Ошибка дятлова на чернобыльской аэс

«На нас столько наговорили, что создаётся впечатление, что мы инструкции изучали только для того, чтобы знать — и делать наоборот».

В сериале «Чернобыль» Анатолий Степанович Дятлов, заместитель главного инженера ЧАЭС, показан отвратительным начальником, чья поразительная халатность в итоге привела к взрыву реактора. Теперь Дятлов один из самых ненавистных персонажей, а его цитаты из сериала, в которых он отрицает катастрофу, превратились в мемы.

Но насколько получившийся довольно злодейский образ совпадает с реальностью? Мы изучили биографию Дятлова и множество документов вроде доклада МАГАТЭ и материалов суда, чтобы это выяснить.

Также мы использовали книгу самого Анатолия Дятлова «Чернобыль. Как это было» и книгу «Чернобыльская тетрадь» Григория Медведева, участвовавшего в проектировании и строительстве ЧАЭС. Получаются две противоборствующие точки зрения, но именно эти две книги — главные источники информации по теме.

Жизнь до катастрофы

О юности Анатолия Дятлова известно немного. Он родился в небольшом селе Атаманово и рос в простой семье домохозяйки и сторожа бакенов, что заработал инвалидность во время Первой мировой. Дятлов проучился семь классов и пошёл в Норильский техникум горной металлургии на электротехническое отделение, которое закончил с красным дипломом. Спустя три года работы на местном предприятии он отправился в МИФИ, где получил квалификацию инженера-физика по специальности «автоматика и электроника».

После этого Анатолия Дятлова по распределению отправили работать в судостроительный завод имени Ленинского комсомола в городе Комсомольск-на-Амуре. В 1973 году по семейным обстоятельствам его перевели в строящуюся Чернобыльскую АЭС, хотя он был скорее физиком-теоретиком и никогда не работал ранее с АЭС. За тринадцать лет работы на ней Дятлов дослужился до заместителя главного инженера станции по эксплуатации и заработал две награды: Знак почёта и орден Трудового красного знамени.

Судя по материалам суда над Дятловым и словам персонала из книги «Чернобыльская тетрадь», на посту заместителя главного инженера он проявлял тяжёлый характер, самодеятельность и медлительность. Судя по показаниям, он был несправедливым начальником: несмотря ни на что продвинул на роли физиков-управленцев своих знакомых с Дальнего Востока, наказывал за любую критику, устраивал нервозную обстановку на станции и орал на оперативную смену АЭС. За это многие подчинённые его не уважали — а то и побаивались.

В целом, это походит на характер того Дятлова, что мы видим в сериале.

Однако же сам Дятлов в своей книге «Чернобыль. Как это было» считал всё это наговором: после суда все начали считать его чуть ли не главным виновником катастрофы. По его словам, он был хоть и строгим начальником, но справедливым и компетентным, да к тому же всегда действовал строго по инструкциям. Тех же взглядов придерживались и те, с кем Дятлов был знаком ещё по работе в Комсомольске-на-Амуре.

«Это крах, предельная катастрофа»

На 5 апреля 1986 года были намечены плановые работы по предупредительному ремонту четвёртого энергоблока ЧАЭС. Во время подобных работ обычно проводятся различные эксперименты над оборудованием. В тот раз предполагалось проведение выбега ротора турбогенератора, по которому кинетическая энергия турбогенератора, в случае его отключения, должна была обеспечить энергией насосы для охлаждения реактора. На ЧАЭС уже трижды пробовали проводить такое испытание — но каждый раз по различным причинам эксперименты оканчивались неудачей.

Партия требовала обязательно провести эти испытания перед праздником Первого мая — ни начальник станции, ни главный инженер, ни его заместитель и думать не смели сопротивляться такому приказу сверху.

По утверждённому инженером Фоминым плану уже были отключены системы аварийного охлаждения реактора и снижена мощность реактора на пятьдесят процентов — когда раздался звонок от диспетчера Киевэнерго, запретившего дальнейшее уменьшение мощности до 26 апреля. В таком режиме реактор РБМК (Реактор большой мощности канальный) проработал до 23:10, когда диспетчер разрешил дальнейшее снижение мощности.

Как написано в книге Дятлова «Чернобыль. Как это было», ночная смена ещё двадцать пятого апреля достаточно ознакомилась с материалами предстоящих испытаний и была полностью готова к, в общем-то, довольно ординарному эксперименту.

Дальше всё шло примерно также, как было показано в сериале.

При переходе с системы локального автоматического регулирования на автоматический регулятор общей мощности оператор не сумел удержать мощность реактора на семисот мегаватт — и она упала почти что до нуля. А чтобы поднять мощность, вынули почти все стержни управления, тормозящие реакцию, и перестали качать на реактор воду. Накопившаяся в результате этого реактивность уничтожила появившийся за двенадцать часов ксенон, тормозивший ядерную реакцию.

Мощность реактора начала беспрерывно увеличиваться сверх всякой меры.

26 апреля 1986 года, 1:23:38. Акимов, понимая, что что-то идёт не так, сказал Топтунову, старшему инженеру управления реактором, включить кнопку аварийной остановки реактора, чтобы вообще прекратить атомную реакцию в реакторе. Автоматические системы отключения реактора уже давно были отключены вручную.

