министров и дипломатов об основах европейской стабильности, о «балансе сил» в Европе, о «справедливых и несправедливых войнах», а также осознание ими выхода внешнеполитических интересов европейских держав за пределы Европы.

Историки неоднократно отмечали ослабление внешнеполитических позиций Франции, со всей очевидностью обозначившееся в середине XVIII в., как детонатор процессов, которыми правящие элиты не сумели управлять и которые впоследствии привели к революции[6]. Таким образом подрывалась основа консенсуса монарха, наделенного абсолютной властью, с социальными элитами. За ним признавали абсолютную власть, в том числе право распоряжаться жизнью и имуществом подданных, если он обеспечивал ведущее положение Франции в Европе. Дворяне готовы были нести свою часть бремени налогов — приносить жертву во имя «общего блага», — если таким образом оплачивались военные победы. Если же побед не было, рождалось недовольство и авторитет монарха падал. Введение Людовиком XIV капитации, – которой, наряду с прочими, облагались и люди из высших сословий, — в конце XVII в. прошло незамеченным, а установление двадцатин в XVIII в. всякий раз вызывало активное противодействие привилегированных. Впрочем, распространение оппозиционных настроений во французском обществе XVIII века – факт общеизвестный. Нас же сейчас интересует, как расценивали сложившееся внешнеполитическое положение и перспективы его изменения сами правящие круги.

В последние месяцы царствования Людовика XV (16 апреля 1773 г.) Ж.-Л. Фавье составил по поручению и под руководством графа де Бройя подробную записку под названием «Толковые предположения о нынешнем положении Франции в политической системе Европы и взаимообразно о положении Европы относительно Франции и, наконец, о новых комбинациях, кои должны или могут произойти от этих различных взаимоотношений, а также в политической системе Европы»[7]. Стоит сразу обратить внимание на лексику этого документа: в его названии дважды употреблено словосочетание «политическая система Европы». Это свидетельствует об определенном уровне развития теории международных отношений: они мыслятся составителями записки не просто как двусторонние или многосторонние отношения между монархами и дипломатами, а именно как система.

Говоря о франко-австрийском договоре 1756 г. французские дипломаты употребляют термины, хорошо нам знакомые по историографии международных отношений XVIII века. Авторы называют его заключение «революцией» и «переворотом» (renversement), объясняя, что следствием версальского договора 1 мая 1756 г. стало разрушение старой и создание новой политической системы[8]. Эта новая политическая система содержала в себе, если рассматривать ее с точки зрения Франции, большие недостатки, которые стали очевидны после окончания Семилетней войны и заключения Парижского мира: единственным союзником Франции в Германии остался венский двор, а на севере Европы – только Швеция, но она находится в международной изоляции и представляет собой для Франции не столько помощницу, сколько обузу (ne pouvoit nous être qu’à charge). То есть союзников у Франции стало меньше и сократились возможности для дипломатических маневров. Эту новую внешнеполитическую ситуацию авторы текста считают еще более пагубной для Франции и ее международного веса и престижа, чем само по себе поражение в Семилетней войне. Их оценка сложившегося положения звучит очень жестко, может быть даже преувеличенно жестко: «Европа привыкла видеть во Франции державу, ставшую второстепенной в политическом ряду (une puissance devenue secondaire dans l’ordre politique); одним словом, резервный корпус на службе у Австрии (un corps de réserve aux ordres de l’Autriche)»[9]. Во франко-австрийском союзе Австрия играет ведущую роль, благодаря тому, что ее сила обеспечивается упорядоченным состоянием финансов, позволяющим ей содержать хорошо вооруженную армию, тогда как «французские министры, с одной стороны, увлекались реформами, а с другой – проявляли расточительность, в результате чего Франция осталась разоруженной, а ее граница – почти открытой»[10].

Рассматривая положение Франции в ряду европейских держав, авторы записки обращают внимание на то, что ее традиционные союзники ослаблены: Польша разделена, Оттоманская империя находится при последнем издыхании (aux abois), положение Швеции непрочное. Австрия же – ненадежный союзник, потому что она участвовала в разделе Польши и ведет войну против Порты. Из сказанного следует вывод: союз с Австрией не принес Франции ничего, хотя она и честно выполнила все взятые на себя обязательства. Поэтому в нынешней ситуации, пишут они, было бы «справедливо и разумно (juste et raisonnable) рассматривать союз 1756 г. как разорванный, аннулированный и недействительный (non avenue)»[11].

Разбирая далее отношения Франции с союзниками, авторы записки предупреждают, что у альянса с Испанией есть труднопреодолимые препятствия. Главное – это «национальная ненависть» (la haine nationale) испанцев к французам. Ее причинами стали три столетия вражды, на протяжении которых о французах в Испании говорили только плохое, а также народные предрассудки и плохое образование. Правда, эта ненависть охватывает не всё испанское общество. Ее носителями являются, главным образом, народ и духовенство. Она также неравномерно распространена по территории страны: в основном, «национальная ненависть» встречается во внутренних областях Испании и в гораздо меньшей степени – в столице и в портовых городах, где на французов привыкли смотреть не как на врагов, а как на источник денег и доходов[12].

В Германии и в Италии влияние Франции упало. Голландию вообще не следует рассматривать как потенциального союзника. Она представляет собой меркантильное государство. Ее политика определяется исключительно торговой выгодой, и при этом она находится под ярмом Англии (sous le joug de l’Angleterre). К тому же, народ Голландии, памятуя о прошлых войнах, не любит и боится французов.

Авторы записки не только с сожалением описывают упадок международного влияния Франции, но и излагают концептуальные положения, из которых, по их мнению, следует исходить правителям, определяя свою политику. «Фундаментальной максимой» (une maxime fondamentale) и «неоспоримым принципом» (un principe incontestable), на их взгляд, является то, что уважение к государю и к государству, достоинство (sa dignité) и превосходство (sa prééminence) того и другого, его место в политическом порядке (son rang dans l’ordre politique) зависят от его могущества (la puissance), которое имеет два основания: армию и союзы. Существуют две силы: военная (la puissance militaire) и федеративная (la puissance fédérative). К ним можно добавить третью: силу денег, являющуюся основой и подпиткой для двух других (c’est la puissance pécuniaire, la base et l’aliment des deux autres), но поскольку она относится не к внешней политике, а к внутренней администрации, в записке она специально не рассматривается[13].

Если говорить о военной силе, то она, по мнению авторов, зависит не только от численности армий. Значение имеют также оборонительные средства, и с этой точки зрения Франция имеет целый ряд преимуществ, по сравнению с другими европейскими державами. Ее территория представляет собой единое и компактное целое; ее границы частично защищены естественными преградами (горами и морями); имеется тройной кордон крепостей (которые, правда, плохо содержатся); наконец, большое значение имеет «дух нации, всегда непобедимой на своей территории» (l’esprit d’une nation toujours invincible chez elle), всегда готовой оправиться от поражения и изгнать врага. Так что Францию трудно атаковать, ее легко защищать и легко возвращать утраченное, — всё это, вместе взятое, есть не что иное, как сила инерции (une force d’inertie), или пассивная часть военной силы (la partie passive de la puissance militaire). Она необходима, но одной ее недостаточно для того, чтобы возвести государя и государство в первые ряды политического порядка (au premier rang dans l’ordre politique) и удержаться там, если государь будет слишком долго довольствоваться только ею и пренебрегать активной частью военной силы (la partie active de la puissance militaire)[14].

При этом авторы записки считают нужным оговориться, что они вовсе не хотят внушить правителю воинственные или излишне амбициозные идеи, поскольку «мир – это, пожалуй, самое ценное преимущество для любого государя и государства, и потомство будет вечно благословлять память миролюбивого короля. В нашем веке просвещение и разум особенно усовершенствовали теорию мудрого правления (la théorie des gouvernemens sages)»[15]. Но, несмотря на возобладавший дух мира и человечности, не следует забывать старую аксиому «si vis pacem, para bellum». Поэтому ради прочного мира Франция должна сделать усилие, чтобы выйти из нынешнего униженного состояния и «вновь встать по военной мощи на один уровень с другими великими дворами» (se remettre de niveau avec les autres grandes cours, relativemant à la puissance militaire)[16].

Один из соавторов «Толковых предположений», граф де Брой передал 1 марта 1775 г. (в то время де Брой был французским послом в Польше) Людовику XVI записку, составленную с целью проанализировать причины и следствия первого раздела Польши. По его словам, «в то время как все державы извлекли большую или меньшую выгоду из этого общего устройства на Севере, одна Франция, отстраненная от посредничества и от раздела, потеряв всё влияние в Польше и в Швеции, рискует потерять еще, вследствие проникновения России и Англии, свою левантийскую торговлю и прежний кредит у турок, кои обвиняют ее во всех бедствиях войны [русско-турецкой – Л.П.]»[17]. Первое, что, по мнению де Бройя, следует сделать для укрепления пошатнувшегося международного положения Франции, — это исправить состояние ее финансов. «Это лучший способ вернуть уважение, без коего великая держава, как и малая, обречена испытывать высокомерие врагов и пренебрежение своих собственных союзников. Из-за бедственного состояния, в кое их [финансы – Л.П.] привела дурная администрация, длящаяся вот уже десять-двенадцать лет, и произошел чувствительный упадок нашего влияния в Европе»[18]. То есть упадок, по мнению де Бройя, начался в 1763-1765 гг., после Семилетней войны, которая расстроила финансы[19], а администрация так и не смогла привести их в порядок.

Отметив значение финансов, де Брой далее оставляет эту тему и излагает свой план исправления пошатнувшегося международного положения Франции, который предусматривает меры только внешнеполитического характера. Во что может обойтись реализация такого плана, де Брой подсчитать не пытается. Его план состоит из четырех пунктов: необходимо, во-первых, выйти из нынешнего состояния «политической летаргии»; во-вторых, преодолеть возникшее охлаждение отношений с венским двором, чтобы воспрепятствовать его губительной для Франции связи с Россией и Пруссией; в-третьих, восстановить былой союз с прусским королем, особенно если не удастся наладить отношения с Веной; и, в-четвертых, подготовить на случай разрыва с венским двором союзы с неаполитанским королем (при посредничестве Испании), Генуей и королем Сардинии[20]. Таким образом, де Брой предлагал проводить более активную внешнюю политику, заключающуюся, в основном, в поисках новых союзников взамен Австрии. Поиски, по его мнению, следовало вести по двум направлениям: налаживать отношения с явными и потенциальными противниками Австрии и расширять круг участников «семейного пакта» Бурбонов. Примечательно, что в записке де Бройя речь идет исключительно о континентальной политике Франции. О ее интересах за пределами Европы и о соперничестве с Великобританией автор пишет только в связи с Турцией и левантийской торговлей. Очевидно, вопросы колониальной политики в тот момент не представлялись ему актуальными, хотя оставалось лишь полтора месяца до начала Войны за независимость североамериканских колоний Великобритании, когда королю Людовику XVI надо будет определиться и, осмыслив интересы Франции как европейской и колониальной державы, занять свою сторону в этой войне[21].

В целом, если подытожить содержание обеих записок, составленных лично де Бройем или под его руководством, то можно отметить, что обрисованная в них «система международных отношений» основана преимущественно на военной силе, а за миролюбивой риторикой записок почти не скрывается идея реванша.

Одним из лейтмотивов в записках де Бройя проходит тема ненадежности франко-австрийского союза. Сомнительный характер этого союза стал очевиден после первого раздела Польши. Позиция Франции перед лицом первого раздела послужила отправной точкой для размышлений графа де Верженна, назначенного Людовиком XVI на пост госсекретаря иностранных дел. В 1774 г. он подал королю свою записку на сей счет. Он расценил раздел Польши как вопиющее нарушение европейского равновесия, на которое Франция должна была бы дать достойный ответ, но ее внутреннее состояние сейчас не позволяет это сделать[22]. В своих рассуждениях Верженн апеллирует к принципу «всеобщего европейского баланса», который в настоящее время, по его мнению, нарушен: «В течение почти двух веков великие державы направляли все свои стремления и отдавали все свои силы до полного истощения на то, чтобы не допустить преобладания какой-либо из них (pour empêcher qu’aucune d’elles ne pût devenir prépondérante). Новая комбинация занимает место этой системы всеобщего равновесия»[23]. Как же должна действовать Франция, чтобы занять достойное место в этой новой комбинации, когда равновесие нарушено? Верженн подчеркивает большую роль мнения, которое является в политике такой же силой, как армия, оружие и деньги: «Репутация (la considération) и влияние любой державы измеряются и регулируются мнением, сложившимся относительно ее внутренних сил»[24]. Нужно, следовательно, сформировать наиболее благоприятное мнение о себе, заставить себя уважать. А за что уважают нацию? По мнению Верженна, «нацию уважают, если видят, что она способна оказать сильное сопротивление и что она, не злоупотребляя превосходством в силе, желает лишь того, что справедливо, что может быть полезно для всех, а также мира и всеобщего спокойствия»[25]. То есть нацию уважают за силу, справедливость, стремление ко всеобщему благу, пользе, миру и спокойствию. Верженн в своей записке обращает внимание на обстоятельство, ставшее очевидным в годы Семилетней войны, – на возросшую роль пропаганды. И он заключает: «Говорят, что мнение правит миром. Правительство, которое умеет обращать его себе на пользу, удваивает, вместе с представлением о своих реальных силах, авторитет и уважение, кои всегда были и будут наградой за хорошо управляемую администрацию и самой надежной гарантией спокойствия»[26].

