Мюнхенский сговор предательство или ошибка эссе

Осенним днем в резиденции канцлера Германии Адольфа Гитлера Фюрербау собрались высокие гости. Результатом не очень долгих переговоров стал так называемый Мюнхенский сговор (1938 г.). Предательство или ошибка — что это было? До сих пор историки разных стран спорят на эту тему, а так как политические интересы представителей государственной науки отличаются, то каждый из них настаивает на своем. Западным ученым выгоднее представить это соглашение некоей оплошностью Даладье и Чемберлена. Ну, доверчивые они оказались выше всякой меры, а коварный Гитлер их обманул. А что же произошло на самом деле? Что же такое этот самый Мюнхенский сговор 1938 г.? Предательство или ошибка? Или просто преступление?

Западная версия начала Второй мировой войны

После распада Советского Союза, а вернее уже в последние годы его существования, в мировой военно-исторической литературе появились первые упоминания о таинственных событиях, предшествовавших нападению Гитлера. К тому же на фоне требований рассекретить полный текст договора о ненападении, подписанного Молотовым и Риббентропом в августе 1939 года, достаточно ясно обозначилась цель этих публикаций, состоявшая в том, чтобы разделить вину между нацистской Германией и сталинским СССР за развязывание Второй мировой войны. Вскоре акцент был смешен еще далее. Главным зачинщиком почти открыто объявлялся Советский Союз, а Гитлеру отводилась роль, скорее, невинной жертвы. Что касается других стран-участниц войны, то с ними в этом плане было вроде бы все ясно. Франция из пострадавших, к удивлению подписывающего капитуляцию Кейтеля, попала в победители. Британия, как и примкнувшая к ней в 1944 году Америка, вела праведную войну за свободу и демократию. Польша невинно пала под натиском Красной армии и Вермахта, ударивших с двух сторон.

Вот такая трактовка событий, отсчет которых ведется с даты 23 августа 1939 года. Почему же именно с нее? Потому что, если благоразумно опустить предшествующие соглашения, версия выглядит стройно, логично и однозначно. Это Сталин виноват. Ну, еще, конечно, Гитлер. Так, самую малость. И вся гипотеза начинает трещать по швам, если вспомнить события, произошедшие годом раньше, а именно Мюнхенский сговор 1938 г. Предательство или ошибка это было, в данном случае неважно. Значение имеют только факты.

Исходная ситуация

А факты были такими: в Судетской области, входившей в состав Чехословакии, жили немцы — три с половиной миллиона человек. Кроме них, там было еще свыше десяти миллионов чехов, и мощная укрепленная линия обороны, обращенная в сторону Германии. Что касается Чехословакии, то страна эта имела развитую промышленность, в частности оружейную, и считалась во многих отношениях не последней в Европе, в том числе и по мощи вооруженных сил. И вот в таких не очень выгодных условиях Гитлер решил присвоить Судетскую область вместе со всем, что в ней находилось. А потом планировал захватить и всю остальную территорию Чехословакии, правда, он об этом никому не сказал, когда подписывал Мюнхенское соглашение 1938 года. Его, собственно, об этом и не спрашивал никто. Так вот у него все получилось.

Расклад сил

Германский канцлер применил прием, называемый в среде карточных игроков блефом. Он прямо заявил, что готов применить военную силу, в случае если Судеты ему не отдадут мирно и добровольно. На самом деле возможности такой у фашистской Германии не было. На тот момент немецкий мобилизационный потенциал составлял 37 дивизий против 36 чешских, но западная граница рейха в этом случае оставалась незащищенной. При этом следует учитывать, что для успешного наступления, по всем военным канонам, атакующим требуется как минимум трехкратное превосходство. А судетские укрепления были серьезной преградой. Знал ли об этом Невилл Чемберлен? Или британская разведка (которую сами англичане очень любят превозносить) даром ела свой хлеб?

Помимо примерного численного паритета, у Чехословакии осенью 1938 года было преимущество в вооружении. Страна занимала лидерские позиции по экспорту оборонной продукции, а танки (позже захваченные немцами) составляли значительный процент танковых войск Германии в июне 1941 года.

Участники переговоров

Государства, подписавшие Мюнхенское соглашение, сумели достичь компромисса. От Германии – Адольф Гитлер, от Италии – Бенито Муссолини. Это с одной стороны. Сегодня всем известно, что в конце тридцатых годов в этих странах были фашистские режимы. Тогда, в 1938 году, это тоже тайны не составляло. А с другой, представлявшей демократические силы? Из Лондона приехал Невилл Чемберлен, а из Парижа – Эдуард Даладье. Все! Представителей СССР никто не звал, но в этом ничего удивительного нет. Странно другое – не пригласили также и чехословацкого президента Эдварда Бенеша. Действительно, а он здесь при чем?

Позиция Польши

Бесспорно, Вторая мировая война – самая трагическая страница польской истории. Однако год до своего падения под натиском Вермахта эта страна прожила не в заботе об укреплении собственных границ – она даже умудрилась их расширить! Сразу же после занятия Судет немцами поляки выдвинули Праге ультиматум, смысл которого в общих чертах повторял Мюнхенское соглашение. Кратко его можно сформулировать как требование освободить Тешинскую область. Дожидаться ответа не стали и ввели войска в указанный район, в котором из двухсот тысяч жителей восемьдесят составляли этнические поляки. Позже Черчилль назовет эти действия «жадностью гиены».

Против кого «умиротворяли» Гитлера

Суть Мюнхенского соглашения проста: Великобритания и Франция обязали Чехословакию пойти на территориальные уступки ради умиротворения Гитлера. Чемберлен, прилетев в Лондон, потряс подписанным документом и пообещал долгий мир. Насколько он был искренним, человечеству достоверно никогда уже не станет известно, но предположения по этому поводу возможны. Дело в том, что общий вектор движения милитаристских поползновений Германии был направлен на Восток, и это в целом устраивало западных политиков. Надеяться на то, что, почувствовав запах наживы, нацистский лидер успокоится, было бы слишком наивно, даже для Чемберлена и Даладье. Польские шалости не смутили президента Франции и премьера Британии, а Гитлер вообще не придал им значения, зная, что все равно ему достанется не только Тешинская область. А что касается Бенито Муссолини, то он в Мюнхен приехал просто «друга поддержать».

Результаты

Германия добилась своего. Немцы получили высокотехнологичные производства вместе с оборудованием и специалистами, сырьевую базу, практически открытую границу, лишенную дорогостоящих укреплений, и большое количество готовой оборонной продукции – от винтовок (миллион штук) до танков, не самых современных, конечно, но и у Вермахта тогда они были не лучше.

В Польше царили патриотические настроения. Промышленный потенциал страны (главным образом металлургический) одномоментно вырос почти в полтора раза, и это было достигнуто безо всяких потерь.

Чехословакия потеряла много. И сейчас не совсем понятно, почему Бенеш вел себя так послушно и не отдал приказ обороняться. А ведь было кому, было и чем. Гитлер лично оценил судетские укрепления, признав, что их штурм был бы авантюрой. Фельдмаршал Кейтель на процессе в Нюрнберге утверждал, что Вермахт вряд ли смог бы победить чехословацкую армию в 1938 году при сложившейся тогда ситуации. А если бы в дело вмешались третьи страны (Франция, Британия, СССР), война закончилась бы очень быстро разгромом Германии. Но всего этого не произошло…

Смысл сегодняшних манипуляций

Так чем же был Мюнхенский сговор 1938 г.? «Предательство или ошибка?» — этот вопрос был бы не так важен теперь, спустя почти семь десятилетий, если бы не некоторые юридические аспекты. После войны были заключены международные договоры, регламентирующие принципы европейского и общемирового устройства. Пока существовал Советский Союз, никому не приходило в голову пересматривать итоги конференций в Ялте и Потсдаме, но после 1991 года возникла странная юридическая коллизия. Один из участников соглашений выбыл, его место заняла независимая Россия, и удержаться от соблазна предъявить ей какие-то претензии, видимо, нашим «западным друзьям» не удалось. Вот тогда и вспомнили о секретных приложениях, 1939 годе и прочих коварствах Иосифа Сталина. А вот про Мюнхен 1938 года забыли. Наверное, по рассеянности…

Мюнхенский сговор

Реферат по истории на тему:

«Мюнхенский сговор»

ученицы 10 класса

Егоровой Анастасии.

Санкт-Петербург, 2005г.

Содержание.

Введение…………………………………………………………………………………2

1.Международные отношения 1935-1938 годов………………………………….……2

2.Претензии
Гитлера на Чехословакию…………………………………………….….5

3.Мюнхенское
соглашение 1938года…………………………………………………..7

    
3.1 Колебания генералов…………………………………………………………….7

    
3.2 Чемберлен в Берхтесгадене: 15 сентября 1938 года……………………………8

     3.3 Чемберлен в Годесберге: 22-23 сентября.………………………………..……11

     3.4 Последняя
минута……………………………………………………………….15

     3.5 Капитуляция в
Мюнхене: 29-30 сентября 1938 года………………………….17

4. Последствия
Мюнхена. Взаимосвязь Мюнхенского договора и

Второй Мировой войны………………………………………………………………..20

Заключение………………………………………………………………………………24

Список
литературы…………………………………………………………………….25

Введение.

    Размышляя о самой кровопролитной в истории человечества войне, мы
невольно возвращаемся к предвоенному времени, (вошедшему в историю как
предвоенный политический кризис), с тем, чтобы понять ту международную
обстановку, в которой война готовилась и была развязана, в  результате
подготовки и частичного осуществления Германией агрессивных планов по
завоеванию мирового господства при попустительстве со стороны Англии и Франции,
продемонстрированном в Мюнхене.

Нужно
сказать, что к середине 30-х годов в мире образовались три противостоящие друг
другу силы: германский фашизм, Версальские державы, или Западная демократия,
как они себя называли, и СССР. Борьба между этими тремя силами и определяла ту
политику, которая могла либо предотвратить войну, либо, наоборот, к ней
подталкивать. Ключ к решению задач лежал в кармане западных держав, потому что
они, одержав победу в Первой мировой войне, обладали наибольшим экономическим и
военным потенциалом и могли остановить эту войну при правильном понимании
обстановки. Перед ними, как они считали, стояли два врага: один враг — фашизм,
другой враг — социализм. Нужно было выбрать, кто опаснее, чья угроза больше,
кто может быстрее развязать войну в Европе или во всем мире. Они выбрали
социализм, так как социалистическая держава противостояла способу производства,
самому мировоззрению западных держав. Это была их роковая ошибка, — они как
всегда боролись с прошлым и не видели настоящего.

Соглашение,
подписанное в Мюнхене, было одним из наиболее ярких проявлений политики
«умиротворения», проводившейся накануне 2-й мировой войны
правительствами Великобритании и Франции с целью добиться сговора с нацистской
Германией за счет стран Центральной и Юго-Восточной Европы, отвратить
гитлеровскую агрессию от Великобритании и Франции и направить ее на Восток,
против Советского Союза. Мюнхенское соглашение открыло путь ко 2-й мировой
войне – наиболее губительной и самой разрушительной в истории человечества.

1.Международные отношения 
1935-1938 годов.

Влияние мирового  экономического кризиса 1929 – 1933 гг. на
международные отношения  проявилось обострением противоречий между  главными
капиталистическими странами:   начало агрессии японских милитаристов в Китае 
(1931 г.), превращение Германии в главный очаг  войны после прихода  А. Гитлера
к власти, начало агрессивных действий  фашистских государств, захват Эфиопии
фашистской  Италией.

Первая мировая война (1914 – 1918 гг.)    окончилась
подписанием  Компьенского перемирия 11 ноября 1918 г., когда Германия  не была
театром   военных действий и ее армия   еще не   капитулировала. В результате
войны  изменилась расстановка  сил в мире.  Резко   возросла роль США, которые
увеличили свой  промышленный  потенциал, превратились  в крупнейшего кредитора
и стали претендовать  на ведущую роль в мире.    Великобритания сохранила
статус   великой державы, хотя и была    оттеснена   Соединенными Штатами на
второй план.     Она стремилась удержать  и закрепить достигнутое,   не
допустить гегемонии  Франции   в Европе   и США    в  мире.  Франция желала   
экономического, политического   и  военного ослабления   Германии вплоть     
до  отторжения  от нее ряда территорий.   Свои амбиции были     и  у  Италии  
и  Японии.  Все эти противоречия   проявились в ходе     работы    Парижской  
мирной   конференции. Наиболее  спорными   оказались вопросы   о  репарациях, 
об  условиях    мирного договора   с Германией,  о судьбе   колоний  
Германии   и  территорий,   ранее входивших    в  состав  Турецкой   империи, 
о создании   Лиги Наций. 

Не достигнув   своих целей   на Пражской мирной
конференции, США  предложили провести   в  Вашингтоне   международную
конференцию  по  ограничению  вооружений.   Здесь  они   взяли 
дипломатический  реванш: добились   расторжения англо-японского союза  1902
г.,  равных с английским военным флотом условий  в  зоне  Тихого океана, 
политики «открытых дверей» и   «равных  возможностей»  в  Китае.

Комплекс  договоров  в  ходе послевоенного    мирного
урегулирования  получил название  Версальско-Вашингтонской системы, которая на
время сняла  остроту  противоречий  между  главными странами –
победительницами  и побежденными.[1]

Официально днем начала второй мировой войны считается 1
сентября 1939 г. Но фактически реакционные круги империализма втянули мир в
войну гораздо раньше – в начале 30-х годов. Первый очаг второй мировой войны
вспыхнул на Дальнем Востоке еще в 1931 г., когда Япония захватила приграничные
с СССР северо-восточные районы Китая – Манчжурию. Второй очаг появился в Европе
в результате установления фашистских или полуфашистских режимов в ряде стран и,
особенно с приходом в январе 1933 г. гитлеровцев к власти в Германии.

Уступки,
на которые пошли западные державы в Мюнхене, были результатом взаимодействия
множества факторов, а отнюдь не плодом продуманной и определенной политической
линии. Мюнхенская конференция проходила под грохот гражданской войны в Испании,
в которой именно летом 1938 года наметился перелом: франкисты прорвались к
побережью Средиземного моря и отрезали республиканцев в Каталонии. Стало ясно,
что падение Испанской республики  вопрос ближайшего времени.

Есть
мнение, что Чемберлен, проводя свою политику умиротворения, всего лишь старался
выиграть время для развития военной промышленности, прежде всего
самолетостроения. Англичане почувствовали, что военная авиация их слабое место,
учтя как раз успехи немецкой авиации в Испании.

Во
Франции же шла обычная для Республики министерская чехарда. Даладье стал
премьер-министром 10 апреля 1938 года. Его предшественник Леон Блюм и бывший
министр иностранных дел Поль Бонкур занимали в отношении Германии такую же
воинственно-враждебную позицию, как Черчилль в Англии, и выступали за
безоговорочную поддержку Чехословакии. Даладье повел другую политику, но не
питал при этом никаких иллюзий. При виде толп, приветствовавших его по
возвращении из Мюнхена в Париж, он мрачно пробурчал: »Идиоты!».

На
позицию Франции влияло наметившееся сближение Германии и Италии. Еще в 1934
году эти страны были на грани войны: Муссолини выдвигал свои войска к
австрийской границе, мешая Гитлеру проглотить Австрию. Но совместные действия в
Испании сблизили двух диктаторов, и в марте 1938 г. Муссолини уже не стал
препятствовать »аншлюсу», а в мае того же года состоялся официальный визит
Гитлера в Италию. Поскольку к этому добавлялась еще и перспектива близкой
победы Франко, перед Францией замаячила угроза возникновения трех потенциальных
фронтов на ее границах, что побуждало к особой осторожности.

В тоже время Япония расширяет агрессию в Азии — не только
захватывает Корею и центральный Китай, но и вторглась 29 июля 1938 г. на
советскую территорию в районе озера Хасан близ Владивостока, а весной 1939 г.
напала на Монголию у реки Халхин-Гол.

В этих условиях Советский Союз проводил последовательную
политику мира, направленную на создание системы коллективной безопасности и
разоружение. На рубеже 20-30-х гг. СССР, не являлась членом Лиги Наций, принял
активное участие в работе Подготовительной комиссии по подготовке всемирной
конференции по разоружению, созданной в рамке Лиги Наций. На первом же
заседании комиссии глава советской делегации М.М. Литвинов предложил тщательно
разработанный проект конвенции о последовательном всеобщем и полном
разоружении. Получив отказ обсуждать свое предложение на следующей сессии, СССР
внес проект новой конвенции – о пропорциональном и прогрессивном сокращении
вооружений. Но эта и все последующие советские инициативы были отклонены
западными партнерами по переговорам. И так продолжалось в течение всего периода
деятельности подготовительной комиссии и самой всемирной конференции по
разоружению, которая работала в феврале 1932 г. по май 1934 г. Срыв работы
конференции произошел фактически по вине Германии и Японии, которые вышли из
Лиги наций. СССР же в сентябре 1934 г. по приглашению 30 государств, членов
Лиги Наций, вступил в эту международную организацию с тем, чтобы использовать
ее в борьбе против агрессии.

В мае 1935 г. СССР заключил договоры о взаимопомощи на
случай нападения с Чехословакией и Францией, в 1936 г. – с Монголией, в 1937 г.
с Китаем.

Франция
— страна-победительница, сыгравшая одну из ключевых ролей в Первой мировой
войне, заплатила огромную цену за возврат Эльзаса и Лотарингии, аннексированных
в своё время Германской империей. Людские потери в этой войне были ужасны и
Франция, ни при каких обстоятельствах, не хотела повторения этого кошмара. Она
хотела одного — мира. Отгородилась линией Мажино от остальной Европы, и гори
оно всё синим пламенем. Её армия по-прежнему оставалась сильнейшей в Европе, её
авиация была многочисленна, её флот был силён. Более того, новый вид оружия —
танки, во Франции были самыми лучшими. Но при всём этом руководство страной и
армией было пропитано духом той прошедшей страшной войны и, соответственно,
готовилось к ней, а не к той, которая произошла потом на самом деле. И народ
Франции не согласился бы на войну за какую-то бы ни было Чехословакию, равно
как за любую другую страну. Были силы и средства. Не было одного — воли к
победе. Отсюда и страусиная политика — не замечать сгущающихся туч, отсюда и
неприятие новых форм ведения войны — только оборона собственной территории. А,
по сути — боязнь войны в любой форме, даже в том случае, если она неизбежна.
Посмотрите, с какой лёгкостью и быстротой немцы разгромили сильнейшую
европейскую армию! А ведь материальных средств, в плане численности и
вооружения, как количества, так и качества, вполне хватало для организации
отпора, даже если этого не было сделано раньше, когда Германия была несравненно
слабее, чем в дни вторжения в 1940-м году. «Странная война» зимой
1939-40 гг. о многом говорит — при полном превосходстве сил — полное нежелание
воевать. Миф о том, что немецкие Люфтваффе в первые дни разгромили французские
ВВС мифом и остаётся — после перемирия громадное количество совершенно целой
авиационной техники скопилось в североафриканских колониях и на Ближнем
Востоке. Так что дело не столько в материальных потерях, сколько в организации
дела. Вернее, в его дезорганизации. Без моральной стойкости армия превращается
в толпу. Ровно это и произошло во время вторжения немцев во Францию. Именно
из-за нежелания любой войны Франция пошла на сделку в Мюнхене. Но ведь там была
не только Франция. А что же Великобритания? Империя, где никогда не заходило
солнце? Здесь всё несколько по-другому.

Во
времена Версальской республики в Германии казалось, что бояться особо некого,
во всяком случае, в Европе. Поэтому, до прихода к власти нацистов, ничего не
было сделано Великобританией для укрепления своих вооружённых сил. Флот Его
Величества, вместе с ограниченными ВВС вполне справлялись с поддержанием мира в
Империи, а о том, что впереди ещё одна, ещё более грозная война, никто не
думал. Англичане всё-таки большие реалисты, чем французы (в области политики,
по крайней мере), поэтому политика игнорирования неприятностей была им,
безусловна, чужда. Уже в 1934-м году Министерство авиации приняло концепцию
нового самолёта-истребителя, способного развить скорость порядка 300 миль/час.
В 1935-м году Уотсон-Уатт проделал первые опыты с радиолокатором. В 1936-м году
прошли его успешные испытания. Но уже в следующем, 1937-м году, в Испании, в
составе Легиона Кондор генерала Гуго Шперрле появились первые немецкие Bf-109,
затем бомбардировщики Не-111 разнесли в пыль Гернику, а полковник Вольфрам фон
Рихтхоффен успешно отрабатывал на «испанском полигоне» взаимодействие
танков и пикирующих бомбардировщиков Ju-87 Stuka. Всё это происходило
непосредственно перед Мюнхеном, да и после тоже. Великобритания лихорадочно
разворачивала свою программу перевооружения, но по сравнению с немцами они явно
опаздывали.

   
Отсюда понятна обширная докладная записка Имперского комитета начальников
штабов, поданная на имя премьер-министра Чемберлена, где давались рекомендации
перед переговорами в Мюнхене по поводу судьбы Судетской области — ни при каких
обстоятельствах, ни в каких союзах не вступать в войну с Германией, поскольку
это может привести только к одному — полному поражению. Допуская в будущем
возможную наступательную войну, Имперский комитет начальников штабов, тем не
менее, советовал Чемберлену, (цитата): “не важно, какой ценой, мы должны быть в
стороне до тех пор, пока программа по перевооружению не даст ощутимых
результатов». И ещё цитата, на этот раз из дневника военного министра
Великобритании Хор-Белиша: «Никто, в большей мере, чем я, не осознаёт наши
сегодняшние недостатки. Начальники штабов считают, что против Германии следует
предпринять наступление, но в настоящее время, это всё равно, что выйти
охотиться на тигра с незаряженным ружьём»

2.Претензии
Гитлера на Чехословакию.

Мировой 
экономический   кризис  вызвал  новую волну  фашистских движений, особенно  в
Западной Европе.  Фашисты  черпали свои силы   в  массовых  движениях
протеста.  Возросла роль фашистских  организационных структур, способных
направить  недовольство  в нужное русло.  Они создавали  образ   врага, 
низвержение которого  открывает   путь к успеху.   Правящие круги  в  странах,
не обладающих  достаточными ресурсами для проведения  социально-политических 
реформ,  увидели в фашизме  силу, способную сохранить их  господство. 
Привлекал  фашизм  и  тем, что  он имел   широкую   социальную базу.   Общими
для   фашистских движений   в различных странах  были антикоммунизм,
национализм,  защита  капиталистических устоев   крайними средствами. 
Особенности фашизма зависели  от соотношения политических сил, наличия  
демократических  традиций, глубины   социально-политического кризиса. В
Испании  и  Португалии  сформировался  так называемый   иберийский вариант  
фашизма:  в его структуре  значительную роль играли   традиционные 
реакционные  элементы – крупные  землевладельцы  и католическое духовенство.[2]

Выдвинув бредовые расистские идеи превосходства германской нации и
мирового господства, фашисты начали усиленную подготовку к войне. Прежде
всего,  в октябре 1933 г. Германия вышла из Лиги наций и, растоптав
условия Версальского мирного договора начала поспешно вооружаться. По
Версальскому договору Германия имела право содержать 100-тысячную армию,
комплектуемую на основе добровольного найма и ограниченный военно-морской флот,
ее запрещалось иметь танки, тяжелую артиллерию, военную авиацию и подводные
лодки. Гитлеровское правительство вводит всеобщую воинскую повинность,
приступает к строительству большого военно-воздушного и надводного флотов. Если
в 1933 г. военные расходы составили только 7% национального дохода Германии, то
в 1936 г. — 21%, а в 1938 г. -32%. Правящие круги Англии, Франции и США не
только не помешали ей в этом, а напротив предоставляли кредиты.