26 апреля 1986 года, с 1:23:44 по 1:23:47 произошло два мощных взрыва, разрушивших четвёртый энергоблок. В блочном щите управления, где собралось всё руководство смены, никто не понимал, что делать в такой ситуации.

По выработанной годами привычке Дятлов приказал пустить на реактор воду, чтобы охладить его — хотя четвёртый энергоблок уже разворотило взрывом. Чуть погодя Дятлов лично убедился в том, что произошёл взрыв.

Единственное решение, которое Дятлов считал неправильным — что он в шоковом состоянии сразу же после взрыва послал двух сотрудников ЧАЭС опускать стержни вручную, чтобы охладить реактор. Когда Дятлов опомнился, он не успел их догнать и вернуть обратно.

Хотя довольно странно, что Дятлов в своей книге забывает о том, что вызвал подмену для Акимова и подверг сильному радиационному заражению ещё одну смену.

Начальник станции Брюханов вызвал Дятлова к себе в бункер гражданской обороны. Там он молча посмотрел на диаграммы, где были показаны странные показания управляющих стержней, и выслушал сообщение заместителя главного инженера о том, что разрушен четвёртый блок.

Затем Дятлова начало непрерывно тошнить, из-за чего его увезли на скорой. Вскоре Дятлова перевезли в московскую больницу.

На поведение Дятлова 26 апреля 1986 года есть и иная точка зрения, которая, видимо, и сформировала его образ в сериале «Чернобыль». В «Чернобыльской тетради» говорится о том, что он беспрестанно срывался на подчинённых, не давал им ознакомиться со сменными заданиями и с программами испытаний, матерился и отказывался признавать возможность взрыва четвёртого реактора.

Суд и причины аварии

После катастрофы на Чернобыльской АЭС Анатолий Дятлов промучился полгода с незаживающими ранами на ногах из-за лучевой болезни, развившейся после полученных 390 бэр — биологических эквивалентов рентгена. Из больницы Дятлова выпустили в ноябре 1986-го со второй категорией инвалидности. Дома он вновь учился ходить.

Но уже в декабре того же года Дятлова арестовали и поместили в СИЗО, где его допрашивали по шесть-восемь часов в день, хотя медики заявляли, что Дятлова, в силу его тяжёлого состояния, можно допрашивать только два часа, как говорилось в книге «Чернобыль. Как это было». Так в допросах прошли три месяца.

7 июля 1987 года Дятлова, как и ещё пятерых подозреваемых в аварии на ЧАЭС (директора ЧАЭС Брюханова, главного инженера Фомина, начальника реакторного цеха Коваленко, начальника смены Рогожкина и инспектора Госатомэнергонадзора Лаушкина) привезли в ДК Чернобыля для суда.

Также фигурантами уголовного дела должны были сделать троих операторов станции: начальника смены 4-го блока Александра Акимова, старшего инженера управления реактором Леонида Топтунова и начальника смены реакторного цеха Валерия Перевозченко. Но они умерли спустя пару недель после чернобыльской катастрофы из-за огромных доз радиации.

Странности суда начались уже с того, что в состав судебно-технической экспертизы, на решение которой опиралась сторона обвинения, входили люди, создавшие реактор — но там не было представителей организации, эксплуатировавшей его.

Всех шестерых подсудимых обвиняли по трём статьям: 167 УК УССР (халатность), 165 УК УССР (злоупотребление властью или служебным положением) и 220 УК УССР (нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях и во взрывоопасных цехах). Несмотря на замечания Дятлова, других подсудимых и свидетелей, что до сего момента никто в СССР никогда не причислял АЭС к взрывоопасным объектам, прокурор заявил, что в этом суде руководствуются не привычным для всех регламентом, а решением Пленума Верховного суда СССР.

Дятлов раскаивался в том, что на ЧАЭС под его руководством произошла такая страшная катастрофа — но признавал только частичную вину в случившемся.

Он соглашался с тем, что под его руководством расход воды двумя-тремя главными циркулярными насосами превышал семь тысяч кубометров в час, из-за чего началось чрезвычайное парообразование, перегревшее и разрушившее топливные элементы. Дятлов признавал, что после провала не повысил мощность до семисот мегаватт и оставил меньше пятнадцати управляющих стержней, что сделало реактор слишком нестабильным. Также он говорил, что нажал кнопку аварийного отключения слишком рано.

Ещё Дятлов заявлял, что в момент предельного падения мощности реактора он выходил ненадолго в туалет и не был у блочного щита управления, иначе бы он сразу же прекратил эксперимент. Но свидетели утверждали, что за время экспериментальной программы Дятлов вообще ни разу не отходил от щита управления, и что у Дятлова поразительная память, он должен был всё помнить.

В итоге Анатолий Дятлов указывал на то, что персонал станции в тот день совершил только одно серьёзное отклонение от инструкций — снижение показателя оперативного запаса реактивности до нерегламентированного уровня. Однако никто из учёных раньше и не говорил, что это может привести к таким последствиям. Кроме того, по его словам, автоматическая защита реактора попросту не была рассчитана на такие ситуации, отчего от неё в любом случае не было бы никакой пользы. К тому же, взрыв случился сразу же после срабатывания аварийной защиты — что было никем не предусмотрено.

