«Почему Сахаров проиграл, а Путин выиграл?» — задаётся вопросом Виктор Ерофеев, известнейший либеральный публицист. И отвечая на него именно с либеральных позиций, запутывает его собственными ошибками.
Не играл Сахаров с Путиным ни в какие игры – факт достоверный. Просто наш талантливый Виктор тенденциозно творит поэтические красоты. Никому Сахаров не проиграл, хотя элементы игры в его действиях и речах, конечно были. Либерал, впадающий в политику, не может не играть на публику и перед единомышленниками. Вообще, вся политика – игровое занятие, где, нередко, сам процесс, важнее цели. А академик Андрей Сахаров – великий человек (так его оценивает Виктор), стал знаменем антисоветизма и разрушителей СССР. И дело, которому он отдался, было, по существу, не его субъективным делом ,а целью лютых врагов его Отечества, прекрасно дополняя идеологические гвалты А. Солнженицина, демарши Б. Ельцина и процесс десоциализации Горбачёва.
Величие человека определяется совершёнными ими созидательными делами жизнеутверждения своего Отечества и народа. О величии дел Андрея Дмитриевича Сахарова свидетельствовали научные звания и награды, ставшие предпосылками его заоблачного возвышения в глазах советских людей. Его свершения были по достоинству оценены тов. Сталиным и его партией. Создание в СССР, в 1949 г. под научным руководством Сахарова, термоядерной бомбы стало гарантией не использования этого оружия в политическом противоборстве сверхдержав. Но внутри политической системы Советского Союза сам Андрей Сахаров вскоре приобрёл функциональное качество термоядерной бомбы. И первыми, кто это увидел, были проницательные службы США, которым мистическим образом попадали в руки и ими публиковались меморандумы Сахарова. Все социокультурные предпосылки своего величия и авторитета им были превращены в политический капитал, используемый как силу борьбы с авторитаризмом советского государства. Эта борьба стала для него делом чести и.подтверждения собственного величия. Воспитанный в сталинским режиме ответственности и дисциплины, всё понимающий, властный и волевой, Андрей Дмитриевич был вполне авторитарен в отношениях к продолжателям линии И. Сталина. Никто не смел ему противоречить. Никто не мог сравняться с ним своим авторитетом и его всемирным почитанием.
Н. Хрушёва он терпел ,одобряя его противосталинскую реформацию. Но когда на груди Л.И. Брежнева засияли три звезды Героя, который, значит, по заслугам перед человечеством сравнялся с величием Сахарова, этого стерпеть было невозможно. И академик АНСССР стал ужасным критиком всея КПСС и её державы.
В истории обществ известны всякие формы внешней и внутренней борьбы против государства. Это – традиционная, борьба враждебного государства против – другого. И классовая, партийная борьба большой социальной группы против своего, существующего государства. Третья форма – традиционная уголовщина, специфичное, негативно героическое увлечение суперменов и организованных малых групп, сильно нуждающихся в холявных больших деньгах и большой свободе. Сахаров, кристальной честности гражданин, но только в отношении имущества и человеческой индивидуальной жизни. Однако, делать «свою» борьбе он мог не только по личным мотивам, но и ради интересов своей классовой группировки, будучи включённым в её структуру – большой, хоть и не явной, политической партии. Без её содействия кто бы узнал, что он такой необыкновенно великий и мудрый, и исключительно жертвенный. И действительно личностью он был замечательной, гениальной. Но как все гении он не был лишён банальной дурости и самозаблуждений. Посмотрите на российских звездных гениев! Никто из них не обладает сократовской истинностью суждений и жизненной позиции. Таким был и Андрей Дмитриевич, с титаническим самолюбием и самомнением, которое всячески подогревалось его ближайшим окружением и, прежде всего его супругой – Еленой Боннэр, «моим мозговым центром». по его собственному признанию. Быть женой, умственное превосходство которой так превозносилось бы её супругом, в русских семьях, надо признать, большая редкость, однако, является обычным в еврейских семьях с их благородным культом жены-матери, что почитается во всей референтной социальной группировке, какой является для семьи ближайшая культурно однородная община. Об ориентации этой общины можем судить по общественно-политической активности этого «мозгового центра», который, учитывая общеевропейскую и американскую популярность Е. Боннэр, был опосредствующим звеном связи с общечеловеческими прогрессивными силами борьбы с тоталитарной тиранией. Эта, публично не афишируемая социально-политическая группировка, защитников абстрактных ценностей гуманизма и реальных дельцов за ценности рыночные, была не гласно и не формально соединена идейно-нравственно и по национально-либеральным признакам в настоящую партию карозии советской государственности и КПСС. Впрочем, скрытая оппозиционность советских либералов отнюдь не мешала их гениальным и талантливым элементам во всех удобных случаях публично проявлять себя в мероприятиях КПСС самыми верными ленинцами.
Сахаров, однако, верным ленинцем не был. как и М.С. Горбачёв, но печатно заявлял о своей приверженности сближению (конвергенции) капиталистической и социалистической систем и открытости советского общества. Такое смягчение борьбы с Советским государством у Сахарова произошла после того. как уже «пошёл» горбачёвский процесс, оборачиваясь мелкобуржуазными корпорациями свободных рыночных частных отношений. И это была Победа, правда, не лично Сахарова, но той либеральной группировки, которая. собственно, и сделала гениального физика и трижды Героя Социалистического труда знаменем всех ожесточённых недоброжелателей Отечества.