Свои взгляды на внешнюю политику Франции вообще и на перспективы франко-австрийского союза в частности Верженн изложил в письме королю от 12 апреля 1777 г.[27] Побудительным мотивом стал приезд во Францию императора Иосифа II. Верженн в письме признавал, что союз с Австрией сам по себе неплох, как, впрочем, любой мирный договор, и его следует исполнять. Однако министр опасался, что император будет склонять Людовика XVI к укреплению союзнических отношений с Австрией и, возможно, к поддержке австрийской экспансии на восток и расширения ее владений за счет Турции. Против этого он предостерегал короля и подчеркивал, что Франция вовсе не нуждается в укреплении и развитии отношений с Австрией. Он предлагал Людовику «бросить взгляд на топографическое положение основных европейских держав, чтобы убедиться, что никакая другая [кроме Австрии – Л.П.] не имеет ни возможности, ни интереса воевать против Вашего Величества на континенте»[28]. У «закоренелого врага» (l’ennemie invétérée), то есть Англии для этого недостаточно сухопутных сил, и в одиночку она не решится напасть на Францию. Соединенные провинции о таком и помыслить не могут, «их ничтожество известно» (leur nullité est connue). Прусский король способен на многое, но от возможного нападения на Францию его удерживает вражда с Австрией. Со стороны Испании и Сардинии Франции ничто не угрожает. Так что «действенную пользу» (l’utilité active) союз с Австрией может принести только в случае нападения прусского короля на территорию Франции через Нидерланды, лишь в этом случае Франция была бы заинтересована в военной помощи со стороны Австрии, но такое нападение было бы одновременно и агрессией против Австрии, и она сама незамедлительно вступила бы в войну. Если рассмотреть положение различных австрийских владений, то станет ясно, что именно Австрия, а отнюдь не Франция реально и кровно заинтересована в помощи со стороны своего союзника и вряд ли способна сама оказать ему помощь.

Какая же тогда может быть выгода для Франции от союза с Австрией? Как пишет Верженн, «дух завоеваний никогда не вдохновлял действий Вашего Величества, поэтому союз с Веной может быть полезен тем, что, надежнее обеспечивая сохранение мира на континенте, он дает Вам больше возможностей готовиться и противостоять Англии – естественному и самому закоренелому врагу Вашей славы и процветания Вашего королевства»[29]. Так Верженн исподволь приводил короля к мысли о целесообразности направить свою внешнеполитическую стратегию за пределы Европы, в сторону заморских колоний. Но союз с Австрией, необходимый для поддержания мира и баланса сил в Европе, должен быть основан на равенстве сторон, ни одна из них не должна требовать от союзника помощи, не давая ничего взамен.

Австрия может попросить помощи со стороны Франции, чтобы победить прусского короля, а вместе с ним всю «протестантскую партию» в Германии, но это уже было бы совсем не в интересах Франции. Франция заинтересована в сохранении сильной Пруссии на границе австрийских владений, именно это заставляет Австрию искать союза с Францией. В случае решительной победы над Пруссией Австрия чрезмерно усилится, и в Германии ей не останется противовеса, а это нарушило бы сложившийся баланс сил. Амбиции прусского короля, конечно, тоже нужно сдерживать, но он не так опасен для Франции, как австрийский дом.

Верженн решительно призывает короля ни в коем случае не соблазняться никакими посулами со стороны Австрии. Например, по словам министра, император может попросить у французского короля помощи в войне с турками, чтобы отнять у них земли, а взамен пообещает Франции Южные Нидерланды. Это, как считает Верженн, очень опасно, потому что полностью изменит политическую систему Европы, вызвав против Франции враждебность со стороны Соединенных провинций и Пруссии и бросив их в объятия Англии. Франции сейчас надо не стремиться расширять свою территорию, а, наоборот, бояться этого, так как чрезмерно расширяющиеся границы ослабляют центр. У Франции уже есть всё, что составляет реальную силу: плодородная почва, ценные товары, без которых не могут обойтись другие нации, работящие и предприимчивые жители, подданные, верные своему королю и родине. Верженн предостерегает короля от соблазна территориальных захватов в Европе. «Слава королей-завоевателей – бич человечества, слава королей-благодетелей – его благословение»[30], — пишет он, что больше похоже на слова философа, а не министра. Среди современников Верженна военные победы уже не считались бесспорно необходимыми для славы и процветания. Так, накануне Семилетней войны, в 1756 г. вышло сочинение аббата Куайе «Торгующее дворянство», спровоцировавшее дискуссию о достойных занятиях дворянина. Куайе доказывал, что торговля столь же достойна, как и военное дело. Предложенную переоценку ценностей он распространял не только на дворянское сословие, но и на самого монарха. Куайе писал: «Царствование Людовика Великого было веком гения и завоеваний. Пусть же царствование Людовика Возлюбленного [Людовика XV – Л.П.] будет веком философии, коммерции и счастья»[31].

Верженн рассуждает подобно Куайе, причем важно, что высказывает он это не в публичной декларации о заключении мира, а в письме королю, где министр иностранных дел излагает и аргументирует свое внешнеполитическое кредо. Представив свои доводы, Верженн подводит итог относительно места Франции в системе международных отношений: «Франция, расположенная в центре Европы [sic! – Л.П.], вправе вершить великие дела, ее король, подобный высшему судии (semblable à un juge suprême), может считать свой трон трибуналом, установленным Провидением, дабы заставить уважать права и собственность суверенов»[32]. Если теперь Людовику удастся навести порядок у себя внутри страны, то и во внешней политике у него всё получится и во всей Европе воцарятся мир и справедливость под эгидой французского короля.

Близки ли были эти взгляды самому монарху? По-видимому, да, во внешнеполитических принципах он сходился с Верженном. На такие мысли наводит оценка, данная им в 1777 г. деятельности герцога де Шуазёля. Людовик XVI характеризует его как человека смелого, предприимчивого, решительного, «но что же осталось, — недоумевает король, — на память от его рискованной администрации (de sa périlleuse administration), кроме этой скалы в Средиземном море[33], политой кровью в ходе двух смертоносных кампаний и захваченной, наконец, очень большой ценой, чтобы ничего не производить и вовлекать нас в постоянные расходы»[34]. Может показаться, что король оценивает успех или неуспех внешней политики по размеру захваченной территории, но ведь в данном случае он пишет о деятельности Шуазёля, возглавлявшего три министерства (военное, морское и иностранных дел) во время Семилетней войны и принесшего своей стране – при всем его реформаторском пыле и дипломатических талантах – лишь не очень нужную Корсику. Король считает политику Шуазёля наступательной, агрессивной, нацеленной на экспансию, и именно с точки зрения поставленных целей она ничего не принесла.

Как видно из рассмотренных документов, в рассуждениях французских дипломатов прослеживаются два направления: «реваншистское» (его придерживались бывший министр Людовика XV Шуазёль и глава «секрета короля» де Брой) и «пацифистское» (к нему можно отнести Людовика XVI и Верженна). Первое оставалось в русле прежней внешней политики европейской экспансии, унаследованной от Людовика XIV. Тот курс, что предлагал Верженн, не был ни продолжением старого, ни предвосхищением будущего «европейского концерта». Верженн вдохновлялся прежней идеей гегемонии Франции в Европе, но только трактовал ее не как результат военных побед и территориальных захватов, а как гегемонию Франции-арбитра, улаживающего конфликты между европейскими державами, не вмешиваясь в них непосредственно, подобно Римскому папе в Средние века и на заре Нового времени, к которому обращались за разрешением спора о разделе испанских и португальских колоний. Но такая позиция могла быть основана только на бесспорном и очевидном для всех военном, политическом и финансовом превосходстве Франции. Реализовать идеи Верженна на практике Людовику XVI и его министру не удалось. Вскоре новые правители ввергнут Франции в новый виток территориальной экспансии, который закончится сокрушительным поражением. Пока же в международных договорах, заключаемых Францией, по-прежнему провозглашался недостижимый идеал вечного христианского мира.

Когда король Франции решился официально признать Соединенные Штаты Америки и вступить на их стороне в войну против Великобритании, союз между двумя государствами был назван «эвентуальным и оборонительным» и, согласно договору 6 февраля 1778 г. заключался на случай, если Великобритания «нарушит мир с Францией, либо вражески ее атаковав, либо потревожив ее торговлю и навигацию способом, противным праву народов (d’une manière contraire au droit des gens) и договорам, существующим между двумя Коронами»[35]. Завершивший Войну за независимость Версальский договор 1783 г. провозглашал «христианский, всеобщий и вечный Мир, как на земле, так и на море», и «восстановление искренней и доверительной дружбы (Il y aura une Paix chrétienne, universelle et perpétuelle, tant par mer que par terre, et une amitié sincère et confiante sera rétablie) между Христианнейшим и Британским Величествами»[36]. За этой декларацией следовал перечень договоров, заключенных с участием Франции и Англии с 1648 по 1763 г.[37], которые «служат основой и фундаментом мира и настоящего договора и потому все они возобновляются и подтверждаются в наилучшей форме». Таким образом, в договоре, заключенном на исходе Старого порядка во Франции, выражалась верность Вестфальскому миру как основе существующей международной политической системы.

---

[1] Cornette J. Le roi de guerre: Essai sur la souveraineté dans la France du Grand Siècle. Paris: Payot & Rivages, 2000 (1993). P. 317.

[2] Мадридские договоры 1667 и 1670 гг., Нимвегенские 1678 и 1679 гг., Рисвикские 1697 г., Утрехтские 1713 г., Баденский 1714 г., Гаагский 1717 г., Лондонский 1718 г., Венский 1738 г., Аахенский 1748 г., Мадридский 1750 г. и т. д.

[3] Traité de paix définitif et alliance entre la Grande-Bretagne, la France et l’Espagne, conclus à Paris le 10 février 1763: http://mjp.univ-perp.fr/traites/1763paris.htm Дата обращения: 07.01.2019.

[4] Цит. по: Cornette J. Absolutisme et Lumières, 1652-1783. Paris: Hachette, 1993. P. 130.

[5] http://mjp.univ-perp.fr/traites/1763paris.htm Дата обращения: 07.01.2019.

[6] Doyle W. Origins of the French Revolution. Oxford: Oxford University Press, 1999.

[7] Conjectures raisonnées Sur la situation actuelle de la France dans le systême politique de l’Europe; et réciproquement sur la position respective de l’Europe à l’égard de la France; enfin, Sur les nouvelles Combinaisons qui doivent ou peuvent résulter de ces différens Rapports, aussi dans le système politique de l’Europe // Politique de tous les cabinets de l’Europe, pendant les règnes de Louis XV et de Louis XVI; … Manuscrits trouvés dans le cabinet de Louis XVI. 2 vols. Paris: chez Buisson, 1793.

[8] Conjectures raisonnées Sur la situation actuelle de la France dans le systême politique de l’Europe // Politique de tous les cabinets de l’Europe. T. 1. P. 178-179.

[9] Ibid. P. 182.

[10] «Le ministère françois, réformant d’un côté et prodigant de l’autre, laissoit la France désarmée, et sa frontière presqu’ouverte» (Conjectures raisonnées Sur la situation actuelle de la France dans le systême politique de l’Europe // Politique de tous les cabinets de l’Europe. T. 1. P. 184).

[11] Conjectures raisonnées Sur la situation actuelle de la France dans le systême politique de l’Europe // Politique de tous les cabinets de l’Europe. T. 2. P. 59.

[12] Ibid. P. 153-157.

[13] Conjectures raisonnées Sur la situation actuelle de la France dans le systême politique de l’Europe // Politique de tous les cabinets de l’Europe. T. 1. P. 191-192.

[14] Ibid. P. 193-194.

[15] Ibid. P. 200.

[16] Ibid. P. 205.

[17] Mémoire du Comte de Broglie, Sur la Paix du Nord, le Démembrement de la Pologne, et les suites que ces événemens peuvent et doivent avoir sur le système politique de la France // Politique de tous les cabinets de l’Europe. T. 1. P. 168.

[18] Ibid. P. 168-169.

[19] На участие Франции в Семилетней войне было потрачено 1,8 млрд. ливров, долг по окончании войны составил 467 млн. ливров (Cornette J. Absolutisme et Lumières. P. 129).

[20] Mémoire du Comte de Broglie. P. 175.

[21] Подробнее об этом см.: Пименова Л.А. Правители Франции перед лицом британского вызова // Французский ежегодник 2008. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2008.

[22] «Mais sa situation intérieure ne doit pas lui conseiller, et ne peut pas lui permettre d’entrer dans un aussi grand engagement» (Mémoire de M. de Vergennes, au commencement du règne de Louis XVI, 1774 // Politique de tous les cabinets de l’Europe. T. 2. P. 384).

[23] «Une nouvelle combinaison prend la place de ce système d’équilibre général» (Mémoire de M. de Vergennes. P. 386).

[24] Mémoire de M. de Vergennes. P. 393.

[25] Ibidem.

[26] Ibid. P. 394.

[27] Louis XVI and the comte de Vergennes: correspondence, 1774-1787 / Ed. by J. Hardman and M. Price. Oxford: Voltaire Foundation, 1998. P. 247-250.

[28] Ibid. P. 247.

[29] Ibid. P. 248. В примечании к этому письму издатели переписки Верженна с королем Джон Хардман и Манро Прайс высказывают предположение, что, по мнению Верженна, смысл союза с Австрией для Франции состоял в предотвращении возможного союза Австрии с Англией.

[30] Ibid. P. 250.

[31] Coyer G.-F. La noblesse commerçante. Londres, 1756. P. 215.

[32] Ibidem.

[33] Людовик имеет в виду остров Корсику, присоединенную к Франции в 1768 г.

[34] Oeuvres de Louis XVI. 2 vols. Paris, 1864. T. 2. P. 26-27.

[35] Traité d’alliance éventuelle et défensive conclu à Paris le 6 février 1778 entre la France et les Etats-Unis de l’Amérique: http://mjp.univ-perp.fr/traites/1778paris.htm Дата обращения 05.10.2018.

