Ошибка резидента музыкальная шкатулка

На следующий день приехал Виктор Круг. Павлу бросилось в глаза, что старший брат выглядит сегодня как будто моложе меньшого. И голос вроде бы помолодел, стал как-то бодрее, громче. По обычаю, Павел оставил братьев вдвоем. Спускаясь вниз, он подумал, что, может быть, Виктор привез какие-нибудь вести о результатах вчерашнего допроса. Конечно, наивно было бы рассчитывать, что расшифрованные показания детектора станут достоянием большого количества людей, но Виктор-то должен был поинтересоваться, тем более что часть показаний имеет прямое отношение к его родному брату.

Виктор пробыл недолго. Когда его машина отъехала, Павел заставил себя побродить по саду еще немного, а потом поднялся на второй этаж. Леонид, можно сказать, сиял и светился. Должно быть, старший брат передал ему свое бодрое настроение как эстафетную палочку. Павел подумал, что было бы неплохо, если б братья и его включили в свою команду.

В последние дни Леонид частенько жаловался, что у него сильно чешется левая нога, и эти жалобы звучали жизнерадостно — раз чешется, значит, дело пошло на поправку. Но Павел про себя отметил, что гораздо больше у Леонида стал чесаться язык. И немудрено: тринадцать лет вынужденного затворничества когда-нибудь должны же вызвать реакцию. Самое важное известие, услышанное Павлом за все это время, касалось Себастьяна. Леонид под большим секретом сообщил, что Себастьян и еще два сотрудника этого разведцентра — американцы. Себастьян здесь в качестве советника, но фактически второй хозяин…

Можно было не сомневаться, что Круг и сейчас выложит все, что узнал от брата. И даже не понадобится вызывать его на откровенность. Едва Павел вошел, Леонид начал рассказывать новости.

Как стало известно Виктору, показания Павла в части, касающейся их обоих, признаны правдивыми. Насчет остального Виктор ничего не сказал. Но и это уже много. Значит, детектор можно одурачить. И вообще, кажется, этот аппарат бывает не мудрее обыкновенной кофейной мельницы, когда натыкается на твердого человека.

Еще Леонид сообщил, что от парня, который организовал его переправу, больше не было ни одной вести. У Виктора из-за этого возникли неприятности, потому что отец того парня, упрямый старик, считает Виктора виновным в провале сына. Но теперь все в полном порядке. Старика поставили на место, и он утихомирился.

Павел за неимением других занятий давно начал изучать Леонида. Ему доставляло удовольствие предугадывать реакцию своего подопытного на те или иные явления их не слишком-то богатой событиями жизни. Когда Павел ошибался, он склонен был считать Круга личностью не совсем пошлой. В таких случаях Кругу нельзя было отказать ни в уме, ни в душевной оригинальности. Но бывали моменты, когда он казался Павлу циничным и примитивным. И Павлу становилось тоскливо и противно от мысли, что приходится делить судьбу, хотя и поневоле и, конечно, временно, с подобной скотиной. Так было сейчас. А Леонид, как на грех, жаждал братского общения.

— Знаешь, — сказал он, — давай побреемся. Давно ты меня не брил.

Обычно они брились электрической бритвой, которую подарил им на двоих Виктор, но иногда Леониду приходила охота, как он говорил, используя флотское выражение, срубить бороду, то есть побриться старомодной опасной бритвой — это напоминало ему времена лесной жизни. В таких случаях Павел брал у садовника Франца его бритвенные принадлежности и «срубал» Леониду бороду.

Едва Павел намылил ему одну щеку, как на лестнице послышались шаги и в дверях появился плечистый молодой человек. Он был выше Павла на целую голову. Посторонившись, он пропустил в комнату Клару.

— Вы поедете с ним, — сказала она Павлу.

Павел показал бритвой на намыленную физиономию Леонида, но гость покачал головой и постучал пальцем по часам.

— Придется тебе самому, — сказал Павел Леониду. — Не обрежься без зеркала. Или подожди меня.