Виктор Ерофеев перечисляет грубые ошибки Сахарова в его исторической борьбе. Напрасный труд! Где это видано. где слышано. чтобы какой-либо либерал высказал истину. Они исходят из моральных критериев и красивой прозой рисуют скучнейшие нежизнеспособные проекты. Сахаров ошибся один раз. Отойдя от своей науки, он вмешался не в своё дело, в котором барахтался, как профан и марионетка антинародных сил. Его прежние заслуги, превращённые в моральный и политический капитал, не прибавили ему ничего. А за годы своей борьбы он растерял свое, разумное, доброе. вечное и остался гол, как монумент и опять-таки, как политический знак разрушения тысячелетней государственности России. Ерофеев не от лёгкой жизни оживляет некролог бывшего, когда-то действительно гениального, учёного. Ему хочется , чтобы кто-то подхватил обронённую эстафету, и возобновил жестокую борьбу против нынешнего российского государства. против В.В. Путина. Русский народ этих марионеточных бунтарей в резон не принимает. Ибо, что говорить. дурости в их головах очень много.
Это – к Дню космонавтики.
В кругах ракетчиков и атомщиков ходит байка, которую, думаю, атомщики любят больше, чем ракетчики. Смысл байки в том, что ракета, вынесшая в космос советского человека раньше, чем туда смог попасть человек американский, была сделана такой из-за ошибки академика Сахарова. Типа, не ошибись Сахаров, королёвская ракета была бы маленькой и бледной и человека до космоса довезти бы не смогла.
Мол, приходят к Сахарову ракетчики и говорят: Сахаров, а Сахаров? У тебя бомба сколько весить будет, а?
А Сахаров: пять тонн, а сколько ж…
И сделали ракетчики ракету под пять сахаровских тонн, и вышла она такая мощная, что оказалось можно на ней и корабль с человеком до космоса добросить.
А потом вышло так, что заряд получился чуть больше трёх тонн весом! И примерно столько же мегатонн мощностью. Ошибся он, академик-то! А может, перестраховался…
На самом деле всё было не совсем так.
***
Поисковая НИР по ракете, которая стала «семёркой», началась ещё в 1950 году. Водородной бомбы тогда ещё не было, и ракету проектировали под атомный заряд весом в 3 т.
Но тут пошли успехи с термоядерной бомбой, и в конце 1955 года (другие источники сообщают, что 1954-го) зампред Совмина Вячеслав Малышев предложил Королёву оснастить «изделие» термоядерной БЧ. Вот тут и пришли спрашивать физиков.
А что они могли сказать?
Они испытали только устройство, не бомбу и тем более не ракетную БЧ. Представьте, сказали бы вес меньше, чем потом бы оказалось. Под это «меньше» сделали бы ракету, которая не смогла бы его поднять.
Времена были строгие…
В общем, думаю, несладко было Сахарову, если отвечать должен был именно он. А, наверное, он, он же главный был по этому делу… И назвал он пять тонн; кто знает, может быть, его подмывало назвать шесть или семь…
Но штука-то в том, что первая БЧ для Р-7, или, по-другому, 8К71, примерно так и весила! Р-7 несла ГЧ весом 5,4 т на дальность 8000 км.
А вот это не годилось! До Америки она доставала, но – не до всей Америки!
Приказано было ракету модифицировать, ведь в той поисковой НИР дальность-то задавалась в 10–12 тыс. км.
Королёв модифицировал ракету, а физики делали новый термоядерный заряд. У Королёва получилась Р-7А (8К74), у неё была БЧ массой 3,7 т и дальность 9500 км.
Вот это уже всех устроило.
А потом…
Корабль «Восток» весил 4,73 т, и «семёрка» без труда обеспечила Советскому Союзу один из его самых ярких приоритетов.
Я с большим уважением отношусь к личности академика Сахарова. Но есть один эпизод, который у меня вызывал всегда много вопросов. Ответов я так и не нашел.
Хочу прежде всего напомнить хронологию событий.
12 февраля 1989 г. на конференции в Оттаве Сахаров заявил, что были случаи, когда советские военнослужащие, которые оказывались окруженными моджахедами, якобы уничтожались с советских вертолетов, чтобы они не могли сдаться в плен.
Естественно, канадские газеты, радио и телевидение широко осветили это заявление А.Д.Сахарова, а из Москвы в посольство посыпались запросы: что же на самом деле сказал академик. В советской прессе вскоре появились резкие заявления, в основном со стороны военных, в которых акцент делался только на той части высказываний А.Д.Сахарова, где говорилась о расстрелах с вертолетов.
На первом съезде народных депутатов СССР в июне 1989 г. академик Сахаров был подвергнут ожесточенным нападкам за свое отношение к афганской войне.
Сахаров заявил, что не собирался оскорблять армию и упомянул о тех сообщениях, которые ему были известны по передачам иностранного радио, — о фактах расстрелов с целью избежать пленения.
Так имели ли место эти расстрелы и откуда эта информация была у Сахарова?