[36] Traité de paix entre le roi de France et le roi de la Grande-Bretagne, signé à Versailles le 3 septembre 1783: http://mjp.univ-perp.fr/traites/1783versailles.htm Дата обращения 05.10.2018.

[37] Вестфальские договоры 1648 г., Нимвегенские мирные договоры 1678 и 1679 гг., Рисвикские 1697 г., Утрехтские договоры о мире и торговле 1713 г., Баденский договор 1714 г., Гаагский договор о тройственном союзе 1717 г., Лондонский договор о четвертном союзе 1718 г., Венский мирный договор 1738 г., Аахенский окончательный договор 1748 г. и Парижский договор 1763 г.

(c) 2020 Исторические Исследования

Это произведение доступно по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivatives» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 4.0 Всемирная.

ISSN: 2410-4671 Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-55611 от 9 октября 2013 г.

Новое время

Людовик XVI: жизнь и царствование

Людмила Пименова

Статья опубликована в № 3 «Вопросов истории» за 2000 год.

Пименова Людмила Александровна – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

История знает примеры того, как тот или иной правитель, желая укрепить сложившуюся государственную систему более или менее осторожными реформами, в результате разрушал ее до основания. Людовик XVI заплатил жизнью как за неудачные эксперименты собственного правления, так и за нелегкое наследие, доставшееся ему от предшественников. Обстоятельства его смерти бросают трагический свет на всю его биографию, в начале которой, казалось бы, ничто не предвещало такого исхода.

Людовик XVI, король Франции. Художник А. Калле, 1789 г.

Он стал королем в 1774 г., когда ему еще не исполнилось и 20 лет, а на гильотину взошел, не успев состариться, 38 лет от роду. О нем сложились «черная» и «розовая» легенда. Согласно первой легенде, хорошо знакомой по нашим учебникам и книгам о Французской революции XVIII в., Людовик XVI был ничтожным, малообразованным, неумным и безвольным человеком, к тому же страдавшим комплексами из-за своей мужской несостоятельности. О нем говорили, что он увлекался лишь охотой и слесарным делом, не занимаясь никаким интеллектуальным трудом.

Сторонники второй легенды изображают его добродетельным мучеником за веру и подчеркивают силу духа, который он проявил в последние дни жизни. Как писал один из его бывших министров, «французская нация не заслужила такого доброго короля» (Montbarey A.– M. E. Memoires du prince de Montbarey. 3 vols. P. 1826 – 1827. Vol. 3, p. 104-105). В настоящее время ежегодно в день смерти Людовика XVI 21 января на площади Согласия в Париже на месте его казни собираются люди, чтобы почтить его память. Существует ассоциация, которая добивается его канонизации католической церковью.

В январе 1993 г. во Франции отмечалось двухсотлетие казни короля. Апофеозом юбилейных мероприятий стала торжественно-траурная церемония на площади Согласия. По приблизительным подсчетам в ней приняли участие около 10 тысяч человек. С 10 до 12 час. дня вся площадь была заполнена народом. Многие приходили целыми семьями, с детьми. Люди клали букеты белых королевских лилий на место, где стояла гильотина, и через час там выросла огромная гора из цветов. В церемонии участвовали не одни только монархисты. Мой французский знакомый объяснил свое присутствие в этот день на площади Согласия желанием почтить память порядочного и достойного человека, которого в школьных учебниках зря обливали грязью, изображая тираном и предателем.

Толпа на площади Согласия в Париже, собравшаяся по случаю 200-летней годовщины казни Людовика XVI. Фото: 21 января, 1993 г.

Хорошим или плохим правителем был Людовик XVI? Ответ на этот вопрос как правило, зависит от идейно-политических пристрастий отвечающего. Однако в литературе можно встретить противоречивые суждения и в тех случаях, когда речь заходит о самых, казалось бы, простых вещах. Так, одни мемуаристы пишут, что он был болезненно застенчивым и угрюмым, а другие, что он был веселым. Задачу биографа существенно осложняет присущая Людовику XVI скрытность характера. Он с откровенностью не раскрылся ни в беседах, записанных мемуаристами, ни в собственном дневнике. Его литературное наследие скудно и помимо переписки с министрами, прочих деловых бумаг и дневника состоит из немногочисленных маргиналий и заметок. Он почти не оставил пространных рассуждений о морали или политике, за исключением юношеских сочинений.

История предъявила ему самый суровый счет. Сейчас, когда двести лет спустя страсти улеглись, от историка не требуется выносить Людовику XVI обвинительный или оправдательный приговор. Гораздо важнее постараться понять этого человека. Вместе с тем, трагическая история его жизни ставит немало вопросов, сохраняющих значение и поныне. Каково влияние отдельно взятого человека, облеченного большой властью, на ход исторических событий? Может ли государственный деятель развязать в стране революцию или, наоборот, предотвратить ее? Жизнь Людовика XVI, если и не отвечает на подобные вопросы, то, во всяком случае, дает пищу для размышлений над ними.

Будущий французский король Людовик Август, герцог Беррийский родился 23 августа 1754 г. в семье дофина Франции (сына Людовика XV) и его второй жены Марии-Жозефы Саксонской. Всего у супругов было три дочери и пятеро сыновей, из них три будущих короля Франции: Людовик Август, герцог Беррийский (Людовик XVI), Людовик Станислас Ксавье, граф Прованский (Людовик XVIII) и Карл Филипп, граф д’Артуа (Карл X). Герцог Беррийский был третьим сыном дофина, так что от рождения ему, казалось бы, не суждено было взойти на престол. Согласно строгим французским законам престолонаследия, после Людовика XV трон полагалось занять его сыну, а затем старшему внуку – Луи Жозефу Ксавье, герцогу Бургундскому.

Старший сын в семье дофина, по общему мнению, был прирожденным королем. Живой, обаятельный и вместе с тем самолюбивый и властный мальчик любил и умел быть всегда и во всем первым. Окружающие с восторгом и умилением угадывали в этом ребенке черты будущего властелина Франции. Совсем другим был третий сын дофина Людовик Август – близорукий, застенчивый, угрюмый и неуклюжий. Родители и двор не баловали его вниманием. Но всеобщий любимец скончался от туберкулеза в десятилетнем возрасте. Еще раньше в младенчестве умер второй сын дофина, герцог Аквитанский. Так наследником престола оказался «гадкий утенок». Отец Людовика Августа внезапно скончался в конце 1765 г., а мать умерла в 1767 г. После смерти отца Людовик Август стал дофином.

Наследника полагалось готовить к его будущей роли. Людовик XVI получил более систематическое и широкое образование, чем короли – его предшественники (Об образовании и воспитании Людовика XVI см., напр.: Girault de Coursac Р. L’education d’un roi: Louis XVI. P. 1972; Mousnier R. Les institutions de la France sous la monarchie absolue. T. 2. P. 1974, p. 25-26; Hardman J. Louis XVI. New Haven – Londоn. 1993, p.17-26). Родители серьезно относились к воспитанию детей, сами составляли и корректировали планы занятий, придирчиво выбирали наставников. Пока был жив отец, он сам давал сыну уроки иностранных языков и морали, а мать занималась с мальчиком основами религии и историей. Будучи людьми традиционно набожными, они заботились о том, чтобы среди наставников не оказалось людей, зараженных критическими идеями Просвещения. Из этого не следует однако, что образование Людовика Августа не отвечало требованиям времени. Он освоил набор наук, приличествующий просвещенному вельможе XVIII века. Его учили математике, географии, физике, астрономии, химии, геодезии и картографии, истории, древним и новым языкам. В освоении естественных наук он был вполне «с веком наравне». Было определенное противоречие между стремлениями воспитать сына в духе верности традициям, с одной стороны, и познакомить его с новейшими достижениями научной и общественной мысли XVIII в., характерного как раз непочтением к традициям и авторитетам, с другой. Эти противоречивые устремления, свойственные родителям будущего короля, заслуживают внимания, так как в характере и поступках самого Людовика XVI на протяжении всей его жизни будет проявляться подобный внутренний разлад.

Не довольствуясь знаниями, полученными от наставников, он усиленно продолжал заниматься самообразованием, уделяя особое внимание иностранным языкам и истории. Впоследствии он говорил одному из своих приближенных: «По завершении моего образования я почувствовал, что оно еще далеко не полное. И я составил план изучения того, чего мне недоставало. Я хотел знать английский, итальянский и испанский языки; и я сам их выучил. […] Я особо остановился на истории Франции и поставил перед собой задачу выяснить ее темные места» (Hue F. Demieres annees du regne et de la vie de Louis XVI. P. 1860, p. 423). Людовик мог читать Тацита, Светония, Марка Аврелия и Сенеку по-латыни. Свободно читал и переводил с английского труды Д. Юма, Э. Гиббона и «Правление Ричарда III, или исторические сомнения в преступлениях, которые ему приписываются» Р. Уолпола. (Примечателен выбор последнего сочинения. Людовик XVI рано заинтересовался, каким образом в общественном мнении складывается искаженный образ короля.)

Луи-де-Франс, герцог де Берри и Луи де Франс, граф де Прованс (позднее Людовик XVI и Людовик XVIII). Художник Ф. Друэ, 1750-е гг. (?)

Он обладал эмпирическим складом ума и предпочитал факты теориям. Термин «схематично» в его устах означал ошибочное, неверное. Его никак нельзя было назвать художественной натурой. Он оставался совершенно равнодушным к искусствам и изящной словесности. В его богатой библиотеке, изобиловавшей сочинениями античных авторов и трудами по науке, технике и истории, нашлось место лишь двум романам, одним из которых был «Робинзон Крузо». Последнее неслучайно. Его всегда интересовали география и путешествия.

Энциклопедическое образование по моде XVIII в. предусматривало обучение ребенка ремеслам. Он полюбил физический труд. По словам австрийского посла при французском дворе Мерси-Аржанто, ничто не могло «отвратить этого юного принца от его чрезвычайной склонности ко всевозможным строительным, столярным и тому подобным работам. Он все время что-то заново обустраивает в своих апартаментах; он сам вместе с рабочими разбирает материалы, балки, полы; он отдает целые часы этому утомительному занятию и иногда возвращается уставшим сильнее, чем подмастерье, обязанный выполнять эту работу. Я вижу, что г-жа дофина [то есть Мария Антуанетта: письмо австрийского посла написано после женитьбы Людовика] была в конце концов крайне рассержена и опечалена таким поведением» (Mane-Antoinette: Correspondance secrete entre Marie-Trerese et le comte de Mercy-Argenteau. 2-nd ed. 3 vols. T. 2. P. 1875, p. 10).

Некоторые историки интерпретируют это увлечение Людовика XVI во фрейдистском духе – как стремление компенсировать недостаток мужской силы грубыми физическими упражнениями (См., напр., Фор Э. Опала Тюрго 12 мая 1776 г. М. 1979, с. 62 – 67. Другой автор интерпретирует увлечение Людовика XVI изготовлением замков и ключей как проявление затаенного комплекса вины, возникшего вследствие того, что он – слабый и недостойный – занял место своего одаренного и всеми обожаемого брата (Lever Е. Louis XVI. Р. 1985, р. 277 – 278)). Не следует однако забывать, что Людовик увлекся слесарным делом и прочими ремеслами не по собственной инициативе. Послушный ребенок запомнил то, чему его учили в детстве и отрочестве, и продолжал время от времени заниматься этим в зрелые годы.

В 1766 г. в двенадцатилетнем возрасте Людовик Август начинает вести дневник, на основании которого историки часто делают вывод о его бездушии, интеллектуальном и нравственном убожестве. Автор, подготовивший в конце прошлого века публикацию этого текста, отметил, что в нем много орфографических ошибок и нет ни одной мысли (Journal de Louis XVI. Publ. par L. Nicolardot. P. 1873). Людовик подробно перечислял прогулки, поездки верхом, приемы, спектакли и торжественные мессы, на которых присутствовал. Особое внимание уделено охоте и перечислению охотничьих трофеев. Чаще всего на страницах дневника встречается слово «ничего», причем даже в отношении тех дней, когда происходили важные события: отставка Ж. Неккера в 1781 г., кончина верного наставника короля Ж. Ф. Морена, смерть министра иностранных дел Ш. Верженна, смерть тещи, австрийской императрицы Марии Терезии, наконец, 14 июля 1789 года. Что это могло означать? Король не понимал важности разворачивавшихся на его глазах событий? Смерть близких и сподвижников ничего для него не значила? У нас нет оснований для столь категорических выводов. Вынося подобные суждения о дневнике Людовика XVI, историки подразумевают, что в дневнике должен раскрываться внутренний мир личности. Но дневник Людовика XVI был по преимуществу охотничьим и, кроме того, предназначался для записи запланированных дел: встреч, приемов, обедов и спектаклей. Он велся совсем не для того, чтобы запечатлеть на память потомкам мысли и эмоции его автора. «Ничего» означало, что в этот день король не охотился и у него не было запланировано никаких официальных мероприятий. Этот дневник можно сравнить с современными еженедельниками, в которые заносятся памятки о текущих служебных делах. Вряд ли на основании этих источников будущие историки смогут составить верное представление о нашем духовном мире и о важнейших событиях нашей личной и общественной жизни.