Он вышел следом за Кларой и молодым человеком. Когда Павел шагнул за ворота и увидел машину, которую за ним прислали, он подумал, что Леонид, пожалуй, долго будет ждать его на сей раз. Машина напоминала те малоуютные экипажи, в которых там, на Родине, перевозят преступников. Его провожатый открыл заднюю дверцу, выдвинул ступеньку и пригласил Павла садиться. В кузове по бокам тянулись узкие мягкие диванчики. Павел опустился на диванчик справа. Провожатый закрыл дверцу, щелкнул выключателем — на потолке зажегся свет — и сел слева, напротив Павла. Затем нажал кнопку на передней стенке, и машина тронулась.

Павел уже научился определять время без часов, так как его часы стояли с той самой ночи, а новых ему не дали. Но это было легко в нормальных условиях, особенно если день солнечный, а жизнь течет размеренно. В глухой коробке, мчащейся на шуршащих колесах неизвестно куда, течение времени изменяется, за ним очень трудно уследить.

Они ехали, может, час, может, два, а то и все три. И ехали быстро, хотя ощущение скорости тоже очень обманчиво, если едешь с закрытыми глазами.

Павел испытывал голод — значит, время обеда уже давно прошло. А машина и не думала сбавлять ход.

Когда они остановились и провожатый распахнул дверцу, Павел убедился, что завезли его гораздо дальше, чем в прошлый раз. Солнце, казавшееся после сумрака камеры на колесах нестерпимо резким, уже висело низко над горизонтом. Кирпичное приземистое одноэтажное здание, возле которого остановилась машина, было явно нежилым. Оно больше походило на казарму или на больничный барак. Часть окон по фасаду белела матовым стеклом. Рядом с домом были гаражи и еще какие-то строения. Вся территория, вплоть до окружающей ее высокой кирпичной ограды, залита асфальтом. Вокруг за оградой редкие сосны. Провожатый показал на входную дверь. Вошли в нее. Ступени лестницы, ведущей вниз, железные и узкие, как в машинном отделении корабля.

Один марш, другой, третий, четвертый…

Под первым этажом дома, оказывается, есть еще три. А может, гораздо больше. Они сошли с лестницы в коридор на третьем, но лестница опускалась глубже. Стены бетонные, сухие. Пол покрыт мягкой, пружинящей под ногами дорожкой. С потолка льется белый люминесцентный свет. Тихо так, что слышишь дыхание идущего впереди. Справа двери, странные для дома, даже если он и подземный… Они были овальной формы. Ручки как у холодильника. Поверхность — гладкая голубоватая эмаль.

Молодой человек, шагавший как робот, остановился у двери, на которой черной краской была выведена римская пятерка. Потянув за ручку, как за рычаг, он открыл дверь, и Павел удивился: она была толстая, с резиновой прокладкой, будто служила входом в барокамеру. За дверью оказался просторный тамбур, а за тамбуром другая дверь, обычной формы, но узкая и с вырезом на уровне лица, прикрытым козырьком из пластмассы.

Провожатый нажал одну из многих кнопок справа от двери, она беззвучно ушла в стену. Не дожидаясь специального приглашения, Павел ступил в открывшееся перед ним замкнутое пространство, а когда оглянулся, дверь была уже наглухо закрыта. Не сразу можно было сообразить, что находишься в комнате. Пол, стены и потолок были неопределенного мутно-белесого цвета. Такое впечатление, будто попал в густой туман или в облако.

В длину — десять шагов, в ширину — шесть.

На короткой стене прямо против двери на высоте пояса — полка, которая, по всей вероятности, должна служить кроватью. На ней резиновая надувная подушка. В углу слева, у той стены, на которой дверь, в пол вделана белая изразцовая раковина. Из стены торчит черная эбонитовая пуговка, вероятно, для спуска воды. Больше ничего нет. Свет — белесый, как стены, — исходит из круглого иллюминатора на потолке. Тишина…

У Павла зазвенело в ушах. Он сел на пол, прислонившись спиной к стене. Ждал ли он, что с ним произойдет когда-нибудь нечто подобное? Ждал, безусловно. Уж слишком гладко шло все до сих пор, невероятно гладко. Он не был бы удивлен, если бы его посадили в тюрьму сразу по приезде. Это выглядело бы вполне закономерно. Более удивительно как раз то, что они так долго его не сажали. Почему же его заключили в тюрьму именно сегодня, а не вчера и не позавчера? Имеет ли это какое-то отношение к результатам вчерашнего допроса?