Несмотря на то, что эксперты говорили, что «на случившуюся аварию ни одна АЭС не рассчитана», а конструкторы так и не дали обоснования полной безопасности использования реактора при исполнения всех инструкций, суд оставался непреклонным: в случившемся виноват персонал станции.

В итоге суд постановил: реактор взорвался из-за большого положительного парового эффекта — в появлении которого виноват исключительно персонал станции. Хотя были некоторые оговорки о некотором несовершенстве конструкции реактора РБМК и недостатках автоматической защиты — но эти причины признали пренебрежительно незначительными на фоне действий персонала станции, стремившихся провести эксперимент любой ценой.

«Реактор не взрывоопасен при правильном использовании» — так писали научные руководители разработки реактора РБМК А.П. Александров, главный конструктор реактора РБМК Доллежаль и другие сотрудники Курчатовского института. Эту же версию представил академик Легасов в Вене для МАГАТЭ — Международного агентства по атомной энергии.

Легасова на суде, как и Щербины, на самом деле не было.

Дятлова признали виновным по всем трём статьям и посадили на десять лет, несмотря на тяжелейшие последствия от лучевой болезни.

Но ещё в 1986 году различные эксперты говорили, что ключевая причина аварии на ЧАЭС кроется в недостатках конструкции самого реактора РБМК.

Даже на заседании Политбюро спустя пару месяцев после аварии активно шли разговоры о том, что катастрофа с такой конструкцией реактора была попросту неизбежна. Однако вскоре материалы этого собрания засекретили, а советское руководство отказалось признавать свою вину в том, что допустило работы на столь опасном оборудовании.

Только в 1993 году МАГАТЭ после дополнительного расследования Госатомнадзорома выпустила обновлённую версию доклада о причинах чернобыльской катастрофы. Нисколько не снимая ответственности за случившееся с сотрудников ЧАЭС, они писали, что основными причинами аварии были ошибки проектирования реактора. Одними из них были такие конструктивные дефекты стержней системы управления и защиты, как графитовые наконечники, что не замедлили цепную реакцию, а, наоборот, разогнали её до такой степени, что случился взрыв.

Также в отчёте теперь говорилось, что авария частично случилась от того, что у сотрудников станции не было достоверных инструкций по эксплуатации станции. Никто из работников ЧАЭС в тот день попросту не знал, что реактор РБМК вообще может взорваться от их действий.

Кроме того, выяснилось, что, по сути, из-за тех же проблем в 1975 году произошла незначительная авария на первом блоке Ленинградской АЭС из-за разрыва технологического канала — после чего были предприняты все те меры безопасности, что так были нужны ЧАЭС, хотя в 1982-м на ней была схожая авария. В 1975-м на ЛАЭС снизили паровой эффект реакторов РБМК, изменили конструкцию стержней СУЗ и создали быстродействующую систему автоматической защиты — всё это гарантированно предотвратило бы чернобыльскую катастрофу.

Те же самые меры безопасности планировали провести и в Чернобыле — но вялая переписка между создателями чернобыльского реактора РБМК, научным руководителем А.П. Александровым и главным конструктором Н.А. Доллежалем, об устранении этих недопустимых просчётов в конструкции затянулась и так ни к чему и не привела.

Сам Анатолий Дятлов утверждал, что из-за ошибок проектирования реактора ЧАЭС не может идти и речи о том, чтобы хоть сколько-то обвинять персонал станции в чернобыльской аварии. Он говорил, что возможно они нарушили регламент, поднимая мощность после её провала, но по всем правилам они не могли получить такую катастрофу — по инструкциям, аварийная защита попросту не допустила бы каких-либо значительных проблем.

Ссылаясь на Госпроматомнадзор, Дятлов пишет, что конструкторы нарушили тридцать два пункта «Правил безопасного устройства и эксплуатации АЭС», а к взрыву могли бы привести как минимум десять различных причин, не считая диверсию. И как к этому должны были подготовиться работники ЧАЭС, если им никто не говорил о таких проблемах реактора? К тому же, как говорил Дятлов, взрыв реактора никак не был связан с экспериментом — аварийная защита могла взорвать реактор во многих других случаях.

А работников, по его словам, судили из-за того, что Советский Союз не мог выставить себя виновным в катастрофе — а потому свалил всю вину на сотрудников ЧАЭС, работавших, как выяснилось, на оборудовании, не соответствующем никаким нормам.

После суда

Несмотря на прогрессирующую лучевую болезнь, Анатолий Дятлов отбывал наказание по всей строгости закона сначала в Лукьяновской тюрьме Киева, а потом и в колонии в Полтавской области.

Благодаря ходатайству сначала Андрея Сахарова, а после смерти академика — его вдовы Елены Боннэр и других учёных, Дятлова в 1990 году освободили.

Хотя Дятлов прошёл лечение в Мюнхене, он постоянно мучался от последствии радиоактивного заражения и умер в 1995 году от сердечной недостаточности, вызванной лучевой болезнью.