В привычном для короля круге чтения, – в частности Ф. Фенелон, юрист Ж. Дома, историки Даниэль и Моро (последний был приглашен преподавать курс истории внукам Людовика XV) – большое внимание уделялось нравственным качествам короля. Сильное впечатление на подростка произвели сочинения Фенелона. 12-летний герцог Беррийскии с большим вниманием прочел его «Приключения Телемаха». Он выписал из полюбившейся книги ряд поучительных суждений и составил из них трактат под названием «Взятые из Телемаха моральные и политические максимы о науке королей и счастье народов». Он отпечатал брошюру тиражом в 25 экземпляров и вынес на суд королевской семьи. Людовик XV был чрезвычайно недоволен творчеством внука, повелел уничтожить весь тираж и разбить типографскую доску, так что ни одного экземпляра этого сочинения не сохранилось (Fay В. Louis XVI, ou la fin d’un monde. P. 1966, p. 64). Из книг любимого писателя герцог Беррийскии усвоил идею абсолютной монархии, в которой государь правит сообразно законам и традициям своей страны, уважая привилегии сословий и опираясь на их согласие и поддержку. Для будущего Людовика XVI, так же как и для Фенелона, политика была неотделима от морали.

Вопросы политики, философии и морали дофин обсуждал со своим гувернером герцогом де Лавогийоном. На основе этих разговоров и прочитанных книг он по совету матери составил своего рода политический катехизис «Размышления о беседах с г-ном де Лавогийоном». В ходе этих размышлений Людовик Август пришел к выводу, что государь должен быть набожным, справедливым, благодетельным, гуманным, по возможности избегать войн, заботиться о счастье подданных и хранить их привилегии (Oeuvres de Louis XVI. V. 1. P. 1864; о политических взглядах Людовика XVI см.: Viguerie J. de. Les idées politiques de Louis XVI. – Annuaire-Bulletin de la Société de l’histoire de France. 1983). Под влиянием наставников и книг любимых авторов у будущего правителя Франции сложились идеальные, возвышенные представления о том, что король должен быть высоконравственным человеком и добрым отцом для своих подданных. Однако никто в окружении дофина не пытался объяснить ему, что править людьми – значит подчинять их своей воле. Усвоенным в юности политическим принципам он будет следовать всю жизнь. Подвергаясь давлению с разных сторон, прислушиваясь к взаимоисключающим мнениям министров, сомневаясь и уступая, он будет стремиться осуществить свой прекраснодушный идеал справедливого и законного правления.

В разностороннем образовании, которое получил будущий король, имелся серьезный изъян. Обучая юношу разнообразным наукам и ремеслам, воспитатели не сочли нужным познакомить его с собственно королевским ремеслом. Ему преподали политические теории, но не практику управления страной и людьми. Людовик XV никогда не приглашал его на заседания королевского совета. Это было большим упущением. Следовало бы учить дофина царствовать и править, так как природной склонности к этому он явно не имел. Лишь в самые последние годы жизни король начал беседовать с наследником о государственных делах и давать ему наставления.

Портрет Людовика XV. Художник Ж.-М. Наттье, 1750-е гг. (?)

Весной 1770 г. в личной жизни дофина и в неотделимой от нее политической жизни Франции происходит важное событие: женитьба на австрийской эрцгерцогине Марии Антуанетте. Это был дипломатический акт, призванный скрепить франко-австрийский союз, заключенный в середине XVIII в., накануне Семилетней войны.

Праздник омрачила катастрофа. 30 мая в Париже устраивались фейерверки. Вслед за этим огромная толпа, собравшаяся на площади Людовика XV (ныне – площадь Согласия), хлынула на бульвары, где ожидались балы, иллюминация и раздача бесплатной выпивки и закуски для народа. С широкой площади все устремились на улицу Руайяль, возникла давка, а навстречу двигался поток желающих попасть на площадь с бульваров. Число жертв достигло 130 человек. После этих страшных событий в Париже редко устраивались большие праздники. В следующий раз они были организованы лишь в конце 1781 – начале 1782 г. по случаю рождения у Людовика XVI сына-наследника (Gruber A.-Ch. Les grandes fêtes et leurs décors a l’epoque de Louis XVI. Geneve. 1972, p. 115-132).

Но до его появления на свет было далеко. Брак Людовика и Марии Антуанетты оставался бездетным; на протяжении более чем восьми лет. Это беспокоило императрицу Марию Терезию. Ее опасения усугублялись ходившими при всех европейских дворах слухами о том, что Людовик и Мария Антуанетта являются супругами лишь формально. Множество внимательных и любопытных глаз следили за интимной жизнью дофина, стремясь проникнуть в тайны его опочивальни. Слуги, подкупленные испанским послом графом Арандой, разглядывали пятна на простынях и ночных рубашках. Подсматривания, подслушивания, сплетни и пересуды продолжались и после восшествия Людовика XVI на престол.

Бездетный брак наносил ущерб образу короля в общественном мнении. Королю – символическому отцу нации – полагалось быть отцом и в прямом смысле этого слова, причем многодетным. Король, у которого нет детей– своего рода нонсенс. Мужское бессилие монарха стало темой насмешек, сатирических куплетов, карикатур и литературных пасквилей. Подобная политическая порнография дискредитировала Людовика XVI не только как мужчину, но и как правителя. Постепенно складывавшиеся у современников представления о Людовике XVI как о властителе слабом и нерешительном были изначально тесно связаны со слухами о его мужской несостоятельности. Подразумевалось, что король, который не может справиться с женщиной, неспособен и управлять страной (О дискредитации короля в памфлетах и карикатурах конца старого порядка см.: De Baecque A. Le corps de l’histoire: Metaphores et politique (1770 – 1800). P. 1993, p. 64 – 76). Впоследствии, в годы революции это станет излюбленной темой антимонархических памфлетов и карикатур. Порочащие короля и королеву слухи зарождались не среди критически настроенных литераторов-просветителей и тем более не в народе, а в самых высших сферах. Многие при дворе были настроены против союза с Габсбургами, и австрийская принцесса стала мишенью враждебных настроений.

По распространенной, хотя и не подтвержденной версии, король избегал интимной жизни из-за фимоза и нуждался в легкой хирургической операции, которая устранила бы болезненные ощущения (Донесения графа Аранды содержат массу физиологических подробностей. Они были настолько откровенны, что Ж. Фламермон, подготовивший издание писем иностранных дипломатов из Франции конца старого порядка, не решился перевести их на французский язык и опубликовал только по-испански (Les correspondances des agents diplomatiques etrangers en France avant la Revolutiоn. P. 1896, p. 476 – 477)). Непорядок в семейных делах французской августейшей четы и та угроза, которая вследствие этого таилась для франко-австрийского дипломатического союза, побудила Иосифа II весной 1777 г. прибыть по Францию инкогнито под именем графа Фалькенштейна. Современники полагали, что император явился с целью уговорить нерешительного шурина согласиться на хирургическое вмешательство. Имеющиеся в нашем распоряжении противоречивые свидетельства не позволяют судить о том, была ли королю сделана операция или же оказалось достаточно благотворного психологического воздействия со стороны Иосифа II. Известен результат. В конце декабря 1777 г. Людовик XVI в личном письме со свойственной ему деликатностью благодарил императора: «Я уверен, что сделал все, что надо, и надеюсь, что наступающий год не замедлить подарить вам племянника или племянницу. Этим счастьем мы обязаны только вам, так как после вашего визита все шло лучше и лучше вплоть до полного свершения. Посвящая вас в эти детали, я всецело полагаюсь на вашу дружбу» (Louis XVI, Marie-Antoinette et madame Elisabeth. Lettres et documents inédits. Publ. par F. Feuillet de Conches. T. 1. P. 1864, p. 108). Весной 1778 г. стало известно, что королева забеременела. В конце года она родила дочь Марию Терезу, а осенью 1781 г. – долгожданного дофина. В 1785 г. в королевской семье появился второй сын, получивший титул герцога Нормадского, а в 1786 г. дочь София, умершая во младенчестве.

Мария-Антуанетта и Людовик XVI в саду. Художник Ж. Каро, 1860-е гг. (?)

Король искренне радовался отцовству. Страницы дневника, посвященные родам королевы, – единственные, где он изменяет своему обычному телеграфному стилю и не скупится на длинное и подробное описание происходящего. Сдержанный и замкнутый Людовик плакал от счастья, когда у него родился сын. По словам современника, «с этого времени король пребывает в великой радости; он занят лишь новорожденным и повторяет по двадцать раз кряду: «Господин Дофин». Словом, он наслаждается своим счастьем со всей чувствительностью лучшего из отцов» (Mémoires secrets pour servir à l’histoire de la république des lettres en France, depuis MDCCLXII jusqu’à nos jours. T. 1– 36. A Londres. 1780 – 1789. T. 18, p. 112.).

Но рождение детей не смогло положить конец порочащим слухам. В них по-прежнему смаковалась тема бессилия короля и распутства королевы. Кому только ни приписывали отцовство королевских детей: графу д’Артуа, Куаньи, кардиналу Рогану, Ферзену. Некоторые историки предполагают, что первые памфлеты, порочащие Марию Антуанетту, были инспирированы братом короля графом Прованским (Thomas Ch. La reine scélérate : Mane-Antoinette dans les pamphlets. P. 1989, p. 57 – 65). Появление у королевской четы сына-наследника лишало его надежды занять престол. Постепенно оскорбительные для короля и королевы сплетни и пасквили выходили за пределы узкого придворного мирка и распространялись все шире.

В мае 1774 г. девятнадцатилетний дофин Людовик Август стал королем Франции Людовиком XVI. Ему досталось трудное наследство. В последние годы правления его деда авторитет королевской власти упал, министры не пользовались популярностью, их обвиняли в деспотизме, правительство не было стабильным вследствие соперничества придворных и министерских группировок.

Восшествие на престол Людовика XVI было встречено с энтузиазмом. Многие считали, что при новом короле все пойдет лучше, чем прежде: он наведет порядок в финансах, поднимет престиж Франции в мире, будет заботиться о стране и ее народе, а не о собственных удовольствиях. На следующий день после того, как Людовик XVI стал королем, парижский книготорговец С. П. Арди записал в дневнике: «Все говорят о том, что можно возлагать лишь самые сладостные надежды на правление молодого монарха, который, кажется, имеет наилучшие намерения и собирается принять самые надежные меры, чтобы исправить все зло, порожденное мягкостью и снисходительностью в правление его предшественника; уверяют, что он хочет именоваться «Людовиком суровым»; остается лишь уповать на то, чтобы его суровость всегда руководствовалась справедливостью» (Hardy S. P. Mes loisirs, ou Journal d’Evènements tels qu’ils parviennent à ma connaissance. Bibliothèque Nationale. Ms. fr. 6681 (mf. 2567) (микрофильм рукописи), р. 342).

Молодой монарх снискал восторженные отзывы Вольтера, который сравнивал короля с Солоном и Марком Аврелием и предрекал Франции наступление «прекрасного века Людовика XVI». В одном письме прославленный философ уподобил себя Симеону Богоприимцу, дождавшемуся на старости лет прихода в мир Спасителя. Самое благоприятное впечатление на Вольтера произвело то, что в июне 1774 г. король привил себе оспу. В то время это расценивалось как проявление передовых взглядов (Voltaire en son temps. Sous la dir. de Rene Pomeau. V. 1-5. Oxford. 1988– 1994. V. 5. p. 101). С новым королем в обществе связывались явно завышенные ожидания. Охваченные восторгом подданные приветствовали не настоящего Людовика XVI, которого они совсем не знали, а воображаемого идеального монарха. Впоследствии они не простили реальному человеку, что он обманул их надежды.

Вольтер встречает гостей. Художник Ж. Гюбер, ок. 1750 г.

Людовик XVI не был морально готов нести обрушившееся на его плечи бремя ответственности за страну и народ. По словам одного будущего министра, «в тот момент, наверное, юный король был самым смущенным человеком в своем королевстве» (Montbarey A.-M.-E. Op. cit. V. 2, p. 90-91). Первым делом он начал искать мудрого советника. После раздумий и колебаний выбор пал на семидесятитрехлетнего графа Морепа, в прошлом видного государственного мужа, двадцать пять лет назад попавшего в немилость и отставленного от дел. Широко известна записка, адресованная ему королем: «Сударь, несмотря на глубокую скорбь, разделяемую мной со всем королевством, мне надо исполнять свой долг. Я король: одно это слово налагает множество обязанностей, но мне всего двадцать лет. Мне кажется, я еще не приобрел всех необходимых знаний. […] Я много наслышан о вашей порядочности и репутации, столь справедливо заслуженной глубокими познаниями в делах. Это заставляет меня просить вас помогать мне советами» (Цит. по: Lever Е. Op. cit., p. 98). С тех пор вплоть до самой своей смерти в ноябре 1781 г. этот человек твердых консервативных принципов играл при Людовике XVI важную, хотя и странную роль королевского наставника. Его называли не иначе как Ментором. Король не принимал ни одного решения, не посоветовавшись с ним. Вместе с тем, он не был всесильным первым министром, как Ришелье или Мазарини. Король не дал ему никакого официального статуса. Его положение оставалось таким же неопределенным, как и текст приведенной выше записки: он именно «помогал королю советами». Король дал ему лишь одно, хотя и важное преимущество перед остальными приближенными. Морепа легче, чем кому-либо другому, было получить доступ к королю, так как его апартаменты в Версальском дворце располагались непосредственно над королевскими покоями и соединялись с ними лестницей. Обычно Морепа спускался к королю и присутствовал при его работе с министрами, а иногда король с министром поднимались в апартаменты Морепа для решения государственных дел.