А может быть, содержание в подземной тюрьме — обычная, предусмотренная правилами мера, применяемая к каждому, кто волею судеб вошел с хозяевами тюрьмы в контакт, подобно ему, Павлу? Долго ли его здесь продержат и какой режим приготовили ему? Судя по общему стилю тюрьмы, его ждет нечто достойное космического века. Но что толку гадать? Ему придется принять здешние условия безоговорочно. Для этих людей он вне закона. Его можно уничтожить в любой момент, и никто никогда не сумеет узнать об этом.

Павел встал, подошел к полке, потрогал ее. Полка обита губкой, спать на ней будет не так уж жестко. Он ртом надул подушку, прилег, чтобы примериться. Ничего, сойдет. Правда, нет одеяла. Но если все время будет тепло, как сейчас, то одеяло не очень-то необходимо. Неожиданно Павел почувствовал, что хочет спать. И не стал сопротивляться дремоте. Придется Леониду бриться самостоятельно, подумал он, усмехнувшись.

Какое сегодня число? 3 августа. 3 августа 1962 года… Мать на даче, наверное, уже собирает понемножку черную смородину, варит варенье. Что-то делают товарищи? Думают ли о нем? Конечно, думают, что за вопрос! Но им труднее представить его мысленно — они не знают, где он, что с ним, не знают обстановки, его окружающей. А он все знает, ему легко представить их живо, как наяву. Вспомнилось почему-то, как по воле Дембовича он сидел под домашним арестом, под надзором у старухи, которую зовут неподходящим для старух именем — Эммой, и тогдашняя тоска показалась ему праздником.

3 августа, тридцать седьмой день его пребывания на чужой земле. Вернее, теперь уже под землей…

Его разбудила музыка. Духовой оркестр играл траурный марш. В первую секунду он подумал, что слышит оркестр во сне, но, открыв глаза и увидев себя в этой словно бы насыщенной белесым туманом камере, вспомнил, где находится, и прислушался. Траурная мелодия звучала тихо, но очень отчетливо. Павел попробовал определить, откуда исходит звук, встал, прошелся вдоль всех четырех стен и не отыскал источника. Звук исходил отовсюду, он был стереофоническим, и это создавало иллюзию, что музыка рождается где-то внутри тебя, под черепной коробкой. Он попробовал зажать уши. Музыка стала тише, но все же ее было слышно.

Мелодия кончилась. Трижды ударил большой барабан — бум, бум, бум. И снова та же траурная музыка. Павел начал ходить по камере, считая шаги. Досчитав до двух тысяч, сел на полку. Посидел. Потом прилег. Музыка не умолкала. Время от времени, через одинаковые промежутки, троекратно бухал барабан.

Он опять почувствовал дремоту и забылся. Очнулся из-за легкого озноба. Хоть и тепло в камере, но без одеяла как-то зябко спать, непривычно. Траурная мелодия впиталась в него, и было такое чувство, что, выйди он сейчас наружу, все равно она будет звучать в голове, он вынесет ее с собой, он налит ею до краев, и сосуд запаян — не расплескаешь. Павел одернул себя — не рановато ли психовать? Если это пытка, то она только началась.

Послышался посторонний звук. Пластмассовый козырек, прикрывавший снаружи широкий вырез в двери, был откинут. На Павла смотрели спокойные глаза. Они исчезли, и в вырез вдвинулось нечто похожее на поднос. Павел вскочил, подошел и принял поднос из гибкого белого пластика. Он был голоден и обрадовался, что его собрались покормить, но содержимое подноса мало походило на съедобное. Со странным чувством глядел Павел на синюю булочку и на четыре синие сосиски. Поставив поднос на полку, он разломил булочку. Она была и внутри ядовитого синего цвета. Он отломил кусок, пожевал — по вкусу булочка была выпечена из нормальной белой муки. Пресновата немного, но есть можно. Сосиски тоже имели нормальный вкус. Но цвет, цвет…

Он съел все это, зажмурясь. Потом отдал через щель поднос и получил низкую широкую чашку с кофе. Кофе был настоящий, натуральный, натурального цвета.