  Последовательная миролюбивая политика СССР в какой-то мере
сдерживала агрессивные устремления империалистов, способствовала росту
международного авторитета СССР, но не смогла предотвратить развязывание второй
мировой войны. Во многом эта трагедия произошла из-за недальновидной политики
так называемых «западных демократий», главным образом Англии и
Франции, которые стремились столкнуть Германию с Советским Союзом. Характерным
является заявление премьер-министра Англии Болдуина, сделанное им в 1936 г.:
«нам всем известно желание Германии… двинуться на Восток.… Если бы в
Европе дело дошло до драки, то я хотел бы, чтобы это была драка между
большевиками и нацистами».

Подобные мысли подтверждались практическими делами. В ноябре 1937 г.
Англия, Франция и США дали согласие на присоединение к Германии Австрии и
признали  «аншлюс» (воссоединение), произведенный Гитлером 12 марта
1938 г.

Захватив Австрию, Германия приступила к осуществлению плана
«Грюн» по оккупации Чехословакии. Как мы имели
возможность убедиться, этот план был впервые представлен фельдмаршалом фон
Бломбергом 24 июня 1937 года. Гитлер проработал его, выступая перед генералами 5
ноября. Он предупреждал тогда, что
«обрушиться на чехов» следует «молниеносно» и что произойти это может уже в
1938 году.

После распада Австро-венгерской империи, Чехословакия в короткий срок
превратилась в одну из наиболее процветающих стран Центральной Европы. На ее
территории располагались многие важнейшие промышленные предприятия, в том числе
сталелитейные заводы Шкода и военные заводы. При населении накануне Мюнхенского
соглашения в 14 млн. человек, в стране проживало помимо чехов и словаков около 3,3
млн. этнических немцев. Немецкоязычное население, т. н. судетские немцы
постоянно громогласно заявляли о дискриминационных мерах по отношению к ним со
стороны чехословацкого правительства. Почти половину из 1 млн. безработных в
стране составляли судетские немцы. Центральные власти принимали всевозможные
меры, чтобы снизить накал недовольства в Судетской области: представительство в
Национальном собрании, равные права в отношении образования, местное
самоуправление и др., но напряжение не спадало.

 В 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, судетских немцев поразил
вирус национал-социализма. В том же году образовалась  судето-немецкая партия
(СИП). Возглавил ее учитель физкультуры по имени Конрад Ген­лейн. Уже в 1935
году партию тайно финансировало министерство ино­странных дел Германии, причем
субсидии составляли 15 тысяч марок в месяц. Через пару лет под влияние партии
попало почти все население судетов, исключая социал-демократов и коммунистов. К
моменту аншлюса партия Генлейна, три года исполнявшая приказы из Берлина, была
готова выполнить любой приказ Гитлера.

Для получения этих приказов Генлейн через две недели после аншлюса
поспешил в Берлин, где 28 марта имел трехчасовую беседу с Гитлером при закрытых
дверях. На беседе присутствовали также Гесс и Риббентроп. Как следует из
меморандума министерства иностранных дел, приказ Гитлера со­стоял в том, что «судето-немецкая партия должна
выдвигать требования, неприемлемые для правительства Чехословакии». Сам Генлейн
потом сформулировал приказ Гитлера так: «Мы должны всегда требовать так много,
чтобы наши требования невозможно было удовлетворить». Таким образом, положение
немецкого меньшинства в Чехословакии по­служило для Гитлера только предлогом,
чтобы захватить страну.

Об истинных целях он поведал военному руководству 5 ноября, когда
обрисовывал операцию «Грюн»: уничтожить чехословацкое государство, присоединить
его территорию и население к Третьему рейху. Лидеры Англии и Франции так и не
поняли, что произошло в Австрии. Всю весну и почти все лето Чемберлен и Даладье
— и не только они, а почти весь мир — искренне верили, что Гитлер добивается
лишь справедливости для своих соотечественников в Чехословакии.

 3.1 Колебания
генералов.

Планы Гитлера в отношении
Чехословакии вызвали серьезный протест у самых разных групп населения, но,
прежде всего у военных. Начальник генерального штаба Бек в присутствии высших
офицеров осмелился предостеречь Гитлера от вторжения в Чехословакию, поскольку
наверняка это вызвало бы серьезные ослож­нения в отношениях с Британией,
Францией и Росси­ей. В ответ Гитлер высмеял и обругал офицеров, не имевших
уверенности в победе. После этого случая разрозненные группы Сопротивления
объединились для выработки серьезного плана переворота с целью свер­жения
нацистского режима.

Главным военным руководителем Сопротивления можно считать
генерала Бека. Начальник генерального штаба армии с 1935 года, он был уверен,
что, несмотря на первые успехи Гитлера, время внесет свои коррективы и, как он
выражался, нацизм «источится о кремневый характер немецкого народа». Но после
двух выходок Гитлера — унижения Фрича обвинением в гомосексуализме и
опрометчивостью стремления к военной катастрофе — он, как Канарис и многие
другие, пересмотрел свои взгляды. Когда стало ясно, что Гитлер решил во что бы
то ни стало захватить Чехословакию силой, Бек  подал в отставку. Свой отказ от
священной клятвы германского офице­ра, как и свое участие в Сопротивлении, он
объяснял тем, что Германия оказалась «в ненормальных обстоя­тельствах, которые,
соответственно, требовали неординарных действий». В теневом правительстве,
сформи­рованном участниками Сопротивления и призванном прийти на смену
гитлеровскому режиму, Беку отводи­лась роль регента. Из людей невоенных,
примкнувших к заговору; наиболее заметен был Карл Герделер — он должен был
стать канцлером нового правительства.

 Для прямой натуры Герделера
подпольный заговор был чужд, но адмирал Канарис, опытный конспиратор,
кропотливо разрабатывал план переворота. Канарис действовал в тени. Он, скорее,
осуществлял поддержку, нежели играл активную руководящую роль. Он осознавал,
что в его положении вести себя по­-другому было бы безответственно. Если бы его
схвати­ ли, это означало бы конец абвера, а значит
серьезный удар по Сопротивлению. Герделер приобретал все большее значение для
Сопротивления, генерал Бек обладал выдающимся организаторским талантом, но
Канарис занимал особое положение — он был защитником движения.

После Канариса второе по значению место для Со­противления
занимал заместитель адмирала, полков­ник — а затем генерал — Ганс Остер. Он
отвечал за контакты и координацию действий разных групп Со­противления. Без
Остера тайная работа не могла бы стать настолько эффективной, какой она была.
Имен­но Остер собирал большую часть информации, необходимой Сопротивлению,
чтобы сохранить себя.

В тот период в планы Сопротивления не входило отстранение
Гитлера. Эта идея не пришла в голову ни Канарису, ни Беку; они считали, что
фюрера надо осудить, чтобы народ Германии увидел всю вереницу его преступлений.
План, выработанный накануне Мюнхена, предус­матривал арест Гитлера группой
армейских офицеров. Ханс фон Донаньи, которого Канарис сделал главой
департамента военной разведки в абвере, использовал  свое положение для сбора и
накопления секретной информации о преступлениях Гитлера; эту работу он начал,
когда еще работал в министерстве юстиции. Этим материалам следовало сыграть
решающую роль для обвинения Гитлера в Народном суде в случае, если переворот
окажется удачным. Заговорщики также нуждались в поддержке
Брита­нии и Франции. Они считали, что переворот будет успешным, если перед
лицом всего мира уличить Гит­лера в стремлении к войне. Союзников следовало убе­дить
в том, что между ситуацией, сложившейся вокруг Чехословакии, и вероятностью
новой войны существу­ет прямая связь, это могло создать условия для ареста
Гитлера заговорщиками, ареста, который был бы совершен в интересах мира в
Европе. Поэтому предста­вители Сопротивления тайно обращались к британ­ским
властям с просьбой заявить решительный протест по поводу угрозы германской
агрессии против Чехо­словакии.

Каким бы пугающим ни казался Гитлер, британскому
министерству внутренних дел непросто было решиться поднять шум и создать ситуа­цию,
которая грозила если не войной, то серьезным обострением положения, даже ради
создания благо­приятных условий для государственного переворота в Германии.

Следующим секретным эмиссаром, которого Бек и Канарис
выбрали для поездки в Британию, стал майор Эвальд фон Клейст-Шменцин. В Лондоне Клейст-Шменцин, как до него и Герделер, прежде всего
встретился с Ванситтартом. В своем докладе Чемберлену Ванситтарт признался, что
чувствует тревогу в связи с ситуацией, складыва­ющейся вокруг Чехословакии, но
продолжал придер­живаться мнения, что участники Сопротивления сами будут не
прочь установить контроль над Судетской областью в случае отстранения Гитлера
от власти. Он также думал, что, учитывая мнения эмиссаров Сопро­тивления,
необходимо сделать скидку на их антигитле­ровские настроения, которые,
очевидно, он считал слишком сильными.

Уинстон Черчилль, чье влияние как члена парла­мента было в
то время ограничено, также имел секрет­ную встречу с Клейст-Шмунцином. Черчилль
держался очень доброжелательно, хотя Клейст — Шменцин, как и Герделер, заранее
заявил, что германское Сопротивле­ние выступает за мирное возвращение Германии
Су­детской области и создание на территории Польши коридора, контролируемого
Германией и ведущего к Балтийскому морю (так называемый «польский кори­дор»).
Будущий премьер-министр ответил в том смыс­ле, что германское Сопротивление
имеет право на соб­ственную точку зрения по этому вопросу. Участникам
Сопротивления Черчилль отослал письмо, согласован­ное с главой министерства
иностранных дел лордом Галифаксом. Ключевой фразой письма было: «Я уве­рен, что
нарушение границ Чехословакии германскими сухопутными войсками или авиацией
поставят нас на грань новой мировой войны».

 Руководители Сопротивления разработали план своих
действий, так называемый план Гальдера-Вицлебена-Остера. Имея на своей стороне
генералов Гальдера и Вацлебена, участники Сопротивления были уверены, что
располагают достаточными военными силами в районе Берлина для про­ведения
успешного переворота. Остер сформировал маленькую ударную группу во главе с
офицером абвера подполковником Фридрихом Вильгельмом Гейнцем, убежденным
монархистом; перед группой поставили задачу арестовать Гитлера. План
предусматривал орга­низацию суда над фюрером, что придало бы делу за­конный
вид; тем не менее, Гейнц вполне допускал, что при аресте Гитлер может быть убит,
и, таким образом, нацисты, а в особенности СС, лишатся того символа, вокруг
которого они могли бы сплотиться для контр­удара.

Составной частью плана являлось и предположение, что
Британия и Франция заявят о своей решимости не допустить реализации идей Гитлера
и о том, что втор­жение в Чехословакию неминуемо вызовет ответную реакцию
союзников. Таким образом, путч мог быть представлен как шаг, необходимый для
спасения Гер­мании от безумных планов Гитлера, от войны, к которой Третий рейх
не был готов.

 3.2
Чемберлен в Берхтесгадене: 15 сентября 1938 года.

Самолет Чемберлена приземлился в аэропорту
Мюнхена в полдень 15 сентября. Оттуда премьер-министра доставило в
Берхтесгаден. Гитлер не встретил высокого гостя на вокзале в Берхтесгадене, но
приветствовал его, стоя на верхних ступеньках лестницы дома в Бергхофе.

Фюрер и
премьер-министр поднялись на второй этаж, в каби­нет Гитлера. Гитлер начал свою
речь как обычно. Он пустился в разговоры о том, как много сделал он для
Германии, для дела мира, для англо-герман­ского сближения. Теперь на повестке
дня стояла одна проблема, которую он намерен решить «так или иначе». Три
миллиона немцев, проживающих в Чехословакии, должны «вернуться» в лоно рейха.

«… Он сказал, что ему сорок девять лет и
что он хочет, если Германии суж­дено быть вовлеченной в мировую воину из-за
Чехословакии, провести страну через кризис, будучи еще в расцвете сил…
Конечно, ему будет жаль, если из-за этой проблемы вспыхнет мировая война. Но
даже такая опасность не поколеблет его решимости… Он готов к любой войне,
даже мировой, ради дости­жения своей цели. Остальной мир пусть делает, что
хочет. Он же не отсту­пит назад ни на шаг».

Чемберлен не имел возможности вставить хотя бы
слово.  Но он решил вмешаться: «Если фюрер намерен решить этот вопрос с позиции
силы, даже не дожидаясь его обсуждения, то зачем он позволил мне приехать? Я
даром потеряю время».

Немецкий диктатор заявил, что они могли бы об­судить этот
вопрос: а вдруг есть мирный способ его решения? И сразу выпалил свое
предложение: «Согласится Англия на отделение Судетской области или не
согласится… на отделение на основе права на самоопределение?..»

Чемберлен не
возмутился. Он выразил лишь удовлетворение по поводу того, «что они перешли
наконец, к делу». Согласно отчету Чемберлена, сделанному по памяти, он ответил,
что не может сказать ничего определенно­го, пока не проконсультируется с
кабинетом и правительством Франции. Согласно версии Шмидта, который вел
стенограмму параллельно с перево­дом, Чемберлен действительно так сказал, но добавил,
что лично он при­знает принцип отделения Судетской области, но «должен
вернуться в Анг­лию, доложить об этом правительству и заручиться его
поддержкой». К концу встречи Чемберлен
вынудил Гитлера пообещать, что до следую­щей их встречи он не предпримет
никаких военных действий, — Чемберлен все еще верил обещаниям фюрера.

Пока британский
лидер пребывал в плену иллюзий, Гитлер продолжал военные и политические
приготовления для нападения на Чехословакию. Война виделась грубой и жестокой,
по крайней мере, со стороны Германии, и задачей докто­ра Геббельса было
оправдать излишнюю жестокость. Ложь планировалась очень тщательно. 17 сентября
Гитлер откомандировал офицера ОКБ Генлейну для оказания помощи в создании
«судетского добровольческого корпуса». Вооружить корпус предстояло австрийским
оружи­ем. В основную его задачу, согласно приказу Гитлера, входило создавать
«напряженную обстановку и вступать в стычки» с чехами.

День 18 сентября,
когда Чемберлен был занят тем, что склонял свой ка­бинет и французов принять
предлагаемую им тактику уступок, для Гитлера и его генералов тоже выдался
крайне напряженным. Был издан приказ о боевой готовности для пяти армий,
которые имели в своем составе 36 дивизий. Кроме того, Гитлер ут­вердил список
офицеров на командные посты в десяти армиях. Продолжались также и политические
приготовления нападения на Че­хословакию. Трофейные документы министерства
иностранных дел Германии изобилуют сообщениями об усилившемся нажиме на
правительства Венгрии и Польши присоединиться к грабежу Чехословакии.
Подвергалось нажиму даже правительство Словакии. 20 сентября Генлейн убеждал
словаков «более жестко» сформулировать свое требование о предоставлении
автономии. В тот же день Гитлер принял премьер-министра Венгрии Имреди и
министра иностранных дел Каню, которых отчитал за нерешительную позицию,
занимаемую Будапештом.

Гитлер дал понять венграм: что бы ни
решил Чемберлен, сам он не на­мерен долго мириться с существованием
Чехословакии. Что же касается британского премьер-министра: «Фюрер сказал, что
предъявит Чемберлену свои требования совершенно откровенно. По его мнению,
только действия армии могут дать удовлетвори­тельный результат. Однако
существует опасность, что Чехословакия все требования примет».

Последнее
соображение не давало покоя фюреру во время его встрече ничего не подозревающим
британским премьером.

22 сентября всю
Европу охватило напряжение. Именно в этот день Чемберлен снова собрался на
встречу с Гитлером. Теперь необходимо рассказать, чем же занимался британский
премьер в промежутке между встречами с ним.

Вернувшись в
Лондон вечером 16 сентября, Чемберлен собрал своих министров, чтобы ознакомить
их с требованиями Гитлера. Из Праги был вызван лорд Ренсимен, рекомендации
которого хотел услышать кабинет. Рекомендации эти были удивительными. Он
выступал за передачу Судетской области Германии без плебисцита. Он горячо
рекомендовал пресекать легальными методами любые антигерманские выступления в
Чехословакии «со стороны партий или отдельных лиц». Он настаивал, что
Чехословакия, даже оказавшись беззащитной перед Германией, тем не менее должна
«дать гарантии соседям, что она ни при каких обстоятельствах не нападет на них
и не предпримет других агрессивных действий и соответствии с условиями
договоров с другими государствами».
Несмотря на то что мысль Ренсимена о возможном нападении Чехо­словакии на
нацистскую Германию была в сложившейся ситуации до смешного нелепой, она
произвела впечатление на британский кабинет и способ­ствовала принятию
предложения Чемберлена согласиться с требованиями Гитлера[3].

Премьер Даладье и
его министр иностранных дел Жорж Бонне прибыли 18 сентября в Лондон для
консультаций с британским кабинетом. Никому и в голову не пришло пригласить
представителей Чехословакии. И англичане, и французы хотел и любой ценой
избежать войны, поэтому очень быстро до­говорились о совместных требованиях,
которые предстояло принять Чехо­словакии. Все территории отходили к Германии
«для поддержания мира и охраны жизненных интересов Чехословакии». В свою
очередь Анг­лия и Франция выражали согласие объединиться для «международной га­рантии
новых границ… на случай неспровоцированной агрессии». Этой га­рантии
предназначалось заменить договоры о взаимопомощи, которые Че­хословакия имела с
Францией и Россией. Для французов это был чудесный выход из создавшегося
положения. Под руководством Бонне они ухватились за такое решение.

Итак, в полдень 19
сентября английский и французский послы в Праге вручили англо-французские
предложения чешскому правительству. Пред­ложения эти были отвергнуты на
следующий день. При этом пророчески объяснялось, что принятие таких условий
поставит Чехословакию «рано или поздно в полную зависимость от Германии». После
напоминания Франции о ее договорных обязательствах и о последствиях, с которыми
она столкнется в случае, если Чехословакия примет требования, следовало
предложение передать судетский вопрос в арбитраж в соответствии с гер­манско-чешским
договором от 16 октября 1925 года.

В Лондоне и Париже
при получении чешских нот протеста особого удо­вольствия не испытали. Чемберлен
созвал заседание своего кабинета и уста­новил постоянную телефонную связь с
Парижем для консультаций с Даладье и Бонне в течение всего вечера.
Договорились, что оба правительства усилят нажим на правительство Чехословакии.
Чехам нужно сказать, что если они будут упорствовать, то на помощь со стороны
Англии и Франции могут не рассчитывать.

К этому времени
президент Бенеш понял, что его предают те, кого он считал своими друзьями. Он
предпринял последнюю попытку выяснить от­ношения хотя бы с Францией. Чуть
позднее, он потребовал, чтобы доктор Крофта поставил перед Лакруа жизненно
важный вопрос: намерена Франция выполнить свои союзнические обязательства перед
Чехословакией в случае нападения на нее Германии или нет? В 2 часа 15 минут 21
сентября Ньютон и де Лакруа подняли президента Бенеша с по­стели. Они убедили
его отозвать свою ноту протеста, заявляя при этом, что если англо-французские
предложения не будут приняты Чехословакией, то в случае нападения на нее
Германии она будет противостоять ей в одиночку.

Весь следующий
день Бенеш ходил разбитый. Он созвал свой кабинет, лидеров политических партий
и командование армии. Они проявили стойкость перед лицом опасности, но пали
духом, узнав о преда­тельстве друзей и союзников. А что же Россия? Именно в
этот день совет­ский наркоминдел Литвинов выступал в Женеве с речью, в которой
заявил, что Россия намерена соблюдать свои обязательства в отношении
Чехословакии. Бенеш вызвал русского посла в Праге, и тот подтвердил все сказан­ное
народным комиссаром по иностранным делам. В Чехословакии с сожа­лением
констатировали, что Россия сможет прийти на помощь только в том случае, если
так же поступит и Франция. А Франция их предала[4].

Поздно вечером 21
сентября правительство Чехословакии капитулиро­вало и приняло англо-французские
условия. «У нас не было иного выхода, так как мы остались одни», — с горечью
отмечалось в правительственном коммюнике по этому поводу. Бенеш в частном
порядке объяснял это проще: «Нас подло предали». На следующий день кабинет
подал в отставку. Ге­нерал Ян Сыровы, генеральный инспектор армии, стал главой
нового «правительства национального единства».

3.3 Чемберлен в Годесберге: 22-23 сентября.

Несмотря на опасение по поводу оппозиции проводимой им политике у себя
на родине, в Годесберге Чемберлен пребывал в прекрасном настро­ении. Он
приехал, чтобы удовлетворить все просьбы Гитлера, вы­сказанные в Берхтесгадене,
и даже больше. Оставалось договориться только о деталях.

Вечером
премьер-министр направился в гос­тиницу, где его ждал Гитлер. На сей раз
говорил только Чембер­лен, по крайней мере, сначала. Приблизительно в течение
часа Чемберлен рассказывал о «труд­ных переговорах», которые он с большим
успехом провел не только с английским и французским кабинетами, но и с
Чехословакией, в результате чего последняя согласилась принять требования
Гитлера. Потом он говорил о том, что нужно предпринять, чтобы эти требования
были выполнены. Следуя совету Ренсимена, он готов был отдать Судетскую область
Германии без плебисцита. Что касается других территорий, то их судьбу
предстояло решить комиссии из трех человек — представителей Германии, Чехослова­кии
и какой-нибудь нейтральной страны. Более того, договоры Чехослова­кии о
взаимопомощи с Францией и Россией, которые очень не нравились Гитлеру,
заменялись международной гарантией против неспровоцирован­ного нападения на
Чехословакию, которой в будущем «надлежит стать пол­ностью нейтральной». 
«Правильно ли я понял, что правительства Англии, Франции и Чехосло­вакии
согласны передать Судетскую область Германии?» — спросил Гитлер. Его поразило,
что уступки столь велики и что пошли на них так быстро. «Да», — ответил,
улыбаясь, премьер-министр. «Мне ужасно жаль, — заявил Гитлер, — но в свете
событий пос­ледних дней предложенное решение уже утратило всякий смысл».

Доктор Шмидт вспоминал, что при этих
словах Чемберлен даже подско­чил от удивления и гнева, его совиное лицо
покраснело. Чемберлен увидел, что его «дом мира», с таким трудом построенный за
счет Чехословакии, рассыпается, словно карточный домик. Однако фюрера не трогали
беды британского премьер-министра. Он вы­двигал требование немедленной
оккупации Судетской области Германией, причем проблема эта «должна быть решена
окончательно не позднее 1 ок­тября». Под рукой оказалась карта, на которой
фюрер отметил, какие имен­но территории подлежат немедленной оккупации.

После этого
Чемберлен отправился в свою резиденцию, чтобы решить, что же делать. В тот
вечер после консультаций со своими советниками и телефонных разговоров с
французским правительством он нашел решение: правительст­ва Англии и Франции
сообщат чешскому правительству, что «не берут на себя ответственность
советовать ему не проводить мобилизацию»[5].

В 7.20 вечера
генерал Кейтель позвонил по телефону из Годесберга в штаб сухопутных войск:
«Дату (день «X») пока точно назвать нельзя. Про­должайте подготовку
согласно плану. Операция «Грюн» начнется не раньше 30 сентября».