Отсутствие первого министра и неопределенное положение Морепа поощряло политические претензии королевы и ее окружения. Мерси-Аржанто неустанно заботился об усилении влияния Марии Антуанетты, представлявшей в Версале интересы австрийского дома. По инициативе посла был сооружен переход, связавший покои короля и королевы в версальском дворце. Мерси-Аржанто надеялся таким образом нейтрализовать влияние Морепа (Hardman J. Op. cit., p. 42). Историки часто преувеличивают уступчивость Людовика XVI и возможности Марии Антуанетты вмешиваться в управление государственными делами. Следует, однако, иметь в виду, что в разные годы эти возможности были неодинаковы. До 1789 г. королеве крайне редко удавались попытки повлиять на мужа в решении политических вопросов. По свидетельству близкого к придворным кругам современника, король вообще не считал нужным посвящать ее в свои дела и, если она досаждала ему вопросами о политике, начинал расспрашивать ее о модах, спектаклях и музыке маэстро Глюка, давая таким образом понять, кому чем следует интересоваться (La correspondance politique secrete. – Cahiers Louis XVI. 1992, N 6, p. 8). Однажды в письме брату, императору Иосифу II Мария Антуанетта призналась: «Я не заблуждаюсь относительно своего авторитета; я знаю, что не имею большого влияния на короля, особенно в том, что касается политики […] Я не хвастаюсь и не лгу, позволяя публике верить в то, что мое влияние на короля больше, чем на самом деле, так как если бы в это никто не верил, то оно было бы еще меньше» (Цит. по: Lever Е. Op. cil., p. 392). Мерси-Аржанто не раз жаловался Иосифу II на то, что король прислушивается к советам своих министров, а не королевы, что он обещает ей проводить внешнюю политику, дружественную императору, а потом принимает совсем другие решения. По словам посла, «королева глубоко огорчена тем, что ее хлопоты и истинное усердие не оказывают воздействия» (Correspondance secrete du comte de Mercy-Argenteau avec 1’empereur Joseph II et le prince de Kaunitz. 2 vols. P. 1889-1891. V. 1, p. 315, 384-385, 404, 436).

Убеждения самого Людовика XVI не отличались последовательностью. С одной стороны, он свято чтил традиции и основополагающие принципы французской монархии. С другой, – признавал необходимым проводить реформы и считаться с общественным мнением. Это противоречивое желание править по-новому, но соблюдая традиции, отразилось на всем поведении Людовика XVI как государственного деятеля.

Его царствование началось со слова «реформы». Современники говорили, что сразу после восшествия на престол у короля состоялась беседа с генерал-лейтенантом парижской полиции А. Г. де Сартином, и молодой монарх будто бы заявил: «Возьмите на себя, сударь, труд улучшить нравы в столице, а я позабочусь о том, чтобы изменить нравы при дворе» (Hardy S. P. Mes loisirs, ou Journal d’evenements, tels qu’ils parviennent a ma connoissance. – Bibliotheque Nationale. Ms fr. 6681, p. 343). Благочестивый Людовик XVI желал покончить с распущенностью, царившей при дворе его деда. Но он не собирался прибегать к наказаниям, всецело уповая на силу личного примера. Он ежедневно бывал на мессе вместе со всей королевской семьей, регулярно исповедовался и причащался. В жизни он являл собой образец примерного христианина и добропорядочного отца семейства. Король хотел привести в порядок расстроенные финансы и ликвидировать государственный долг. В этом он также подавал личный пример, сокращая свои расходы. Ему, по натуре педантичному и бережливому, такое самоограничение давалось гораздо легче, чем его супруге, обожавшей наряды и драгоценности.

Портрет Людовика XVI, короля Франции. Художник Ж. Дюплесси, 1755 г.

За вступлением короля на престол должна была следовать церемония помазания на царство в кафедральном соборе Реймса. При обсуждении этого вопроса отчетливо проявилась приверженность Людовика XVI традициям французской монархии. Назначенный им на пост генерального контролера финансов известный экономист-физиократ А. Р. Тюрго уговаривал короля отказаться от коронации или перенести ее из Реймса в Париж, чтобы сэкономить на дорожных расходах. Рационалисту и скептику Тюрго церемония помазания казалась ненужным и дорогостоящим спектаклем.

Король готов был поддержать какие угодно реформы Тюрго, но только не эту. Мы не знаем, насколько он сам в то время постигал глубокий религиозный смысл древнего обряда помазания на царство, но исполнил он его неукоснительно (Описание церемонии см.: Le Sacre et couronnement de Louis XVI, roi de France et de Navarre, dans l’eglise de Reims, le 11 Juin 1775. P. 1989 ; Croy Е. de. Journal inédit du due de Croy. 4 vols. P. 1906-1907. V. 3, p. 176). Во время коронации, по словам очевидца, он «выглядел, как обычно, добрым, но утомленным церемонией, и всему этому недоставало величия, которое было присуще Людовику XVI». В знойный июньский день после коронации он совершил далеко не безопасный с точки зрения обывательского здравого смысла обряд исцеления двух с половиной тысяч золотушных больных, собравшихся в Реймсе в надежде на помощь короля-чудотворца. Впрочем, он сотворил это чудо в первый и последний раз в своей жизни, что наводит на размышления о том, воспринимал ли он сам себя как помазанника и чудотворца и не были ли для него эти обряды, в первую очередь, данью традиции.

Современники в один голос твердили, что король совершенно не похож на своего предка – Людовика XIV. Внешность, осанка и манеры Людовика XVI не отличались королевским величием и достоинством. Он нескладно говорил, при ходьбе раскачивался и размахивал руками. Став королем Франции, он с большим трудом преодолевал свою природную робость и медленно привыкал находиться в центре всеобщего внимания. Репрезентативная жизнь в окружении двора была ему в тягость и противоречила личным вкусам и привычкам. Его, подобно Луи Филиппу Орлеанскому, можно было бы назвать «королем-буржуа». Людовик XVI по возможности сокращал казавшиеся ему слишком длинными публичные церемонии. Блеску двора король предпочитал одиночество в тиши кабинета или общество близких людей, с которыми он мог вести себя свободно и раскованно. При нем вошли в обычай ужины в узком кругу, часто проходившие у сестры короля Елизаветы. На них упразнялся этикет, слуг отпускали, и все сами распоряжались за столом, как хотели. Людовик XVI явно стремился защитить свою частную жизнь от посторонних глаз. Можно только догадываться о том, какую боль причиняло этому ранимому и скрытному человеку нескромное внимание окружающих к его интимным проблемам.

На нелюбимых им официальных придворных торжествах он не раз допускал какую-нибудь неловкость. Людовик XVI не заботился о том, чтобы его появление на публике было должным образом обставлено. Он мог неожиданно войти в переполненный зал без свиты, так что присутствующие не замечали короля и толкали его. Как-то раз на большом придворном балу он затерялся в толпе, а затем, не найдя своего кресла, примостился на краешке табурета у одной дамы. Такое поведение короля вызвало пересуды в свете и заслужило гневную отповедь Морепа. «Когда вы в кругу своих, уместно обходиться со всеми непринужденно и на равных. […] Но на публике вы их и наш король, и перед лицом восьмисот зрителей не следует забывать о королевском достоинстве. […] Мы не привыкли видеть, чтобы в общественных местах так обходились с нашим государем» – внушал Ментор своему питомцу.

Скоро в восторженных поначалу оценках современников начинают проскальзывать нотки разочарования в молодом короле. Отношение к королю в разных слоях общества не было одинаковым. Если в мнении народном он остался добрым и справедливым, то в своем окружении многие были к нему безжалостны. Так, знакомый с министрами наблюдательный аббат Вери в дневнике, отдавая дань присущим королю прямодушию и «общему искреннему желанию делать добро», отмечает с сожалением его нерешительность, слабый характер и посредственные способности. По словам Вери, Людовик XVI оказался совсем не таким правителем, каким его представляли себе подданные: «Его считали слишком суровым и даже жестким и упрямым. Ничего такого не проявилось в его действиях как суверена. Его считали врагом труда, страстно преданным охоте. Охота его занимает мало, а кабинет занимает, может быть, даже чересчур. Его считали врагом роскоши, решившимся на самую строгую экономию. Возможно, его душа никогда не склонится к роскоши, но сомнительно, чтобы у него хватило сил решиться на сокращения, необходимые для наведения порядка в финансах. Наконец, вместо жесткости и упрямства мы во многих случаях видим, что он уступает последнему, кто с ним говорил» (Veri J.-A. Journal de 1’abbe de Veri. 2 vols. P. 1928-1930. V. 1, p. 97-98, 109, 242). Все кому не лень обвиняли Людовика XVI в слабохарактерности. Эти обвинения справедливы, но невозможно объяснить все просчеты и непоследовательность его политического курса лишь недостатком твердой воли. Когда король был уверен в своей правоте, он умел настоять на своем. К сожалению, он редко достигал такой уверенности, всю жизнь разрываясь между Сциллой твердого консерватизма и Харибдой передового реформаторства.

Одиссей между Сциллой и Харибдой. Художник А. Аллори, фреска. Ок. 1575 г.

Людовик XVI был неглуп и трудолюбив, обладал хорошей памятью, но из-за застенчивости и неловкости многие его недооценивали. При разговоре он предпочитал молча слушать собеседника. Другой, наделенный подобным качеством, мог бы заслужить репутацию мудреца, но король Франции, не умевший общаться с людьми и начисто лишенный харизмы, казался тупицей. Каково же было изумление собеседников, когда этот увалень, задетый чем-то за живое, вдруг преодолевал робость и начинал отстаивать свои принципы. Так произошло во время его встреч с Иосифом II. Блистательный и уверенный в себе просвещенный монарх-реформатор не замедлил обрушить на голову деверя шквал критики за то, что он не провел во Франции глубоких и радикальных преобразований. Король в ответ лишь молча улыбался до тех пор, пока император не дошел до заявлений, носивших антиклерикальный характер. В своих владениях Иосиф II закрыл многие монастыри, провел секуляризацию церковных земель и подчинил церковь и школы государству. По-видимому, он советовал Людовику сделать нечто подобное и во Франции. По словам присутствовавшей при разговоре Марии Антуанетты, «король опроверг его аргументы один за другим с удивившими всех нас четкостью, твердостью и хладнокровием… У каждой страны свои обычаи и нужды,– сказал Людовик.– Может быть, мой дорогой шурин, ваша система применима в других государствах, хотя я и сомневаюсь в этом; но мы во Франции, и мне кажется, что в этой стране заимствование иностранного порядка управления не будет иметь успеха» (Louis XVI, Marie-Antoinette et madame Elisabeth. T. 1, 94). Мария Антуанетта не могла не признать, что в этом споре победу одержал Людовик XVI, после чего император стал относиться к нему с гораздо большим уважением.

Людовик XVI уделял большое внимание внешней политике и хорошо в ней разбирался. Он лично читал приходившую из-за границы дипломатическую корреспонденцию и только затем передавал ее государственному секретарю по иностранным делам Ш. Г. Верженну. Бегло читая по-английски, король ежедневно просматривал британскую прессу и публикации дебатов в английском парламенте и, таким образом, внимательно следил за тем, что происходило в стане главного соперника Франции на международной арене.

Граф де Верженн оказался редким министром, сумевшим на протяжении долгих лет сохранить доверие и расположение короля. Он стабильно возглавлял государственный секретариат иностранных дел с 1774 г. до самой своей смерти в 1787 г. В целом вполне успешная внешняя политика Людовика XVI явилась результатом совместных усилий этих двух, хотя и не блестящих, но умных и здравомыслящих людей. Они регулярно встречались или обменивались деловыми письмами. Верженн готовил черновики писем, адресованных иностранным монархам, а король их правил. Они вместе решали, когда созвать заседание королевского совета по внешнеполитическим вопросам и что вынести на его обсуждение. Людовик относился к Верженну как к коллеге, держался с ним просто и доверительно. Обычно такой немногословный и зажатый, с этим министром он чувствовал себя свободным и раскованным, шутил по адресу иностранных монархов и дипломатов, Екатерину II именовал «мадам Потемкиной» (О деятельности Людовика XVI по руководству внешней политикой и его взаимоотношениях с Верженном см.: Chambrun Ch. A l’ecole d’un diplomate: Vergennes. P. 1946; Labourdette J.-F. Vergennes. P. 1990; Price М. Preserving the Monarchy: The Comte de Vergennes. N. Y. 1995). В письме Верженну он мог откровенно пожаловаться на плохое самочувствие и переутомление. Вообще же в его корреспонденции крайне редко проскальзывали подобного рода искренние нотки.

Внешнеполитические принципы, которых придерживался Людовик XVI, были просты и в основном соответствовали учению его любимого Фенелона. Тот считал, что монархи получают от Бога власть не для борьбы за мировое господство, а для того, чтобы обеспечить спокойствие и благополучие своих подданных. С этой целью они должны вступать между собой в союзы и соблюдать заключенные договоры. Идеи Фенелона вполне соответствовали духу и букве той клятвы, которую приносил король Франции своему народу в ходе коронации. В тексте этой клятвы на первом месте стояло обещание хранить мир. Людовик XVI и по натуре своей был человеком миролюбивым, он стремился как внутри страны, так и за ее пределами не применять силу, если можно было этого избежать. Свое внешнеполитическое кредо он изложил в инструкции, составленной для Верженна в самом начале их совместной работы. По словам короля, их лозунгами в международных делах должны стать честность и сдержанность: он имел в виду честность в соблюдении заключенных договоров и сдержанность в стремлении захватывать земли (Gallouedec-Genuys F. La conception du prince dans l’oeuvre de Fenelоn. P. 1963, p. 235 – 283; Le Sacre et couronnement de Louis XVI, p. 51– 52; Hardman J. Op. cit., p. 93).

Провозглашенное им в самом начале правления намерение «изменить и улучшить нравы» касалось и внешней политики. Людовик XVI осуждал агрессивные действия: захват Силезии Фридрихом II, совершенный Австрией, Пруссией и Россией первый раздел Речи Посполитой в 1772 г., – как несовместимые с нормами морали. Последнее из упомянутых событий он считал постыдной сделкой, не способной разрешить противоречия между тремя великими державами, и однажды в письме Верженну отозвался о нем так: «Я совершенно не верю в новое соглашение между партнерами по разделу; я скорее полагаю, что они с подозрением следят друг за другом» (Hardman J. Op. cit., p. 93). По его мнению, величие Франции в ряду других государств должно было проявляться не в территориальных захватах, а в ее роли посредника и арбитра в международных делах. К успехам дипломатии Людовика XVI можно отнести посредничество Франции в отношениях между Австрией и Пруссией, между Россией и Турцией. При нем были заключены торговые договоры Франции со Швецией (1784), Испанией (1786), Великобританией (1787) и, в январе 1787 г., с Россией.