Итак, теперь ясно, что ему предстоит. Жизнь вне времени в обесцвеченной музыкальной шкатулке и причудливо расцвеченная пища. Это мог придумать только человек с воображением параноика.

В основу фильма легла биография бывшего чекиста Владимира Петроченкова. Под псевдонимом «Владимир Востоков» он написал книгу воспоминаний о службе в органах госбезопасности, которую затем превратил в сценарий. Его соавтором стал Олег Шмелёв, он же — генерал-лейтенант спецслужб, руководитель контразведки Олег Грибанов. Со шпионской темой оба были знакомы не понаслышке…
Шпионский детектив «Ошибка резидента» вышел в 1968 году и стал первым из четырех фильмов о разведчике Михаиле Тульеве. Помимо работы над «резидентом», Востоков и Шмелёв совместно написали сценарий ещё к одному детективу про разведку — «Кольцо из Амстердама».

«Ошибка резидента», к/с им. М. Горького, 1968, реж. В. Дорман

Снять фильм о шпионах взялся режиссёр Вениамин Дорман. Когда началась работа над «Ошибкой резидента», он был известен как комедиограф — снял спортивную комедию «Штрафной удар» и ленту про спекулянтов «Лёгкая жизнь». Последняя комедия «Приезжайте на Байкал» успеха не имела, поэтому Дорман задумался о смене жанра. А после «Ошибки резидента» полностью переквалифицировался в режиссёра детективов.

На роль резидента западной разведки Михаила Тульева был приглашён Георгий Жжёнов. К началу съёмок актёр отбыл два срока в тюрьме по ложному обвинению в шпионаже — во время съёмок в картине «Комсомольск» познакомился в поезде с американцем. Посадили его по доносу коллеги, который сообщил о мнимой дружбе Жжёнова с агентами ЦРУ.
В сталинских лагерях прошли 17 лет жизни будущего народного артиста СССР. Отбывал срок актёр на Колыме, работал и водителем машины, и на рудниках, и на каменотёсах. В заключении стал актёром Магаданского музыкально-драматического театра, позже вместе с Иннокентием Смоктуновским работал в Норильском Заполярном театре драмы.
Георгий Жжёнов знал, кто на него донёс, но никогда не называл его фамилию. Когда за роль в «Ошибке резидента» актёру вручали премию КГБ, он сдержанно сказал: «Если снова меня посадите, теперь надеюсь на тёплую камеру…»

«Ошибка резидента», к/с им. М. Горького, 1968, реж. В. Дорман

Сотрудника КГБ Павла Синицина, работающего под видом уголовника Бекаса, сыграл бард и диссидент Михаил Ножкин — как раз тогда его уволили из Москонцерта за недостаточно патриотичный репертуар. В фильме прозвучали его песни — «Образованные просто одолели» и «А на кладбище так спокойненько».

«Ошибка резидента», к/с им. М. Горького, 1968, реж. В. Дорман

Фильм «Ошибка резидента» был учебным пособием при подготовке кадров для КГБ. Сотрудники госбезопасности были и консультантами фильма — они открывали доступ ко многим объектам, где работала съёмочная группа. Съёмки проходили в режиме повышенной секретности, так как вызывали большой интерес зарубежных разведок. Во время работы случился инцидент, который мог лишить зрителей фильма — водитель арендованной машины привлёк к себе внимание тем, что постоянно что-то записывал. Его пригласили сначала в Первый отдел Госкино, а затем и на Лубянку, где выяснилось, что он — сотрудник британской разведки.

«Ошибка резидента», к/с им. М. Горького, 1968, реж. В. Дорман

Полиграф, на котором тестировали Бекаса, был самым настоящим детектором лжи. Консультанты увидели подготовленный для съёмок муляж, сказали, что их засмеют, если такое увидят, и предоставили свою технику.