Дятлов всячески добивался того, чтобы сотрудников станции, работавших в тот день на ЧАЭС, перестали винить в аварии, и люди обратили внимание на тех, кто допустил эксплуатацию оборудования, что ни в коей мере не отвечало стандартам безопасности. По его словам, это были: «А.П. Александров, академик И.А. Доллежаль — руководители всех работ по реакторам РБМК, член-корреспондент И.Я. Емельянов — руководитель работ по СУЗ реактора и главный государственный инспектор по ядерной безопасности СССР Н.И. Козлов; последний признал реактор РБМК ядернобезопасным, хорошо зная, что это не так».

Советское руководство некоторое время заявляло, что будет заведено ещё три уголовных дела: над конструкторами, делавшими реактор ЧАЭС, над теми, кто плохо справился с эвакуацией, и над сотрудниками Минэнерго, отвечавшими за безопасность. Некоторое время в 1987-м действительно проходило расследование — но его быстро замяли. В 1990-м дело попытались возобновить — но безуспешно. После развала СССР никто этими делами уже не занимался.

Больше судов по делу аварии на ЧАЭС не было.

Академик Александров сразу же после чернобыльской катастрофы ушёл с должности президента Академии наук, но продолжил работать в Курчатовском институте и до самой смерти в 1994-м винил во всём случившимся сотрудников ЧАЭС.

Конструктор Доллежаль через некоторое время после аварии на ЧАЭС ушёл на пенсию. В 90-х он начал признавать допущенные им небольшие нарушения в конструкции реактора. В 1999-м его наградили орденом «За заслуги перед отечеством». Он умер в возрасте ста одного года в 2000-м.

В министерствах наказали только тех, кто был не согласен с официальной позицией руководства СССР по поводу катастрофы. Так, например, был уволен заместитель министра энергетики Г.А. Шашарин.

Можно по-всякому относиться к Анатолию Дятлову: можно считать его начальником-деспотом, что допустил преступную халатность, а можно считать жертвой обстоятельств — источники в показаниях расходятся и порой прямо потиворечат друг другу.

Но нужно помнить, что в любом случае в катастрофе виноват не только он и другие осуждённые, но и многие десятки конструкторов реактора РБМК и представителей руководства атомными электростанциями, больше десяти лет закрывавших глаза на громадное число нарушений на ЧАЭС.

7 июля 1987 года начался суд над руководителями Чернобыльской АЭС, допустившими самую страшную катастрофу в истории атомной энергетики. Тогда советское правосудие однозначно возложило вину за случившееся на персонал станции, допустивший ряд грубых ошибок. После распада СССР популярностью стала пользоваться версия о конструктивных недостатках реактора, которые и привели к аварии.

После выхода сериала «Чернобыль», вызвавшего повышенный интерес к этим трагическим событиям, споры о том, кто же всё-таки виноват в аварии, возобновились с новой силой.

Суд идёт

Судебный процесс проходил в городе Чернобыле. Он находился в 12 километрах от Чернобыльской АЭС и подвергся меньшему радиационному заражению, чем Припять. Хотя город попал в 30-километровую полосу отчуждения и его жители были эвакуированы, какое-то время там можно было находиться без ущерба для здоровья. По советским законам суд должен был проходить как можно ближе к месту преступления, и Чернобыль оказался оптимальным вариантом для недолгого процесса.

На скамье подсудимых оказалось шесть человек: директор станции Виктор Брюханов, его заместитель Анатолий Дятлов, главный инженер Николай Фомин, начальник смены Борис Рогожкин, начальник реакторного цеха № 2 Александр Коваленко и инспектор Госатомэнергонадзора Юрий Лаушкин. Всем было предъявлено обвинение по трём статьям: «Халатность», «Злоупотребление служебным положением» и «Нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях».

Лаушкин, будучи инспектором, вряд ли мог как-то влиять на аварию и оказался на процессе в роли козла отпущения. Так же как и начальник реакторного цеха Коваленко, который и не присутствовал на станции в ту роковую ночь.

Брюханов почти не защищался в суде, рассчитывая на снисхождение за хорошее поведение. Фомин после аварии испытывал серьёзные психологические проблемы. До начала судебных заседаний он попытался покончить с собой. Позднее, уже в процессе отбывания наказания, его состояние настолько ухудшилось, что его освободили и перевели в психиатрическую клинику. Единственный, кто был настроен на битву с судьями и экспертами, стал заместитель директора станции Дятлов.

Сопротивление

Экс-заместитель директора станции Анатолий Дятлов с самого начала воспринимался как главный виновник случившегося. Именно он контролировал проведение испытаний, в ходе которых 26 апреля планировалось выяснить, смогут ли турбогенераторы в режиме выбега (то есть с использованием инерции механизмов после их аварийного отключения) выработать достаточное количество энергии для включения насосов аварийного охлаждения.

Подсудимый явился на суд после нескольких месяцев болезни, он получил облучение 390 бэр (биологический эквивалент рентгена), но не стал пассивным наблюдателем. Он активно спорил с экспертами, пытался задавать им встречные вопросы и соглашался лишь частично признать вину. По его мнению, действия персонала в любом случае не могли привести к взрыву реактора, если бы не конструктивные особенности, о которых работники вообще не были осведомлены.