Перед Адольфом
Гитлером стояла дилемма. Его цель заключалась в том, чтобы «воен­ными
действиями уничтожить Чехословакию», о чем Чемберлен, конечно, не знал. Принять
англо-французский план, с которым Чехословакия согласилась, хотя и неохотно,
означало не только получить Судетскую область, но и нанести ощутимый удар
Чехословакии, поскольку она становилась безза­щитной. Но это не были военные
действия. Фюрер же намеревался не толь­ко унизить президента Бенеша,  но и дока­зать
бесхребетность правительств западных стран. Для этого была необходима именно
военная оккупация. Она могла оказаться и бескровной, как в случае с Австрией,
но непременно должна была осуществиться. Он жаждал взять реванш над выскочками
чехами.

23 Чемберлен
написал Гитлеру письмо. Он передаст новые требования Германии чешскому
правительству, но не уверен, что оно их примет. Более того, он не сомневается,
что правительство Чехословакии будет сопротивляться немед­ленной оккупации. Но
он готов предложить Праге, до практичес­кого присоединения ее к рейху, 
предоставить судетским немцам право поддерживать там закон и порядок.

О таком
компромиссе Гитлер не хотел и слышать. Он послал ответ, опять перечислив все
притеснения, которым будто бы подвергались немцы со стороны чехов. Он отказался
умерить свои требования и заявил, что «речь теперь, вероятно, идет о войне».
Ответ Чемберлена был краток. Он попросил Гитлера изло­жить все требования на
бумаге и приложить карту, а на себя взял роль по­средника в передаче этих
требований Праге. «Я не вижу, что еще могу сде­лать, находясь здесь, — заявил
он. — Я намерен возвратиться в Англию».

Перед отъездом он
еще раз встретился с Гитлером. Встреча состоялась в 10.30 вечера 23 сентября.
Гитлер представил свои тре­бования в виде меморандума и приложил карту.
Чемберлен был поставлен в жесткие временные рамки. Чехословакия должна была
начать эвакуацию населения с территорий, отходящих к Германии, в 8 часов утра 26
сентября, то есть через два дня, и завершить ее 28 сентября.

«Но это же
ультиматум!» — воскликнул Чемберлен. «Ничего подобно­го!» — живо возразил
Гитлер. Когда Чемберлен заметил, что это нельзя на­звать иначе как немецким
словом «диктат», Гитлер сказал: «Это вовсе не диктат. Взгляните на документ, он
озаглавлен словом «меморандум»».

В этот момент
адъютант принес фюреру срочную телеграмму. Гитлер пробежал ее глазами и передал
переводчику Шмидту: «Прочтите господину Чемберлену». Шмидт прочитал: «Только
что Бенеш объявил по радио все­общую мобилизацию в Чехословакии». Потом
заговорил Гитлер: «Теперь вопрос, конечно, закрыт. Чехословакия и не подумает
отдать Германии какие-либо территории». «Чехи первыми объявили мобилизацию», —
сказал Гитлер. Чемберлен возразил: «Первой объявила мобилизацию Германия…»
Гитлер отрицал, что в Германии была проведена мобилизация.

Переговоры
затянулись до утра. В конце концов, Чемберлен спросил, яв­ляется ли меморандум
Гитлера его последним словом. Когда Гитлер отве­тил, что да, премьер-министр
сказал, что нет смысла продолжать переговоры. Он сделал все, что мог, но его
попытки не увенчались успехом. Он уезжает с тяжелым чувством, потому что
надежды, с которыми он при­ехал в Германию, разбиты.

Немецкий диктатор
не хотел, чтобы Чемберлен пошел на «уступки». «Вы один из немногих, для кого я
когда-либо делал по­добное, — с живостью заметил он. — Я готов установить
окончательную дату для эвакуации чехов — 1 октября, если это упростит вашу
задачу». Ска­зав это, он взял карандаш и сам исправил дату. В действительности
это не было уступкой, ведь 1 октября было давно назначенным днем «X»[6]. Это, казалось,
подействовало на премьер-министра. Тем не менее он добавил, что не готов
принять или отвергнуть предло­жения, а может только передать их.

Как только
премьер-министр вернулся в Лондон, он сразу сделал то, чего, как он заявлял
Гитлеру, делать не собирался: стал убеждать британ­ский кабинет принять новые
требования нацистов. Однако неожиданно ему пришлось столкнуться с сильной
оппозицией. Чемберлен не смог уговорить свой кабинет. Не убедил он и
французское правительство, кото­рое 24 сентября отвергло Годесбергский
меморандум и в тот же день объ­явило частичную мобилизацию.

Когда в
воскресенье, 25 сентября, в Лондон прибыли французские ми­нистры во главе с
премьером Даладье, английское и французское прави­тельства узнали, что
Чехословакия отклонила Годесбергские предложения[7].
Франции не оставалось ничего, кроме как подтвердить свою верность союз­ническим
обязательствам и обещать прийти на помощь Чехословакии в случае, если она
подвергнется нападению. Но Франции нужно было знать, как поведет себя Англия.
Чемберлен согласился сообщить Гитлеру, что если Франция в силу союзнических
обязательств по отношению к Чехословакии окажется в состоянии войны с Германией,
то Британия будет считать себя обязанной поддержать ее.

После отъезда
Чемберлена, немцы пребывали в мрачном расположении духа. Теперь, когда они
стояли практически на пороге войны, эта перспектива перестала им нравиться, по
крайней мере, некоторым из них.

Воскресный день 25
сентября выдался чудесный. Несмотря на сообщения о ярос­ти, охватившей Гитлера
по поводу отвергнутого Годесбергского ультимату­ма, в Париже, Лондоне и Праге
не чувствовалось, что наступил кризис, да и в Берлине не было заметно никакой
военной лихорадки.

На следующий день
произошли внезапные перемены к худшему. В пять часов утра сэр Гораций Вильсон
при­вез в канцелярию письмо Чемберлена, в котором премьер-министр сообщал, что
Прага посчитала Годесбергский меморан­дум «абсолютно неприемлемым». Гитлер, по
воспо­минаниям переводчика, неожиданно вскочил и закричал: «Нет никакого смысла
вести дальнейшие переговоры!» — после чего бросился к двери. Фюрер вскоре сел в
кресло, но во время чтения письма часто восклицал: «С немца­ми
обходятся как с грязными неграми… 1 октября я поставлю Чехослова­кию на
место!»

Чемберлен
предлагал свой план. Так как Чехословакия готова отдать Гитлеру то, что он
требует, а именно Судетскую область, необходимо сроч­но организовать встречу
чешских и немецких представителей и «догово­риться о способе передачи
территории». Чемберлен добавлял, что ему хоте­лось бы, чтобы на этой встрече
присутствовали представители Англии. Гит­лер ответил, что готов вступить в
переговоры с чехами, если они примут Годесбергский ультиматум, только что ими
отвергнутый, и согласятся на оккупацию Судетской области немецкими войсками 1
октября. Он заметил, что положительный ответ должен быть получен в течение
сорока четырех часов, то есть к двум часам дня 28 сентября.

27 сентября он во
второй раз принимал Горация Вильсона. Вильсон не менее британского премьера был
склонен отдать Гитлеру Судетскую область, если только немецкий диктатор возьмет
ее мирным путем. Британское правительство предлагало взять на себя «мораль­ную
ответственность» за то, чтобы обещания Чехословакии были выполнены
«справедливо, полностью и быстро». Однако Гитлера оно не заинтересовало. Теперь
все зависело от чехов: они могли принять или не принимать его предложения. Если
они не примут его предложения, он уничтожит Чехословакию. С явным удовольствием
он прокричал свою угрозу несколько раз.

Вероятно, это
вывело из себя даже спокойного Вильсона. Он поднялся и сказал: «В таком случае
я уполномочен премьер-министром сделать следую­щее заявление: «Если Франция
вследствие своих союзнических обяза­тельств окажется в состоянии войны с
Германией, то Соединенное Коро­левство сочтет себя обязанным поддержать
Францию». Когда сэр Гораций заметил, что только от Гит­лера зависит, начнется
война или нет, разгоряченный фюрер воскликнул: «Если Франция и Англия хотят
напасть на нас, пусть нападают! Сегодня вторник, в следующий понедельник мы уже
будем в состоянии войны!»

Многое про­изошло
в Берлине — и не только в Берлине — в течение того дня, 27 сентября. В час дня,
сразу по прибытии Вильсона, Гитлер издал «совершенно сек­ретный» приказ, в
котором ударным частям предписывалось покинуть места проведения учений и выйти
на рубеж атаки на чешской границе. Через несколько часов был издан приказ о
дальнейшей скрытной мобилизации. В ходе ее было сформировано пять новых дивизий
для размещения на западной границе.

Несмотря на то, что Гитлер продолжал военные приготовления,
собы­тия, произошедшие в течение этого дня, заставили его заколебаться. Чтобы
повысить боевой дух населения, Гитлер приказал по окончании рабочего дня, когда
сотни тысяч берлинцев выйдут из своих контор на улицу, про­вести в центре
Берлина парад моторизованной дивизии. Затея эта оберну­лась полным фиаско,
берлинцы не желали, чтобы им напоминали о войне.

Очередные вести,
поступавшие в канцелярию из-за границы, тоже не радовали. Из Будапешта
сообщили; правительства Югославии и Румынии предупредили правительство Венгрии,
что в случае нападения ее войск на Чехословакию они предпримут против Венгрии
военные действия. В ре­зультате война могла распространиться на Балканы, а это
в планы Гитлера не входило.

Новости из Парижа
оказались и того хуже. От немецкого военного атта­ше пришла телеграмма, в
которой он сообщал, что объявленная во Франции частичная мобилиза­ция сильно
смахивает на мобилизацию всеобщую и что «к шестому дню мо­билизации можно
ожидать развертывания первых 65 дивизий на границе с Германией». Этой силе,
насколько было известно Гитлеру, Германия могла противопоставить лишь 10—12
дивизий. Половина из них состояла из резер­вистов, а их боеспособность вызывала
тревогу. Более того, по мнению воен­ного атташе, для Германии оставалась
реальной угроза подвергнуться не­медленному нападению из Нижнего Эльзаса и
Лотарингии в направлении Майнца при первых же попытках с ее стороны предпринять
военные действия. И, наконец, как докладывал атташе, итальянцы не делают
абсолютно ни­чего, чтобы сковать французские войска на итало-французской
границе. Казалось, что и доблестный союзник Муссолини покинул Гитлера в
решающий момент.

Поступили новости
от президента Соединенных Штатов и от короля Швеции. Накануне, 26 сентября,
Рузвельт обратился к Гитлеру с призывом помочь сохранить мир, и хотя фюрер в
течение двадцати четырех часов от­ветил, что сохранение мира зависит только от
Чехословакии, Рузвельт в среду прислал еще одну телеграмму, в которой предлагал
немедленно со­звать конференцию всех заинтересованных сторон. В этой же
телеграмме американский президент отмечал, что если разразится война, то
ответст­венность за нее мировая общественность возложит на Гитлера.

Король Швеции,
друг Германии, подтвердивший свою верность в ходе войны 1914—1918 годов, был
более откровенен и прямолинеен. Как сооб­щалось в депеше немецкого посла из
Стокгольма, король срочно вызвал его и заявил, что если Гитлер не оттянет указанный
им срок (1 октября) на де­сять дней, то мировая война неминуема и виноват в
этом будет фюрер. Более того, войну эту Германия, бесспорно, проиграет ввиду
«расстановки сил между великими державами». В своем нейтральном прохладном Сток­гольме
хитрый король мог более объективно оценить ложившуюся ситуа­цию, по крайней
мере военную, чем главы правительств в Берлине, Лондо­не и Париже.

Президент
Рузвельт, что, вероятно, объяснялось эмоциональностью американцев, смягчил
драматизм своих воззваний к Гитлеру, отметив, что Соединенные Штаты не примут
участия в войне и не возьмут на себя ника­ких обязательств «в ходе ведущихся
переговоров». Немецкий посол в Ва­шингтоне Ганс Дикхофф тем не менее счел
необходимым послать в Берлин «срочнейшую» телеграмму. В ней он предупреждал,
что если Гитлер скло­няется к войне, в которой ему будет противостоять
Великобритания, то есть веские основания полагать, что «вся мощь Соединенных
Штатов будет бро­шена на чашу весов Англии».

Какими сведениями
располагал в тот момент Гитлер? Что Прага не по­корилась, что в Париже
ускоренными темпами идет мобилизация, что Лон­дон занял более жесткую позицию,
что его собственный народ пребывает в состоянии апатии, что его генералы
настроены против него, что срок Годесбергского ультиматума истекает в два часа
следующего дня. Его письмо-воззвание к Чемберлену было хорошо продумано. В сдер­жанных
выражениях Гитлер отрицал тот факт, что его предложения полнос­тью лишат чехов
гарантий на существование как нации, что немецкие войс­ка продвинутся дальше
демаркационной линии. Гитлер выражал готовность обсудить с чехами детали и
«дать гарантии Чехословакии». Чехи держатся только потому, что надеются начать
европейскую войну, заручившись под­держкой Англии и Франции, но он, Гитлер, все
еще не теряет надежду сохранить мир.

3.4 Последняя
минута.

Послание Гитлера
Чемберлен полу­чил 27 сентября, в 10.30 вечера. Это произошло в конце
напряженного для премьер-министра дня.

Возвратившийся в
тот же вечер из Берлина Вильсон привез неутеши­тельные новости, которые
вынудили Чемберлена и его кабинет действовать. Было решено отдать приказ о
мобилизации флота и вспомогательных сил ВВС, объявить чрезвычайное положение.

Премьер-министр
немедленно направил телеграмму президенту Бенешу, в которой приводил полученную
из Берлина информацию, свидетельст­вующую о том, «что немецкая армия получит
приказ пересечь границу Че­хословакии, если завтра (28 сентября) к 14.00
правительство Чехословакии не примет предложения Германии». Честно предупредив
правительство Че­хословакии, Чемберлен не мог удержаться, чтобы в конце своего
послания не запугать Бенеша: «Немецкая армия займет Богемию, и ни государство,
ни группа государств не смогут ничего сделать для спасения Вашего народа и
Вашей страны… Такова правда, каков бы ни был результат мировой войны».

Таким образом,
Чемберлен возлагал ответственность за начало войны уже не на Гитлера, а на
Бенеша. Бенеш еще не ответил на эту теле­грамму, когда пришла следующая, в
которой Чемберлен уже советовал чеш­скому правительству, как поступить. Он
рекомендовал Чехословакии согла­ситься на ограниченную оккупацию немецкими
войсками 1 октября района по берегам рек Эгер и Аш. Он предлагал также создать
германо-чешско-британскую пограничную комиссию, которая быстро установит, какие
тер­ритории отойдут в дальнейшем к Германии.

Таким образом,
друзья предупредили чешское правительство (Франция согласилась с последними
предложениями), что, даже если союзники и одержат победу в войне с Германией,
Чехословакии придется передать ей Судетскую область. Зачем втягивать Европу в
войну, если Судетская область для вас все равно потеряна?

Гитлер получил
«почти все, что требовал». Британия гарантировала, что Чехословакия примет
предложения и выполнит их.

Прослушав это
выступление, большинство англичан легли спать с уверенностью, что в течение
двадцати четырех часов Германия и Англия объявят друг другу войну. Однако они
не знали, что происходило на Даунинг-стрит в то время, когда они спали. В 10.30
было доставлено письмо от Гитлера. За эту соломинку премьер-министр радостно
уцепился. Вот что ответил он Гитлеру: «Прочитав Ваше письмо, я пришел к выводу,
что Вы сможете достичь всего очень быстро и не прибегая к войне. Я готов сам
немедленно прибыть в Берлин, чтобы
обсудить вместе с вами и с правительством Чехословакии под­готовительные меры
по передаче территорий в присутствии представителей Франции и Италии, если Вы
того пожелаете. Я убежден, что в течение недели мы придем к соглашению. Я не
поверю, что из-за задержки  на несколько дней решения давно возникшей проблемы
Вы возьмете на себя ответственность на­чать мировую войну, которая может
привести к гибели цивилизации».

Была также
отправлена телеграмма Муссолини, в которой содержалась просьба склонить фюрера
принять изложенный план и согласиться при­слать на планируемую встречу своего
представителя.

Премьер-министр
давно вынашивал идею этой конференции. Он выражал надежду, что четыре державы —
Гер­мания, Италия, Англия и Франция решат судетский вопрос. Но министер­ство
иностранных дел напомнило послу и премьер-министру, что будет трудно исключить
«другие державы» из числа участников конференции. «Другие державы» — это
Россия, у которой с Чехословакией был заключен пакт о взаимопомощи. Вернувшийся
из Годесберга Чемберлен был убеж­ден, причем вполне обоснованно, что Гитлер
никогда не согласится на встречу, в которой будет принимать участие Советский
Союз. Да и сам премьер-министр не жаждал встречаться с русскими, хотя любой
мало-маль­ски грамотный человек в Англии понимал, что участие Советского Союза
на стороне западных держав в войне против Германии необычайно важно.

 Но до среды 28
сентября он еще не думал о том, чтобы исключить из со­става участников
конференции и Чехословакию. 25 сентября, после того как Прага отклонила
требования Годесбергского меморандума, премьер-министр  предложил Чехословакии
согласиться на переговоры в рамках «междуна­родной конференции, в которой
смогут принять участие Германия, Чехо­словакия и другие страны». На следующий
день чешское правительство со­гласилось с этим предложением. Как мы знаем, в
своем послании Гитлеру, отправленном поздно вечером 27 сентября, Чемберлен
указывал, что пред­ставители Чехословакии должны быть включены в число
участников кон­ференции наряду с Германией, Италией, Францией и
Великобританией.

3.5 Капитуляция в Мюнхене: 29-30 сентября 1938
года.

12.30 29 сентября
Гитлер отправился встретить Муссолини и договориться о совместных действиях во
время конференции. Чемберлен не предпринял аналогичной попытки — не искал
встречи с Даладье, чтобы выработать политику противостояния двух западных демо­кратий
двум фашистским диктаторам. Чемберлен прибыл в Мюнхен в  полной уверенности,
что никто — ни чехи, ни даже фашисты не будут препятствовать его скорейшей
договоренности с Гитлером[8].

Переговоры,
начавшиеся в 12.45 в так называемом Фюрерхаусе на Кёнигплац, проходили спокойно
и скорее напоминали формальную пере­дачу Гитлеру того, что он хотел получить в
назначенные им сроки. Собравшиеся перешли к делу после того, как выступил
Муссолини. Муссолини сказал, что, «чтобы способствовать практическому решению
проблемы», он привез с собой чет­кие предложения в письменном виде.

То, что Муссолини
от своего имени выдвинул в качестве компромиссного ре­шения, на самом деле было
в спешном порядке составлено в Берлине Ге­рингом, Нейратом и Вайцзекером.
Геринг показал проект Гитлеру, и тот решил, что он может сработать, после чего
он был передан итальянскому послу Аттолико, который на следующий день передал
его итальянскому диктатору, незадолго до того, как тот отравиться в Мюнхен. Вот
что представляли собой «итальянские предло­жения», которые не только
предопределили повестку дня переговоров, но и легли в основу Мюнхенского
соглашения. Все это было заранее подготовлено в Берлине.

Это было видно из
текста, который очень напоминал отвергнутый Годесбергский ультиматум. Но этого
не поняли ни Даладье с Чемберленом, ни их послы, присутствовавшие на
переговорах. Муссолини «тактично выдал за свое сочетание англо-фран­цузских
предложений и предложений Гитлера».

Теперь, когда
«итальянские» предложения были так тепло встречены со­бравшимися, оставалось
уточнить незначительные детали. Чемберлен захотел узнать, кто выплатит
Чехословакии компенсацию за общественную собственность, которая перей­дет к
Германии вместе с Судетской областью. Гитлер резко ответил, что никакой
компенсации не будет. Когда пре­мьер-министр, ссылаясь на положение, согласно
которому чехи, покидаю­щие Судетскую область, не могли брать с собой скот (это
было одно из годесбергских требований), воскликнул: «Значит ли это, что
фермеров вы­шлют, а их скот оставят?» — Гитлер взорвался и закричал на Чемберлена:
«Наше время слишком дорого, чтобы тратить его на такие мелочи!» Далее
премьер-министр эту тему не развивал.

Сначала он
настаивал на том, чтобы чешский представитель присутст­вовал на переговорах.
Его страна, заявил он, «не может дать полной гарантии, что эва­куация с
территории Судетской области будет закончена к 10 октября (такой срок был
указан в предложениях Муссолини), если не будет заявле­ний об этом со стороны
правительства Чехословакии». Даладье неохотно его поддержал. Он полагал, что
«было бы желательно присутствие представителей Чехословакии, с которы­ми можно
было бы при необходимости проконсультироваться».

Однако Гитлер был
непреклонен. Он заявил, что не потерпит присутст­вия чехов. Даладье постепенно
сдался, но Чемберлен выиграл в конце кон­цов мелкую уступку. Договорились, что
чешские представители смогут на­ходиться «в соседней комнате», как выразился
премьер-министр.

И действительно,
во время вечернего заседания прибыли два представи­теля Чехословакии — доктор
Войтех Маетны, посол Чехословакии в Берли­не, и доктор Хуберт Масарик из
министерства иностранных дел. Холодно встретив, их проводили в прилегающую к
помещению переговоров комна­ту. Там они просидели в томительном ожидании с двух
до семи, после чего  к ним вошел человек из свиты Чемберлена, и обрушил на них
дурные вести: достигнуто общее со­глашение, о деталях которого он ничего
сказать еще не может, но ясно одно — условия его гораздо жестче, чем
франко-британские предложения. Когда Масарик спросил, получат ли возможность
выступить представители Чехословакии, англичанин, за­метил, что он, вероятно,
не представляет, насколько тяжелое положение ве­ликих держав, и не понимает,
как трудно вести переговоры с Гитлером.

В десять часов
вечера двух несчастных чехов проводили к сэру Горацию Вильсону, верному
советнику премьер-министра. Вильсон от имени Чем­берлена ознакомил их с
основными пунктами четырехстороннего соглаше­ния и вручил карту Судетской
области, на которой были отмечены террито­рии с населением, подлежащим
немедленной эвакуации. Когда чехи попы­тались протестовать, англичанин резко
оборвал их, заметив, что ему больше нечего сказать, и быстро вышел из комнаты. 
«Если вы не примете условий, — уговаривал он их, — то вам придется улаживать
свои дела с Германией один на один. Может быть, французы из­ложат вам то же
самое в более мягкой форме, но, поверьте мне, они разде­ляют нашу точку зрения.
Они — незаинтересованная сторона».

Это было правдой, какой бы горькой она
ни оказалась для представите­лей Чехословакии. Во втором часу ночи 30 сентября[9] Гитлер, Чемберлен,  Муссолини и Даладье (именно в таком порядке) поставили свои подписи под
Мюнхенским соглашением, позволявшим немецкой армии вступить на территорию
Чехословакии 1 октября, как и обещал Гитлер, и закончить ок­купацию Судетской
области к 10 октября. Гитлер получил то, в чем ему было отказано в Годесберге.

Оставался один болезненный момент — по
крайней мере, для жертв — сообщить чехам, с чем они должны расстаться и в какие
сроки. Гитлера и Муссолини эта процедура не интересовала, они ушли, перепоручив
сделать это союзникам Чехословакии — представителям Франции и Англии.