За кадром тогда осталось вот что. Правительство Канады пошло на необычную для того времени акцию: оно согласилось с предложением газеты» Kingston Whig-Standard» вывезти в Канаду пятерых советских военнопленных, находившихся в руках моджахедов: Сергея Бусова, Николая Головина, Игоря Ковальчука, Владислава Наумова (Машина) и Вадима Плотникова . Сахаров встретился с одним из них накануне пресс-конференции. Солдат сказал ему, что принял решение сдаться моджахедам в плен после того, как сам стал свидетелем расстрела окруженных моджахедами солдат. Кто это был? Мог ли солдат действительно оценить эту ситуацию? Должен ли был Сахаров повторять слова этого солдата, говоря, что услышал эту информацию по «иностранному радио»? Вопросов много. Ответов нет.
На любой войне есть так называемый «дружественный огонь». Погибшим от того, что погибли от «своих» пуль не легче. Вот, например немного записок бывшего “афганца”. Они немного сумбурные, но общий смысл понятен.
-Середина декабря 85 Пишгор, рано утром на нас по ошибке авианаводчик навел. сбросили 2 по полтонны и еще кассетные бомбы, хорошо бомбы на парашютах, вся 9-я рота резко разбежалась 2 взвода в пещеру, остальные под камни, никого не зацепило, а у меня спальник на выброс.
-Февраль 86 Чарикар, когда выручали кажется роту 345 полка, мы попали в засаду, вызвали крокодилов на помощь. У них часть нурсов падают спереди, часть сзади. хорошо мы в винограднике там земля мягкая. нурс метра три-четыре сзади вошел по виноградный куст вырвал его из земли и меня «замаскировал»
-Сентябрь 85 дорога на Гордез, вторая вертушка при десантировании упорно лупила по первой группе «защищала пассажиров» пули вокруг меня сверху, снизу, справа, слева ни одна не зацепила. я после этого прятался всегда когда вертушки подлетали.
Все случаи можно расценить как расстрел своих своими, а можно и понять что линию фронта сверху увидеть очень сложно.
Мое мнение – Сахаров ,не владея полной информацией и подгоняя задачу под ответ, некоторым образом сместил акценты. Сознательно или нет? Это уже никто не узнает…
Вот удивительная вещь — Андрея Дмитриевича Сахарова у нас упорно держат за «совесть нации», притом, что даже при самом поверхностном анализе его диссидентской деятельности выясняется, что на «совести» огромное количество пятен.
Я об этом писал неоднократно. Но вот классическая история — про захлопывание Сахарова на Съезде народных депутатов.
Сейчас это преподносят так — «болото» в угоду власти травило чистейшего и честнейшего человека.
Более посвященные скажут, что обструкцию Сахаров заслужил своим отношением к войне в Афганистане, а те, кто уж совсем в «теме», вспомнят, что речь идет о словах академика о том, что советских солдат в Афганистане расстреливали с вертолетов, чтобы они не попали в плен.
Вот цитата из «Комсомольской правды» от 2 марта 1989 года: «На днях в редакцию поступил экземпляр канадской газеты «Оттава ситизен» , в которой был опубликован отчет о пресс-конференции академика А. Сахарова и его жены Е. Боннэр в Канаде. В числе прочего было заявлено, что в ходе боевых действий в Афганистане советские вертолеты неоднократно открывали огонь по окруженным советским солдатам во избежании их сдачи Видеов плен. «Комсомольская Правда» сочла принципиально важным получить по этому поводу у академика А. Д. Сахарова исчерпывающие объяснения. В течение всего вчерашнего вечера мы пытались найти его в Канаде. Поздно вечером мы дозвонились в Бостон. Первый вопрос по телефону:
— Соответствует ли действительности информация канадской газеты, о содержании вашего выступления на пресс-конференции.
— .. я действительно напомнил о фактах, когда советские вертолеты расстреливали находившихся в окружении советских солдат, чтобы они не могли сдаться в плен. Эти факты, судя по показаниям свидетелей имели место. Я основывался на тех свидетельствах, которые мне были известны.
— Откуда вам известны факты уничтожения окруженных советских солдат? Есть ли у вас доказательства?
— Я основывался на сообщениях западной печати и радиостанций. Я, к сожалению, сейчас не могу дать конкретных ссылок на тех людей, у которых это можно подтвердить на участников войны. Это утверждение основано на свидетельских показаниях, это все, что я могу сказать.
Сильный заход, не правда ли? Академик Сахаров делает громкое заявление, основанное на сообщениях западной печати, которые основываются на показаниях неназванных свидетелей. Класс…
Но есть более подробное описание той самой пресс-конференции, с которой все началось.
Дано оно было бывшим советским дипломатическим работником Алексеем Макаровым в журнале «Столица» за 1994 год. Дипломат во всей этой истории принимал непосредственное участие.
Итак, в феврале 1989 года Сахаров с Боннэр приезжают в Канаду по приглашению местных организаций, высоко оценивших правозащитную деятельность этой пары. Одним из организаторов визита выступает газета «Оттава ситизен», а точнее, ее обозреватель Илья Герол, эмигрировавший в 1970-х из СССР.
В соответствии с программой поездки по инициативе канадской газеты Сахаров и Боннэр должны дать пресс-конференцию. И эту пресс-конференцию посольство СССР в Канаде решило использовать в целях освобождения советских солдат, попавших в плен душманам.
Дело в том, что за пару лет до этого правительство Канады осуществило своеобразную акцию гуманизма — пятерых советских солдат канадцы вызволили из плена, то выкупив, то ли еще каким-то образом вырвав их из лап боевиков. Но при этом ребят везли не в СССР, а в Канаду. Все пятеро на Родину возвращаться отказались (один, правда, потом передумал и все-таки уехал в СССР).