Дятлов настаивал на том, что его действия в ту ночь не являлись грубыми нарушениями инструкций. Он также подчеркнул, что не знал о падении мощности реактора перед началом испытаний, поскольку покидал блочный щит управления (БЩУ), чтобы сходить в туалет. Если бы он об этом знал, то приказал бы остановить испытания. Впрочем, свидетели не подтверждали слов Дятлова и не видели, чтобы он покидал БЩУ.

Эксперты, выступавшие на суде, частично признали справедливость его слов о недостатках реактора, но нашли изящную формулировку, устроившую суд: «Реактор не опасен при правильном использовании». То есть, если бы персонал не совершил ряд действий, авария никогда бы не произошла даже с учётом недостатков реактора. Эта формулировка удовлетворила суд.

Дятлов, Фомин и Брюханов были приговорены к десяти годам заключения. Рогожкин получил пять, Коваленко — три, Лаушкин — два года лишения свободы. Брюханов вышел по УДО в 1991 году. Фомин в 1988 году был переведён в психиатрическую больницу. Дятлова освободили по состоянию здоровья в 1991 году.

«Вы нажимаете тормоз, но срабатывает газ»

После освобождения Фомин уехал в Россию и не общался с журналистами. Брюханов время от времени давал интервью, но большого интереса у журналистов он не вызывал. Всё же он был не специалистом по ядерной физике, а «завхозом». К тому же в момент взрыва мирно спал у себя дома и не мог поведать каких-то интересных подробностей.

А вот Дятлов начал настоящий крестовый поход в защиту своего имени. Он не только давал долгие, обстоятельные интервью, но и написал книгу, в которой раскрыл свою версию случившегося.

На простом примере Дятлов объяснял, почему персонал нельзя винить в аварии. «Вы едете за рулём и хотите сбросить скорость. Нажимаете на педаль тормоза, но вместо этого газ прибавляется. Кто будет виноват в произошедшей аварии: водитель автомобиля или его конструктор?» — писал он.

По версии Дятлова, персонал просто не знал о том, что из-за их действий может произойти подобная авария. Ни в каких инструкциях по эксплуатации это не сообщалось. Считалось, что реактор имеет надёжную защиту. Достаточно нажать кнопку АЗ-5, которая аварийно глушит реактор.

Именно это и было сделано персоналом в ту роковую ночь. После нажатия этой кнопки управляющие стержни входят в активную зону и заглушают реактор. Однако из-за концевого эффекта (вытеснители стержней были сделаны из графита и при погружении в активную зону вызывали кратковременный всплеск реактивности, что было неопасно при штатном режиме работы реактора) эти стержни сработали не как педаль тормоза, а как педаль газа, что и привело к трагедии. Ведь реактор из-за действий персонала давно уже не работал в штатном режиме.

Дятлов оправдывался тем, что об этой особенности он попросту не знал, поскольку она не была указана в эксплуатационных документах и инструкциях. А все прочие их действия в ту ночь даже чисто теоретически не могли бы привести к взрыву реактора. Со слов Дятлова выходило так, что аварийная защита, которая была призвана защитить реактор, сама же его и взорвала.

Так кто же виноват?

В настоящее время наиболее популярной версией трагедии является следующая. К взрыву привело редкое сочетание факторов: как действия персонала, так и особенности конструкции РБМК. Персонал своими действиями привёл реактор в аварийное состояние, а система защиты из-за конструктивных особенностей усугубила ситуацию.

Часть вины за аварию нельзя снять с персонала. Именно его действия привели к возникновению аварийной ситуации. Если бы Дятлов после резкой потери мощности, которая произошла перед началом испытаний, приказал заглушить реактор и прекратить испытания или аккуратно вернул мощность на уровень, требуемый регламентом, ничего бы не произошло. Но испытания были начаты на мощности, значительно ниже регламентной, и при пониженном оперативном запасе реактивности. После включения режима выбега контроль за процессами был утерян.

Определённая часть вины лежит и на создателях реактора, допустивших существование концевого эффекта стержней, из-за которого аварийная защита послужила детонатором взрыва.

Сами по себе действия персонала не могли привести к взрыву, если бы не особенности конструкции. Но и несовершенство аварийной защиты не могло привести к взрыву, если бы не действия персонала. По отдельности ни то ни другое не привело бы к трагедии.

После аварии на Чернобыльской АЭС реакторы РБМК были доработаны. Но ответственность за аварию понесли только работники станции, часть из которых вообще не имела отношения к роковым испытаниям.

Версия о запланированной катастрофе

Сторонники версии о злом умысле вообще считают, что опасные испытания были организованы специально, чтобы спровоцировать катастрофу. Они указывают на то, что рядом с Припятью находилась сверхсекретная радиолокационная станция Дуга, которая и была главной целью операции. Из-за аварии она так и не начала работу. Вдобавок эта авария была тяжелейшим финансовым и имиджевым ударом по СССР. Однако в таком случае непонятно, кто мог быть инициатором такой сложнейшей операции, откуда он мог знать об особенностях секретного реактора и как вообще можно было спланировать всё это. Кроме того, подобные эксперименты уже неоднократно проводились на энергоблоке № 3 и прошли без каких-либо погрешностей. Программа испытаний была утверждена на всех уровнях, в том числе и разработчиками РБМК.