«Ошибка резидента», к/с им. М. Горького, 1968, реж. В. Дорман

На самом деле проблема защиты от аудиохулиганья не так проста и безмятежна, как может показаться с первого взгляда. Наверное, многие помнят «музыкальную шкатулку» из к/ф «Ошибка резидента», на которой прокалываются даже подготовленные шпиены? Но то всего лишь детектива в духе Дж.Бонда, в жизни же бывает гораздо реальнее и страшнее:

Хочешь,
я убью соседей, что мешают спать?

Прямо как в песне у Земфиры расправился с молодой семьей житель Калуги, 42-летний Николай Волков. С соседями, проживающими этажом выше, мужчина не ладил давно. Жаловался на них участковому — то они громко включают телевизор, то начнут ругаться, то устроят вечеринку в два часа ночи. Терпел Волков долго, но в первых числах мая нервы сдали. Когда в очередной раз ему помешали отдыхать, взял топор и пошел в соседскую квартиру.

— Ему открыл хозяин квартиры. Не говоря ни слова, Николай рубанул того топором по шее, — говорит следователь УВД Калуги Олег Бойко. — Потом прошел на кухню, где несколько раз ударил по спине топором его жену. После этого спокойно вернулся домой и лег спать.

Арестовали Волкова под утро. Он во всем сознался.

Источник:
«Желтая газета» № 20 от 25.05.2004

И это, увы, не единственная публикация на эту тему. А сколько их умалчивается, никому не известно, кроме Минстата. Данная трагедия — эту результаты болезни. Но не только одного несчастного Волкова и его не мнее несчастных жертв — это такая же болезнь общества, такая же как и многие другие — алкоголизм, наркомания и т.д.. У каждой болезни есть свои причины. У данной их несколько:

— совковые установки экономить на всем, в результате — пресловутая гордость соцстроя: изолированные квартиры, стены у которых настолько тонки, что с удовольствием пропускают любой звук в обеих направлениях,

— избирательность: упомянутые установки не касались «слуг народа», для которых квартиры строились (и строятся — по традиции, наверное) по особым проектам, стены которых гораздо толще и зачастую включают звукоизолирующие компоненты и потому успешно противостоят звуковым волнам в широком диапазоне;

— как следствие, аудиопроблемы не шибко волновали слуг народа, и потому они тоже не шибко торопились с принятием законов, способствующей обуздании звуковой вакханалии коллективных жилищ, а те, законы, которые все же были приняты, получили приписку бедного родственника — ни администрацию жилых районов, ни органы правопорядка данные проблемы особо не волновали, поскольку «есть проблемы поважнее»;

— низкая культура определенных индивидуумов, которым глубоко наплевать, во что оборачиваются их развлечения для других людей;

— и т.д. и т.п. И как результат — замученные аудиодемаршами и хронически не высыпающиеся жильцы, крыша которых постепенно начинает съезжать набок, конфликты, выкручивание пробок, перерезание проводов, петарды, бензин в щелку,… наконец, господа Волковы и иные…

Чиновники и строители, которые причастны к этим событиям в результате своей деятельности или бездеятельности, напрямую ответственность за них не несут (хотя в судебной практике есть понятия типа «доведение до…», но доказательная база здесь обычно весьма слаба, и в худшем случае в качестве наказания будет инкриминировано не более как «халатность»). Вспомним дело московского Аквапарка в 2004 г. — даже расследование явных строительных недочетов, повлекших за собой гибель многих людей на глазах у многих же свидетелей, оказалось делом весьма затруднительным.

А потому — классика: дело утопающих
— дело рук самих утопающих.

PS. Я бы спросил — у этого участкового, этого «блюстителю закона», к которому ходил жаловаться будущий преступник Волков, совесть не шевельнулась, когда он вместе со всеми арестовывал преступника?
Ведь он мог предотвратить преступление! Но этот мент — скрытый пособник убийцы, всем своим действием (бездействием) способствовавшим совершенному убийству. Но, как обычно это бывает — оставшимся перед законом «чистеньким».