На следующий день, 30 сентября,
Чемберлен встретился с Гитлером на его мюнхенской
квартире, чтобы обсудить положение дел в Европе в будущем. Кроме того, он
намеревался упрочить свое положение в политической жизни Англии, для чего хотел
просить Гитлера о небольшой уступке.

Гитлер был не в
настроении. Он рассеянно слушал  высказывания главы британского правительст­ва,
выражавшего уверенность в том, что Германия «проявит великодушие при проведении
в жизнь Мюнхенского соглашения», и Гитлер не подвергнет бомбардировке Прагу,
так как это повлечет «многочисленные жертвы среди гражданского населе­ния».

Сказанное премьер-министром явилось
только прелюдией к тому, что последовало дальше. Чемберлен извлек из кармана
листок бумаги, в надежде, что они с Гитлером подпишут «документ» и немедленно
его опубликуют: «Мы, фюрер Германии и канцлер, и
английский премьер-министр, провели сегодня еще одну встречу и пришли к.
согласию о том, что вопрос англо-герман­ских отношений имеет первостепенное
значение для обеих сторон и для Европы. Мы рассматриваем подписанное вчера
вечером соглашение и англо-герман­ские морское соглашение как символизирующие
желание наших двух народов никогда больше не воевать друг с другом. Мы приняли твердое решение, что метод консультаций стал
методом принятым для
рассмотрения всех других вопросов, которые могут касаться наших двух стран, и
мы полны решимости продолжать наши усилия по устра­нению возможных источников
разногласий и таким образом содействовать обеспечению мира Европе».

Гитлер прочитал
заявление и быстро его подписал, к большому удовле­творению Чемберлена.
Введенный в заблуждение премьер-министр не знал того, что стало позднее
известно из трофейных немецких и итальянских документов, а именно, что на
встрече в Мюнхене Гитлер и Муссолини договорились при необходимости сражаться
«плечом к плечу» против Великобритании.

В Праге настроение
было, естественно, совсем иным. В 6.20 утра 30 сентяб­ря германский поверенный
в делах поднял с постели чешского министра иностранных дел доктора Крофту,
вручил ему текст Мюнхенского соглаше­ния и сообщил, что правительству
Чехословакии надлежит к пяти вечера того же дня прислать в Берлин двух
представителей на первое заседание «международной комиссии» по надзору за
исполнением соглашения. У президента Бенеша не оставалось другого выхода, кроме
как подчиниться. Англия и Франция предали его страну, более того, они встали бы
на сторону Гитлера, если бы ему вздумалось применить воен­ную силу в случае
непринятия Чехословакией условий Мюнхенского согла­шения. В десять часов
Чехословакия капитулировала.

До последней
минуты Англия и Франция оказывали давление на страну, которую бросили на
произвол судьбы и предали. В течение всего дня анг­лийский, французский и
итальянский послы наезжали к доктору Крофте, чтобы убедиться, что чехи в
последний момент не взбунтуются против ка­питуляции.

По настоянию из
Берлина президент Бенеш подал в отставку 5 октября. Его пост временно занял
генерал Сыровы. 30 ноября прези­дентом того, что осталось от Чехо-Словакии (с
этого момента название го­сударства писалось именно через дефис).

Те территории
Чехословакии, которые Чемберлен и Даладье не смогли передать Германии в
Мюнхене, отдала ей так называемая международная комиссия. В этот спешно
сформированный орган вошли итальянский, французский и английский послы, чешский
посол в Берлине и барон фон Вайцзекер из германского министерства иностранных
дел. Любой спорный вопрос о передаче дополнительных чехословацких территорий
Германии разрешался в пользу последней. Нередко в таких случаях Гитлер и ОКБ
угро­жали применением военной силы. В конце концов 13 октября комиссия про­голосовала
за отмену плебисцита на территориях, где он должен был прово­диться в соответствии
с Мюнхенским соглашением. Нужда в нем отпала.

Польша и Венгрия, угрожая применением военной силы против
беззащитной Чехословакии, словно стервятники, поспешили  захватить свой кусок.
Польше по настоянию министра иностранных дел Юзефа Бека досталась территория в
районе Тешина площадью 650 квадрат­ных миль с населением 228 тысяч человек, из
которых 133 тысячи были че­хами. Венгрия отхватила кусок побольше — 7500
квадратных миль с населе­нием 500 тысяч венгров и 272 тысячи словаков. Эта
территория была выде­лена ей 2 ноября во время встречи Риббентропа и Чиано.

Более того, раздробленной и беззащитной стране по наущению
Берлина надлежало создать пронемецкое правительство явно фашистского толка.
Стало очевидно, что впредь существование Чехословакии будет всецело за­висеть
от вождя Третьего рейха.

4. Последствия Мюнхена.
Взаимосвязь Мюнхенского

договора и ВтороЙ Мировой
войны.

По условиям
Мюнхенского соглашения Гитлер получил все то, что он тре­бовал в Годесберге, а
международная комиссия под давлением его угроз дала ему еще больше.
Окончательное соглашение, подписанное 20 ноября 1938 года, обязывало
Чехословакию отдать Германии 11 тысяч квадратных миль своей территории, на
которой проживало 2 миллиона 800 тысяч судетских немцев и 800 тысяч чехов. На
этой территории размешалась широ­ко разветвленная система чешских укреплений,
считавшихся самыми не­приступными в Европе.

В Чехословакии была нарушена сложившаяся систе­ма железных
и шоссейных дорог, телеграфная и телефонная связь. Соглас­но немецким данным,
расчлененная страна лишилась 66 % своих запасов каменного угля, 80 % запасов
бурого угля, 86 % за­пасов сырья для химической промышленности,     80 %
цемента, 80 % текстильной промышленности, 70 % электроэнергии и 40 % леса.
Процветающая индустриальная держава в одну ночь была разорена и разорвана на
части.

Неудивительно, что Йодль в ночь подписания Мюнхенского
соглаше­ния радостно записал в своем дневнике: «Мюнхенский
пакт подписан. Чехословакии как государства больше не су­ществует… Фюрер с
его гением и целеустремленностью, которую не поколеба­ла даже опасность
возникновения мировой войны, опять одержал победу без применения силы. Остается
надеяться, что те, кто не верил в его гений, те­перь переубеждены навечно».

Многие из сомневавшихся были переубеждены, а те немногие,
кого переубедить не удалось, впали в отчаяние. Генералы Бек, Гальдер, Вицлебен
и их гражданские советники опять ошиблись в своих расчетах. Гитлер получил то,
что хотел, — совершил очередное великое завоевание без еди­ного выстрела. Его
престиж достиг высот необычайных. Никто из прожи­вавших тогда в Германии не
забыл того восторга, который охватил немцев после подписания Мюнхен­ского
соглашения. Они вздохнули с облегчением — ведь опасность войны миновала; они
чрезвычайно гордились бескровной победой Гитлера не только над Чехословакией,
но и над Англией и Францией. Они не уставали повторять, что всего в течение
полугода он завоевал Австрию и Судетскую область, увеличил население Третьего
рейха на 10 миллионов человек, за­хватил огромную, важную в стратегическом
отношении территорию, после чего перед Германией открылась возможность
добиваться господства в Юго-Восточной Европе. И при этом не погиб ни один
немец! Интуиция гения помогла ему не только предугадать слабость малых
государств Цент­ральной Европы, но и провидеть поведение двух крупнейших
государств — Англии и Франции и заставить их подчиниться его воле. Он изобрел и
при­менил на практике с невероятным успехом стратегию и методы «политичес­кой
войны», сводившей на нет необходимость войны как таковой.

Примерно за четыре с половиной года этот человек, не
отличавшийся знатностью происхождения, превратил безоружную, ввергнутую в хаос
и практически разоренную Германию, которая считалась самой слабой из больших
государств Европы, в самое сильное государство Старого Света, перед которым
трепетали даже Англия и Франция. Ни на одной ступени этого восхождения
державы-победительницы не осмелились остановить его, даже когда у них имелись
для этого силы. В Мюнхене, где была зафик­сирована его величайшая победа,
Англия и Франция наперебой старались поддержать Германию. Но больше всего
удивляло Гитлера, как, впрочем, Бека, Хасселя и других членов немногочисленной
оппозиции, одно: никто из высоких политических деятелей, входивших в состав
правительств Анг­лии и Франции, не осознавал, к каким последствиям приведет их
попустительство каждому новому агрессивному шагу нацистского вождя.

В
Англии это понимал, казалось, один Уинстон Черчилль. Никто не смог
сформулировать последствия Мюнхена так сжато, как он в своей речи,
произнесенной в палате общин 5 октября: «Мы потерпели полное и сокрушительное
поражение… Мы находимся в центре грандиозной катастрофы. Путь вниз по
Дунаю… дорога к Черному морю открыты… Все государства Центральной Европы и
бассейна Дуная одно за другим будут попадать в орбиту широкой системы
нацистской политики… которая диктуется из Берлина… И не надо думать, что
этим все кончится. Это только начало».

Но Черчилль не являлся членом правительства, и его
предупреждения были оставлены без внимания.

Была  ли неизбежна англо-французская капитуляция в Мюнхене?
Блефовал Адольф Гитлер или нет?

Теперь мы знаем ответ на оба вопроса. Как это ни
парадоксально, но в обоих случаях он отрицателен. Все генералы, близкие
Гитлеру, которым удалось пережить войну, соглашаются с тем, что если бы не
Мюнхенское соглашение, то фюрер напал бы на Чехословакию 1 октября 1938 года.
Они полагают, что вопреки сомнениям Лондона, Парижа и Москвы Англия, Франция и
Россия все равно оказались бы втянуты в войну.

И, что особенно важно, немецкие генералы в один голос
заявляли, что Германия проиграла бы эту войну, причем в кратчайшие сроки.
Аргументы защитников Чемберлена и Даладье насчет того, что Мюнхен спас Запад не
только от войны, но и от поражения в войне, опровергают немецкие генералы,
особенно те, кто фанатично поддерживал Гитлера до самого конца.

Ориентиром для этих генералов служил Кейтель, беспредельно
предан­ный Гитлеру и всегда принимавший его сторону. Когда в Нюрнберге его
спросили, какова была реакция немецких генералов на подписание Мюн­хенскою
соглашения, он ответил: «Мы были
необычайно счастливы, что дело не дошло до военного столкно­вения, потому
что… всегда полагали, что у нас недостаточно средств для пре­одоления чешских
пограничных укреплений. С чисто военной точки зрения у нас не было сил брать
штурмом чехословацкую оборонительную линию[10]».

Если, как утверждают генералы, гитлеровской армии не
хватало средств для прорыва чешских укреплений, если французские войска на
западной границе значительно превосходили по численности немецкие, если настро­ения
среди генералов были столь мрачными, что даже начальник генераль­ного штаба
готовил заговор против Гитлера, чтобы избежать безнадежной войны, то почему об
этом не знали генштабисты Англии и Франции? Невозможно поверить, что английский
и французский генеральные штабы и правительства этих стран не знали о нежелании
генерального штаба немецких сухопутных войск участвовать в европейской войне.
Как известно, берлинские заговорщики в августе — сентябре, по крайней мере, по
четырем каналам предупреждали об этом англичан. Известно также, что информация
эта поступила самому Чемберлену. В начале сентября в Пари­же и Лондоне,
вероятно, узнали об отставке генерала Бека и о том, какие последствия повлечет
для немецкой армии уход этого талантливого воена­чальника.

В то время в Берлине английская и французская разведки
считались до­вольно осведомленными. Трудно поверить, что верховное командование
в Лондоне и Париже не знало об очевидной слабости немецкой армии и авиа­ции, об
их неспособности вести войну на два фронта. Так что же, кроме врожденной
мнительности, заставляло начальника штаба французских су­хопутных войск
генерала Гамелена сомневаться в том, что он, имея под на­чалом почти сто
дивизий, легко справится с пятью регулярными и семью резервистскими немецкими
дивизиями, сметет их и глубоко проникнет на территорию Германии?

Как вспоминал позднее сам Гамелен. основания для сомнения
были. 12 сентября, когда на заключительном заседании партийного съезда Гитлер
метал громы и молнии в адрес Чехословакии, французский генерал уверял премьера
Даладье, что если дело дойдет до войны, то «страны демократии продиктуют
условия мира». Он утверждал, что даже написал письмо, в ко­тором объяснял свой
оптимизм. В разгар чешского кризиса, точнее, сразу после встречи в Годесберге
Гамелен, сопровождавший главу своего прави­тельства в Лондон, 26 сентября
повторил свои заверения Чемберлену и по­старался подкрепить их анализом военной
обстановки. Он стремился рас­шевелить не только британского, но и своего премьер-министра.
Это ему, по всей видимости, не удалось. В конце концов, перед тем как Даладье
отбыл в Мюнхен, Гамелен объяснил ему, на какие территориальные уступ­ки в
Судетской области можно пойти, не опасаясь за безопасность Фран­ции, объяснил,
что основные чешские укрепления, важные в стратегичес­ком отношении железные
дороги, предприятия оборонной промышленности нельзя отдавать немцам. Кроме
того, он добавлял, что ни в коем случае нельзя позволять немцам отрезать
Моравский коридор. Совет сам по себе не­плохой, но только в том случае, если
Чехословакия понадобилась бы Фран­ции в войне против Германии. А как известно,
Даладье на это не решался.

Выдвигался и другой аргумент — в основном послами
Франсуа-Пенсе и Гендерсоном: Мюнхенское соглашение якобы помогло западным
демокра­тиям выиграть целый год, чтобы догнать по вооружению Германию. Факты
опровергают такое утверждение. Черчилль, которого поддерживают все се­рьезные
военные историки стран-союзниц, писал: «Промежуток длиной в год, якобы
«выигранный» в Мюнхене, поставил Англию и Францию в поло­жение худшее, чем то,
в котором они находились во время мюнхенского кризиса».

Сегодня, зная содержание секретных немецких документов и
после­военных показаний самих немцев, можно нарисовать картину во всей ее
полноте, что было совершенно нереально в дни Мюнхена.

1 октября 1938 года Германия была не готова вести войну
против Чехо­словакии, Англии и Франции одновременно, не говоря уже о России.
Раз­вязав войну, Германия быстро бы ее проиграла, и это стало бы концом для
Гитлера и Третьего рейха. Если бы войну удалось предотвратить в послед­ний
момент из-за вмешательства армии, то генералы Гальдер, Вицлебен и их сторонники
свергли бы Гитлера, как и планировали, то есть в тот мо­мент, когда он отдал бы
приказ напасть на Чехословакию.

 Но
Чемберлен сорвал планы германского Сопротивле­ния, рассчитанные на твердую
линию западных союз­ников в вопросе о Чехословакии. Гитлер мог праздно­вать
победу; последняя надежда Сопротивления избавить Германию от нацистов рухнула.
Германский генерал фон Клейст-Шменцин, кото­рый не испытывал симпатии к
нацистам, выразил свое мнение кратко: «Гитлер, может быть, и свинья, но
удачливая свинья». Генерал Гальдер принял близко к сердцу развитие мюнхенского
кризиса: получив извес­тие о капитуляции Чемберлена, он разломал спой пись­менный
стол. Ганс Вернд Гизевиус, вначале служив­ший в гестапо, затем перешедший на
работу в абвер и выступавший против нацистов, пришел к выводу, ко­торый в целом
разделяли его соратники по борьбе «Чемберлен спас Гитлера». И уже много лет
спустя после войны, в 1958 году, на презентации одной из газет в Чэтем Хаусе —
престижном лондонском клубе дипломатов — с горькой иронией было отмечено, что
«если западные союзники с кем-нибудь и сотруднича­ли, то не с германским
Сопротивлением, а с Гитле­ром».

Фанатичное желание Чемберлена дать Гитлеру то, чего тот
хотел, его поездки в Берхтесгаден, Годесберг и, наконец, его роковая поездка в
Мюн­хен спасли Гитлера, укрепили позиции Гитлера в Европе, в Германии, в армии
настолько, насколько он и предположить не мог за несколько недель до Мюнхена.

Для Франции Мюнхен обернулся катастрофой. Трудно понять,
почему этого не поняли в Париже. Военное значение Франции в Европе было све­дено
на нет. По сравнению с полностью отмобилизованной немецкой армией французская
армия составляла только половину. По производству оружия Франция также уступала
Германии. Правда, Франция состояла в союзни­ческих отношениях с малыми
государствами Восточной Европы — Чехослова­кией, Польшей, Югославией и
Румынией, и эти страны, вместе взятые, имели военный потенциал «великой
державы». Однако утрата 35 хорошо обученных и вооруженных чешских дивизий и
укреплений, которые могли сдержать даже превосходящую по мощи немецкую армию,
значительно ос­лабила французскую армию. И это еще не все. Как могли восточные
союз­ники Франции верить после Мюнхена подписанным ею договорам? Высоко ли
ценился теперь союз с Францией? В Варшаве, Бухаресте, Белграде на этот вопрос
отвечали однозначно: не очень высоко. В этих столицах стара­лись, пока не
поздно, заключить выгодную сделку с нацистским завоевателем.

Активность Москвы также повысилась. Хотя Советский Союз и
состоял в военном союзе с Францией и Чехословакией, Франция вместе с Герма­нией
и Англией единодушно исключили Россию из числа участников встре­чи в Мюнхене.
Это был выпад, который Сталин запомнил. Через несколько месяцев западным
демократиям пришлось за это расплачиваться. 3 октября, через четыре дня после
мюнхенской встречи, Вернер фон Типпельскирх, советник германского посольства в Москве,
докладывал в Берлин о послед­ствиях Мюнхена для политики Советского Союза. Он
полагал, что «Сталин сделает выводы»; он был уверен, что Советский Союз
«пересмотрит свою внешнюю политику»; отношение к союзной Франции станет менее
друже­ственным, а отношение к Германии — более положительным. Немецкий дипломат
считал, что «сложившиеся обстоятельства предоставляют возмож­ность для нового,
более широкого экономического соглашения с Совет­ским Союзом». Впервые в
секретных немецких архивах упоминается об из­менениях в политическом курсе
Берлина и Москвы, пока еще едва замет­ных, но через год приведших к важным
последствиям.

Несмотря на свою удивительную победу и то унижение, которое
он за­ставил испытать не только Чехословакию, но и Англию с Францией, Гитлер
был разочарован результатами мюнхенской встречи. Шахт слышал, как на обратном
пути в Берлин фюрер говорил сопровождавшим его эсэсовцам:  «Этот парень
(Чемберлен) испортил мое вступление в Прагу». А ведь имен­но этого Гитлер
обивался, именно об этом твердил генералам начиная с 5 ноября минувшего года.
По его мнению, захват Австрии и Чехословакии явился всего лишь предварительным
шагом перед походом на Восток за «жизненным пространством» и решением военного
вопроса на Западе. 20 сентября во время беседы с венгерским премьер-министром
он заявил, что самое лучшее — «уничтожить Чехословакию». Это, по его мнению,
было бы «единственным удовлетворительным решением». Он боялся только одно­го —
чехи могли принять его требования.

И вдруг мистер Чемберлен отправляется в Мюнхен, заставляет
чехов принять все требования и, таким образом, лишает его, Гитлера, военной
победы. Так думал Гитлер после Мюнхена. «Мне с самого начала было ясно, —
призна­вался он позднее своим генералам, — что Судстско-Немецкая область меня
не удовлетворит. Это решение половинчатое».

Через несколько дней после подписания Мюнхенскою соглашения
не­мецкий диктатор начал приводить в исполнение план, согласно которому
следовало решить эту проблему окончательно.

И не удивительно, что Гитлер это сделал. Получив с такой
легкостью Чехословакию, он не мог остановиться на достигнутом. Чемберлен продал
Чехословакию; это было исторической ошибкой, сделавшей войну неиз­бежной.

Заключение.

Сегодня, когда из
наших дней мы возвращаемся к трагедии Мюнхена, неоднократ­но проанализировавшие
те события, мы видим, что краткий, иллюзорный мир, добытый Чемберленом, стал
неизбежной кульминацией политики попустительства, проводимой Британией и
Францией в отношении гит­леровского режима. Чтобы в условиях демократии под­вигнуть
народы и правительства к жизненно необходи­мым действиям, звуки набатного
колокола должны достичь пронзительной силы. Решение начать войну — непростое
решение, оно не из тех, которые принима­ются легко, особенно если лишь двадцать
лет прошло с окончания предыдущей войны, той самой, которая должна была
«положить конец всем войнам» и опусто­шила Европу. Трудно было рассчитывать на
решитель­ные действия Британии и Франции, считавших, что они абсолютно не
готовы к новой войне. Отсрочка, полученная западными союзниками и 1938 году,
при­несла им еще одну головную боль: участь Чехослова­кии грозила теперь
Польше. Захват Гитлером всей Че­хословакии заставил союзников занять жесткую
позицию по вопросу безопасности Польши, но теперь это уже не могло остановить
агрессора.

Негостеприимный
прием, оказанный британцами эмиссарам германского Сопротивления, их отказ при­знать
реальную угрозу, содержащуюся в действиях Гит­лера, не были результатами
политического невежества; возможно, не хватало точных разведывательных дан­ных,
но главная проблема заключалась в плохом ана­лизе этих данных и той ситуации,
которая складыва­лась. Администрацию Чемберлена раздирала внутренняя
политическая борьба, междоусобные трения, а между тем Уайтхолл нуждался в
аппарате, который мог бы дать всеобъемлющую оценку ситуации. Согласно
авторитетному труду «Британская разведка во Второй мировой войне», постоянный
помощник министра Алек­сандр Кадоган издал документ, указывающий, что док­лады
секретных агентов зачастую «неразборчивы», что они упражняются в
проницательности, но не «берут на себя труд по отбору информации». Одновременно
он признал, что это работа Уайтхолла — «взвешивать ин­формацию… и стараться
делать более или менее пра­вильные заключения на ее основе». Фактически служба
внешней разведки, МИ-6, как и другие службы, такие как группа Ванситтарта в
министерстве иностранных дел, поставляла достаточно «сырую», необработанную
информацию; но все эти службы не были расположены к распространению
сомнительных сведений, не заслу­живающих доверия, а суждения о том, что
заслуживает доверия, не всегда были точными.

Однако главной проблемой были ложные надежды Чемберлена. Он
все еще не мог поверить, что Гитлер стремится к захватам. Английский поэт Джон
Драйден когда-то давно поставил диагноз этому недугу, кото­рым страдают
государственные деятели: «С какой  легкостью мы верим в желаемое!».

Список  литературы:

1. Взлет и падение 3 рейха. / У. Ширер, М.: «Эксмо», 2004.

2.Невидимая война в Европе. / Дж.
Уоллер, Смол.: «Русич», 2001.

3.Дни, которые потрясли Чехословакию.
/ В. Крал, М.: «Прогресс», 1973.

4.Всемирная история Новейшего
времени: справ. Пособие. / Е.А.Колб, В.И.Меньковский и др. Мн.: ИП
«Экоперспектива», 1998.

5.Международная  обстановка накануне 
второй мировой войны. / Баюра А.Н., Романович П.С., Бурко О.П.1999.

6.Энциклопедия для
детей Т.5 История России XX век – М.: «Аванта+», 1995.

---

[1] Всемирная история Новейшего времени: справ. пособие. / Е.А.Колб,
В.И.Меньковский и др.Мн.: ИП «Экоперспектива», 1998,  с.42.