Но в духе перестройки советские дипломаты решили так — неважно, куда вывезут ребят, и вернутся ли они потом на Родину — главное, чтобы они не гнили в зинданах и им не грозила бы смерть.
И решено было сподвигнуть академика Сахарова, приехавшего с визитом в Канаду, на переговоры с высокопоставленными канадскими чиновниками, чтобы те продолжили начатую практику. Мол, Сахарову они отказать не смогут.
Но у советских дипломатов было понимание, что никакие просьбы «кровавого режима» напрямую академик выполнять не будет, будь они трижды гуманными. Поэтому придумали «ход конем» — на пресс-конференции корреспондент «Правды» в Канаде Владимир Шелков задаст Сахарову вопрос о том, не планирует ли он в беседах с премьер-министром Канады и другими высокопоставленными чиновниками затронуть тему продолжения гуманной акции Канады по вызволению из плена советских военнопленных? Таким образом, рассчитывали подтолкнуть Сахарова в нужную сторону.
Но все пошло не так. Отвечать начала Боннэр:
— Ох, сложный вопрос. Тому, кто начал войну в Афганистане, не было жалко ни жизни советских солдат, ни жизни афганских детей. Я думаю, что канадское правительство может оказывать помощь в этом вопросе. Наше же правительство должно признать право афганского народа жить без нашего вмешательства, без советников или кого-либо других.
Тут ее перебил Сахаров, заявивший:
— А где была «Правда», когда совершалось бесчестное дело — ввод советских войск в Афганистан? Я хочу сказать, что лучшим способом было бы скорейшее урегулирование в Афганистане, проведение прямых переговоров и обмен военнопленными. Я хочу напомнить о том, что было много случаев, когда советские солдаты попадали в плен. И такие группы обстреливались с советских вертолетов, чтобы они не попадали в плен. Советская сторона не признавала за моджахедами права воюющей стороны, что не могло не осложнять положения оказавшихся в плену советских военнослужащих.
Дальше были слова про ответственность советского руководства, мимоходом Сахаров козырнул тем, что «лично был на заседаниях Политбюро», но журналисты ухватились за сенсационное «Я хочу напомнить о том, что было много случаев, когда советские солдаты попадали в плен. И такие группы обстреливались с советских вертолетов, чтобы они не попадали в плен».
Итак, много случаев, когда советских солдат расстреливали с вертолетов, чтобы они не попадали в плен.
Откуда это взял Сахаров? Ну, про «сообщения западной прессы мы уже слышали». Но дипломат Макаров называет еще один источник:»Тактичный академик не назвал имени одного из пятерых бывших советских солдат, с которыми встречался накануне пресс-конференции. Солдат сказал ему (мне говорил об этом позднее Герол), что принял решение сдаться моджахедам в плен после того, как сам стал свидетелем расстрела окруженных моджахедами солдат».
Убедительный аргумент? Вроде бы, ведь свидетель есть.
Но, во-первых, дипломат тактично не говорит, о каком именно советском военнопленном идет речь. К тому же об откровениях советского военнопленного Сахарову дипломат знает со слов эмигранта-журналиста Герола. Очень испорченный телефон получается… Я уж не говорю о том, что речь идет о словах человека, которому очень хотелось остаться в Канаде, для чего он готов был подтвердить все, что нужно — я имею ввиду солдата.
В общем, крайне неубедительные доказательства для громкого и безапелляционого заявления.
И дома Сахаров закономерно нарвался на претензии со стороны военных, в первую очередь тех, кто непосредственно воевал в Афганистане, и знал, что и как там было.
Они-то и требовали от Сахарова либо доказать сказанное, либо извиниться.
А что на это ответил Сахаров?
«Я упомянул о тех сообщениях, которые были мне известны по передачам иностранного радио, — о фактах расстрелов… с целью избежать пленения… Сейчас этот вопрос расследуется. И до того, как будет прояснен, никто не имеет права бросить мне обвинение в том, что я сказал неправду…»
Кем расследуется, где расследуется — Сахаров не сказал. Сам достоверных фактов не привел. Но никто не имеет права упрекнуть его во лжи.
И самое интересное, что и четверть века спустя с Сахарова почему-то сдувают пылинки, вместо того, чтобы сказать честно — в своей деятельности академик-правозащитник не брезговал прямой ложью, порочащей тысячи людей.
Потому что за все эти годы никто не привел реальных доказательств правоты слов Сахарова. Вместо этого какая-то ересь на тему «но ведь могло бы быть».
Друзья, с таким посылом можно предположить, что во время ссылки в Горьком правозащитник Сахаров занимался растлением несовершеннолетних — теоретически ведь могло быть? Фактов у меня столько же, сколько и а самого Сахарова по Афганистану, а остальное — лишь вопрос пиара.
То сахаровское вранье в среде российских либералов стало эталонным — вслед за ним точно также врал и Анатолий Собчак про завещание Ленина, врал «Мемориал» о числе погибших в годы репрессий и так далее…
А почему бы и нет, если сама «совесть нации» действовала именно так?