Людовик XVI, раздающий милостыню крестьянам Версаля зимой 1788 года. Художник Э. Луи, 1817 г.

Впрочем, и этот тишайший король не удержался от громкой военной кампании. В годы его правления Франция поддержала восставшие британские колонии в Северной Америке в их борьбе за независимость. В середине века, в ходе Семилетней войны англичане нанесли французам несколько ощутимых военных поражений и отобрали у них почти все колонии. Французский монарх не мог отказать себе в удовольствии отомстить заклятому врагу и смыть позор Парижского мира 1763 года. Он был с самого начала хорошо информирован о помощи деньгами, продовольствием и оружием, которую оказывал колонистам П. О. Бомарше. Король не просто разрешал посылать в Америку оружие и волонтеров, но и, как явствует из его переписки с Верженном, лично руководил этим. Людовик XVI по собственной инициативе уполномочил Бомарше вести переговоры с колонистами (Veri J.-A. Op. cit., V. 2, p. 47). В 1777 г. последовало официальное признание независимости Соединенных Штатов и вступление в войну на их стороне. Не случайно впоследствии, в 1792 г. во время суда над Людовиком XVI видный американский политический деятель Т. Пейн уговаривал депутатов конвента сохранить жизнь бывшему королю, заявляя, что Соединенные Штаты Америки готовы предоставить ему убежище (Opinion de Thomas Payne, sur l’affaire de Louis Capet, adressee au president de la Convention Nationale. P. 1792). Двести лет спустя, в январе 1993 г., когда во Франции отмечалось двухсотлетие казни Людовика XVI, посол США принял участие в траурных мероприятиях и таким образом от имени американского народа отдал дань памяти королю.

Во время войны важную дипломатическую поддержку Франции оказала Россия. В то время как англичане под предлогом борьбы с контрабандой оружия захватывали корабли нейтральных стран, забирали грузы и не давали им заходить во французские порты, Верженн заявил, что Франция признает право на свободу мореплавания для судов нейтральных стран. В этих условиях с целью защиты свободы мореплавания Екатерина II учредила «Лигу вооруженного нейтралитета», в составе которой под главенством России объединились многие европейские государства. Лига имела явную антибританскую направленность, и ее создание привело к международной изоляции Великобритании.

Результаты войны для Франции были неоднозначны. Победы французского флота и экспедиционного корпуса в Новом Свете и Версальский мир 1783 г. явились моральным реваншем за унижения, понесенные во время Семилетней войны. Престиж державы, подорванный в результате внешнеполитических неудач Людовика XV, был восстановлен. Но победоносная война не принесла Франции существенных материальных выгод и территориальных приобретений (в этом смысле ее результаты можно было бы рассматривать как реализацию провозглашенного королем принципа сдержанности) и легла тяжким бременем на государственную казну. Кроме того, участие христианнейшего короля Франции в этой войне выглядело двусмысленным, так как он выступил на стороне бунтовщиков, восставших против своего венценосного правителя и установивших у себя республиканский строй. Своим участием в войне Людовик XVI как бы одобрял и узаконивал подобный образ действий. Такова была ирония судьбы французского венценосца.

По окончании войны король был на вершине славы и процветания. Наступили короткие безоблачные годы его жизни. Истинный дитя своего времени, Людовик XVI предавался мечтам о далеких странствиях, открытиях, исследовании океанских просторов и новых континентов. География, изучение и составление карт, описания морских путешествий увлекали его с детства. Его героем был капитан Дж. Кук. Во время войны с англичанами король приказал французским военным морякам оказать самый теплый и дружеский прием английскому путешественнику в случае, если им доведется повстречать его корабли. Получив известие о гибели мореплавателя, Людовик задумался о снаряжении экспедиции, которая продолжила бы начатое Куком изучение Тихоокеанского побережья Северной Америки. Так родился замысел экспедиции Ж. Ф. Лаперуза, в подготовке которой король принимал непосредственное участие. Он лично составил инструкции для Лаперуза. В них король повелевал мореплавателю гуманно относиться ко всем народам и племенам, которые повстречаются на его пути, и оказывать им посильную помощь. Монарх рекомендовал французским путешественникам обучать туземцев передовым европейским приемам земледелия и знакомить их с известными в Европе сельскохозяйственными культурами. Он призывал Лаперуза воздерживаться от применения силы в отношениях с местным населением и пускать в ход оружие лишь в самом крайнем случае, только когда возникнет угроза для жизни французских моряков. «Его величество почтет за счастливейший успех экспедиции, если по окончании своем она не будет стоить жизни ни одному человеку», – писал король в заключение (Цит. по: Tocqueville A. Coup d’oeil sur le regne de Louis XVI. P. 1952, p. 144). Этому стремлению избегать насилия и щадить жизнь своих подданных он останется верен до конца, даже в разгар революции.

Людовик XVI дает поручение Лаперузу. Художник Н.-А. Монсио, 1817 г.

Не прошли мимо внимания короля и попытки покорить воздушную стихию. Его заинтересовал эксперимент братьев Монгольфье с воздушным шаром. Король присутствовал при запуске шара, изучил его устройство и обсуждал с учеными, как можно использовать это изобретение на практике.

В конце июня – начале июля 1786 г. Людовик XVI впервые совершил поездку по стране. Он отправился в Нормандию, в Шербур на строительство военного порта. По прибытии короля начались маневры. Сильное впечатление на офицеров произвело то, что «король прекрасно осведомлен обо всем, касающемся флота, и ему известно многое о строительстве, оснащении и маневрах кораблей. Он знает даже слова этого варварского языка и говорит на нем, как заправский моряк». Монарх получал явное удовольствие от происходящего. В Шербуре он больше времени проводил на море, чем на суше. Однажды в ходе маневров он заметил, что судно «Патриот», на борту которого он находился, ни разу не выстрелило. Командир эскадры почтительно объяснил государю, что этикет запрещает участвовать в разыгрываемом сражении тому кораблю, который почтило своим присутствием его величество. Всецело поглощенный действом, король тут же отменил этот запрет, чтобы своими глазами увидеть, как ядра будут отскакивать рикошетом от морской глади. На обратном пути Людовик XVI, несмотря на протесты свиты, решился пересечь на борту корвета широкое устье Сены между Гавром и Онфлером. Море в тот день было бурным. Экипаж состоял в основном из офицеров торгового флота, которые действовали не совсем удачно. Командир корвета не сдержался и позволил себе несколько крепких выражений. Вдруг морской волк опомнился, что находится в присутствии короля, и в ужасе стал просить прощения у его величества. Тот со смехом ответил: «Ничего, это ваш язык: я бы сказал то же самое, будь я на вашем месте».

Король был в восторге от поездки. Он говорил, что день коронации и день приезда в Шербур были самыми прекрасными в его жизни. Провинция встретила его колокольным звоном, приветственными криками «Да здравствует король!» и рукоплесканиями. А расстроганный монарх отвечал им: «Да здравствует мой народ!» (Mémoires secrets pour servir à l’histoire de la république des lettres en France, V. 32, p.163 165, 194,183). По окончании путешествия он говорил приближенным, что впредь намерен часто ездить по стране и встречаться с народом. Однако в следующий раз Людовик XVI окажется в провинции лишь пять лет спустя, в июне 1791 г., когда попытается бежать из охваченного революцией Парижа и будет арестован в местечке Варенн.

Свое правление Людовик XVI начал с двух поступков исключительной важности, знаменовавших разрыв с политикой деда и желание править по-новому, в духе «просвещенного» века. 24 августа 1774 г. он отправил в отставку двух самых непопулярных министров покойного короля: генерального контролера финансов аббата Террэ и канцлера Мопу. «Варфоломеевская ночь министров» вызвала всеобщий восторг. Радостные парижане устроили гуляние на улицах, сопровождавшееся взрывами петард, сожжением чучел Мопу и Террэ и криками: «Да здравствует король, королева и королевская семья! Да здравствует король, который прогнал этих негодяев канцлера и генерального контролера!» В начале сентября король с королевой «были встречены в Версале самыми бурными возгласами и аплодисментами собравшейся несметной толпы народа, которая ждала их на улицах больше трех часов. Говорили, что король и королева были чувствительно тронуты таким приемом народа (Hardy S. P. Op. cit. – Biliotheque nationale. Ms. fr. 6681 (mf. 2567), p. 408 – 410). Уволив старых министров, король, как тогда говорили, призвал энциклопедистов в правительство: Тюрго стал генеральным контролером финансов, а бывший генеральный цензор и покровитель энциклопедистов К.-Г. Мальзерб – государственным секретарем королевского дома. Когда внимание короля обратили на то, что его новый министр Тюрго писал статьи в «Энциклопедию» Дидро, не ходит в церковь и не может считаться вполне благонадежным, Людовик ответил: «Он честный человек, и мне этого достаточно». «Так не может говорить ханжа, которым управляют попы. В этих словах заявляет о себе справедливый и твердый дух», – прокомментировал ответ короля Вольтер (Voltaire en son temprs, v. 5, p. 101).

Вольтер представляет театральную сценку. Художник Ж. Гюбер, Ок. 1750 г.

Если новые назначения, казалось, возвещали эру либеральных реформ, то следующий решительный шаг молодого короля, напротив, означал возврат к тому образу правления, с которым пытался покончить Людовик XV. Осенью 1774 г. Людовик XVI отменил парламентскую реформу Мопу (Реформа Мопу проводилась в последние годы царствования Людовика XV и состояла в упразднении прежних парламентов и замене их судебными палатами с ограниченными полномочиями, без права контроля над законодательством. При этом отменялась продажа должностей парламентской магистратуры). К этому его усиленно склонял Морепа, для которого парламенты в их традиционном виде являлись неотъемлемой частью политической системы французской монархии. На короля повлияли и настроения, господствовавшие в обществе. Магистратов прежнего парламента окружал ореол невинных жертв произвола. Велик был соблазн начать царствование крупной политической акцией, которая обеспечила бы молодому королю популярность и репутацию справедливого правителя.

Общество в основном приветствовало возвращение парламентов. В Париже эта весть была встречена ликованием и народными гуляниями. Впрочем, некоторые расценивали отмену реформы Мопу как неоправданную уступку. По словам одного мемуариста, «умный Людовик XVI, не полагаясь на собственное благоразумие, идет на поводу у развращенного общественного мнения; он возвращает старые парламенты и покрывает позором те, что пришли им на смену. Это доказывает нации, что сопротивляться власти выгоднее, нежели подчиняться ей» (Allonville A. F. comte d’. Memoires secrets de 1770 a 1830. V. 1-2. Bruxelles-Leipzig, 1838. V. 1, p. 32-33).

Многие историки склоняются к мысли, что, желая в самом начале царствования заручиться поддержкой общественного мнения, король свил гнездо оппозиции всем будущим попыткам реформ. В конечном счете именно парламентская оппозиция в 1787 – 1788 гг. послужила прологом революции. Следует однако заметить, что парламентская оппозиция сыграла свою роковую роль тогда, когда кризис в стране уже был налицо, а король и министры пребывали в растерянности, не зная, что предпринять. Пока король и министры действовали уверенно и решительно, парламенты оказывались бессильными. В первые десять лет правления Людовика XVI в парижском парламенте существовала влиятельная «министерская партия», обеспечивавшая королю лояльность в обмен на высочайшее покровительство. Реформы, предпринимавшиеся в эти годы, не удались не в результате противодействия парламентов, а из-за придворных интриг, несогласия среди самих министров и отсутствия твердой поддержки со стороны короля.

Людовик XVI плохо владел искусством назначать нужных людей на государственные посты и управлять ими. В деловых бумагах он разбирался гораздо лучше, чем в людях. Ему не удалось найти верного человека, подобного Верженну, на пост генерального контролера финансов. О том, какое значение он придавал этому ведомству, говорит текст одного из королевских указов, содержащий красноречивые слова: «Благополучие народов зависит преимущественно от хорошего управления финансами» (Цит. по: White Е. N. Was there a Solution to the Anden Regime’s Financial Dilemma? – Journal of Economie History, 1989, № 49, p. 546). Однако отношения короля с генеральными контролерами складывались непросто. За 15 лет с 1774 по 1789 г. на этом посту сменились 12 человек, причем некоторые занимали его лишь по несколько месяцев. В результате финансовая политика была непоследовательной. Неоднократно предпринимались важные реформы, но не доводились до конца.

Неуживчивый Тюрго нажил себе немало врагов в правительстве и при дворе, в том числе в лице королевы и Морепа. Несмотря на недовольство своего окружения, Людовик XVI стоял на стороне Тюрго до тех пор, пока сам был уверен в его правоте. Нововведения генерального контролера не проходили гладко. Отмена государственного регламентирования хлебной торговли привела к росту цен на хлеб. В результате весной 1775 г. вспыхнуло народное восстание, известное под именем «мучной войны». В этот драматический момент, когда на Тюрго обрушился шквал критики, король решительно поддержал министра в его начинаниях. Позже он помог Тюрго сломить сопротивление парижского парламента и заставил зарегистрировать разработанные генеральным контролером указы об упразднении цехов, об отмене натуральной повинности на строительстве дорог и замене ее денежным налогом. Но реформатор на этом не остановился и выступил с предложением преобразовать управление страной на выборных началах. С таким планом король уже не мог смириться. У него появились опасения, что реформы Тюрго угрожают основам французской монархии. Людовик начал более внимательно прислушиваться к обвинениям в адрес министра-реформатора, и вскоре Тюрго пришлось оставить свой пост. Просвещенное общественное мнение было разочаровано.