[2] Всемирная история Новейшего времени: справ. пособие. / Е.А.Колб,
В.И.Меньковский и др. Мн.: ИП «Экоперспектива», 1998,  с.44.

[4] 26 апреля 1938 года Председатель
Президиума Верховного Совета СССР, изложин фор­мулировку договора,
определяющую условия, при которых СССР и Чехословакия были обя­заны оказывать
помощь друг другу, сделал следующее важное заявление: «Разумеется, пакт не
запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции» (Калинин М.
О международном положении, М., 1938, с. 14), В сложившейся конкретной ситуации
требовалось официальное обращение правительства Чехословакии к правительству
СССР с просьбой об оказании такой помощи. Однако правительство Бенеша предпочло
капитулиро­вать. (Взлет и падение 3 рейха. / У. Ширер, М.: «Эксмо», 2004,
с.415.).

[5] Мобилизации в
Чехословакии началась 23 сентября, в 10.30 утра.
(Взлет и падение 3 рейха. / У.
Ширер, М.: «Эксмо», 2004, с.417.).

[6] Меморандум
предписывал вывести все чешские войска, в том числе полразделения по­лиции, к 1
октября с больших территорий, заштрихованных на карте красным цветом. Судьбу
территорий, заштрихованных зеленым цветом, предстояло решить в ходе плебисцита.
Все военные сооружения на этих территориях предписывалось оставить нетронутыми.
Коммер­ческие, транспортные материалы, особенно подвижной состав железных
дорог, передавались немцам неповрежденными. Наконец, не должны были вывозиться
продукты питания, това­ры, скот, сырье и т. д. Сотни тысяч чехов, проживавших в
Судетской области, лишались права забрать с собой свой скарб или корову. (Взлет и падение 3 рейха. / У. Ширер, М.:
«Эксмо», 2004, с.419.).

[7] Ответ
Чехословакии — документ трогательный и пророческий. В нем говорилось, что
Годесбергские предложения лишают ее «гарантий на существование как нации». (Взлет
и падение 3 рейха. / У. Ширер, М.: «Эксмо», 2004, с.420.).

[8] Накануне, в 6.45 вечера, Чемберлен направил официальное послание
президенту Бенешу, в котором сообщал о встрече в Мюнхене. Он писал: «Я буду во
всем иметь в виду интере­сы Чехословакии. Я еду туда (в Мюнхен) с намерением
попытаться найти компромисс между позициями чешского и немецкого правительств».
Бенеш немедленно ответил: «Я прошу ни­чего не предпринимать в Мюнхене,
пока не будет выслушана Чехословакия». (Взлет и падение 3 рейха. / У. Ширер,
М.: «Эксмо», 2004, с.439.).

[9] Соглашение датировано 29 сентября, хотя подписано оно было рано утром
30 сентября. В соответствии с соглашением оккупация немцами «территорий с
преобладающим немецким населением» должна была производиться немецкой армией в
четыре этапа с 1 по 7 октября. Остальные территории немцы должны были занять к
10 октября, после разграничений, про­изведенных международной комиссией. Эта
комиссия состояла из представителей четырех великих держав и Чехословакии.
Англия, Франция и Италия сошлись на том, что к 10 октяб­ря не обходимо
закончить эвакуацию, причем зданиям и сооружениям не должен быть причинен
ущерб, и что правительство Чехословакии несет ответственность за сохранность
вышеозначенных сооружений. Далее, международной комиссии не позднее конца
ноября предстояло организовать плебисцит в районах со смешанным этническим
составом населения, после чего надлежало определить новые границы. В приложении
к соглашению Англия и Франция заявили, что «не оказываются от своего
предложения… о международных гарантиях новых границ Чехословацкого государства
на случай неспровоцированной агрессии. Когда будет решен вопрос польским и
венгерским меньшинствами, Германия и Италия в свою очередь дадут гарантии
Чехословакии».

Обещание провести плебисцит так и не
было выполнено. Ни Германия, ни Италия не дали Чехословакии гарантий даже после
того, как был разрешен вопрос о польском и венгерском меньшинствах. Не стали
выполнять своих гарантий и Англия и Франция.   (Взлет и падение 3 рейха. / У.
Ширер, М.: «Эксмо», 2004, с.441.).

[10] Даже Гитлер, в конце
концов, убедился в этом, проинспектирован чешские укрепления. Позднее он
говорил доктору Карлу Буркхардту, верховному комиссару Лиги Наций в Данци­ге:
«То, что мы узнали о военной мощи Чехословакии после Мюнхена, ужаснуло нас — мы
подвергали себя большой опасности. Чешские генералы подготовили серьезный план.
Толь­ко тогда я понял, почему мои генералы меня удерживали».  (Взлет и падение 3 рейха. / У. Ширер, М.: «Эксмо», 2004, с.448.).

«Будущие историки, спустя тысячу лет тщетно будут пытаться постигнуть тайны нашей политики. Никогда не смогут они понять, как это случилось, что народ, одержавший победу, имеющий кое-что за душой, унизился до такого падения, пустил по ветру всё, что выиграл в результате безмерных жертв и решительного торжества над противником. Они не поймут, почему победители оказались побеждёнными, а те, которые сложили оружие на поле битвы и молили о перемирии, идут ныне к господству над миром»
из выступления Черчилля в английском Парламенте 24 марта 1937 года.

Во время подписания Мюнхенского соглашения. Слева направо: Чемберлен, Даладье, Гитлер, Муссолини и Чиано

С самого начала политической деятельности Гитлер вел активную пропаганду среди населения Германии о страданиях и ужасных условиях жизни нескольких миллионов немцев, проживающих на территории Чехословакии в Судетах (около 90 % населения региона), Словакии и Закарпатской Украине (карпатские немцы) и находящихся под гнётом славянского населения страны. Причины появления немцев в этой области уходят своими корнями ещё в XIII век, когда чешские короли приглашали поселенцев в безлюдные районы на границах Чешского королевства. Ситуация стала обостряться, когда Германия в открытую стала поддерживать в Судетах партии фашистского типа. Одна из них – национал сепаратистская партия Конрада Генлейна – победила на выборах в 1935 году. Провокации и беспорядки, организованные этой шайкой прихвостней Гитлера, накалили атмосферу в Судетах, и правительству Чехословакии пришлось принять ряд ответных мер (представительство немцев в Национальном собрании, местное самоуправление, образование на родном языке), призванных снизить напряженность в регионе. Но в апреле вконец обнаглевшая партия Генлейна в угрожающей форме выдвинула требования об автономии региона. Одновременно с этим немецкие военные части пришли в движение, разместившись у чехословацкой границы. В ответ, заручившись поддержкой СССР и Франции, чехословацкие войска занимают Судеты. Напугавшись, Гитлер отправляет Генлейна на переговоры с чехословацким правительством, которые, впрочем, ни к чему не приводят и оканчиваются 7 сентября после ряда спровоцированных беспорядков и столкновений судетских немцев с регулярными войсками. Гитлер во всеуслышанье заявляет, что искренне хочет мира, но если правительство Чехословакии не выведет войска из Судет, то он будет вынужден начать войну. С миссией «спасти весь мир» 15 сентября Чемберлен встречается с ним в Баварских Альпах. На ней фюрер убедительно доказывает, что территории, на которых проживает более 50 процентов немцев, обязаны перейти к Германии якобы на основе права наций на самоопределение. Чемберлен соглашается, и Великобритания, а позже Франция, выступают гарантами новых границ Чехословакии. 21 сентября посланники этих великих держав объявляют ультиматум чехословацкому правительству, который был безвольно принят президентом Эдвардом Бенешем. После этого в стране была объявлена всеобщая забастовка, прошли демонстрации протеста и смена правительства, объявляется всеобщая мобилизация. Из Судет начинается бегство евреев, чехов и немецких антифашистов. Даже без поддержки Франции СССР заявляет о готовности выполнить свои обязательства по защите Чехословакии. Есть официальные документы, что Москва предложила Праге совершенно конкретные планы помощи по использованию сухопутных сил и переброске истребителей, дабы укрепить возможности чехословацкой военной авиации. На юго-западной и западной границе стрелковые дивизии, танковые части, авиация и войска противовоздушной обороны нашей страны были приведены в боевую готовность. Но тут Польша заявила, что не пропустит части Красной Армии через свою территорию, предупредив о нанесении удара во фланг в случае выдвижения советских войск и уничтожении любых самолетов, пролетающих над ее воздушным пространством. Решающим фактором стал отказ от помощи самой Чехословакии, которой, очевидно, Сталин внушал не меньшие опасения, чем Гитлер.

Также известно, что Англия и Франция давили на Чехословакию: «Если же чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне».

Видя мобилизацию чехословацких военных, Гитлер сообщает послам Англии и Франции, что его вынуждают начать войну. По улицам Берлина мрачно маршируют непрерывные колонны солдат, вооружённых с ног до головы.

Чемберлен (слева) и Гитлер на встрече в Бад-Годесберге, 23 сентября 1938 года. В середине главный переводчик доктор Пауль Шмидт

26 сентября в берлинском Спорт-паласе фюрер заявил: «Если к 1 октября, Судетская область не будет передана Германии, я, Гитлер, сам пойду, как первый солдат, против Чехословакии».
Здесь же он провозгласил: «После того как судетско-германский вопрос будет урегулирован, мы не будем иметь никаких дальнейших территориальных претензий в Европе… Нам чехи не нужны».

Чемберлен тут же заверяет Гитлера, что все получится и так «без войны и без промедления». Для решения этого вопроса 29 сентября 1938 года в мюнхенской резиденции Гитлера «Фюрербау» собрались главы правительств Германии, Италии, Великобритании и Франции (Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье соответственно).

28 сентября состоялось экстренное заседание английской Палаты общин. Чемберлен обратился к Палате: «Я должен сделать Палате дополнительное сообщение. Господин Гитлер извещает, что он приглашает меня встретиться с ним завтра утром в Мюнхене». Члены Парламента, мечтавшие о договоре с Гитлером, встретили это заявление шумными аплодисментами.

В 12 часов 45 минут в Коричневом доме открылась конференция полномочных представителей. Вопреки обещанию Чемберлену, посланники Чехословакии не были допущены, а СССР вообще было отказано в участии. В ходе двухдневных переговоров судьба Чехословакии окончательно решилась. Ее представителей пригласили и объявили в «рекомендательной» форме приговор – передать Германии Судетскую область и районы, пограничные с бывшей Австрией, со всем имуществом, включая вооружение и укрепления. Передаваемые территории Чехословакия должна была очистить в срок с 1 по 10 октября. В соглашении предписывалось также урегулировать вопрос о польском и венгерском национальных меньшинствах в стране, что подразумевало отторжение от Чехословакии других частей её территории в пользу Польши и Венгрии. Мюнхенское соглашение был подписано в час ночи 30 сентября 1938 года Гитлером, Чемберленом, Даладье и Муссолини. Войтех Мастны и Хуберт Масарик от лица чехословацкого народа также подмахнули договор. В случае его невыполнения Франция снимала с себя всякую ответственность за защиту Чехословакии от немецкой агрессии.

Вернувшись из Мюнхена в Лондон, Чемберлен у трапа самолёта заявил: «Я привёз мир нашему поколению».
Даладье уже на аэродроме встретила огромная толпа с криками: «Да здравствует Даладье! Да здравствует мир!».
Совершенно иначе оценивал Черчилль итоги Мюнхена: «Англия должна была выбирать между войной и позором. Её министры выбрали позор, чтобы затем получить и войну».
Приветствуя Чемберлена в Палате общин, Черчилль угрюмо произнес: «Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это первый глоток. Первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом».

Эдуар Даладье (в центре) с Иоахимом фон Риббентропом на встрече в Мюнхене в 1938

Мюнхенский сговор стал образцовым примером предательства, совершенного в масштабах целой страны, и кульминационной точкой английской «политики умиротворения». Французы могли без труда мобилизовать армию, чтобы в течение нескольких часов вышвырнуть германские части из Рейнской зоны, но не сделали этого. Все желали, чтобы Германия продвигалась на восток, напав, в конце концов, на нашу страну.

Французский посол в Москве Робер Кулондр отмечал: «Мюнхенское соглашение особенно сильно угрожает Советскому Союзу. После нейтрализации Чехословакии Германии открыт путь на юго-восток». Об этом же говорится и в дипломатических документах Франции, Германии, Италии, США, Польши и ряда других стран.
Лозунг английских консерваторов в то время был: «Чтобы жила Британия, большевизм должен умереть».

На территории Судет после 1 октября 1938 года были запрещены чешские партии, чешский язык, книги, газеты и многое другое. Под давлением Германии чехословацкое правительство 7 октября признало автономию Словакии, а 8 октября было вынесено заключение о предоставлении автономии Закарпатской Украине. Еще раньше, 1 октября, Польша предъявила Чехословакии ультимативные требования, поддержанные гитлеровцами, о передаче ей Тешинской области. Таким образом, расколотая, лишенная пограничных укреплений и экономически обескровленная страна оказалась беззащитной перед немецко-фашистскими захватчиками. В марте 1939 года гитлеровцы приступили к окончательной ликвидации Чехословакии как государства. Вызванный в Берлин президент Чехии Гаха в ночь с 14 на 15 марта подписал заявление Гитлера о недопущении всякого сопротивления вторжению германских войск.

В тот же день Гитлер заявил: «Я не хвалюсь, но должен сказать, что сделал я это действительно элегантно».

3 октября 1938 года. «Всенародное гуляние»

15 марта немецкие войска заняли оставшиеся от некогда единой Чехословакии Богемию и Моравию, объявив над ними протекторат. Немцы не предпринимали никаких мер по сохранению своих действий в тайне, но протеста со стороны западных держав высказано не было.

На все вопросы Чемберлен лишь отвечал: «Чехословакия прекратила свое существование в результате внутреннего распада».
Даладье потребовал подавить протест компартии. Полпред СССР во Франции писал: «Большинство палаты ответило на это требование громовой овацией. Более позорное зрелище трудно было себе представить…».

Советский Союз был единственной страной, желающей помочь Чехословацкой республике. Но правящие круги этой страны и на этот раз не приняли нашей поддержки.

Советское правительство заявило: «Мы не можем признать включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также и Словакии, правомерным и отвечающим общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов».

В результате оккупации Чехословакии в центре Европы исчезла одна из сил, которая потенциально могла служить делу разгрома фашистов. Когда Гитлер посетил эту «новую территорию рейха», он выразил радость по поводу того, что вермахту не пришлось идти на штурм линий чехословацкой обороны, за что немцам пришлось бы дорого заплатить. С военной точки зрения выигрыш Германии был огромным. Вермахт приобрел отличное армейское вооружение и заводы, производившие это вооружение, а ведь промышленность Чехословакии была в то время одной из самых развитых в Европе. Перед нападением на СССР из 21 танковой дивизии вермахта, 5 были укомплектованы танками чехословацкого производства. Также Германия получила все козыри для нападения на Польшу с нескольких направлений, которая до самого конца мнила себя союзницей Германией и на пару с ней весело расчленяла Чехословакию. Но уже через несколько месяцев Польши не стало, а словацкие солдаты фотографировались на фоне сгоревших домов и польских военнопленных.

Мюнхенская модель не сработала. Война началась на Западе, завершившись позорной капитуляцией Франции, сменой кабинета в Англии и формированием антигитлеровской коалиции по той схеме, которую еще в 1935 году предлагал Советский Союз. В нее вошли одумавшаяся Англия, чуть позже США, а потом уже на подножку уходящего поезда запрыгнула Франция под руководством де Голля. В 1942 году Великобритания и Франция, в 1944 Италия, в 1950 ГДР и в 1973 ФРГ объявили Мюнхенское соглашение изначально недействительным.

Олег Айрапетов,
1 октября 2018, 20:25 — REGNUM

Лето 1938 года командование вермахта провело в активной подготовке к действиям. Был ясно, что армия к войне еще не готова. Гитлеру пришлось вновь сбавить обороты. Противостояние вновь перешло от действий к пропаганде. После провала выступлений в Судетах Германии начали писать о репрессиях против немцев и о тысячах беженцев, спасающихся от чехословацкого террора. Активизировалась подготовка «Судетского корпуса». Со стороны вермахта по приказу Гитлера её возглавил подполковник Фридрих Кёхлинг. Для того, чтобы снять возможные подозрения об участии Германии в формировании этих отрядов поначалу им передавалось исключительно австрийское оружие. Париж продолжал смотреть в сторону Лондона, а там надеялись на диалог с Берлином.

15 сентября Чемберлен отправился на встречу с Гитлером в его летнюю резиденцию в Берхтесгадене в Баварии. Известие о том, что его самолет приземлился в Мюнхене, вызвало в Праге шок. Лондон шел на переговоры именно в тот момент, когда ЧСР впервые за время кризиса контролировала положение в Судетах. Встреча премьер-министра Великобритании и рейхсканцлера была короткой, но очень насыщенной. Чемберлен заявил, что отдает должное «замечательным успехам в деле возрождения германской нации». Гитлер не дал удовлетворить себя комплиментами и потребовал решительного решения вопроса Судет путем воссоединения с рейхом, в противном случае он грозил денонсацией морского договора 1935 года. Премьер заверил канцлера, что Англия не имеет интересов в Чехословакии, но хочет, чтобы все было решено мирным путем.

15 сентября Генлейн, бежавщий в Германию, заявил о том, что Судеты должны соединиться с немецким Отечеством. Признаки надвигающейся катастрофы стали становиться все реальнее. 15 сентября Астахов докладывал из Берлина о встрече с временным поверенным в делах ЧСР в Германии М. Шубертом. Тот провидчески заметил: «Мир будет сохранён, но Чехословакия будет продана». 15 сентября «Ангрифф» опубликовал открытое письмо Муссолини к эмиссару Британии в ЧСР под заголовком на первой странице: «Лорд Ренсимен, предложите Бенешу плебисцит». Лорд покинул Прагу 16 сентября, после 1,5 месяца пребывания в Чехословакии. Его вызывал Чемберлен для консультаций после своей встречи с Гитлером. Представитель Британии по-прежнему считал необходимым передать Судетенланд Германии.

17 сентября Генлейн обратился к своим сторонникам с призывом к новому мятежу — он призывал судетяков вступать в Добровольческий корпус «для освобождения Отечества от чешского ига». К этому времени в Германии было арестовано около 150 граждан ЧСР. Фактически это были заложники, судьба которых никого не интересовала. 18−19 сентября по приглашению Чемберлена в Лондоне на совещании с британскими коллегами находились Даладье и Боннэ. Британцы предложили уступки в судетском вопросе, аннулирование пактов Франции с СССР и ЧСР, а взамен дать новым границам Чехословакии международные гарантии. Даладье был в своем обычном образе. Он поначалу выступил против передачи Судет Германии, а в итоге согласился с ними при условии того, новые границы получат англо-французские гарантии. В противном случае, объяснял он партнерам, его не поддержат коллеги по кабинету.

19 сентября англо-французский план был направлен Бенешу. Совместное коммюнике правительств, опубликованное в этот день, довольно точно излагало принятое решение. Не был забыт и Ренсимен. Его указали как автора плана, послужившего основой англо-французского соглашения. «Представители обеих сторон убеждены, — гласил документ, — что в результате недавних событий создалось такое положение, когда дальнейшее сохранение в границах Чехословацкого государства районов, населенных главным образом немцами, фактически не может продолжаться без того, чтобы не поставить под угрозу интересы самой Чехословакии и интересы всего мира». Программа, которая, по мнению Чемберлена и Ренсимена, должна была вывести из-под угрозы мир во имя интересов Чехословакии, состояла из 8 пунктов. Пункт 3 предполагал передачу Германии всех районов, с немецким населением свыше 50%, пункт 6 — гарантии новых границ ЧСР. Пункт 8 превращал англо-французскую программу в жесткое требование: «Премьер-министр (Великобритании — А.О.) должен возобновить переговоры с г-ном Гитлером не позднее среды (т. е. 21 сентября — А.О.), а если представится возможным, даже раньше. Поэтому мы полагаем, что нам надлежит просить вас дать ответ как можно раньше».

Личный секретарь министра иностранных дел Великобритании О. Харви подвел итоги совещания 19 сентября 1938 г. в своем дневнике: «За Германию предъявили ей ультиматум мы». Черчилль отметил: «Английский и французский кабинеты были в то время похожи на две стиснутые перезрелые дыни, в то время как больше всего был нужен блеск стали. В одном они были все согласны — с чехами не нужно консультироваться». Боннэ, вернувшись из Лондона, поделился своими взглядами с германским послом: «Любое соглашение лучше, чем мировая война, в случае которой погибнет вся Европа и как победитель, так и побежденный станут жертвами коммунизма». Опубликованное коммюнике по результатам совещания правительств было выдержано в тех же тонах. 20 сентября «Правда» заявила — подготовлен план расчленения Чехословакии.

В Германии немедленно усилилась античешская пропаганда, у границ вновь стали концентрироваться войска. 19 сентября советский полпред в ЧСР С.С. Александровский передал в Москву информацию чехословацкого Генштаба. По их оценкам, у границ концентрировалось 17 первоочередных, 3 резервных и не менее 6 второразрядных немецких дивизий и не менее 20 эскадрилий. Возможной датой атаки считалось 23 сентября. 17 сентября Бенеш вызвал к себе лидера коммунистов Клемента Готвальда и заявил ему, что правительство в любом случае, даже без поддержки Англии и Франции, будет защищать страну. 19 сентября Варшава известила Париж и Лондон о претензиях на Тешинскую Силезию. В этот же день Бенеш вновь вызвал советского представителя и заявил ему, что получил от совместное англо-французское предложение относительно решения судетонемецкого вопроса на основе коммюнике этих правительств. Посланник продолжал: «Предложение сопровождалось подчеркиванием, что уже простая задержка чехословацкого правительства с ответом может привести к роковым последствиям. Бенеш отмечает, что при этом не было сказано прямо, что в случае отказа Чехословакии принять такое решение Франция и Англия отказались бы помогать Чехословакии, однако Бенеш допускает и такую возможность». В связи с этим президент обратился за помощью в Лигу Наций и обратился к Москве с вопросом, поможет ли она Праге, если Франция останется верной и тоже окажет помощь».

20 сентября чехословацкий посланник в Москве Зденек Фирлингер известил Прагу, что советское правительство дало ответ на возможность оказания помощи — она будет оказана и в случае выступления Франции и без него, в качестве члена Лиги Наций. Париж был поставлен в известие об этом решении советской стороной. Союзники с другой стороны также не теряли времени.20 сентября 1938 были проведены германо-венгерско-польские переговоры на высшем уровне (Польшу представлял посол в Германии Ю. Липский), в ходе которых стороны договорились координировать свои действия в Чехословакии. Польша и Венгрия приступили к сбору войск на своих чехословацких границах.

21 сентября 1938 года на Площади героев в Будапеште был собран огромный митинг — толпа требовала защиты венгров в Чехословакии. Одновременно митинги прошли по всей Венгрии. 21 сентября преемник Пилсудского маршал Эдуард Рыдз-Смиглы отдал приказ о формировании отдельной оперативной группы «Силезия». К 1 октября 1938 года она насчитывала 28 236 рядовых, 6208 младших командиров, 1522 офицера и имела в распоряжении 112 танков, 707 грузовых автомобилей, 8731 лошадь, 176 радиостанций, 459 мотоциклов. Польша не ограничивалась имитацией угрозы. С сентября 1938 года костяк «Тешинского легиона» был подготовлен. Он составил около 120 чел., которые начали проникать на чехословацкую территорию и организовывать там склады с оружием и боеприпасами. По планам Варшавы, все должно было начаться с организованных взрывов на железных дорогах, нападениях на административные здания и казармы, что вызвало бы репрессии и волнения, вслед за чем в Тешинскую Силезию должны были бы вторгнуться с двух сторон две польские пехотные дивизии — 21-я и 29-я и 10-я кавалерийская бригада, поддержанные территориальными частями.