Недавно, беседуя с моим однокурсником Юрием Захаренковым (через полвека после окончания физфака МГУ), я узнал, что архив, оставшийся ему от отца, содержит объяснительную записку академика А. Д. Сахарова от 29 июля 1968 года (см. ниже). Это, вероятно, последний официальный документ Сахарова, написанный в качестве заместителя академика Ю. Б. Харитона — научного руководителя первого советского центра по разработке ядерного оружия (ныне РФЯЦ-ВНИИЭФ в Сарове). Предмет записки — статья Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», опубликованная за рубежом. Статья эта стала поворотным событием в жизни Андрея Сахарова и, думаю, в мировой истории1. Я попросил Юрия рассказать об отце — Александре Дмитриевиче Захаренкове, видном участнике Советского Атомного проекта, сохранившем ценный исторический документ, и об обстоятельствах его появления.
Юрий Захаренков: Чернобыль — последняя командировка отца
Отца я очень любил и всегда считал, что мне повезло родиться в такой счастливой семье. В детстве я гордился его спортивными успехами — в Сарове он был капитаном хоккейной и футбольной команд. Еще подростком он играл в молодежной сборной Москвы, а в зимний сезон 1945–1946 годов — в хоккейной команде «Крылья Советов» с самыми известными игроками.
Жизнь отца круто переменилась в 1946 году, когда в числе первых участников разработки ядерного оружия он прибыл в засекреченный город Саров, удаленный со всех карт страны, и там был создан первый оружейно-ядерный центр, названный КБ-11 (он же Арзамас-16, а ныне ВНИИЭФ).
Сорок лет спустя, 5 мая 1986 года, через девять дней после Чернобыльской катастрофы, на место страшных событий — в город-призрак Припять в 25 км от атомной электростанции — прибыла правительственная комиссия. В комиссию входил и мой отец, 65-летний заместитель министра среднего машиностроения. Все вещи прибывших забрали на военном аэродроме и выдали спецодежду в целлофановом пакете. Эта процедура повторялась каждый вечер. Тридцать дней комиссия занималась разработкой и осуществлением плана по ликвидации последствий страшного бедствия. Тридцать дней срочной спасательной работы, кошмарных новостей о результатах действия радиации, изливающейся из руин четвертого реактора станции. Ад на земле.
Радиация Чернобыля не пощадила и отца. Год спустя он потерял сознание и был доставлен в реанимационное отделение спецбольницы Кремля в минуте езды от Красной площади. Главный хирург сообщил, что у отца рак, собираются начать химиотерапию, но надежды нет, ему осталось жить две или три недели.
Спортивная подготовка, вероятно, помогла отцу нарушить этот прогноз, и почти два года он жил по четырехнедельному циклу: одну неделю в больнице, чтобы получить химиотерапию, три недели дома. Лишь за три месяца до смерти ему разрешили уйти в отставку. В конце марта 1989 года он позвал нас — маму и меня с женой — в больницу. Очевидно, хотел попрощаться. Мы видели это в его глазах, понимали его без слов. Расспрашивал о внуках, о наших планах и достижениях. Он умер на следующий день…
Какие мысли владели отцом в его последней командировке и в последующие месяцы, как оглядывал он свой жизненный путь, он мне не говорил. Постараюсь суммировать характер и жизненную позицию отца, исходя из многолетнего общения с ним и наблюдением за его поступками. При этом, разумеется, секретность его работы накладывала большие ограничения, но с ними я знаком с самого рождения — родился в Сарове в 1948 году, в бывшей конюшне еще не до конца разрушенного монастыря (хотя в свидетельстве о рождении написано, что родился в Москве), за год до испытания первой советской атомной бомбы.
Есть такая тройная формула счастья: не за что каяться о содеянном в прошлом, благополучие в настоящем и уверенность в будущем. Вплоть до Чернобыльской катастрофы жизнь отца отвечала всем трем условиям. Во время войны он работал, изобретая и испытывая новые конструкции особо мощных зарядов и составы взрывчатки в Особом конструкторском бюро НИИ-6, откуда его отправили в секретный Саров.
Настоящее вполне благополучно: хорошая квартира в Москве, персональная министерская машина с шофером круглосуточно, другие удобства (включая любые билеты в театры и на спортивные мероприятия). Дети уже взрослые со своими семьями. Любимая жена, поддерживающая его во всем в течение уже 45 лет. Работа тоже приносила удовлетворение, хоть это уже было не азартное увлечение изобретателя и конструктора его молодых лет. Теперь он руководил созданием мощного оружия, помогая стране сдерживать враждебный капиталистический Запад. Хочешь мира — будь сильным.
А вот будущее виделось уже иным. В Чернобыле страшная правда предстала перед ним. После многих лет напряженной работы на благо своей стране он осознал, что страна предала его, как и многих других людей, принеся своим гражданам огромные страдания. Все эти годы он верил, что советское правительство не допустит, чтобы ядерная энергия причинила вред людям. И уж тем более не внутри своей страны…
Невыполненное поручение
В чернобыльской командировке проявились чувство личной ответственности отца за порученное ему дело, работоспособность и чувство долга. Вероятно, именно эти качества поспособствовали тому, что в конце 1967 года отец неожиданно для себя получил назначение на должность заместителя министра среднего машиностроения. Основным кандидатом на эту должность тогда считался генерал Е. А. Негин — главный конструктор из Арзамаса-16.