В 1776 г. король поставил во главе финансового ведомства женевского банкира Жака Неккера, пользовавшегося в обществе репутацией знающего и опытного человека. Это назначение характеризует Людовика XVI как правителя терпимого и обладающего широтой взглядов. Король вверил финансы страны в руки иностранца и протестанта. Стоит вспомнить, что в то время католицизм являлся во Франции государственной религией, отправление протестантского культа запрещалось законом, а желающему получить любую должность требовалось подтвердить свою принадлежность к «католической, апостольской и римской церкви». В 1719 г. шотландец Джон Лоу вынужден был обратиться в католическую веру, чтобы занять пост генерального контролера финансов. Людовик XVI был человеком, безусловно, набожным и благочестивым, но он не был фанатиком и ханжой. Назначение Неккера – лишь один тому пример. При нем вообще прекратились преследования на религиозной почве, а в 1787 г. согласно королевскому указу протестанты наконец обрели гражданский статус.

Монахи в пещере. Художник Ф. Гране, 1810-е гг. (?)

Неккер пытался серьезно преобразовать управление финансами и вынашивал замыслы реформ провинциальной администрации (Современные исследователи придают исключительно важное значение реформам Неккера, усматривая в них последний нереализованный шанс избежать финансового краха французской монархии в 1788 – 1789 годы. См.: Bosher J. F. French Finances, 1770-1795: from Business to Bureaucracy. Cambridge. 1970; Harris R. D. Necker, Reform Statesman of the Ancient Regime. Berkeley. 1979; White Е. N. Op. cit.). Но его планам воспротивились Морепа и Верженн. Им удалось убедить Людовика XVI в том, что директор финансов замышляет сомнительные новшества, угрожающие столь дорогим сердцу короля основам абсолютной монархии. Дело вновь кончилось отставкой министра и сворачиванием реформ. Общественное мнение выражало недовольство, а финансисты начали отказывать правительству в займах.

Осенью 1781 г. умер старик Морепа. О нем мало сожалели в обществе, но его горько оплакивал король. Рано потерявший родителей Людовик XVI испытывал к почтенному старцу почти сыновнюю привязанность. В лице Морепа он потерял наставника и руководителя в политических делах. Впрочем, королю в то время исполнилось 27 лет, он уже приобрел опыт управления государством и мог бы обойтись без Ментора. Преемника ему Людовик не назначил. На следующий день после смерти Морепа он созвал совет и, по словам одного из министров, говорил больше, чем обычно, как будто убеждая самого себя в том, что теперь наконец-то он начнет править (Hardman C. Op. cit., p. 70).

После смерти Морепа в правительстве сложились две соперничающие фракции. Их называли «партией короля» и «партией королевы» (Об этом, в частности, пишет в мемуарах генерал-лейтенант парижской полиции Ленуар. См.: Darnton R. The Memoirs of Lenoir, Lieutenant de Police of Paris, 1774-1785.– The English Historical Review, 1970, N 336, p. 543). В первую входили дворяне «мантии», такие как, Верженн и генеральный контролер финансов Ш. А. де Калонн. Они были наиболее последовательными защитниками абсолютной монархии в ее традиционном виде. Им противостояла «партия королевы», выражавшая политические амбиции высшей аристократии. Наиболее видными представителями этой «партии» были военный министр Ф. А. де Сегюр, морской министр Ш. Э. Г. де Кастри и министр королевского дома Л. Ш. О. де Бретей. Соперничество двух министерских фракций порождало нестабильность в действиях правительства, покончить с которой оказалось не под силу ни королю, ни Верженну.

Нестабильность правительства осложняла его отношения с парламентами. Отсутствие согласия в кабинете министров привело к развалу «министерской партии» в парламенте. Вследствие этого сложнее стало добиваться регистрации королевских указов парламентом. Одновременно в стране назревал финансовый кризис. В течение ряда лет правительство преодолевало свои трудности с помощью займов, заключавшихся на невыгодных условиях. В результате рос государственный долг. Один генеральный контролер сменял другого, а состояние финансов неуклонно ухудшалось.

В 1786 г. для выхода из кризиса генеральный контролер финансов Калонн предложил целый комплекс мер, включавший налогообложение привилегированных сословий. Размах планов Калонна поначалу напугал Людовика XVI, но вскоре министрам удалось убедить его, что иного выхода нет и реформы неизбежны. Однако эти планы вызвали бурю протестов, и парламенты отказались их зарегистрировать. В 1787 – 1788 гг. последовала цепь драматических политических событий, наглядно показавших, что абсолютная монархия утратила доверие и поддержку самых разных слоев общества. И аристократия, и парламенты, и финансисты, и даже сами королевские чиновники разуверились в способности Людовика XVI осуществить необходимые реформы и править самостоятельно, без контроля со стороны выборного органа, представляющего нацию. В 1788 г. король, уступая всеобщему требованию, созвал Генеральные штаты; они собрались 5 мая 1789 г.

В разгар предреволюционного кризиса, в феврале 1787 г. умер Верженн. Король потерял в его лице опытного и компетентного помощника. Говорили, что, узнав о смерти министра, он заплакал и сказал: «Я теряю единственного друга, на которого мог рассчитывать, единственного министра, который никогда меня не обманывал» (Lever Е. Op. cit., 442). Впоследствии он не раз вспоминал покойного Верженна, прибавляя, что если бы тот был жив, то наверняка помог бы найти какой-то выход. После смерти Верженна король почувствовал себя одиноким. Именно с этого времени становится особенно заметным влияние Марии Антуанетты на короля.

Мария-Антуанетта. Художник М. Виже-Лебрен. 1783 г.

Весной-летом 1789 г. король бездействовал. Найти общий язык с депутатами, завоевать у них поддержку и возглавить работу Генеральных штатов он не смог, да и не пытался. Происходящее оставляло его безучастным. Его равнодушие к событиям, в ходе которых решалась судьба монархии, отчасти можно объяснить тем, что в начале июня скончался его семилетний старший сын. Убитый горем король проводил целые дни у постели умирающего дофина. Он надолго замкнулся в скорбном одиночестве, не в состоянии никого принимать и заниматься государственными делами.

Тем временем третье сословие требовало признания своих политических прав. Председатель третьего сословия в Генеральных штатах, будущий мэр Парижа Ж. С. Байи настойчиво добивался аудиенции у короля, чтобы вручить ему свою петицию. Тот в конце концов уступил напору депутата, заметив: «У этих людей, стало быть, совсем нет детей» (Tocqueville A. Op. cit., p. 361).

23 июня 1789 г. состоялось долгожданное королевское заседание Генеральных штатов. Людовик XVI выступил с речью, в которой ясно высказал стремление положить конец расколу в обществе и достичь компромисса. «Ради общего блага моего королевства, ради себя самого я должен положить конец этим пагубным распрям, – говорил он. – Именно с этой целью, господа, я решил вновь собрать вас; как отец всех моих подданных и как защитник законов моего королевства я должен напомнить об их подлинном духе и пресечь возможные их нарушения». Однако при этом король оттолкнул от себя депутатов третьего сословия, осудив и объявив недействительным принятое ими 17 июня решение провозгласить себя Национальным, а 20 июня – Учредительным собранием. Его речь изобиловала просветительской риторикой и рассуждениями о «благе народа», «счастье нации» и «любви к родине», но намеченная им программа действий большинству депутатов казалась архаичной. Оглашенная на заседании «Декларация намерений короля» признавала за Генеральными штатами право утверждать налоги и займы и контролировать государственные доходы и расходы, но при этом подразумевала сохранение основ старого порядка, абсолютной монархии и сословного строя (Archives parlementaires de 1787 a 1860. 1-ere serie. P. 1868-1879. Т. 8, p. 143, 144 – 145). Теперь все это казалось пройденным этапом. Компромисс на условиях, которые предложил король, был уже невозможен.

Когда в начале июля 1789 г. в Париже началось брожение, Людовик XVI решил уступить и призвал депутатов духовенства и дворянства присоединиться к Учредительному собранию. Председатель дворянского сословия герцог Люксембургский пытался его переубедить, заверяя, что верное дворянство готово умереть за своего короля, не позволив Национальному собранию отнять у него власть. От Людовика XVI последовал очень характерный для него ответ: «Господин герцог, я все обдумал и со своей стороны готов к любым жертвам; но я не хочу, чтобы из-за меня погиб хотя бы один человек» (Tocqueville A. Op. cit.. p. 390). Однако в то же время с одобрения короля к Парижу стали стягиваться войска.

Даже после восстания 14 июля популярность короля все еще была велика. Его появления на публике приветствовались дружными криками:

«Да здравствует король!», и многие, в том числе и депутаты Учредительного собрания, предлагали воздвигнуть ему памятник на площади Бастилии как «восстановителю французской свободы». Во время грандиозного праздника Федерации 14 июля 1790 г., которым была отмечена годовщина взятия Бастилии, Людовик XVI восседал на троне посреди Марсова поля. Под приветственные возгласы многотысячной толпы он поклялся чтить конституцию. Для большинства французов король все еще оставался живым символом государства и нации.

Взятие Бастилии. Художник Ж.-П. Уэль, 1789 г.

В революционных перипетиях отчетливее определялись политические принципы Людовика XVI. В его поведении во время революции, как никогда ранее, проявлялась вера в то, что он помазанник Божий и его власть основана на Божественном праве. За свои поступки он был готов отвечать перед Всевышним, но не перед Учредительным собранием. В нем живо было сознание того, что королевство – это не собственность, которой монарх волен распоряжаться по своему усмотрению, а возложенный на него крест. Он всю жизнь стремился достойно пронести этот крест и править сообразно традициям, по закону и на благо подданных. Законной же, с его точки зрения, во Франции могла быть только абсолютная монархия. Именно такой образ правления он унаследовал от деда и обязан был передать сыну. В октябре 1789 г. он направил королю Испании послание, в котором писал: «Я обязан перед самим собой, перед своими детьми, своей семьей и всем своим родом не допустить того, чтобы при мне было унижено королевское достоинство моей династии, утвержденное долгой чередой столетий» (Mousset A. Un temoin ignore de la Revolution, le comte de Fernan Nunez. P. 1924, p. 228).

События, в гуще которых оказался Людовик XVI, по сложности своей явно превосходили его способности государственного деятеля. Он добросовестно стремился быть хорошим, справедливым и добрым королем, но когда кругом рушились все устои, когда требовалось действовать без промедления и быстро находить неожиданные, нестандартные решения, этот человек либо капитулировал и ждал, когда все само собой образуется, либо делал то, чего делать никак не следовало. Он был неспособен чутко реагировать на быстро меняющуюся ситуацию. Будучи нехаризматической личностью, с трудом выражая свои мысли и эмоции, он не мог привлекать к себе сторонников. В силу хорошо усвоенных с детства уроков он видел себя просвещенным абсолютным монархом; изменить этому амплуа и стать конституционным монархом на английский манер он не мог. Он стремился править легитимно, по закону. Однако именно этому законопослушному государю выпало на долю стать свидетелем и невольным участником ниспровержения основ французской монархии.

Осенью 1789 г. толпа революционно настроенных парижан и парижанок при поддержке национальной гвардии заставила королевскую семью перебраться из Версаля в столицу. Вслед за этими событиями Учредительное собрание постановило изменить официальное титулование Людовика XVI. Отныне он был уже не «король Франции и Наварры», а «Людовик, Божией милостью и силой конституционных законов государства, король французов» (Archives parlementaires de 1787 a 1860. Serie 1. T. 9, p. 383-385, 411). Королю ясно дали понять, что его власть зависит не только от воли Божьей, но и от согласия нации в лице ее представителей-депутатов.

Кое-как устроившись в давно запущенном и неудобном дворце Тюильри, Людовик XVI стал вести во всех отношениях приятную ему жизнь отца семейства, много времени уделял воспитанию детей, особенно сына, которого учил истории, географии и языкам. Король «возделывал свой сад», в то время как круто ломалась не только его собственная судьба, но и судьба всей страны. Это относительно спокойное и размеренное существование не могло продолжаться долго.

Еще со времени предреволюционного кризиса его моральные силы были подорваны, и здоровье резко ухудшилось. Он страдал приступами депрессии, мигренями, расстройствами пищеварения, мог неожиданно заснуть в парламенте или на заседании королевского совета на глазах у изумленной публики.

К досаде своих советников и королевы он упрямо уклонялся от решительных действий в ожидании, когда буря уляжется сама собой. Но время работало против него. С началом революции он уже был обречен. Выжидательная позиция, разумная для скромного и незаметного обывателя, не годилась для человека, который по своему положению был у всех на виду и волей-неволей становился знаменем определенной политической партии.

Он стремился к компромиссу, хотел остановить раскол общества. Отвергая и осуждая революцию, он не желал активно бороться с ней и все время шел на уступки. Его подпись стояла под «Декларацией прав человека и гражданина» и другими революционными документами. Заговоры роялистов и попытки организовать бегство королевской семьи оставляли его равнодушным. Его противостояние революции ограничивалось тайной перепиской с французскими политическими эмигрантами и иностранными монархами. Двойственность позиции не помогала ему завоевать доверие и популярность. Она порождала недовольство как в революционном, так и в контрреволюционном лагере. Король терял сторонников и наживал себе все новых врагов. Его называли «двуликим Янусом».