Попытки Праги застраховаться хотя бы с одной стороны не имели успеха. 8 сентября Бухарест официально опроверг слухи о заключении советско румынского соглашения о пропуске РККА и транзите советских военных грузов через территорию Румынии. Попытки Франции сдвинуть румын с места были почти безрезультативными. Гора французских усилий родила мышку. 11 сентября Литвинов встретился в Женеве с Бонне. Их беседа по Чехословакии выявила абсолютную неизменность французской политики. Но министр все же сообщил наркому приятную новость. Литвинов сообщал в Москву: «Коснувшись Румынии, он сказал, что Комнен [1] недавно говорил также французскому посланнику, что Румыния не может пропускать Красную Армию, но что если советские самолеты будут летать высоко над Румынией, то их видно не будет. Румыния в этом вопросе связана только пожеланиями Польши».

Югославия и Румыния снова заявили о том, что их союзные обязательства распространяются исключительно на изолированное выступление Венгрии. Уже 21 сентября польские претензии на Тешин были встречены в Бухаресте и Белграде с пониманием, граничившим с одобрением. Что касается Польши, что румынское правительство ясно дало знать, что союз с Варшавой для него более важен, чем обязательства по Малой Антанте по отношению к Чехословакии. 23 сентября румынский посланник в Риме А. Замфиреску донес это мнение до министра иностранных дел Италии графа Галеаццо Чиано. По городам Чехословакии прокатилась волна патриотических демонстраций. 20 сентября в 19:30 Прага дала ответ на ультиматум 19 сентября. Чехословацкое правительство благодарило за внимание к своим проблемам, но при этом отмечало, что предложения его союзников, принятые без «выяснения мнения представителей Чехословакии», направлены против нее. Будучи принятыми, они подорвут экономику, транспорт, страны, резко ухудшат её стратегическое положение и сделают подчинение её Германии вопросом времени. Для таких прогнозов были все основания. Англо-французские предложения предполагали потерю почти всего бурого угля ЧСР (до 16 млн тонн в 1936 году), который активно использовался на чехословацких железных дорогах, 5 из 6 железнодорожных линий, остававшихся у чехов, проходили бы через территории, которые планировалось передать Германии (и Польше).

Чехословакия просила пересмотреть решение Лондона и Парижа и передать спорный вопрос на арбитражное разбирательство. Нота правительства содержала ссылки на верность Праги взятым на себя обязательствам и заверениями в искренней любви и преданности. «Отношения Чехословакии к Франции всегда покоились на уважении и преданнейшей дружбе и союзе, которые никогда ни одно чехословацкое правительство и ни один чехословак не нарушат. Она жила и живет верой в великий французский народ, правительство которого так часто давало ей заверения в прочности своей дружбы. С Великобританией её связывают чувства преданности, традиционной дружбы и уважения, из которых Чехословакия всегда будет исходить в своем сотрудничестве между обеими странами, а также в общих усилиях, направленных к сохранению мира, каким бы ни было положение в Европе». Нота завершалась патетичной, но верной оценкой ситуацией: «В этот решительный момент речь идет не только о судьбе Чехословакии, но также и о судьбе других стран и особенно Франции».

Трогательная любовь к союзникам не помогла. Английский и французский посланники были раздражены. Британец даже предупредил, что в случае отказа его правительство перестанет интересоваться судьбой Чехословакии. В том же духе был составлен последовавший уже 21 сентября ответ Лондона: «По мнению правительства Его Величества, ответ чехословацкого правительства никак не соответствует тому критическому положению, которое стремились предотвратить англо-французские предложения. Если бы этот ответ был принят, то опубликование его привело бы, по мнению правительства Его Величества, к немедленному германскому вторжению. Поэтому правительство Его Величества предлагает чехословацкому правительству взять этот ответ обратно и безотлагательно найти иное решение, исходя из реальной обстановки».

Ночью 21 дипломаты снова прибыли на встречу с Бенешем. Их визит, по часто повторяющейся легенде, поднял его с кровати. На деле все обстояло не так театрально-трагично. 20 сентября Лондон и Париж окончательно сформировали не только содержание, но и форму требований к Праге. Вечером 20 сентября правительства известили об этом своих представителей в Чехословакии. В 23.00 Бенеш был извещен о визите посланников, которые и посетили его 03:45 21 сентября. Встреча продолжалась около двух часов в присутствии министра иностранных дел. Крофта и вел протокол беседы. К этому времени Прага уже имела точное изложение позиции не только Англии, но и Франции, представленное её посланником в этой стране. Было ясно и недвусмысленно сказано, что в войну Франция не вступит, а если Прага будет настаивать на своем, Чемберлен не поедет к Гитлеру на переговоры. В таком случае Англия и Франция снимают с себя ответственность за «все, что произойдет». Бенеш назвал предложения ультиматумом, на что последовал ответ: «Нет, это только советы».

При этом английский и французский дипломаты добавили, что если чехи объединятся с русскими, то «война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне». Бенеш пытался заговорить о каких-либо гарантиях, в ответ он услышал, что посланникам нечего добавить сверх изложенных требований. Тогда президент (по чехословацкой версии протокола встречи) заявил:

«Я прошу заверить ваши правительства в том, что я всегда действовал с полным сознанием ответственности и никогда не допускал даже мысли о войне. Я никогда не собирался принуждать Англию и Францию вступить в войну и поэтому хочу объяснить свою позицию, так как подобные подозрения уже высказывались. Я никогда не придерживался доктринерских взглядов во время имевших место неприятных дискуссий и переговоров. Я не слушался Советского правительства, от которого умышленно держался в стороне, не опирался на его поддержку и не считался с его пожеланиями во время своих переговоров».

Очевидно, если Франция была никудышным союзником для Чехословакии, то сама Чехословакия была весьма ненадежным союзником для желавшего защитить ее СССР.

Судьба первой ЧСР была решена, и в первую очередь её создателями. Впрочем, и они просчитались. 21 сентября Черчилль передал свое заявление прессе: «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он поставил эти страны в положение, которое будет становиться все слабее и опаснее». 21−22 сентября по Чехословакии прокатилась волна патриотических демонстраций. В Праге они собради около 250 тыс. чел. Премьер-министр Милан Годжа вынужден был подать в отставку. 22 сентября Сыровы был назначен главой правительства и военным министром. Генерал имел репутацию решительного человека, которую он заслужил во время интервенции против Советской России в 1918 году. Он подтвердил ее почти сразу же. На чрезвычайном заседании правительства было сказано, что СССР поможет только в зависимости от позиции Франции или признания Германии агрессором Лигой Наций. Для этого требовалось единогласие, но Москву устроило бы даже простое большинство голосов, превышающее половину. Этот вариант, по мнению Бенеша, был маловероятен. Надежд на помощь Малой Антанты не было, а военные считали, что самостоятельно ЧСР не выстоит. Отсюда следовал вывод — необходимость уступок.

21 сентября последовала нота правительства ЧСР правительствам Англии и Франции. Прага принимала их предложения, «подчеркивая при этом принцип гарантий, сформулированный в ноте, и, принимая их, считает, что оба правительства не допустят немецкого вторжения на чехословацкую территорию…» 21 сентября в 07:00 глава правительства обратился по радио к согражданам, заявив, что республика оказалась в изоляции. «Поэтому наши друзья посоветовали нам купить свободу и мир путем жертв, поскольку они сами не могли нам помочь.» Что касается Советского Союза, то попытка возложить на него ответственность за капитуляцию была основана на искажении позиции Москвы. Этот тезис сразу же продублировал министр пропаганды Гуго Вавречка.

Против него энергично протестовали коммунисты Чехословакии, которые призывали сограждан к сопротивлению и сообщали им об истинной позиции Советского Союза. Выступления членов правительства были прокомментированы следующим образом: «Это сама подлейшая ложь, которая была выдумана в эти решающие минуты для того, чтобы вас ослабить и разложить». 21 сентября на встрече с представителями печати Крофта, комментируя заявления некоторых чешских газет о позиции СССР, заявил: «Это совершеннейшая неправда. Россия нас не покинула. Я не могу также утверждать, что Россия, возможно, выступила бы и без Лиги наций, но этого в данных обстоятельствах никто не может требовать, так это означало бы, что на нас немедленно напала бы Польша, Румыния не вмешалась бы, и Венгрия… Это было бы безумием, если бы мы это сделали, и поэтому нет никакого смысла спорить о том, выступили бы Советы или нет. Но обвинять Советы в том, что они предали нас, мы не можем».

В тот же день, 21 сентября, на заседании пленума Лиги Наций Литвинов вновь говорил о происходившем в мире, о том, что уничтожено уже два государства (Абиссиния и Австрия), что два других (Испания и Китай) уничтожаются войнами, и что настала очередь пятого (Чехословакии). «Один из старейших, культурнейших, трудолюбивейших европейских народов, — говорил наркоминдел, — обретший после многовекового угнетения свою государственную самостоятельность, не сегодня, завтра может оказаться вынужденным с оружием в руках отстаивать эту самостоятельность…» Литвинов заявил, что безнаказанность фашистских агрессоров вынуждает малые государства все более ориентироваться на агрессоров и подчеркнул, что СССР готов оказать помощь Чехословакии. Советский Союз вновь выступил с инициативой созыва международной конференции с целью выработки мер против агрессии. Но это уже не имело значение. Решение о капитуляции было принято и оглашено Прагой. На Париж и Лондон позиция СССР никоим образом не повлияла. Между тем, противостояние, в случае, если бы намерения Франции и Англии были бы серьезными, вовсе не давало решающего превосходства.

22 сентября Чемберлен вновь отправился на встречу с Гитлером в Годесберге. Программа Берлина резко ужесточилась. Она была предельно проста — немедленная передача Судет Германии. Переговоры были сложными, но в конечном итоге премьер-министр согласился с предложениями немцев. А Литвинов еще надеялся на возможность срыва германских планов. На переговорах в Женеве он вновь подтвердил готовность СССР выполнить свои союзные обязательства. Правда, выступления чехословацких политиков и действия их союзников явно не могли настроить на позитив. Поэтому, 23 сентября 1938 года, вновь выступая в Лиге Наций, Литвинов отметил, что принятие Прагой англо-французского ультиматума означает отказ от советского-чехословацкого союзного договора, но тем не менее, Москва готова выступить при условии, что это сделает, как раньше и настаивали сами чехи, Франция. Более того, он громогласно заявил об этом в штаб-квартире Лиги Наций. В личных беседах наркоминдел говорил проще — в случае с Чехословакией позиция Франции для Москвы не является определяющей, Польша советские войска не пропустит, но «у нас есть сведения, что Румыния пропустит, особенно, если Лига Наций даже не единогласно, как требуется по уставу, а крупным большинством признает Чехословакию жертвой агрессии… Самое важное, как поведут себя чехи… Если они будут драться, мы поможем вооруженной рукой».

В случае с Польшей было все ясно. 11 августа 1938 года Варшава официально известила Москву, что не допустит прохода советских войск через свою территорию. На восточных границах Польши начались военные учения. Одновременно с концентрацией войск Варшава приступила к эвакуации гражданского населения из приграничной полосы. Схожей с Варшавой позиции придерживалась и Румыния — формально союзник Чехословакии по Малой Антанте. На запрос со стороны союзника Бухарест предпочел ответить уклончиво. Еще 11 сентября 1938 г. Боннэ провел в Женеве беседу с польским посланником: «…если Польше не хочет ничем помогать Чехословакии, то пусть она не мешает хоть Румынии, посол дать понять, что Польша на это не пойдет и что Румыния без нее не может принимать никакого решения». Следует отметить, что состояние советско-румынских отношений также не очень настраивало на позитив. На границе, которая тогда шла по Днестру, с начала июля по конец августа шли бесконечные инциденты — румынские патрули обстреливали советский берег, рыбаков на реке и в лимане и т.п.

В любом случае, позиция Румынии не имела такого значения, как позиция Польши. Большинство румынских железных дорог были одноколейными и ни одна из них не связывала напрямую советскую железнодорожную сеть с чехословацкой. При том, что более 80% всех перевозок в СССР приходилось на железные дороги, становилось ясно, что проход значительной группы войск в Чехословакию при таком ненадежном тыле и скверных коммуникационных линиях не может обеспечить правильного их снабжения в случае военных действий. Все могла поправить Польша, имевшая три линии двухколейных железных дорог от советской до чехословацкой границы (через Вильно, Брест и Белосток), но на них нельзя было рассчитывать.

[1] Николае Петреску-Комнен — министр иностранных дел Румынии.

«Treaty of Munich» redirects here. For the Austro-Bavarian agreement after the Napoleonic Wars, see Treaty of Munich (1816).

Munich Agreement

From left to right: Neville Chamberlain, Édouard Daladier, Adolf Hitler, and Benito Mussolini pictured before signing the Munich Agreement
Signed	30 September 1938
Location	Munich, Germany
Signatories	Adolf Hitler Neville Chamberlain Édouard Daladier Benito Mussolini
Parties	Germany  United Kingdom  France  Italy

The Munich Agreement (Czech: Mnichovská dohoda; Slovak: Mníchovská dohoda; German: Münchner Abkommen) was an agreement concluded at Munich on 30 September 1938, by Germany, the United Kingdom, France, and Italy. It provided «cession to Germany of the Sudeten German territory» of Czechoslovakia,^[1] despite the existence of a 1924 alliance agreement^[2] and 1925 military pact between France and the Czechoslovak Republic, for which it is also known as the Munich Betrayal (Mnichovská zrada; Mníchovská zrada). Most of Europe celebrated the Munich agreement, which was presented as a way to prevent a major war on the continent. The four powers agreed to the German annexation of the Czechoslovak borderland areas named the Sudetenland, where more than three million people, mainly ethnic Germans, lived. Adolf Hitler announced that it was his last territorial claim in Northern Europe.

Germany had started a low-intensity undeclared war on Czechoslovakia on 17 September 1938. In reaction, the United Kingdom and France on 20 September formally asked Czechoslovakia to cede its Sudetenland territory to Germany, which was followed by Polish territorial demands brought on 21 September and Hungarian on 22 September. Meanwhile, German forces conquered parts of Cheb District and Jeseník District and briefly overran, but were repelled from dozens of other border counties. Poland also grouped its army units near its common border with Czechoslovakia and also instigated generally unsuccessful sabotage on 23 September.^[3] Hungary also moved its troops towards the border with Czechoslovakia, without attacking.

An emergency meeting of the main European powers – not including Czechoslovakia, although their representatives were present in the town, or the Soviet Union, an ally to both France and Czechoslovakia – took place in Munich, Germany, on 29–30 September 1938. An agreement was quickly reached on Hitler’s terms, being signed by the leaders of Germany, France, Britain, and Italy. The Czechoslovak mountainous borderland that the powers offered to appease Germany had not only marked the natural border between the Czech state and the Germanic states since the early Middle Ages, but it also presented a major natural obstacle to any possible German attack. Having been strengthened by significant border fortifications, the Sudetenland was of absolute strategic importance to Czechoslovakia.

On 30 September, Czechoslovakia yielded to the combination of military pressure by Germany, Poland, and Hungary, and diplomatic pressure by the United Kingdom and France, and agreed to give up territory to Germany on Munich terms. Then, on 1 October, Czechoslovakia also accepted Polish territorial demands.^[4]

The Munich Agreement was soon followed by the First Vienna Award on 2 November 1938, separating largely Hungarian inhabited territories in southern Slovakia and southern Subcarpathian Rus’ from Czechoslovakia. On 30 November 1938 Czechoslovakia ceded to Poland small patches of land in Spiš and Orava regions.^[5]

In March 1939, the First Slovak Republic, a Nazi puppet state, proclaimed its independence. Shortly afterwards, Hitler reneged on his solemn promises to respect the integrity of Czechoslovakia by invading Czechia and turning it into the Protectorate of Bohemia and Moravia, giving Germany full control of what remained of Czechoslovakia, including its significant military arsenal that later played an important role in Germany’s invasions of Poland and France.^[6] As a result, Czechoslovakia had disappeared.^[7]

Today, the Munich Agreement is widely regarded as a failed act of appeasement, and the term has become «a byword for the futility of appeasing expansionist totalitarian states.»^[8]

History[edit]

Background[edit]

Demands for autonomy[edit]

The First Czechoslovak Republic was created in 1918 after the collapse of the Austro-Hungarian Empire at the end of World War I. The Treaty of Saint-Germain recognized the independence of Czechoslovakia and the Treaty of Trianon defined the borders of the new state which was divided to the regions of Bohemia and Moravia in the west and Slovakia and Subcarpathian Rus’ in the east, including more than three million Germans, 22.95% of the total population of the country. They lived mostly in border regions of the historical Czech Lands for which they coined the new name Sudetenland, which bordered on Germany and the newly-created country of Austria.

The Sudeten Germans were not consulted on whether they wished to be citizens of Czechoslovakia. Although the constitution guaranteed equality for all citizens, there was a tendency among political leaders to transform the country «into an instrument of Czech and Slovak nationalism.»^[10] Some progress was made to integrate the Germans and other minorities, but they continued to be underrepresented in the government and the army. Moreover, the Great Depression beginning in 1929 impacted the highly-industrialized and export-oriented Sudeten Germans more than it did the Czech and Slovak populations. By 1936, 60 percent of the unemployed people in Czechoslovakia were Germans.^[11]

In 1933, Sudeten German leader Konrad Henlein founded the Sudeten German Party (SdP), which was «militant, populist, and openly hostile» to the Czechoslovak government and soon captured two-thirds of the vote in the districts with a heavy German population. Historians differ as to whether the SdP was a Nazi front organisation from its beginning or evolved into one.^[12][13] By 1935, the SdP was the second-largest political party in Czechoslovakia as German votes concentrated on this party, and Czech and Slovak votes were spread among several parties.^[12]

Shortly after the Anschluss of Austria to Germany, Henlein met with Hitler in Berlin on 28 March 1938, and he was instructed to raise demands that would be unacceptable to the democratic Czechoslovak government, led by President Edvard Beneš. On 24 April, the SdP issued a series of demands upon the government of Czechoslovakia that was known as the Karlsbader Programm. ^[14] Henlein demanded things such as autonomy for Germans living in Czechoslovakia.^[12] The Czechoslovak government responded by saying that it was willing to provide more minority rights to the German minority but was initially reluctant to grant autonomy.^[12] The SdP gained 88% of the ethnic German votes in May 1938.^[15]

With tension high between the Germans and the Czechoslovak government, Beneš, on 15 September 1938, secretly offered to give 6,000 square kilometres (2,300 sq mi) of Czechoslovakia to Germany, in exchange for a German agreement to admit 1.5 to 2.0 million Sudeten Germans, which Czechoslovakia would expel. Hitler did not reply.^[16]

Sudeten crisis[edit]

As the previous appeasement of Hitler had shown, France and Britain were intent on avoiding war. The French government did not wish to face Germany alone and took its lead from British Conservative government of Prime Minister Neville Chamberlain. He considered the Sudeten German grievances justified and believed Hitler’s intentions to be limited. Both Britain and France, therefore, advised Czechoslovakia to accede to Germany’s demands. Beneš resisted and, on 19 May, initiated a partial mobilization in response to a possible German invasion.^[17]

On 20 May, Hitler presented his generals with a draft plan of attack on Czechoslovakia that was codenamed Operation Green.^[18] He insisted that he would not «smash Czechoslovakia» militarily without «provocation», «a particularly favourable opportunity» or «adequate political justification.»^[19] On 28 May, Hitler called a meeting of his service chiefs, ordered an acceleration of U-boat construction and brought forward the construction of his new battleships, Bismarck and Tirpitz, to spring 1940. He demanded that the increase in the firepower of the battleships Scharnhorst and Gneisenau be accelerated.^[20] While recognizing that this would still be insufficient for a full-scale naval war with Britain, Hitler hoped it would be a sufficient deterrent.^[21] Ten days later, Hitler signed a secret directive for war against Czechoslovakia to begin no later than 1 October.^[20]

On 22 May, Juliusz Łukasiewicz, the Polish ambassador to France, told the French Foreign Minister Georges Bonnet that if France moved against Germany to defend Czechoslovakia, «We shall not move.» Łukasiewicz also told Bonnet that Poland would oppose any attempt by Soviet forces to defend Czechoslovakia from Germany. Daladier told Jakob Surits [ru; de], the Soviet ambassador to France, «Not only can we not count on Polish support but we have no faith that Poland will not strike us in the back.»^[22]
However, the Polish government indicated multiple times (in March 1936 and May, June and August 1938) that it was prepared to fight Germany if the French decided to help Czechoslovakia: «Beck’s proposal to Bonnet, his statements to Ambassador Drexel Biddle, and the statement noted by Vansittart, show that the Polish foreign minister was, indeed, prepared to carry out a radical change of policy if the Western powers decided on war with Germany. However, these proposals and statements did not elicit any reaction from British and French governments that were bent on averting war by appeasing Germany.»^[3]

Hitler’s adjutant, Fritz Wiedemann, recalled after the war that he was «very shocked» by Hitler’s new plans to attack Britain and France three to four years after «deal[ing] with the situation» in Czechoslovakia.^[23] General Ludwig Beck, chief of the German general staff, noted that Hitler’s change of heart in favour of quick action was Czechoslovak defences still being improvised, which would no longer be the case two to three years later, and British rearmament not coming into effect until 1941 or 1942.^[21] General Alfred Jodl noted in his diary that the partial Czechoslovak mobilization of 21 May had led Hitler to issue a new order for Operation Green on 30 May and that it was accompanied by a covering letter from Wilhelm Keitel that stated that the plan must be implemented by 1 October at the very latest.^[21]

In the meantime, the British government demanded that Beneš request a mediator. Not wishing to sever his government’s ties with Western Europe, Beneš reluctantly accepted. The British appointed Lord Runciman, the former Liberal cabinet minister, who arrived in Prague on 3 August with instructions to persuade Beneš to agree to a plan acceptable to the Sudeten Germans.^[24] On 20 July, Bonnet told the Czechoslovak ambassador in Paris that while France would declare its support in public to help the Czechoslovak negotiations, it was not prepared to go to war over Sudetenland.^[24] In August, the German press was full of stories alleging Czechoslovak atrocities against Sudeten Germans, with the intention of forcing the West into putting pressure on the Czechoslovaks to make concessions.^[25] Hitler hoped that the Czechoslovaks would refuse and that the West would then feel morally justified in leaving the Czechoslovaks to their fate.^[26] In August, Germany sent 750,000 soldiers along the border of Czechoslovakia, officially as part of army maneuvres.^[12][26] On 4 or 5 September,^[24] Beneš submitted the Fourth Plan, granting nearly all the demands of the agreement. The Sudeten Germans were under instruction from Hitler to avoid a compromise,^[26] and the SdP held demonstrations that provoked a police action in Ostrava on 7 September in which two of their parliamentary deputies were arrested.^[24] The Sudeten Germans used the incident and false allegations of other atrocities as an excuse to break off further negotiations.^[24][27]