Министр Е. П. Славский, однако, предпочел отца. Возможно, он его отметил еще в 1961 году, когда отец в составе министерской команды делал 15-минутный доклад для Хрущёва перед испытанием Царь-бомбы. По рассказу отца, руководителя страны особенно заинтересовала необычность фамилии «Захаренков»: ведь если русский, то Захаров, если украинец, то Захаренко? Отец объяснил, что прадед из Смоленской деревни пошел навстречу капризу невесты, не желавшей носить ту же фамилию «Захарова», что и половина деревни. Хрущёву этот рассказ очень понравился (уж не знаю, сыграло ли это роль в награждении отца геройской звездой после испытания Царь-бомбы).
К 1967 году для отца уже не оставалось по-настоящему интересных задач в ядерно-оружейном деле, а переключение с инженерно-конструкторской работы на высокоадминистративную открывало новые возможности применения своих способностей. Сразу после переезда в Москву, в ноябре 1967 года, ему поручили посетить все объекты и «вручать красные знамена», чтобы он познакомился со своим новым хозяйством. На это ушло около месяца. Рассказывая мне о своих впечатлениях, он испытывал возбуждение от масштаба задач, — под его началом оказалось около миллиона сотрудников.
В первый год работы на новой должности отец получил, однако, поручение, которое не выполнил и о котором рассказал мне в последние месяцы жизни, уже в отставке. И показал два документа, которые держал в ящике своего стола.
Первый документ — рукописный лист, подписанный академиком А. Д. Сахаровым 29 июля 1968 года (рис. 1): по сути, «объяснительная записка», в которой Сахаров подтвердил, что действительно написал статью, опубликованную незадолго до того на Западе, и берет на себя ответственность за все содержащиеся в статье выводы.
Записку эту отцу передал министр Славский, сказав: «Сахаров — ваш сотрудник, поэтому вы должны решить, что с ним делать». И передал также «докладную записку» от замминистра по кадрам (рис. 2) с предложением «обсудить недостойное советского академика, трижды Героя Социалистического труда, Лауреата Ленинской премии поведение Сахарова А. Д. на Коллегии Министерства, потребовать от него объяснения, и если он не осудит свои действия и публично в печати не откажется от „трактата“, уволить из нашей системы и войти в инстанции с предложением о лишении его высоких наград Родины».
Отец с большим уважением относился к заслугам Сахарова и хорошо его знал. Что же касается «трактата», то вряд ли отец вчитывался в него, считая, думаю, что физик вышел далеко за пределы своей компетенции. Однако отец решил ничего не делать и положил полученные два документа «под сукно». Об этом поручении он больше не говорил со Славским, и тот тоже не спрашивал.
Два упомянутых документа впервые публикуются здесь.
Юрий Захаренков, пенсионер, ранее работал в отделении квантовой радиофизики ФИАН,
Ливерморской национальной лаборатории, Raytheon Company
Глубокоуважаемый Ефим Павлович!
Передаю Вам последний вариант моей статьи, очень близкий к переданному в ЦК 15 июля.
Вариант «Нью-Йорк Таймс», если судить по передаче Г.А. [Голоса Америки], практически соответствует более раннему варианту статьи, законченному мною к середине июня. Этот же вариант был, по-видимому, использован в сокращенной голландской «бульварной» публикации.
Первый вариант статьи был написан мною без обсуждений с кем-либо в апреле, а в мае-июне в результате личного и заочного (т. е. «по цепочке») обсуждения с рядом заслуживающих доверия и квалифицированных товарищей в текст был внесен ряд фактических и, главным образом, редационных исправлений и уточнений. Направление этих уточнений Вы можете видеть из сравнения вариантов от середины июня и 15 июля.
29/VII-68 С уважением А. Сахаров
Из «Воспоминаний» А. Д. Сахарова
В последней декаде июля (точной даты я не помню) меня вызвал к себе Славский. На столе перед ним лежал перевод моей статьи из голландской газеты.
— Ваша статья?
Я просмотрел, сказал:
— Да.
— Это то же самое, что вы послали в ЦК?
— Не совсем, я несколько переработал.
— Дайте мне новый текст. Может, вы сделаете протест, заявите, что за рубежом опубликовали предварительный вариант без вашего разрешения?
— Нет, я этого делать не буду. Я полностью признаю свое авторство опубликованной статьи, она отражает мои убеждения.
Несомненно, Славский очень хотел, чтобы я выступил с хотя бы частичным протестом по поводу опубликования моей статьи за рубежом, пусть даже по поводу второстепенных редакционных неточностей. К счастью, я не попал в эту ловушку. С явным неудовольствием Славский продолжал:
— Сегодня мы не будем обсуждать ваши убеждения. Секретари обкомов звонят мне, оборвали ВЧ, они требуют, чтобы я не допускал контрреволюционной пропаганды в своем ведомстве, принял жесткие меры. Я хочу, чтобы вы подумали об этом, о том положении, в которое вы ставите всех нас и себя в первую очередь. Вы должны дезавуировать антисоветскую пропаганду. Я прочитаю ваш исправленный вариант. Я жду вас у себя через три дня в это же время.