Что предшествовало удару, очевидцем которого стали работники атомной станции? И можно ли было его избежать? Кто виноват? – эти вопросы активно дискутировались как сразу после аварии, так и двумя десятилетиями позже.

Существует два лагеря непримиримых оппонентов. Первые утверждают, что главной причиной катастрофы стали конструктивные недоработки самого реактора и несовершенная система защиты. Вторые во всём обвиняют операторов и указывают на непрофессионализм и низкую культуру радиационной безопасности. И у тех, и у других имеются веские аргументы в виде мнения экспертов, заключений всевозможных экспертиз и комиссий. Как правило, версия о »человеческом факторе» выдвигается проектировщиками, защищающими честь мундира. Им оппонируют эксплуатационщики, не менее заинтересованные в сохранении лица. Попробуем разбить между ними третий, независимый лагерь, оценить причины и следствия со стороны.

Реактор, установленный на 4-ом блоке ЧАЭС, разработал в 60-х годах НИКИ энерготехники Минсредмаша СССР, а научное руководство осуществлял Институт ядерной энергетики им. Курчатова. Он получил название РБМК-1000 (реактор большой мощности канальный на 1000 электрических мегаватт). В качестве замедлителя в нём применяется графит, а теплоносителя — вода. Топливом служит уран, спрессованный в таблетки и помещённый в твэлы, выполненные из двуокиси урана и циркониевой оболочки. Энергия ядерной реакции нагревает воду, пущенную по трубопроводам, вода кипит, пар сепарируется и подаётся на турбину. Та вращается и вырабатывает столь необходимую стране электроэнергию.

ЧАЭС стала третьей станцией, где установили такой тип реактора, до этого им »осчастливили» Курскую и Ленинградскую АЭС. Это было время экономии – раньше в СССР, да и во всём мире, применяли реакторы, заключённые в корпуса из сверхпрочных сплавов. РБМК такой защитой не обладал, что позволило существенно сэкономить на строительстве — увы, за счёт безопасности. К тому же топливо на нём можно было перезагружать без остановки, что тоже сулило немалую выгоду.

Реактор был создан на основе военного, вырабатывавшего оружейный плутоний для оборонных нужд. Он имел врождённый порок в виде тех самых стержней, регулирующих цепную реакцию – они слишком медленно вводятся в активную зону (за 18 секунд вместо 3-х необходимых). В результате реактор получает слишком много времени для саморазгона на мгновенных нейтронах, которых и призваны поглощать стержни. К тому же при строительстве ЧАЭС для экономии бетона на 2 метра уменьшили высоту подреакторного помещения, в результате чего длина стержней тоже уменьшилась – с 7-и до 4-х метров.

Но самым главным несовершенством защиты оказалось полное незнание проектантами воздействия пара на мощность реактора. В его переходных режимах рабочие каналы вместо ‘’плотной’’ воды заполнялись паром. Тогда считалось, что в этом случае мощность должна упасть, а надёжных расчётных программ и возможностей для лабораторных экспериментов не было. Лишь много позже практика показала, что пар даёт такой скачок реактивности, причём за считанные секунды, что мощность увеличивается стократно, а медленные регулирующие стержни так и остаются на полпути в момент, когда атомный джинн уже вырывается из бутылки.

О возможных печальных последствиях тогда практически никто не задумывался – идею абсолютной безопасности атомной энергетики рекламировал сам А.П. Александров, глава Академии Наук СССР. Никто из учёных не решался всерьёз спорить с ним, и лишь в другом ведомстве нашлись люди, поставившие под сомнение компетентность проектировщиков и строителей будущей крупнейшей атомной станции. Речь идёт, конечно же, о Комитете Госбезопасности.

Одновременно со строительством ЧАЭС в Припяти развернулся городской отдел УКГБ. Делами на самом объекте занимался 3-ий Отдел 2-ого Управления контрразведки. В его компетенцию входил сбор данных о строительстве станции, её работе, сотрудниках и возможностях диверсионной и прочей деятельности вражеских разведок. Первым документом Отдела, располагавшего классными аналитиками, стала справка от 19 сентября 1971-ого года, в которой оценивались технические характеристики будущей ЧАЭС. В ней отмечалось отсутствие у Минэнерго Украины опыта эксплуатации подобных сооружений, низкий уровень подбора кадров, недостатки при строительстве. Тогда чекистов никто не стал слушать.

В 1976-ом году киевское УКГБ направило спецсообщение руководству ведомства о ’’систематических нарушениях технологии проведения строительно-монтажных работ на отдельных участках строительства’’. В нём приводятся убийственные данные: несвоевременно поставляется техническая документация от проектировщиков, сварные трубы Кураховского КМЗ полностью непригодны, но приняты руководством станции, бучанский кирпич для строительства помещений имеет прочность в 2 раза ниже нормативной, и т.д. Бетон для бака жидких радиоактивных отходов(!) был уложен с нарушениями, грозившими утечкой, а его обшивка оказалась деформированной. Заканчивалось сообщение, как водится, несовершенством охраны от возможных диверсантов, которую доверили сплошь пенсионерам-ВОХРовцам.