On 12 September, Hitler made a speech at a Nazi Party rally in Nuremberg on the Sudeten crisis in which he condemned the actions of the government of Czechoslovakia.^[12] Hitler denounced Czechoslovakia as being a fraudulent state that was in violation of international law’s emphasis of national self-determination, claiming it was a Czech hegemony although the Germans, the Slovaks, the Hungarians, the Ukrainians and the Poles of the country actually wanted to be in a union with the Czechs.^[28] Hitler accused Beneš of seeking to gradually exterminate the Sudeten Germans and claimed that since Czechoslovakia’s creation, over 600,000 Germans had been intentionally forced out of their homes under the threat of starvation if they did not leave.^[29] He alleged that Beneš’s government was persecuting Germans along with Hungarians, Poles, and Slovaks and accused Beneš of threatening the nationalities with being branded traitors if they were not loyal to the country.^[28] He stated that he, as the head of state of Germany, would support the right of the self-determination of fellow Germans in the Sudetenland.^[28] He condemned Beneš for his government’s recent execution of several German protesters.^[28] He accused Beneš of being belligerent and threatening behaviour towards Germany which, if war broke out, would result in Beneš forcing Sudeten Germans to fight against their will against Germans from Germany.^[28] Hitler accused the government of Czechoslovakia of being a client regime of France, claiming that the French Minister of Aviation Pierre Cot had said, «We need this state as a base from which to drop bombs with greater ease to destroy Germany’s economy and its industry.»^[29]

On 13 September, after internal violence and disruption in Czechoslovakia ensued, Chamberlain asked Hitler for a personal meeting to find a solution to avert a war.^[30] Chamberlain decided to do this after conferring with his advisors Halifax, Sir John Simon, and Sir Samuel Hoare. The meeting was announced at a special press briefing at 10 Downing Street, and led to a swell of optimism in British public opinion.^[31] Chamberlain arrived by a chartered British Airways Lockheed Electra in Germany on 15 September and then arrived at Hitler’s residence in Berchtesgaden for the meeting.^[32] The flight was one of the first times a head of state or diplomatic official flew to a diplomatic meeting in an airplane, as the tense situation left little time to take a train or boat.^[31] Henlein flew to Germany on the same day.^[30] That day, Hitler and Chamberlain held discussions in which Hitler insisted that the Sudeten Germans must be allowed to exercise the right of national self-determination and be able to join Sudetenland with Germany. Hitler repeatedly falsely claimed that the Czechoslovak government had killed 300 Sudeten Germans.^[31] Hitler also expressed concern to Chamberlain about what he perceived as British «threats.»^[32] Chamberlain responded that he had not issued «threats» and in frustration asked Hitler «Why did I come over here to waste my time?»^[32] Hitler responded that if Chamberlain was willing to accept the self-determination of the Sudeten Germans, he would be willing to discuss the matter.^[32] Hitler also convinced Chamberlain that he did not truly wish to destroy Czechoslovakia, but that he believed that upon a German annexation of the Sudetenland the country’s minorities would each secede and cause the country to collapse.^[31] Chamberlain and Hitler held discussions for three hours, and the meeting adjourned. Chamberlain flew back to Britain and met with his cabinet to discuss the issue.^[32]

After the meeting, Daladier flew to London on 16 September to meet with British officials to discuss a course of action.^[33] The situation in Czechoslovakia became tenser that day, with the Czechoslovak government issuing an arrest warrant for Henlein, who had arrived in Germany a day earlier to take part in the negotiations.^[34] The French proposals ranged from waging war against Germany to supporting the Sudetenland being ceded to Germany.^[34] The discussions ended with a firm British-French plan in place.^[34] Britain and France demanded that Czechoslovakia cede to Germany all territories in which the German population represented over 50% of the Sudetenland’s total population.^[34] In exchange for that concession, Britain and France would guarantee the independence of Czechoslovakia.^[34] The proposed solution was rejected by both Czechoslovakia and opponents of it in Britain and France.^{[34][clarification needed]}

On 17 September 1938 Hitler ordered the establishment of Sudetendeutsches Freikorps, a paramilitary organization that took over the structure of Ordnersgruppe, an organization of ethnic Germans in Czechoslovakia that had been dissolved by the Czechoslovak authorities the previous day due to its implication in a large number of terrorist activities. The organization was sheltered, trained and equipped by German authorities and conducted cross-border terrorist operations into Czechoslovak territory. Relying on the Convention for the Definition of Aggression, Czechoslovak president Edvard Beneš^[35] and the government-in-exile^[36] later regarded 17 September 1938 as the beginning of the undeclared German-Czechoslovak war. This understanding has been assumed also by the contemporary Czech Constitutional court.^[37] In the following days, Czechoslovak forces suffered over 100 personnel killed in action, hundreds wounded and over 2,000 abducted to Germany.

On 18 September, Italy’s Duce Benito Mussolini made a speech in Trieste, Italy, where he declared «If there are two camps, for and against Prague, let it be known that Italy has chosen its side», with the clear implication being that Mussolini supported Germany in the crisis.^[32]

On 20 September, German opponents within the military met to discuss the final plans of a plot they had developed to overthrow the Nazi regime. The meeting was led by General Hans Oster, the deputy head of the Abwehr (Germany’s counter-espionage agency). Other members included Captain Friedrich Wilhelm Heinz [de], and other military officers leading the planned coup d’etat met at the meeting.^[38] On 22 September, Chamberlain, about to board his plane to go to Germany for further talks at Bad Godesberg, told the press who met him there that «My objective is peace in Europe, I trust this trip is the way to that peace.»^[34] Chamberlain arrived in Cologne, where he received a lavish grand welcome with a German band playing «God Save the King» and Germans giving Chamberlain flowers and gifts.^[34] Chamberlain had calculated that fully accepting German annexation of all of the Sudetenland with no reductions would force Hitler to accept the agreement.^[34] Upon being told of this, Hitler responded «Does this mean that the Allies have agreed with Prague’s approval to the transfer of the Sudetenland to Germany?», Chamberlain responded «Precisely», to which Hitler responded by shaking his head, saying that the Allied offer was insufficient. He told Chamberlain that he wanted Czechoslovakia to be completely dissolved and its territories redistributed to Germany, Poland, and Hungary, and told Chamberlain to take it or leave it.^[34] Chamberlain was shaken by this statement.^[34] Hitler went on to tell Chamberlain that since their last meeting on the 15th, Czechoslovakia’s actions, which Hitler claimed included killings of Germans, had made the situation unbearable for Germany.^[34]

Later in the meeting, a deception was undertaken to influence and put pressure on Chamberlain: one of Hitler’s aides entered the room to inform Hitler of more Germans being killed in Czechoslovakia, to which Hitler screamed in response «I will avenge every one of them. The Czechs must be destroyed.»^[34] The meeting ended with Hitler refusing to make any concessions to the Allies’ demands.^[34] Later that evening, Hitler grew worried that he had gone too far in pressuring Chamberlain, and telephoned Chamberlain’s hotel suite, saying that he would accept annexing only the Sudetenland, with no designs on other territories, provided that Czechoslovakia begin the evacuation of ethnic Czechs from the German majority territories by 26 September at 8:00am. After being pressed by Chamberlain, Hitler agreed to have the ultimatum set for 1 October (the same date that Operation Green was set to begin).^[39] Hitler then said to Chamberlain that this was one concession that he was willing to make to the Prime Minister as a «gift» out of respect for the fact that Chamberlain had been willing to back down somewhat on his earlier position.^[39] Hitler went on to say that upon annexing the Sudetenland, Germany would hold no further territorial claims upon Czechoslovakia and would enter into a collective agreement to guarantee the borders of Germany and Czechoslovakia.^[39]

A new Czechoslovak cabinet, under General Jan Syrový, was installed and on 23 September a decree of general mobilization was issued which was accepted by the public with a strong enthusiasm – within 24 hours, one million men joined the army to defend the country. The Czechoslovak Army, modern, experienced and possessing an excellent system of frontier fortifications, was prepared to fight. The Soviet Union announced its willingness to come to Czechoslovakia’s assistance, provided that the Red Army would be able to cross Polish and Romanian territory. Both countries refused to allow the Soviet army to use their territories.^[40]

In the early hours of 24 September, Hitler issued the Godesberg Memorandum, which demanded that Czechoslovakia cede the Sudetenland to Germany no later than 28 September, with plebiscites to be held in unspecified areas under the supervision of German and Czechoslovak forces. The memorandum also stated that if Czechoslovakia did not agree to the German demands by 2 pm on 28 September, Germany would take the Sudetenland by force. On the same day, Chamberlain returned to Britain and announced that Hitler demanded the annexation of the Sudetenland without delay.^[39] The announcement enraged those in Britain and France who wanted to confront Hitler once and for all, even if it meant war, and its supporters gained strength.^[39] The Czechoslovak Ambassador to the United Kingdom, Jan Masaryk, was elated upon hearing of the support for Czechoslovakia from British and French opponents of Hitler’s plans, saying «The nation of Saint Wenceslas will never be a nation of slaves.»^[39]

On 25 September, Czechoslovakia agreed to the conditions previously agreed upon by Britain, France, and Germany. The next day, however, Hitler added new demands, insisting that the claims of ethnic Germans in Poland and Hungary also be satisfied.

On 26 September, Chamberlain sent Sir Horace Wilson to carry a personal letter to Hitler declaring that the Allies wanted a peaceful resolution to the Sudeten crisis.^[39] Later that evening, Hitler made his response in a speech at the Berlin Sportpalast; he claimed that the Sudetenland was «the last territorial demand I have to make in Europe»^[41] and gave Czechoslovakia a deadline of 28 September at 2:00 pm to cede the Sudetenland to Germany or face war.^[39] At this point the British government began to make war preparations, and the House of Commons was reconvened from a parliamentary recess.^[31]

On September 27, 1938, when negotiations between Hitler and Chamberlain were strained, Chamberlain addressed the British people, saying, in particular: «How horrible, fantastic, incredible it is that we should be digging trenches and trying on gas masks here because of a quarrel in a far-away country between people of whom we know nothing.»^[42]

On 28 September at 10:00 am, four hours before the deadline and with no agreement to Hitler’s demand by Czechoslovakia, the British ambassador to Italy, Lord Perth, called Italy’s Foreign Minister Galeazzo Ciano to request an urgent meeting.^[39] Perth informed Ciano that Chamberlain had instructed him to request that Mussolini enter the negotiations and urge Hitler to delay the ultimatum.^[39] At 11:00 am, Ciano met Mussolini and informed him of Chamberlain’s proposition; Mussolini agreed with it and responded by telephoning Italy’s ambassador to Germany and told him «Go to the Fuhrer at once, and tell him that whatever happens, I will be at his side, but that I request a twenty-four-hour delay before hostilities begin. In the meantime, I will study what can be done to solve the problem.»^[43] Hitler received Mussolini’s message while in discussions with the French ambassador. Hitler told the ambassador «‘My good friend, Benito Mussolini, has asked me to delay for twenty-four hours the marching orders of the German army, and I agreed.’ Of course, this was no concession, as the invasion date was set for 1 October 1938.»^[44] Upon speaking with Chamberlain, Lord Perth gave Chamberlain’s thanks to Mussolini as well as Chamberlain’s request that Mussolini attend a four-power conference of Britain, France, Germany, and Italy in Munich on 29 September to settle the Sudeten problem prior to the deadline of 2:00 pm. Mussolini agreed.^[44] Hitler’s only request was to make sure that Mussolini be involved in the negotiations at the conference.^[44] Nevile Henderson, Alexander Cadogan, and Chamberlain’s personal secretary Lord Douglas passed the news of the conference to Chamberlain while he was addressing Parliament, and Chamberlain suddenly announced the conference and his acceptance to attend at the end of the speech to cheers.^[31] When United States President Franklin D. Roosevelt learned the conference had been scheduled, he telegraphed Chamberlain, «Good man.»^[45]

Resolution[edit]

Discussions began at the Führerbau immediately after Chamberlain and Daladier arrived, giving them little time to consult. The meeting was held in English, French, and German.^[31] A deal was reached on 29 September, and at about 1:30 a.m. on 30 September 1938,^[46] Adolf Hitler, Neville Chamberlain, Benito Mussolini and Édouard Daladier signed the Munich Agreement. The agreement was officially introduced by Mussolini although in fact the Italian plan was nearly identical to the Godesberg proposal: the German army was to complete the occupation of the Sudetenland by 10 October, and an international commission would decide the future of other disputed areas.^[47]

Czechoslovakia was informed by Britain and France that it could either resist Nazi Germany alone or submit to the prescribed annexations. The Czechoslovak government, realizing the hopelessness of fighting the Nazis alone, reluctantly capitulated (30 September) and agreed to abide by the agreement. The settlement gave Germany the Sudetenland starting 10 October, and de facto control over the rest of Czechoslovakia as long as Hitler promised to go no further. On 30 September after some rest, Chamberlain went to Hitler’s apartment in the Prinzregentenstraße and asked him to sign a statement calling the Anglo-German Naval Agreement «symbolic of the desire of our two countries never to go to war with one another again.” After Hitler’s interpreter translated it for him, he happily agreed.^[31]

On 30 September, upon his return to Britain, Chamberlain delivered his controversial «peace for our time» speech to crowds in London.^[48]

Reactions[edit]

Immediate response[edit]

Czechoslovakia[edit]

The Czechoslovaks were dismayed with the Munich settlement. They were not invited to the conference, and felt they had been betrayed by the British and French governments. Many Czechs and Slovaks refer to the Munich Agreement as the Munich Diktat (Czech: Mnichovský diktát; Slovak: Mníchovský diktát). The phrase «Munich Betrayal» (Mnichovská zrada; Mníchovská zrada) is also used because the military alliance Czechoslovakia had with France proved useless. This was also reflected by the fact that especially the French government had expressed the view that Czechoslovakia would be considered as being responsible for any resulting European war should the Czechoslovak Republic defend herself with force against German incursions.^[49]

The slogan «About us, without us!» (O nás bez nás!; O nás bez nás!) summarizes the feelings of the people of Czechoslovakia (now Slovakia and Czech Republic) towards the agreement.^[50] With Sudetenland gone to Germany, Czecho-Slovakia (as the state was now renamed) lost its defensible border with Germany and the Czechoslovak border fortifications. Without them its independence became more nominal than real. Czechoslovakia also lost 70 per cent of its iron/steel industry, 70 per cent of its electrical power and 3.5 million citizens to Germany as a result of the settlement. The Sudeten Germans celebrated what they saw as their liberation. The imminent war, it seemed, had been avoided.^[51]

The Nobel laureate, Thomas Mann, took to pen and pulpit in defense of his surrogate homeland proclaiming his pride at being a Czechoslovak citizen and praising the republic’s achievements. He attacked a «Europe ready for slavery» writing that «The Czechoslovak people is ready to take up a fight for liberty and transcends its own fate» and «It is too late for the British government to save the peace. They have lost too many opportunities.» President Beneš of Czechoslovakia was nominated for a Nobel Peace Prize in 1939.^[52]

Germany[edit]

Though the British and French were pleased, a British diplomat in Berlin claimed he had been informed by a member of Hitler’s entourage that soon after the meeting with Chamberlain Hitler had furiously said: «Gentlemen, this has been my first international conference and I can assure you that it will be my last.»^[53] On another occasion, he had been heard saying of Chamberlain: «If ever that silly old man comes interfering here again with his umbrella, I’ll kick him downstairs and jump on his stomach in front of the photographers.»^[53][54][55] In one of his public speeches after Munich, Hitler declared: «Thank God we have no umbrella politicians in this country.»^[53][54][56]

Hitler felt cheated of the limited war against the Czechs which he had been aiming for all summer.^[57] In early October, Chamberlain’s press secretary asked for a public declaration of German friendship with Britain to strengthen Chamberlain’s domestic position; Hitler instead delivered speeches denouncing Chamberlain’s «governessy interference.»^[58] In August 1939, shortly before the invasion of Poland, Hitler told his generals: «Our enemies are men below average, not men of action, not masters. They are little worms. I saw them at Munich.»^[59]

Before the Munich Agreement, Hitler’s determination to invade Czechoslovakia on 1 October 1938 had provoked a major crisis in the German command structure. The Chief of the General Staff, General Ludwig Beck, protested in a lengthy series of memos that it would start a world war that Germany would lose, and urged Hitler to put off the projected conflict. Hitler called Beck’s arguments against war «kindische Kräfteberechnungen» («childish force calculations»). On 4 August 1938, a secret Army meeting was held. Beck read his lengthy report to the assembled officers. They all agreed something had to be done to prevent certain disaster. Beck hoped they would all resign together but no one resigned except Beck. His replacement, General Franz Halder, sympathized with Beck and they both conspired with several top generals, Admiral Wilhelm Canaris (Chief of German Intelligence) and Graf von Helldorf (Berlin’s Police Chief) to arrest Hitler the moment he gave the invasion order. This plan would only work if Britain issued a strong warning and a letter to the effect that they would fight to preserve Czechoslovakia. This would help to convince the German people that certain defeat awaited Germany. Agents were therefore sent to England to tell Chamberlain that an attack on Czechoslovakia was planned, and of their intention to overthrow Hitler if this occurred. The proposal was rejected by the British Cabinet and no such letter was issued. Accordingly, the proposed removal of Hitler did not go ahead. On this basis it has been argued that the Munich Agreement kept Hitler in power—Halder remained bitter about Chamberlain’s refusal for decades after the war—although whether the attempted removal would have been any more successful than the 1944 plot is doubtful.^[61][31]

Britain and France[edit]

The agreement was generally applauded. Prime Minister Daladier of France did not believe, as one scholar put it, that a European War was justified «to maintain three million Germans under Czech sovereignty.» Gallup Polls in Britain, France, and the United States indicated that the majority of people supported the agreement. President Beneš of Czechoslovakia was nominated for a Nobel Peace Prize in 1939.^[52]

The New York Times headline on the Munich agreement read «Hitler gets less than his Sudeten demands» and reported that a «joyful crowd» hailed Daladier on his return to France and that Chamberlain was «wildly cheered» on his return to Britain.^[62]

In France, the only political party to oppose the Munich Agreement was the Communist Party.^[63]

The British population had expected an imminent war, and the «statesman-like gesture» of Chamberlain was at first greeted with acclaim. He was greeted as a hero by the royal family and invited on the balcony at Buckingham Palace before he had presented the agreement to the British Parliament. The generally-positive reaction quickly soured, despite royal patronage. However, there was opposition from the start. Clement Attlee and the Labour Party opposed the agreement, in alliance with two Conservative MPs, Duff Cooper and Vyvyan Adams, who had been seen up to then as a reactionary element in the Conservative Party.^[64]

Daladier believed that Hitler’s ultimate goals were a threat. He told the British in a late April 1938 meeting that Hitler’s real long-term aim was to secure «a domination of the Continent in comparison with which the ambitions of Napoleon were feeble.» He went on to say: «Today it is the turn of Czechoslovakia. Tomorrow it will be the turn of Poland and Romania. When Germany has obtained the oil and wheat it needs, she will turn on the West. Certainly we must multiply our efforts to avoid war. But that will not be obtained unless Great Britain and France stick together, intervening in Prague for new concessions but declaring at the same time that they will safeguard the independence of Czechoslovakia. If, on the contrary, the Western Powers capitulate again they will only precipitate the war they wish to avoid.»^[65] Perhaps discouraged by the arguments of French military leaders and civilian officials regarding their unprepared military and weak financial situation, and still traumatized by France’s bloodbath in World War I, which he had personally witnessed, Daladier ultimately let Chamberlain have his way. On his return to Paris, Daladier, who had expected a hostile crowd, was acclaimed.^[47]

In the days following Munich, Chamberlain received more than 20,000 letters and telegrams of thanks, and gifts including 6000 assorted bulbs from grateful Dutch admirers and a cross from Pope Pius XI.^[66]

Poland[edit]

Poland was building up a secret Polish organization in the area of Zaolzie from 1935.^[67] In summer 1938, Poland tried to organize guerrilla groups in the area.^[67] On 21 September, Poland officially requested a direct transfer of the area to its own control. Polish envoy to Prague Kazimierz Papée marked that the return of Cieszyn Silesia will be a sign of a goodwill and the «redress of injustice» of 1920.^[68] Similar notes were sent to Paris and London with a request that Polish minority in Czechoslovakia should gain the same rights as Sudeten Germans.^[69] On the next day Beneš send a letter to Polish president Ignacy Mościcki with a promise of «border’s rectification», but the letter was delivered only on 26 September.^[70] The answer of Mościcki delivered on 27 September was evasive, but it was accompanied with the demand of Polish government to hand over two Zaolzie counties immediately, as a prelude to ultimate settlement of the border dispute.^[71] Beneš’s answer wasn’t conclusive: he agreed to hand over the disputed territory to Poland, but argued that it could not be done on the eve of the German invasion, because it would disrupt Czechoslovak preparations for war. Poles recognised the answer as playing for time.^[70]

Polish diplomatic actions were accompanied by placing army along the Czechoslovak border on 23–24 September and by giving an order to the so-called «battle units» of Zaolzie Poles and the «Zaolzie Legion», a paramilitary organisation that was made up of volunteers from all over Poland, to cross the border to Czechoslovakia and attack Czechoslovak units.^[67] The few who crossed, however, were repulsed by Czechoslovak forces and retreated to Poland.^[67]

Polish ambassador in Germany learned about the results of Munich Conference on 30 September from Ribbentrop, who assured him that Berlin conditioned the guarantees for the remainder of Czechoslovakia on the fulfilment of Polish and Hungarian territorial demands.^[72] Polish foreign minister Józef Beck was disappointed with such a turn of events. In his own words the conference was «an attempt by the directorate of great powers to impose binding decisions on other states (and Poland cannot agree on that, as it would then be reduced to a political object that others conduct at their will).»^[73] As a result at 11:45 p.m. on 30 September, 11 hours after the Czechoslovak government accepted the Munich terms, Poland gave an ultimatum to the Czechoslovak government.^[74] It demanded the immediate evacuation of Czechoslovak troops and police and gave Prague time until noon the following day. At 11:45 a.m. on 1 October the Czechoslovak Foreign Ministry called the Polish ambassador in Prague and told him that Poland could have what it wanted but then requested a 24 h delay. On 2 October, the Polish Army, commanded by General Władysław Bortnowski, annexed an area of 801.5 km² with a population of 227,399 people. Administratively the annexed area was divided between Frysztat County and Cieszyn County.^[75]
The historian Dariusz Baliszewski wrote that during the annexation there was no co-operation between Polish and German troops, but there were cases of co-operation between Polish and Czech troops defending territory against Germans, for example in Bohumín.^[76]

The Polish ultimatum finally led Beneš to decide, by his own account, to abandon any idea of resisting the settlement.^[77] (Czechoslovakia would have been attacked on all sides.)

The Germans were delighted with that outcome and were happy to give up the sacrifice of a small provincial rail centre to Poland in exchange for the ensuing propaganda benefits. It spread the blame of the partition of Czechoslovakia, made Poland a participant in the process and confused political expectations. Poland was accused of being an accomplice of Germany.^[78] However, there was no formal agreement between Poland and Germany about Czechoslovakia at any time.^[79]

The Chief of the General Staff of the Czechoslovak Army, General Ludvík Krejčí, reported on 29 September that «Our army will in about two days’ time be in full condition to withstand an attack even by all Germany’s forces together, provided Poland does not move against us.»^[80]

Historians such as H.L. Roberts^[81] and Anna Cienciala^[82] have characterised Beck’s actions during the crisis as unfriendly to Czechoslovakia, but not actively seeking its destruction. Whilst Stalin-era Polish historiography typically followed the line that Beck had been a «German Agent» and had collaborated with Germany, post-1956 historiography has generally rejected this characterisation.^[83]

Hungary[edit]

Hungary followed Polish request for transfer of territory with its own request on 22 September.^[68] Hungarian demands were ultimately fulfilled during the Vienna Arbitration on 2 November 1938.