Через три дня он сказал:
— Я прочитал, это практически то же самое. В вашей статье очень много вредной путаницы. Вы пишете об ошибках культа личности так, как будто партия не осудила их. Вы пишете о привилегиях начальства, но ведь и вы сами пользовались этими привилегиями. Люди, несущие на себе такую колоссальную ответственность, такую непомерную нагрузку, должны иметь какие-то преимущества. Это всё для пользы дела. Вы противопоставляете начальству интеллигенцию. Но разве мы, руководители, не есть истинная народная интеллигенция? Ваши рассуждения о конвергенции — абсолютная утопия, глупость. Нет никакой гуманизации капитализма, нет никаких социалистических черт в их социальных программах, в акционерном соучастии — и нет никакого госкапитализма в СССР. От преимуществ нашего строя мы никогда не откажемся. А капиталистам конвергенция ваша тоже ни к чему. Партия осудила ошибки культа личности, но без жесткой руки нельзя было сделать огромное дело — восстановить разрушенное войной хозяйство, ликвидировать американскую атомную монополию — вы тоже приняли в этом участие. Вы не имеете морального права осуждать наше — сталинское — поколение за его ошибки, за допущенную жестокость. Вы пользуетесь плодами нашего труда, наших жертв! Конвергенция — утопия. Мы обязаны быть сильными, сильней, чем капиталисты — тогда будет мир. В случае войны, в случае применения капиталистами ядерного оружия против нас мы обязаны немедленно и без колебаний применить всю нашу силу — и не только против стартовых позиций, а против всех объектов, которые нужно уничтожить для победы.
Насколько я понял и помню, речь шла только об ответном ядерном ударе, но сразу — максимально сильном, включая города и промышленные центры противника; и самое главное — Славский совершенно обошел вопрос о том, что, кроме нашей силы, может способствовать предотвращению войны. Ясно, что в мире, полном противоречий, конфликтов и недоверия, в мире, где силой располагают обе стороны, голая сила — слишком ненадежная гарантия мира и разумности политики. Славский игнорировал как глупость мои рассуждения об открытом обществе, отказе от противостояния, сближении. Я сказал, что в своей статье я писал об опасности для человечества подобного подхода — без свободы мнений, без открытого обсуждения вопросов, от которых зависит судьба человечества, решаемых в тиши кабинетов принявшими на себя бремя ответственности (и привилегий) людьми. В конце разговора я поднял вопрос о Чехословакии. Есть ли гарантия против интервенции в эту страну? — это было бы трагедией. Славский сказал, что вопрос о Чехословакии обсуждался в ЦК, вооруженное вмешательство исключено, если в Чехословакии не произойдут открытые контрреволюционные акты насилия, подобные тем, которые имели место в Венгрии. Никакие разговоры, собрания, заявления нас не волнуют. (21 августа всё это оказалось ложью, но, быть может, решения были приняты уже после нашего разговора; кроме того, Славского, вероятно, не допускали до обсуждений на самом высшем уровне.)
Я столь подробно пересказал свой разговор со Славским, так как это было почти единственное относительно серьезное обсуждение «Размышлений» (и вообще моих выступлений на общественные темы) с представителем власти.
Через пару недель Ю. Б. [Харитон] вызвал меня к себе домой и сказал, что Ефим Павлович (Славский) просил меня не ездить на объект.
Андрей Сахаров. Воспоминания. Т. 1. —
М.: Время, 2006. — С. 623–627
Комментарий историка
Из содержания записки Сахарова ясно, что к работе над статьей он относился очень серьезно, стремясь точно изложить свое понимание проблемы войны и мира. И при этом не стараясь соответствовать «генеральной линии партии», генеральским привычкам правительства и прочим неписанным советским приличиям.
Проблема войны и мира, а точнее, угроза мировой ядерной войны, резко обострилась к 1967 году в связи с перспективой развертывания нового — противоракетного — вида оружия и неизбежной гонки вооружений в новой области. Оборонительное вроде бы по своему назначению оружие значительно увеличивало вероятность мировой ядерной войны. Таково было мнение не только Сахарова, но и его коллег-физиков среди экспертов по стратегическому равновесию, включая научных руководителей обоих военно-ядерных центров СССР — академиков Ю. Б. Харитона и Е. И. Забабахина. Советские руководители не прислушались к этому мнению, а поверили на слово инженерам-разработчикам ПРО, которые обещали создать прочный противоракетный зонтик. Этот «экспериментальный факт» и побудил Сахарова внимательно проанализировать внешне- и внутреннеполитические причины возникшей грозной ситуации. Его статья «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» стала итогом этого анализа2.
В историческом анализе, однако, нуждается тот факт, что, несмотря на «недостойное поведение» советского академика, публичные оргмеры, предложенные компетентным товарищем Л. Мезенцевым, не были приняты, и министр Средмаша не потребовал от своего нового заместителя выполнить данное ему поручение. Сам же министр не публично — и не лично, а через Харитона — попросил лишь Сахарова оставаться в Москве.
Почти год 47-летний академик пребывал в московской «ссылке» безработным, хоть и при своей средмашевской зарплате. Он входил в высшую номенклатуру, и решение относительно него принималось на высшем уровне. Особых оснований для недовольства у Сахарова не было. Свой морально-профессиональный долг он выполнил и мог заняться чистой наукой. И занялся. В сентябре впервые участвовал в международной научной конференции (в Тбилиси), где сделал доклад о гравитации как упругости вакуума. Эта идея Сахарова произвела столь сильное впечатление на Джона Уилера, что он пять лет спустя включил ее в знаменитый учебник «Gravitation» (1973, совм. с Ч. Мизнером и К. Торном).