Переломным моментом явилась неудавшаяся попытка бегства короля с семьей из Парижа по направлению к восточной границе, где были сосредоточены верные ему войска. Он решился на такой шаг после долгих колебаний. Дело не обошлось без давления со стороны энергичной Марии Антуанетты. Людовик XVI и сам осознавал, что не может оставаться главой революционного государства и подписывать все более и более радикальные декреты Учредительного собрания, разрушавшие вековечные устои монархии, попиравшие права церкви, глубоко враждебные его собственным убеждениям и всему тому, что он считал своим долгом сохранить. Он плохо отдавал себе отчет в том, какова будет реакция подданных на бегство короля. События так называемого Вареннского кризиса окончательно подорвали авторитет монарха в глазах тех участников и сторонников революции, которые еще надеялись на возможный компромисс с ним. Неудачное бегство стало сюжетом многочисленных карикатур и привело к полной дискредитации Людовика XVI в общественном мнении. До свержения монархии оставался еще год, но республиканская идея уже овладела умами (См.: Duprat A Le roi decapite: Essai sur les imaginaires politiques. P. 1992).

Генерал Ла Файет предостерегает короля Людовика XVI и королеву Марию Антуанетту. Художник Ж.-Ф. Шалль, 1790-е гг.

После лета 1791 г., жизнь Людовика XVI представляла собой непрерывную цепь унижений. В сентябре ему пришлось принять конституцию, выработанную Учредительным собранием. Конституция оставляла за королем широкие полномочия, особенно в области внешней политики, но с монархией Божественного права было покончено. Король становился главой исполнительной власти, которая вверена ему нацией. Людовик XVI ясно видел, что этот текст не имеет ничего общего с традициями французской монархии, но вынужден был его одобрить. Затем ему предстояло, стоя с непокрытой головой, принести присягу на верность этой конституции перед сидящими, не снимая шляп, депутатами Учредительного собрания.

Вступление Франции в войну против европейских держав весной 1792 г. еще сильнее накалило страсти. В адрес Людовика XVI все громче звучали обвинения в связях с врагами французского народа и в предательстве национальных интересов. У него уже не было шансов не только сохранить остатки власти», но и хотя бы физически уцелеть. 10 августа в Париже произошло народное восстание. Королевский дворец Тюильри был взят штурмом и монархия низвергнута. Законодательное собрание, созванное на основании конституции 1791 г., приняло декрет, лишивший Людовика XVI власти. В сентябре 1792 г. только что собравшийся Национальный конвент одним из первых своих декретов постановил упразднить монархию. Однако король от престола не отрекался. Во Франции существовал строго установленный порядок престолонаследия: король не имел права распоряжаться короной, отрекаться от нее или назначать наследника. Таковы были фундаментальные законы французской монархии, и Людовик XVI их не нарушил.

По решению Коммуны Парижа король с семьей – королевой, двумя детьми и сестрой Елизаветой – были заточены в крепость Тампль, которую в то время занимал хранитель архива Мальтийского ордена. Поначалу члены королевской семьи могли общаться друг с другом. Людовик много внимания уделял детям, давал сыну уроки географии, разучивал с ним наизусть отрывки из пьес Корнеля и Расина, читал и размышлял. За время заточения в Тампле он прочел 250 книг. Это были описания путешествий, театральные пьесы, труды Монтескье и естествоиспытателя Ж. Л. Бюффона, сочинения Торквато Тассо на итальянском языке, «Британская история» Д. Юма на английском, «Подражание Христу» Фомы Кемпийского на латыни. По нескольку часов в день он обычно посвящал чтению древнеримских авторов (Эти и другие подробности жизни короля в Тампле известны из дневника его камердинера. См.: Clery J. В. Journal de се qui s’est passe à la tour du Temple pendant la captivité de Louis XVI, Roi de France. Londres. 1798, p. 96 – 97, 203).

Стражники обращались с королем грубо, не снимали шляпы в его присутствии, часовые не отдавали ему честь. Он был лишен возможности пригласить священника для совершения богослужений и сам ежедневно читал по требнику тексты церковных служб. В конце сентября по решению Коммуны Парижа королевскую семью лишили права пользоваться чернилами, перьями и бумагой. В начале декабря у заключенных отобрали все острые и режущие предметы: ножи, бритвы, ножницы и даже зубочистки.

Людовик в заключении в Тампле. Художник Ж.-Ф. Гарнере, 1814 г.

Конвент постановил начать судебный процесс против низложенного короля, которого революционеры стали именовать Луи Капетом. Одни депутаты осуждали его, исходя из общих принципов. Сен-Жюст, например, заявлял о том, что королевская власть сама по себе есть преступление и нельзя царствовать, не будучи виновным. «Людовик XVI должен быть наказан, вторил ему Робеспьер, иначе Французская республика есть химера». По мнению Робеспьера, оправдать короля означало бы осудить революцию. Другие ставили королю в вину конкретные преступления: попытки разогнать Национальное собрание в июне 1789 г., применение военной силы против народа в июле 1789, 17 июля 1791 и 10 августа 1792 г., связи с эмигрантами и содействие вторжению интервентов на территорию Франции, использование денег цивильного листа для оплаты контрреволюционеров и т. д. (О процессе короля см.: Le Pour et le Contre: Recueil complet des opinions prononcées a l’Assemblée Conventionnelle, dans le Procès de Louis XVI; on у a joint toutes les Pieces authentiques de la Procédure. T. 1-7. P. 1793; Жорес Ж. Социалистическая история Французской революции. Т. 5. М. 1983, с. 7– 139; Le proces de Louis XVI. Présenté par A. Soboul. P. 1966; Girault de Coursac P. et al. La défense de Louis XVI, par Malesherbes, Tronchet et Desèze précédée du procès-verbal de 1’interrogatoire du roi. P. 1993). Положение короля стало совершенно безнадежным после того, как в ноябре был обнаружен печально знаменитый «железный шкаф» с компрометирующими документами. Они доказывали, что Людовик XVI поддерживал отношения с эмигрантами, вел тайные переговоры с иностранными монархами, замышлял и осуществлял подкуп революционных лидеров умеренного толка. В сейфе, в частности, содержалась переписка короля с Мирабо, из которой явствовало, что пламенный оратор революции втайне служил королю.

Наступил день, когда король должен был лично предстать перед судом Конвента. В связи с этим депутаты приняли решение разлучить его с семьей. Круг одиночества, охватывавший Людовика XVI на протяжении всей жизни, сузился до размеров комнаты в башне Тампля, которая стала его тюрьмой. Он обратился к Конвенту за разъяснениями, почему и на какой срок его лишили общения с близкими людьми. В официальном ответе говорилось, что на время процесса королю запрещено встречаться с королевой и с сестрой; детей же он, если пожелает, может держать при себе, но в таком случае им нельзя будет видеться с матерью и теткой до окончания суда. Людовик XVI вынужден был отказаться от общения с детьми, решив, что им необходимо остаться с матерью.

Исход процесса королю был совершенно ясен и мало его волновал. Вечером после первого допроса в Конвенте, раздеваясь перед сном, он сказал своему камердинеру Клери: «В мыслях я был так далек от всех тех вопросов, что мне задавали». Все обвинения он хладнокровно отвергал. По всему было видно, что он уже отрешился от мирской суеты; понимая, что обречен, он решил посвятить остаток земных дней заботам о спасении души. Однажды ему в руки попал старый номер газеты «Mercure de France» с загадкой-логогрифом, которую он предложил разгадать своему камердинеру. Тот никак не мог понять, что за слово там скрывалось. «Как, разве вы не можете его найти? – воскликнул король. – Между прочим, оно мне сейчас очень подходит. Это слово жертва» (Clery J. B. Op. cit., p. 152 – 153, 159 – 160, 203). Итак, слово было найдено. Он обрел высший смысл своей жизни не в том, чтобы хорошо управлять страной, а в том, чтобы отдать себя на заклание во искупление грехов. Традиционное для королевской идеологии уподобление государя Христу, проявлявшееся в формуле «Rex imago Dei» и в обычае исцелять больных прикосновением руки, находило свое завершение в акте мученической смерти монарха на эшафоте. Перед смертью он ясно увидел, куда ведет его крестный путь, и прошел его достойно. Теперь он уже не колебался.

На рождество он передал адвокату текст завещания, в котором в последний раз изложил свое политическое кредо и подтвердил приверженность законам и традициям французской монархии. Король каялся в том, что против воли вынужден был поставить подпись под декретами, наносящими вред католической церкви. Он прощал всех своих врагов и наказывал сыну, «если ему выпадет несчастье стать королем», не мстить за отца и «посвятить себя всецело счастью своих сограждан». «Пусть он помнит, – наставлял король дофина, – что счастье народу можно принести, только если править по закону. Но в то же время, король должен иметь власть, необходимую для того, чтобы заставить уважать законы и от всего сердца творить добро. Иначе же, будучи стеснен в своих поступках и не внушая никакого уважения, он принесет более вреда, нежели пользы» (Le Sacre et couronnement de Louis XVI; supplement, p. 30 – 31).

15 – 19 января 1793 г. небольшим большинством голосов (387 против 362) Национальный конвент объявил «Луи Капета, последнего короля французов виновным в заговоре против свободы нации и в покушениях на общую безопасность государства» (Decret de mort de Louis Capet: Extrait des proces-verbaux de la Convention nationale, des 15,16, 17, 19 et 20 Janvier 1793, 1’an II de la Republique Francaise. – Le Pour et le Centre. T. 7, p. 398) и приговорил его к смертной казни. Это известие король встретил мужественно. Казалось, Людовика больше заботил не вынесенный ему смертный приговор, а потрясение и скорбь адвоката Мальзерба. Король долго обнимал и успокаивал своего защитника. Затем он послал камердинера в библиотеку за томом Британской истории с описанием казни Карла I и читал эту книгу все следующие дни.

Допрос Людовика XVI в Конвенте. Гравюра 1842 г.

Стражники надзирали за королем постоянно, день и ночь. Людовик обратился в Генеральный совет Коммуны Парижа с жалобой. «Надо понимать, – писал он, – что в моем нынешнем положении мне крайне тягостно не иметь возможности побыть одному и спокойно собраться с мыслями» (Clery J. B. Op. cit., p. 206 – 207). Однако слежка не прекратилась.

И друзья и недруги были потрясены его самообладанием в день казни. Накануне вечером ему разрешили проститься с семьей. Затем он долго беседовал со своим духовником, аббатом Эджевортом де Фирмоном. В два часа ночи он быстро заснул глубоким сном праведника и беспробудно проспал до пяти часов утра. Утром аббат де Фирмой отслужил мессу, и король причастился. Он отдал камердинеру Клери свою печать, обручальное кольцо и другие личные вещи, оставив на руке только перстень – символ королевской власти, – надетый ему архиепископом Реймсским во время коронации. Его не испугал вид гильотины. Возмущение короля вызвало лишь намерение палачей связать ему руки. Он поначалу сопротивлялся такому унижению, но духовник убедил его уступить, сказав, что таким образом он сделает еще один шаг на пути, указанном страдающим Господом.

Поднявшись на эшафот, Людовик твердым голосом крикнул окружавшей толпе: «Я умираю невинным, я прощаю своих врагов и молю, чтобы моя кровь пролилась на пользу народу Франции и утолила Божий гнев!» Последние его слова заглушила барабанная дробь. В 10 часов 10 минут голова короля скатилась с плахи под крики: «Да здравствует республика!» (Mort de Louis XVI, dernier roi de France (Révolutions de Paris. №185, 19-27 janvier 1793). – Le procès de Louis XVI, p. 231-233). Умер добрый, достойный и нерешительный человек, не сумевший управлять страной и вывести ее из кризиса. С его смертью сошла с исторической сцены монархия Божественного права, французские короли XIX в. были уже конституционными монархами. Противоречие между верностью традициям и жаждой обновления для Людовика XVI оказалось неразрешимым и гибельным.

В ответ на казнь короля британское правительство предписало французскому послу покинуть пределы страны. Великобритания, Испания и Неаполитанское королевство присоединились к антифранцузской коалиции. Екатерина II издала указ об изгнании из России всех французских подданных; желавшие остаться должны были публично принести присягу, в которой осуждалось существующее во Франции правление, казнь короля провозглашалась изменой и злодейством и давалось обязательство прервать всякие сношения с соотечественниками, оставшимися на родине.

Супруга и сестра короля вскоре должны были разделить его судьбу. В октябре 1793 г. по приговору революционного трибунала казнили Марию Антуанетту, а в 1794 г. на эшафот взошла принцесса Елизавета. После казни Людовика XVI монархисты признали юного дофина королем Людовиком XVII. В соответствии с решением Коммуны Парижа его еще при жизни Марии Антуанетты отобрали у матери, с тем чтобы мальчик получил воспитание «в республиканском духе». Согласно наиболее распространенной версии ребенок умер в Тампле в 1795 г., однако ее нельзя считать вполне убедительной, и «загадка Людовика XVII» до сих пор остается неразгаданной (Бовыкин Д. Ю. Людовик XVII: жизнь и легенда. – Новая и новейшая история, 1995, № 4). Лишь дочь короля Мария Тереза, будущая герцогиня Ангулемская выйдет из темницы целой и невредимой и переживет все революционные бури.

Казнь Людовика XVI 21 января 1793 г. Гравюра XIX в.

Тела казненных короля и королевы бросили в общую могилу в слой негашеной извести (в 1816 – 1821 гг. на этом месте была воздвигнута Искупительная часовня). В самом начале Реставрации бывший граф Прованский, ставший королем Людовиком XVIII, повелел разыскать останки брата и невестки и перенести их в королевскую усыпальницу собор Сен-Дени, где они покоятся по сей день (впрочем, у нас нет полной уверенности в том, что были найдены и погребены в Сен-Дени подлинные останки Людовика XVI).

Понравилась статья? Поддержите нас донатом. Проект существует на пожертвования и доходы от рекламы