Soviet Union[edit]

Joseph Stalin was upset by the results of the Munich conference. On 2 May 1935, France and the Soviet Union signed the Franco-Soviet Treaty of Mutual Assistance with the aim of containing Nazi Germany’s aggression.^[84] The Soviets, who had a mutual military assistance treaty with Czechoslovakia, felt betrayed by France, which also had a mutual military assistance treaty with Czechoslovakia.^[85] The British and French mostly used the Soviets as a threat to dangle over the Germans. Stalin concluded that the West had colluded with Hitler to hand over a country in Central Europe to the Germans, causing concern that they might do the same to the Soviet Union in the future to allow its partition between the western nations. This belief led the Soviet Union to reorient its foreign policy towards a rapprochement with Germany, which eventually led to the signing of the Molotov–Ribbentrop Pact in 1939.^[86]

In 1938, the Soviet Union was allied with France and Czechoslovakia. By September 1939, the Soviets were to all intents and purposes a co-belligerent with Nazi Germany, due to Stalin’s fears of a second Munich Agreement with the Soviet Union replacing Czechoslovakia. Thus, the agreement indirectly contributed to the outbreak of war in 1939.^[87]

Elsewhere[edit]

The Australian Prime Minister Joseph Lyons said, «We owe heartfelt thanks to all responsible for the outcome, and appreciate very much the efforts of President Roosevelt and Signor Mussolini to bring about the Munich conference of the Powers at which a united desire for peace has been shown.»^[88]

Later opinions[edit]

As the threats of Germany and of a European war became more evident, opinions on the agreement became more hostile. Chamberlain was excoriated for his role as one of the «Men of Munich», in books such as the 1940 Guilty Men. A rare wartime defence of the agreement came in 1944 from Viscount Maugham, who had been Lord Chancellor. Maugham viewed the decision to establish a Czechoslovak state including substantial German and Hungarian minorities as a «dangerous experiment» in the light of previous disputes and ascribed the agreement as caused largely by France’s need to extricate itself from its treaty obligations in the light of its unpreparedness for war.^[89] After the war, Churchill’s history of the period, The Gathering Storm (1948), asserted that Chamberlain’s appeasement of Hitler at Munich had been wrong and recorded Churchill’s prewar warnings of Hitler’s plan of aggression and the folly of Britain’s persisting with disarmament after Germany had achieved air parity with Britain. Although Churchill recognized that Chamberlain acted from noble motives, he argued that Hitler should have been resisted over Czechoslovakia and that efforts should have been made to involve the Soviet Union.^[90]

In his postwar memoirs, Churchill, an opponent of appeasement, lumped Poland and Hungary, both of which subsequently annexed parts of Czechoslovakia containing Poles and Hungarians, with Germany as «vultures upon the carcass of Czechoslovakia.»^[91]

The American historian William L. Shirer, in his The Rise and Fall of the Third Reich (1960), took the view that although Hitler was not bluffing about his intention to invade, Czechoslovakia could have offered significant resistance. Shirer believed that Britain and France had enough air defences to avoid serious bombing of London and Paris and could have pursued a rapid and successful war against Germany.^[92] He quotes Churchill as saying the agreement meant that «Britain and France were in a much worse position compared to Hitler’s Germany.»^[51] After Hitler personally inspected the Czech fortifications, he privately said to Joseph Goebbels that «we would have shed a lot of blood» and that it was fortunate that there had been no fighting.^[93]

Consequences[edit]

On 5 October, Beneš resigned as President of Czechoslovakia since he realized that the fall of Czechoslovakia was inevitable. After the outbreak of World War II, he formed a Czechoslovak government-in-exile in London. On 6 December 1938, the French-German Non-aggression Pact was signed in Paris by French Foreign Minister Bonnet and German Foreign Minister Joachim von Ribbentrop.^[94][95][96]

Nazi Germany occupied Sudetenland from 1938-1945.^[97]

First Vienna Award to Hungary[edit]

In early November 1938, under the First Vienna Award, after the failed negotiations between Czechoslovakia and Hungary, as a recommendation to settle the territorial disputes by the appendix of the Munich Agreement, the German-Italian arbitration required Czechoslovakia to cede southern Slovakia to Hungary, and Poland independently gained small territorial cessions shortly afterward (Zaolzie).^[98]

Bohemia, Moravia and Silesia lost about 38% of their combined area to Germany, with some 2.8 million German and 513,000 to 750,000^[99][100] Czech inhabitants. Hungary, in turn, received 11,882 km² (4,588 sq mi) in southern Slovakia and southern Carpathian Ruthenia. According to a 1941 census, about 86.5% of the population in the territory was Hungarian. Slovakia lost 10,390 km² (4,010 sq mi) and 854,218 inhabitants for Hungary (according to a Czechoslovak 1930 census about 59% were Hungarians and 32% were Slovaks and Czechs^[101]). Poland annexed the town of Český Těšín with the surrounding area (some 906 km² (350 sq mi), with 250,000 inhabitants. Poles made up about 36% of the population, down from 69% in 1910^[102])^[103] and two minor border areas in northern Slovakia, more precisely in the regions Spiš and Orava. (226 km² (87 sq mi), 4,280 inhabitants, only 0.3% Poles).

Soon after Munich, 115,000 Czechs and 30,000 Germans fled to the rump of Czechoslovakia. According to the Institute for Refugee Assistance, the actual count of refugees on 1 March 1939 stood at almost 150,000.^[104]

On 4 December 1938, elections in Reichsgau Sudetenland had 97.3% of the adult population vote for the Nazi Party. About half-a-million Sudeten Germans joined the Nazi Party, 17.3% of the German population in Sudetenland (the average NSDAP participation in Nazi Germany was 7.9%). Thus, the Sudetenland was the most «pro-Nazi» region in Nazi Germany.^[105]

Because of their knowledge of Czech, many Sudeten Germans were employed in the administration of the Protectorate of Bohemia and Moravia as well as in Nazi organisations, such as the Gestapo. The most notable of them was Karl Hermann Frank, SS and Police General and Secretary of State in the Protectorate.^[106]

German invasion of rump Czechoslovakia[edit]

In 1937, the Wehrmacht had formulated a plan, «Operation Green» (Fall Grün) for the invasion of Czechoslovakia. It was implemented shortly after the proclamation of the Slovak State on 15 March 1939.^[107] On 14 March, Slovakia seceded from Czechoslovakia and became a separate pro-Nazi state. The following day, Carpatho-Ukraine proclaimed independence as well, but after three days, it was completely occupied and annexed by Hungary. Czechoslovak President Emil Hácha traveled to Berlin and was left waiting, and orders to invade had already been given. During the meeting with Hitler, Hácha was threatened with the bombing of Prague if he refused to order the Czech troops to lay down their arms. That news induced a heart attack from which he was revived by an injection from Hitler’s doctor. Hácha then agreed to sign the communiqué accepting the German occupation of the remainder of Bohemia and Moravia, «which in its unctuous mendacity was remarkable even for the Nazis.»^[108] Churchill’s prediction was fulfilled, as German armies entered Prague and proceeded to occupy the rest of the country, which was transformed into a protectorate of the Reich. In March 1939, Konstantin von Neurath was appointed as Reichsprotektor and served as Hitler’s personal representative in the protectorate. Immediately after the occupation, a wave of arrests began, mostly of refugees from Germany, Jews and Czech public figures. By November, Jewish children had been expelled from their schools and their parents fired from their jobs. Universities and colleges were closed after demonstrations against the occupation of Czechoslovakia. Over 1200 students were sent to concentration camps, and nine student leaders were executed on 17 November (International Students’ Day).^[109]

By seizing Bohemia and Moravia, Nazi Germany gained all of the skilled labour force and heavy industry located there as well as all the weapons of the Czechoslovak Army. During the 1940 Battle of France, roughly 25% of all German weapons came from the protectorate. Nazi Germany also gained the all of Czechoslovakia’s gold treasure, including gold stored in the Bank of England. Of a total 227 tons of gold found after the war in salt mines, only 18.4 tons were returned to Czechoslovakia in 1982, but most of it came from Czechoslovakia. Czechoslovakia was also forced to «sell» war material to the Wehrmacht for 648 million of prewar Czechoslovak koruna, a debt that was never repaid.^[110]

Chamberlain claimed the Prague annexation was a «completely different category» that moved beyond the legitimate Versailles grievances.^[111] Meanwhile, concerns arose in Britain that Poland, which was now encircled by many German possessions, would become the next target of Nazi expansionism. That was made apparent by the dispute over the Polish Corridor and the Free City of Danzig and resulted in the signing of an Anglo-Polish military alliance. That made the Polish government refuse to accept German negotiation proposals over the Polish Corridor and the status of Danzig.^[112] Chamberlain felt betrayed by the Nazi seizure of Czechoslovakia, realized that his policy of appeasement towards Hitler had failed and so began to take a much harder line against Germany. He immediately began to mobilize the British armed forces to a war footing, and France did the same. Italy saw itself threatened by the British and French fleets and started its own invasion of Albania in April 1939.^[113]

Strengthening of Wehrmacht armaments[edit]

Since most of the border defences had been in the territory ceded as a consequence of the Munich Agreement, the rest of Czechoslovakia was entirely open to further invasion despite its relatively-large stockpiles of modern armaments. In a speech delivered in the Reichstag, Hitler expressed the importance of the occupation for strengthening of German military and noted that by occupying Czechoslovakia, Germany gained 2,175 field guns and cannons, 469 tanks, 500 anti-aircraft artillery pieces, 43,000 machine guns, 1,090,000 military rifles, 114,000 pistols, about a billion rounds of small-arms ammunition, and 3 million rounds of anti-aircraft ammunition. That could then arm about half of the Wehrmacht.^[114] Czechoslovak weapons later played a major role in the German conquest of Poland and France, the last of which country had urged Czechoslovakia into surrendering the Sudetenland in 1938.^{[full citation needed]}

Birth of German resistance in military[edit]

In Germany, the Sudeten crisis led to the so-called Oster conspiracy. General Hans Oster, the deputy head of the Abwehr, and prominent figures within the German military opposed the regime for its behaviour, which threatened to bring Germany into a war that they believed it was not ready to fight. They discussed overthrowing Hitler and the regime through a planned storming of the Reich Chancellery by forces loyal to the plot.^[115]

Italian colonial demands from France[edit]

Italy strongly supported Germany at Munich, and a few weeks later, in October 1938, tried to use its advantage to make new demands on France. Mussolini demanded a free port at Djibouti, control of the Addis Ababa-Djibouti railroad, Italian participation in the management of Suez Canal Company, some form of French-Italian condominium over Tunisia and the preservation of Italian culture in French-held Corsica with no French assimilation of the people. France rejected those demands and began threatening naval maneuvers as a warning to Italy.^[116]

Quotations from key participants[edit]

Germany stated that the incorporation of Austria into the Reich resulted in borders with Czechoslovakia that were a great danger to German security, and that this allowed Germany to be encircled by the Western Powers.^[117]

Neville Chamberlain, announced the deal at Heston Aerodrome as follows:

… the settlement of the Czechoslovak problem, which has now been achieved is, in my view, only the prelude to a larger settlement in which all Europe may find peace. This morning I had another talk with the German Chancellor, Herr Hitler, and here is the paper which bears his name upon it as well as mine. Some of you, perhaps, have already heard what it contains but I would just like to read it to you: ‘ … We regard the agreement signed last night and the Anglo-German Naval Agreement as symbolic of the desire of our two peoples never to go to war with one another again.’^[118]

Later that day he stood outside 10 Downing Street and again read from the document and concluded:

My good friends, for the second time in our history a British Prime Minister has returned from Germany bringing peace with honour. I believe it is peace for our time.» (Chamberlain’s reference to Disraeli’s return from the Congress of Berlin in 1878)^[118][119]

Winston Churchill, denouncing the Agreement in the House of Commons on 5 October 1938,^[120] declared

We have suffered a total and unmitigated defeat… you will find that in a period of time which may be measured by years, but may be measured by months, Czechoslovakia will be engulfed in the Nazi régime. We are in the presence of a disaster of the first magnitude… we have sustained a defeat without a war, the consequences of which will travel far with us along our road… we have passed an awful milestone in our history, when the whole equilibrium of Europe has been deranged, and that the terrible words have for the time being been pronounced against the Western democracies: «Thou art weighed in the balance and found wanting.» And do not suppose that this is the end. This is only the beginning of the reckoning. This is only the first sip, the first foretaste of a bitter cup which will be proffered to us year by year unless by a supreme recovery of moral health and martial vigour, we arise again and take our stand for freedom as in the olden time.

On 13 August 1938, prior to the conference, Churchill had written in a letter to David Lloyd George:^[121]

England has been offered a choice between war and shame. She has chosen shame, and will get war.

Legal nullification[edit]

During the Second World War, British Prime Minister Churchill, who opposed the agreement when it was signed, became determined that the terms of the agreement would not be upheld after the war and that the Sudeten territories should be returned to postwar Czechoslovakia. On 5 August 1942, Foreign Minister Anthony Eden sent the following note to Jan Masaryk,

In the light of recent exchanges of view between our Governments, I think it may be useful for me to make the following statement about the attitude of His Majesty’s Government in the United Kingdom as regards Czecho-Slovakia.

In my letter of the 18th July, 1941, I informed your Excellency that the King had decided to accredit an Envoy Extraordinary and Minister Plenipotentiary to Dr. Beneš as President of the Czecho-Slovak Republic. I explained that this decision implied that His Majesty’s Government in the United Kingdom regarded the juridical position of the President and Government of the Czecho-Slovak Republic as identical with that of the other Allied heads of States and Governments established in this country. The status of His Majesty’s representative has recently been raised to that of an Ambassador.

The Prime Minister had already stated in a message broadcast to the Czecho-Slovak people on the 30th September, 1940, the attitude of His Majesty’s Government in regard to the arrangements reached at Munich in 1938. Mr. Churchill then said that the Munich Agreement had been destroyed by the Germans. This statement was formally communicated to Dr. Beneš on the 11th November, 1940.

The foregoing statement and formal act of recognition have guided the policy of His Majesty’s Government in regard to Czecho-Slovakia, but in order to avoid any possible misunderstanding, I desire to declare on behalf of His Majesty’s Government in the United Kingdom that as Germany has deliberately destroyed the arrangements concerning Czecho-Slovakia reached in 1938, in which His Majesty’s Government in the United Kingdom participated, His Majesty’s Government regard themselves as free from any engagements in this respect. At the final settlement of the Czecho-Slovak frontiers to be reached at the end of the war they will not be influenced by any changes effected in and since 1938.

To which Masaryk replied as follows:

I have the honour to acknowledge the receipt of your note of the 5th August, 1942, and I avail myself of this opportunity to convey to your Excellency, on behalf of the Czecho-Slovak Government and of myself, as well as in the name of the whole Czecho-Slovak people who are at present suffering so terribly under the Nazi yoke, the expression of our warmest thanks.

Your Excellency’s note emphasizes the fact that the formal act of recognition has guided the policy of His Majesty’s Government in regard to Czecho-Slovakia, but, in order to avoid any possible misunderstanding, His Majesty’s Government now desire to declare that, as Germany has deliberately destroyed the arrangements concerning Czecho-Slovakia reached in 1938, in which His Majesty’s Government in the United Kingdom participated, His Majesty’s Government regard themselves as free from any engagements in this respect. At the final settlement of the Czecho-Slovak frontiers to be reached at the end of the war, they will not be influenced by any changes effected in and since 1938.

My Government accept your Excellency’s note as a practical solution of the questions and difficulties of vital importance for Czecho-Slovakia which emerged between our two countries as the consequence of the Munich Agreement, maintaining, of course, our political and juridical position with regard to the Munich Agreement and the events which followed it as expressed in the note of the Czecho-Slovak Ministry for Foreign Affairs of the 16th December, 1941. We consider your important note of the 5th August, 1942, as a highly significant act of justice towards Czecho-Slovakia, and we assure you of our real satisfaction and of our profound gratitude to your great country and nation. Between our two countries the Munich Agreement can now be considered as dead.^[122]

In September 1942 the French National Committee, headed by Charles de Gaulle, proclaimed the Munich Agreement to be null and void from the very beginning, and on 17 August 1944, the French government reaffirmed this.^[123] After Mussolini’s fascist leadership had been replaced, the Italian Government followed suit and did the same.^[123]

Following Allied victory and the defeat of Nazi Germany in 1945, the Sudetenland was returned to Czechoslovakia, while the German speaking majority was expelled.

«Ghost of Munich»[edit]

In the United States and the United Kingdom, the words «Munich» and «appeasement» are frequently invoked when demanding forthright, often military, action to resolve an international crisis and characterising a political opponent who condemns negotiation as weakness.^[124] In 1950, US President Harry Truman invoked «Munich» to justify his military action in the Korean War: «The world learned from Munich that security cannot be bought by appeasement.»^[125] Many later crises were accompanied by cries of «Munich» from politicians and the media. In 1960, the conservative US Senator Barry Goldwater used «Munich» to describe a domestic political issue by saying that an attempt by the Republican Party to appeal to liberals was «the Munich of the Republican Party.»^[126] In 1962, General Curtis LeMay told US President John F. Kennedy that his refusal to bomb Cuba during the Cuban Missile Crisis was «almost as bad as the appeasement at Munich», a pointed barb given that his father Joseph P. Kennedy Sr. had supported appeasement in general in his capacity as Ambassador to Britain.^[127][128] In 1965, US President Lyndon Johnson, in justifying increased military action in Vietnam, stated, «We learned from Hitler and Munich that success only feeds the appetite for aggression.»^[129]

Citing Munich in debates on foreign policy has continued to be common in the 21st century.^[130] During negotiations for the Iran nuclear agreement mediated by Secretary of State John Kerry, Representative John Culberson, a Texas Republican Representative, tweeted the message «Worse than Munich.» Kerry had himself invoked Munich in a speech in France advocating military action in Syria by saying, «This is our Munich moment.»^[131]

«Munich and appeasement», in the words of scholars Frederik Logevall and Kenneth Osgood, «have become among the dirtiest words in American politics, synonymous with naivete and weakness, and signifying a craven willingness to barter away the nation’s vital interests for empty promises.» They claimed that the success of US foreign policy often depends upon a president withstanding «the inevitable charges of appeasement that accompany any decision to negotiate with hostile powers.» The presidents who challenged the «tyranny of Munich» have often achieved policy breakthroughs and those who had cited Munich as a principle of US foreign policy had often led the nation into its «most enduring tragedies.»^{[132][full citation needed]}

The West German policy of staying neutral in the Arab–Israeli conflict after the Munich massacre and the following hijack of the Lufthansa Flight 615 in 1972, rather than taking a pro-Israel position, led to Israeli comparisons with the Munich Agreement of appeasement.^[133]

See also[edit]

• Causes of World War II
• Lesson of Munich
• Neville Chamberlain’s European Policy
• Sudetenland Medal
• Treaty of Prague (1973)
• Expulsion of Germans from Czechoslovakia
• British Legion Volunteer Police Force
• List of Czechoslovakia interwar period weapons

References[edit]

Citations[edit]

Bibliography[edit]

Books[edit]

Websites[edit]

Further reading[edit]

• Bouverie, Tim. Appeasing Hitler: Chamberlain, Churchill and the Road to War (2019).
• Butterworth, Susan Bindoff. «Daladier and the Munich crisis: A reappraisal.» Journal of Contemporary History 9.3 (1974): 191–216

• Cole, Robert A. «Appeasing Hitler: The Munich Crisis of 1938: A Teaching and Learning Resource», New England Journal of History (2010) 66#2 pp 1–30.
• Duroselle, Jean-Baptiste. France and the Nazi Threat: The Collapse of French Diplomacy 1932–1939 (2004) pp 277–301.
• Faber, David. Munich, 1938: Appeasement and World War II (2009)
• Farnham, Barbara Reardon. Roosevelt and the Munich crisis: A study of political decision-making (Princeton University Press, 2021).
• Goddard, Stacie E. «The rhetoric of appeasement: Hitler’s legitimation and British foreign policy, 1938–39.» Security Studies 24.1 (2015): 95–130.
• Gottlieb, Julie et al. eds. The Munich Crisis, politics and the people: International, transnational and comparative perspectives (2021) excerpt

• Lukes, Igor and Erik Goldstein, eds. The Munich crisis, 1938: prelude to World War II (1999); Essays by scholars. online
• Record, Jeffrey. «The use and abuse of history: Munich, Vietnam and Iraq.» Survival (2019) pp. 163–180.
• Riggs, Bruce Timothy. «Geoffrey Dawson, editor of «The Times» (London), and his contribution to the appeasement movement» (PhD dissertation, U of North Texas, 1993 online), bibliography pp 229–233.
• Ripsman, Norrin M. and Jack S. Levy. 2008. «Wishful Thinking or Buying Time? The Logic of British Appeasement in the 1930s.» International Security 33(2): 148–181.

• Smetana, Vít. «Ten propositions about Munich 1938. On the fateful event of Czech and European history – without legends and national stereotypes.» Czech Journal of Contemporary History 7.7 (2019): 5–14. online

• Watt, Donald Cameron. How war came: the immediate origins of the Second World War, 1938–1939 (1989) online free to borrow
• Werstein, Irving. Betrayal: the Munich pact of 1938 (1969) online free to borrow
• Wheeler-Bennett, John. Munich: Prologue to tragedy (1948).

External links[edit]

• The Munich Agreement – Text of the Munich Agreement on-line
• The Munich Agreement in contemporary radio news broadcasts – Actual radio news broadcasts documenting evolution of the crisis
• The Munich Agreement Original reports from The Times
• British Pathe newsreel (includes Chamberlain’s speech at Heston aerodrome) Archived 8 July 2011 at the Wayback Machine (Adobe Flash)
• Peace: And the Crisis Begins from a broadcast by Dorothy Thompson, 1 October 1938
• Post-blogging the Sudeten Crisis – A day by day summary of the crisis
• Text of the 1942 exchange of notes nullifying the Munich agreement
• Photocopy of The Munich Agreement from Politisches Archiv des Auswärtigen Amts in Berlin (text in German) and from The National Archives in London (map).
• Map of Europe during Munich Agreement Archived 1 August 2014 at the Wayback Machine at omniatlas
• Dr. Quigley explains how Nazi Germany seized a stronger Czechoslovakia
• List of Czechoslovak villages ceded to Germany, Hungary and Poland, a book in Slovak. Územie a obyvatelstvo Slovenskej republiky a prehľad obcí a okresov odstúpenych Nemecku, Maďarsku a Poľsku. Bratislava: Štátny štatistický úrad, 1939. 92 p. – available online at ULB’s Digital Library

Популярное на сайте:

Как быстро выучить стихотворение наизусть? Запоминание стихов является стандартным заданием во многих школах. 

Как научится читать по диагонали? Скорость чтения зависит от скорости восприятия каждого отдельного слова в тексте. 

Как быстро и эффективно исправить почерк?  Люди часто предполагают, что каллиграфия и почерк являются синонимами, но это не так.

Как научится говорить грамотно и правильно? Общение на хорошем, уверенном и естественном русском языке является достижимой целью.