Но в конце 1968 года Сахарову стало не до науки — тяжело заболела его жена и спустя несколько месяцев умерла. Младшему из их троих детей было одиннадцать лет. Несколько месяцев Сахаров «жил как во сне, ничего не делая ни в науке, ни в общественных делах». Жене он посвятил статью 1969 года «Антикварки во Вселенной».
Тогдашнее душевное состояние Сахарова помешало ему заметить (или запомнить), что у него обнаружился именитый союзник в Академии наук. 7 мая 1969 года П. Л. Капица послал Сахарову текст своего выступления, в котором предложил обсудить на заседании Президиума ту самую статью, объяснив свое предложение: «Как хорошо известно, борьба взглядов является основой развития любого творчества, и как пример ее боязни, которая сейчас развилась у наших работников общественных наук, является их отношение к хорошо известной статье академика А. Д. Сахарова. Один из вопросов, поднятых в этой статье, касается тех принципов, на которых должны основываться взаимоотношения капитализма и социализма, чтобы не возникла ядерная война, которая, несомненно, кончится мировой катастрофой. В современных условиях этот вопрос является исключительно важным, так как его правильное решение определяет возможность существования всего человечества. Известно, что за рубежом эта статья в самых разнообразных слоях общества тщательно анализировалась и выявились сторонники и противники выдвинутых Сахаровым предложений по вопросу взаимоотношений двух систем. Очевидно, что только в процессе обсуждения этих вопросов можно найти жизненное решение поставленных вопросов. Поэтому совсем непонятно, почему наши идеологи до сих пор игнорируют рассмотрение поднятых Сахаровым вопросов».
Плохо Сахаров запомнил и обстоятельства своего возвращения в ФИАН — той же тяжелой для него весной 1969 года. 15 апреля он написал заявление директору ФИАНа: «В настоящее время я фактически не работаю по линии Министерства Среднего Машиностроения на работе, бывшей моим главным делом в 1948–68 гг. В ФИАНе предполагаю работать в области теории элементарных частиц. Мне потребуется некоторый срок для ликвидации пробелов в моих знаниях в этой области. Прошу официально запросить Министерство Среднего Машиностроения о моем переводе в ФИАН».
Понадобилось и заявление в Средмаш, на черновике которого изображено нечто змееподобное и слегка напоминающее ВПК (рис. 3).
Наконец 3 июня 1969 года Сахарова выпустили из закрытого мира секретной техники в мир открытой науки. Он вернулся в ФИАН, где начинал свой путь в физике. Но физикой не ограничивался, а включился в открытую защиту прав человека, уже понимая связь этой гуманитарной сферы с проблемой ядерной войны и мира. Двигал им проведенный военно-политический анализ и моральное чувство профессиональной ответственности эксперта по стратегическому равновесию.
И всё же до начала громкой публично-государственной травли прошло четыре года. Почему?
Академик мог думать, что его невидимо охраняли трижды геройские заслуги «отца советской водородной бомбы», но вряд ли он догадывался, что его «недостойная» статья произвела сильное и действенное впечатление на советских правителей.
Еще до того, как он отправил текст этой статьи в ЦК, там, благодаря усилиям КГБ, уже читали раннюю версию этой статьи. 29 мая Брежнев дал указание членам Политбюро «Прошу ознакомиться» (рис. 4).
А 1 июля президент США Джонсон объявил о советском согласии начать переговоры по ограничению противоракетного оружия — переговоры, от которых ранее советские руководители категорически отказывались. С этого началась так называемая разрядка международной напряженности, плодами которой стал договор 1972 года, обеспечивший мораторий на ПРО, а также Хельсинкские соглашения 1975 года, связавшие международную безопасность с защитой прав человека.
Почему возмутительно открытое выступление Сахарова в самиздате оказалось более убедительным для советских руководителей, чем деловито-четкие и ясные доводы в его обстоятельном секретном послании за год до того?
Знакомясь с протоколами заседаний Политбюро и с уровнем тамошних обсуждений, трудно представить, что политбюрократы начали вдумываться в доводы академиков о ракетно-ядерных делах. Скорее лишь авторитет «отца советской водородной бомбы» и его немыслимая решимость побудили кремлевских вождей изменить свою позицию. До кремлевских вождей дошло, что лишь очень серьезная причина могла подвигнуть уравновешенного академика на такое. И они — вопреки своей рабоче-крестьянской логике — согласились на переговоры об ограничении ПРО.
Уже одним этим Сахаров заслужил Нобелевскую премию мира (присужденную ему в 1975 году), а также и Ленинскую премию «За укрепление мира между народами». Советское жюри по Ленинским премиям, однако, решило иначе и присудило премию товарищу Брежневу.
Геннадий Горелик, историк науки, автор книги «Андрей Сахаров. Наука и свобода» (ЖЗЛ, 2010)
1 Горелик Г. Сахаров, «таинственный и загадочный» // ТрВ-Наука от 18.05.2021. trv-science.ru/2021/05/saxarov-tainstvennyj-i-zagadochnyj/
2 Горелик Г. ПРО et contra. Противоракетная оборона и права человека // ТрВ-Наука от 22.05.2018. trv-science.ru/2018/05/22/protivoraketnaya-oborona-i-prava-cheloveka;
Горелик Г. 50 лет «Размышлениям…» Андрея Сахарова о прогрессе, мире и свободе // ТрВ-Наука от 17.07.2018. trv-science.ru/2018/07/17/50-let-razmyshleniyam-saxarova/