Но ‘’глас вопиющего чекиста» утонул в пустыне бездействия. Первый секретарь Компартии Украины и фактически хозяин республики Владимир Щербицкий на предупреждения Председателя КГБ УССР Виталия Федорчука реагировал весьма вяло, посылая на станцию очередную ‘’дежурную’’ комиссию. Ну, ей-богу, не останавливать же стройку из-за того, что сварное оборудование наших югославских друзей из »Энергоинвеста» и »Джуры Джуровича» оказалось бракованным! А то, что при высоких температурах создаётся угроза аварии – это ж ещё доказать надо…

Тем временем, в 1983-85 годах на ЧАЭС произошло 5 аварий и 63 отказа основного оборудования. А целая группа работников КГБ, предупреждавших о возможных последствиях, получила взыскания за ‘’паникёрство и дезинформацию». Последнее донесение датировано 26-ым февраля 1986-ого года, ровно за 2 месяца до аварии, о недопустимо низком качестве перекрытий 5-ого энергоблока.

Шли предупреждения и со стороны учёных. Профессор Дубовский, один из лучших специалистов СССР по ядерной безопасности, ещё в 70-х предупреждал об опасности эксплуатации реактора такого типа, подтвердившейся во время аварии на Ленинградской АЭС в 1975 году. В тот раз только случайность спасла город от катастрофы. Сотрудник Института Атомной Энергии В.П. Волков забрасывал руководство докладными о ненадёжности защиты реактора РБМК и предлагал меры по её совершенствованию. Руководство бездействовало. Тогда настырный учёный дошёл до директора Института академика Александрова. Тот назначил экстренное совещание по этому вопросу, которое почему-то не состоялось. Больше обращаться Волкову было некуда, поскольку его всесильный начальник возглавлял тогда заодно и Академию Наук, то есть был высшей научной инстанцией. Ещё одна отличная возможность пересмотреть систему безопасности была упущена. Уже позже, после аварии, Волков со своим докладом пробьётся к самому Горбачёву и станет изгоем в своём Институте…

27-ого марта 1986 года в газете ‘’Лiтературна Украiна’’ вышла статья Любови Ковалевской ‘’Не частное дело’’, мало кем замеченная. Это потом она произведёт фурор на Западе и послужит доказательством неслучайности произошедших событий, а пока юная журналистка с пылкостью, свойственной тем перестроечным годам, бичевала нерадивых поставщиков: ‘’326 тонн щелевого покрытия на хранилище отработанного ядерного топлива поступило бракованным с Волжского завода металлоконструкций. Около 220 тонн бракованных колонн выслал на монтаж хранилища Кашинский ЗМК. Но ведь работать так недопустимо!» Основную причину аварии Ковалевская увидела в процветавшей на станции семейственности и круговой поруке, при которой ошибки и халатность сходили начальству с рук. Её, как водится, обвинили в некомпетентности и стремлении сделать себе имя. До проведения авантюрного эксперимента на четвёртом блоке оставались считанные недели…

И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. (Апокалипсис,6)

Его программа, назначенная на 25 апреля, тоже была призвана экономить – речь шла об использовании энергии вращения турбины в момент остановки реактора. Условиями проведения было предусмотрено отключение системы аварийного охлаждения (САОР) и снижение мощности. Вопросы поведения реактора и его защиту на таких режимах создатели до конца так и не проработали, оставив прерогативу принятия решений персоналу станции. Персонал действовал как мог, подчиняясь условиям испытаний, утверждённым наверху, и делая роковые ошибки. Но можно ли ставить в вину простому инженеру последствия, не предусмотренные физиками и академиками-конструкторами? Как бы то ни было, обратный отсчёт был уже пущен, и хроника эксперимента превратилась в хронику необъявленной трагедии:
25 апреля
01ч.06мин. Начало снижения мощности энергоблока
03ч.47мин. Тепловая мощность реактора снижена и застабилизирована на уровне 50 % (1600 МВт).
14ч.00мин. САОР (система автоматического регулирования) отключена от контура циркуляции. Отсрочка выполнения программы испытаний по требованию диспетчера ‘’Киевэнерго’’ (САОР в работу введена не была, реактор продолжал работать на тепловой мощности 1600 МВт).
15ч.20мин. – 23ч.10мин. Начата подготовка энергоблока к проведению испытаний. Ими руководит заместитель главного инженера Анатолий Дятлов – жёсткий волевой начальник и один из ведущих в стране специалистов-атомщиков. Он метит на кресло своего босса Николая Фомина — партийного выдвиженца, собирающегося на повышение, и успешный эксперимент может приблизить его к цели.

Биографическая справка
Анатолий Степанович Дятлов (3.03.1931 – 13.12.1995). Уроженец села Атаманово Красноярского края. В 1959г. с отличием окончил МИФИ. Работал в Сибири на установке реакторов атомных подводных лодок, где произошла крупная авария. Получил дозу облучения 200 бэр, а его сын погиб от лейкемии. На Чернобыльской АЭС – с 1973г. Дошёл до ранга заместителя главного инженера и считался одним из сильнейших специалистов станции. Осуждён в 1986 году по статье 220 УК РФ сроком на 10 лет как один из виновников аварии на четвёртом блоке. Получил дозу облучения 550 бэр, но остался в живых. Освобождён через 4 года по состоянию здоровья. Умер от сердечной недостаточности, вызванной лучевой болезнью. Автор книги ‘’Чернобыль. Как это было», где обвинил в аварии конструкторов реактора. Награждён орденами Трудового Красного Знамени и Знак Почёта.

26 апреля
00ч.28мин. При тепловой мощности реактора около 500 МВт, в процессе перехода на автоматический регулятор мощности было допущено не предусмотренное программой снижение тепловой мощности приблизительно до 30 МВт. Произошёл конфликт между Дятловым и оператором Леонидом Топтуновым, считавшим, что нельзя продолжать эксперимент при такой малой мощности. Мнение начальника, решившего пойти до конца, победило. Начат подъём мощности. Спор в БЩУ не прекращается. Акимов пытается уговорить Дятлова поднять мощность до 700 безопасных мегаватт. Так зафиксировано в программе, подписанной главным инженером.
00ч.39мин. – 00ч.43мин. Персонал в соответствии с регламентом испытаний заблокировал сигнал аварийной защиты по останову двух теплогенераторов.
01ч.03мин. Тепловая мощность реактора поднята до 200 МВт и застабилизирована. Дятлов всё же решает проводить испытание на низких значениях. Ослабло кипение в котлах и началось ксеноновое отравление активной зоны. Персонал спешно вывел из неё стержни автоматического регулирования.
01ч.03мин-01ч.07мин. В дополнение к шести работающим гидронасосам включены в работу два резервных ГЦН. Поток воды резко увеличился, ослабло парообразование, уровень воды в барабан-сепараторах снизился до аварийной отметки.
01.ч19мин. Персонал заблокировал сигнал аварийной остановки реактора по недостаточному уровню воды, нарушив технический регламент эксплуатации. В их действиях была своя логика: такое происходило довольно часто, и никогда не приводило к негативным последствиям. Оператор Столярчук просто не обратил на сигналы никакого внимания. Эксперимент должен был продолжаться. Из-за большого притока воды в активную зону образование пара почти прекратилось. Мощность резко упала, и оператор в дополнение к стержням автоматического регулирования вывел из активной зоны стержни ручного регулирования, препятствуя снижению реактивности. Высота РБМК — 7 метров, а скорость выведения стержней- 40см/сек. Активная зона осталась без защиты — фактически предоставленной самой себе.
01ч.22мин. Система «Скала» выдала запись параметров, в соответствии с которой нужно было немедленно глушить реактор – реактивность возросла, а стержни просто не успевали вернуться в активную зону для её регулировки. На пульте БЩУ снова разгорелись страсти. Руководитель Акимов не стал глушить реактор, а решил начать испытания. Операторы подчинились – никто не хотел пререкаться с начальством и терять престижную работу.
01ч.23мин. Начало испытаний. Перекрыта подача пара на турбину №8 и начат её выбег. Вопреки регламенту персонал заблокировал сигнал аварийной остановки реактора при отключении обоих турбин. Начался выбег четырёх гидронасосов. Они стали снижать обороты, поток охлаждающей воды резко уменьшился, а температура у входа в реактор возросла. Стержни уже не успевали преодолеть роковые 7 метров и вернуться в активную зону. Далее счёт пошёл уже на секунды.
01ч.23мин. 40сек. Начальник смены нажимает кнопку А3-5 (аварийной защиты реактора), для ускорения введения стержней. Фиксируется резкий рост объёма пара и скачок мощности. Стержни прошли 2-3 метра и остановились. Реактор начал саморазгоняться, его мощность превысила 500 мегаватт и продолжала резко расти. Сработали две системы защиты, но они ничего не изменили.
01ч. 23мин.44сек. Цепная реакция стала неуправляемой. Мощность реактора превысила номинальную в 100 раз, давление в нём многократно возросло и вытеснило воду. Твэлы раскалились и разлетелись вдребезги, залепив ураном графитовый наполнитель. Разрушились трубопроводы, и вода хлынула на графит. Химические реакции взаимодействия образовали ‘’гремучие’’ газы, и раздался первый взрыв. Тысячетонная металлическая крышка реактора »Елена» подскочила, как на кипящем чайнике, и повернулась вокруг оси, срезая трубопроводы и подводящие каналы. В активную зону устремился воздух.
01ч.23мин.46сек. Образовавшаяся ‘’гремучая’’ смесь кислорода, окиси углерода и водорода сдетонировала и повторным взрывом разрушила реактор, выбросив наружу осколки графита, разрушенных ТВЭЛов, частицы ядерного топлива и обломки оборудования. Раскалённые газы поднялись на высоту нескольких километров в виде облака, явив миру новую постъядерную эпоху.

Для Припяти, Чернобыля и сотен деревень вокруг начался новый послеаварийный отсчёт времени…

(с) »Чернобыль, Припять, далее нигде…», А.Шигапов, 2008г.

Также своё мнение я высказал в интервью австрийской государственной телекомпании ORF: