Мефодий буслаев википедия ошибка грифона

Мефодий Буслаев. Ошибка грифона — восемнадцатая книга серии произведений о Мефодии Буслаеве и его друзьях. Первое издание увидело свет в 2015 году.

Аннотация[]

В Эдеме произошло непоправимое — по вине Буслаева один из двух последних грифонов сбежал в человеческий мир. Об этом тут же стало известно Мраку и теперь магическое животное преследуют члены древнего темного ордена: охотника за глазами драконов. Если им удастся заполучить грифона, защита света ослабнет навсегда и что тогда произойдет, не знает никто. Мефодий и Дафна должны во что бы то ни стало
вернуть беглеца или найти ему замену. И единственный, кто мог бы помочь, это Арей, вот только он уже давно мёртв…
Мефу придется спуститься в глубины Тартара и отыскать дух учителя, но возможно ли это? Особенно сейчас, когда сам Мефодий стал златокрылым?
Ничуть не легче Ирке. Ей необходимо найти преемницу валькирии ледяного копья. И самая подходящая кандидатура — Прасковья, бывшая наследница Мрака, неуравновешенная и неуправляемая. Как же Ирке её уговорить?

Главы и события[]

Юность мечника[]

Первый флэшбек из юности Арея: Паденние стражей, треть стражей ушла следом за Кводноном, разорвав свою связь с Светом. Постепенно Арей, как и остальные падшие стражи стали чувствовать постепенную нехватку сил, стражи потеряли маголодии, затем вконец почерневшие крылья стали опадать, и первым, у кого почти полностью облетели крылья — Лигул. Однако за его бесконечную подлость остатки крыльев стали деформироваться, и превращаться в горб. Арей лучше всех летает, почти никогда не дематерелизовывает свои крылья, но постепенно ощущает, что его полёт становится хуже, крылья немеют.
Однажды на берегу реки юный Арей размышлял о том, что происходит со стражами и с ним, вспоминает об Эдеме и оставшемся там его друге — Троиле. В глубине души он понимает что всё справедливо и закономерно, но всё равно не желает возвращаться назад. Лигул застаёт его за размышлениями и начинает по старой привычке копаться в его проблеме, но Арей не скрывает своего к нему отношения. В ответ Лигул демонстрирует ему выпавшее из его крыла перо, и Арей окончательно осознаёт, что его крылья постигнет та же участь, что и у всех падших стражей. Уставший от ехидства Лигула Арей решает его проучить, сбросив в воду, но через некоторое время, поиздевавшись над ним, проявляет к Лигулу милосердие и спасает его.
После этого немного полетав, возвращается в лагерь стражей, где его уже ждёт Квондон и его постепенно оподляющаяся свита. Хоорс оплакивал убитую им олениху, а многие стражи по примеру Квондона ходили с палками. У самого Квондона постепенно онемела и стала опадать одна половина лица, что, впрочем, не мешало ему говорить и поддерживать влияние на свою свиту. Как только Арей приземлился, стало ясно, что Лигул примчался раньше него и всё уже доложил Квондону. После короткой беседы о его крыльях и отношении к другим стражам, Квондон и его приспешники осудили Арея за издевательства над Лигулом, а Квондон вдовесок избил его палкой, изгнав его, посоветовав при этом не возвращаться в Эдем, где его уже не примут. Арей улетел подальше от лагеря, приземлившись в лесу, оценил свою незавидную ситуацию, но задетая гордость не позволила ему отчаяться, и он стал тренироваться с первой попавшейся палкой. Понимая, что скоро крыльев не будет, стал отрабатывать первые удары «шестом», попутно изобретая новые виды оружия. Так зарождалась математика смерти и боевое искусство Арея.

Доктора вызывали?[]

Наши дни: Ирка и Матвей стояли в обыкновенной московской пробке. Теперь бессмертная пара стала «скорой помощью для нежити», и спешили на первый вызов, отчего Матвей сильно раздражался. Дева надежды, напротив, сохраняла спокойствие. Бессмертного щенка из-за нехватки времени оставили у знакомых. Багров злился на обнаглевших суккубов, которые уже додумались отнимать эйдосы в пробке, а так же на нынешнюю миссию помогать нежити и на то, почему у Света не может быть всё более слаженно. Ирка возразила, что возможно именно таким, немного неорганизованным Свет и должен быть. Через какое-то время пробка пропустила их, и бессмертная пара приехала на первый вызов к домовому, живущему в бывшем каретном сарае дома, объявленный на снос. Домовой встретил их не очень дружелюбно, даже напал на «бессмертную пару», когда те пытались объяснить что они хотят помчь ему. Но Арчибальд не хотел никуда переезжать, поскольку в этом сарае он охранял что то очень важное. В итоге после короткой перепалки, закончившейся обстрелом хламом в сторону Девы Надежды и юного некромага, Матвей вывел Ирку из сарая, успев после высказать о домовом всё что он о нём думает, за что в догонку едва не получил крышку люка. В итоге Ирка связалась по зудильнику с Антигоном, объяснила ему ситуацию, и оруженосец валькирии-одиночки телепортировал к ним. Антигон объяснил им особенности определения характера домовых по именам, а затем отправился к домовому разбираться сам. Оставив двух домовых, один из которых, по словам Ирки «ходячий интернационализм», «скорая помощь для нежити» поспешила на следующий вызов. На этот раз русалка живущая в водонапорной башне. требовала чернила «от пересыхания». Но как выяснилось на месте, чернила водяной нежити требывались ей для опохмеления, поскольку для русалок и водяных чернила служат эквивалентом алкоголя. После того, как они «спасли русалку от пересыхания» которая так же успела потрепать нервы Матвея и Ирку, они получили в качестве оплаты сахар на чай, и отправились по оставшимся делам. На обратном пути с ними связался Антигон, который уже успел подружиться с Арчибальдом, и даже вывести из строя несколько строительных тракторов для сноса. Антигон передал извинения домового, и объяснил почему он не хочет переезжать, затем поспешил к Даше. После этого вызовов нежити не поступало, но Ирка вспомнила ещё два неотложных дела. Багров и Ирка поздравили Бабаню с днём рождения, после Ирка и Матвей телепартировали на Арбатскую в переход, что бы наввестить Корнелия.

=== Новый друг Корнелия ===Новый друг Корнелия

Революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы.

Отто фон Бисмарк
Ирка и Багров долго барабанили в железную дверь, подписанную «Ответственный: Гормост», пока им наконец не открыли. Корнелий был в шарфике, в свитере и в тапках, надетых на толстые шерстяные носки. Видимо, элементарно мерз. Рядом с ним сидел и печальными глазами смотрел на Ирку Добряк.

— Привет! Кто тут ответственный гормост? — весело спросил Багров.

Ирка незаметно толкнула его ногой. Шутка была на грани фола, поскольку напоминала о Варваре. Однако Корнелий шутке не вздрогнул и улыбнулся Ирке вполне доброжелательно. Заметно было, что гостям он не особенно рад, но, с другой стороны, не то чтобы и не рад. Смешанные ощущения.

— Проходите! — пригласил он.

Ирка и Багров прошли. В комнате, за которую отвечала гражданка Гормост, ныне переселившаяся эйдосом в свет, мало что изменилось. Казалось, если бы сюда сейчас вошла Варвара, то и не заметила бы никаких перемен. Даже ее серая пайта висела на прежнем месте, на спинке стула, рукавом касаясь пола.

Единственное, что добавилось — растрепанная стопка нотных листов, исписанных небрежно и торопливо. Тут же, рядом с флейтой, помещался и саксофон, но лежал он несколько в стороне от флейты, смущенно и виновато, как большой пес, контрабандой проникший в дом со двора, приткнулся бы рядом с маленьким пуделем.

Ирка и Багров зависли посреди комнаты, не решаясь ни сесть, ни к чему-либо прикоснуться. Темы для разговора как-то не нашаривалось. Про свет и валькирий говорить не хотелось. Все это могло задеть Корнелия, всколыхнув в нем былое. Про мрак упоминать тем более не имело смысла, и Ирка, пролистав память, сообщила, что только что они с Матвеем видели в городе уникальный самокат.

Корнелий спросил, что же в нем уникального. Ирка, развивая тему, поведала, что обычно в Москве все катаются на легких, с аккумуляторами, вошедших теперь в моду, даже и зимой некоторые ухитряются. Единственное, чего страшатся их хрупкие колесики, это дурного асфальта и выбоин. Этот же самокат был единственный в мире! Дорожный рабочий сварил его из колес для садовой тележки и случайных труб, которые покрасил в желтый цвет. Руль же взял от детского велосипеда. Получившийся самокат лавировал в пробке не хуже мотоцикла и не боялся ни выбоин, ни открытых люков, ни иных препятствий.

Корнелий про самокат выслушал вяло, хотя прежде бы непременно заинтересовался. Даже кинулся бы спешно отыскивать неудачливую садовую тележку для эксперимента.

Теперешний же Корнелий только спросил:

— Дутые хоть колеса?

— То есть? — не поняла Ирка.

— Садовые тележки бывают с дутыми колесами, а бывают с шинами из сплошной резины. Вторые катить труднее, но они не протыкаются. Какие там были колеса?

— Сплошные, — вспомнила Ирка.

— Плохо. Я бы сделал дутые, — заметил Корнелий, и на этом на теме идеального самоката был поставлен крест. Однако Ирка еще некоторое время хваталась за самокат, как за соломинку, чтобы не увязнуть в болоте молчания.

— А колеса-то… колеса… — говорила она по инерции, и Корнелий с Матвеем терпеливо кивали, пока и Добряк не задергал мордой, поддавшись настроению всеобщего соглашательства.

— Навестить решили? — вдруг спросил Корнелий, решительно прощаясь с самокатом.

— Да, — сказала Ирка.

— Да, — сказал Багров.

— Это хорошо, — одобрил Корнелий.

— Как твои дела? — спросила Ирка.

Дела у Корнелия, как оказалось, относились к разряду «хорошо». Багров отозвался, что это здорово, когда дела хорошо. Хуже, когда они плохо. Ирка опять толкнула его ногой.

— Музыкой балуешься? — спросил Матвей, которого, видно, надо было бить не ногой, а ломом.

Корнелий вздрогнул.

— Музыкой, — согласился он и добавил через укоризненную паузу: — Балуюсь.

— А почему саксофон? Ноты для него разве такие же, как для флейты? — задала вопрос Ирка.

— Что ноты? Ерунда ноты! Музыка у меня давно здесь, — Корнелий ногтем указательного пальца царапнул себе лоб.

Багров взял ноты в руки. Когда-то и его учили играть, только на клавесине. Смешной такой старинный клавесин. Маленький Матвей очень его любил, хотя и задумывался порой, что случится, если подложить под него бочонок с порохом и выпалить из пистолета.

Ноты были заложены метательным ножом. Но не метательный нож удивил Багрова — метательных ножей он видел немало, — а то, как тщательно нож был подлажен, правильно заточен и как долго его, должно быть, использовали. Это было заметно по множеству мелких ссадин на металле.

— Откуда? — спросил Матвей, зная, что Корнелий прежде не особенно дружил с метательными ножами.

— Отдай! — потребовал Корнелий.

Матвей послушно отдал. Корнелий подержал нож в руке и метнул его в стул. Нож отсек от спинки стула длинную щепку, после чего, тренькнув, отлетел в угол.

— Мимо! — сказал Багров. — Но ты его напугал! Больше стул не будет тебя обижать!

Корнелий грустно улыбнулся:

— Не умею я, да. Но я учусь… А нож — это подарок.

— Чей?

Корнелий задумался, взвешивая, говорить или нет, а потом сообщил, что недавно встретил в переходе человека на каталке. Ног у него не было по самые бедра, и перемещался он в тележке с колесами от роликов. Очень ловко перемещался. Руки у него были сильные и ловкие, как у… Тут Корнелий осекся, но потом все же договорил слово «обезьяна».

Ирка стала слушать совсем внимательно. К инвалидам у нее было особое отношение. Отношение изнутри. Она знала, чего им стоят самые неприметные вещи. Никто не поверит, как это трудно. А вот попробуйте-ка! Ложитесь на пол, представьте, что у вас парализованы ноги, и попытайтесь вскарабкаться на кровать, а с кровати пересесть на стул, который будет изображать кресло.

— В общем, все было так! — сказал Корнелий. — Я хотел поднять его по лестнице. Он усмехнулся, встал на руки и обогнал меня ступенек на десять, хотя я бежал изо всех сил.

— А тележка?

— Она закреплена. Там фартук такой кожаный. Мне кажется, из пушки надо попасть, чтобы тележка потерялась.

— И ты пошел с ним? — спросила Ирка.

— Да. Мне стало любопытно. У него бородка такая мушкетерская. И усики. И сам он такой весь вспыльчивый, резкий и галантный. Меня он заинтересовал… Мы шли и говорили — не помню уже о чем.

— Вы шли? — переспросил Багров.

Ирка опять его пнула.

— Я шел. А он катился, — укоризненно поправился Корнелий. — А где-то на середине Старого Арбата ко мне пристали два комиссионера и два суккуба. Они часто приставали ко мне и раньше, издевались, бросали грязью. Понимали, что я ничего не могу им сделать.

Корнелий вздрогнул. Видно, происходило это часто. Комиссионеры и суккубы обожают глумиться над бывшими стражами.

— И? — спросила Ирка.

— И мой спутник вдруг что-то сделал. Что-то очень быстрое — и их вдруг не стало. Только четыре кучки на асфальте. Две кучки как мокрая глина, а две — просто тряпки, пахнущие духами… А потом… потом я пригляделся к нему и понял, что он тоже страж света! и тоже бывший, как я!

Корнелий почти выкрикнул эти слова, такие они были важные.

— Его зовут Дион. У него нет ни флейты, ни крыльев, ни ног. Когда-то он сражался с Ареем. Вызвал его на поединок. Арей в бою разрубил его флейту, отсек ему ноги, сдернул с шеи крылья и ушел, отчего-то пожалев добивать. Дион выжил и остался на земле.

— А вернуться в Эдем? — спросила Ирка.

— Без крыльев и без флейты? Нереально. Да Дион и сам не захотел бы стать предметом всеобщей жалости. Все на тебя смотрят и притворяются, что с тобой все отлично, просто лучше не бывает, а сами-то глазками шмыг… шмыг. Нет, для Диона это невыносимо! Слиться же с абсолютным светом он сможет только в момент полной смерти.

— И он… — начал Багров.

— …остался на земле и продолжил борьбу с мраком! — сказал Корнелий. — Потом мы с ним разговорились. Судьбы-то схожи. Я спросил: «Что ты умеешь?» — «Я умею метать ножи». — «И это все?» — «Я умею метать ножи!» — повторил Дион.

В этом месте рассказа, по словам Корнелия, бывший страж света положил на ладонь два ножа, бережно поправил их пальцами свободной руки, а потом ножи просто исчезли и звякнули об асфальт за спиной у Корнелия.«И это все?» — спросил Корнелий.

«Да, — грустно ответил Дион, подъезжая на тележке и наклоняясь, чтобы поднять ножи. — Боюсь, что все. Ведь я тренировался всего двадцать два года по девять часов в сутки. Большего мне достичь не удалось…»

Корнелий хотел утешить его, но тут с него вдруг свалились очки. Корнелий подхватил их. Оказалось, что крошечные винтики на его дужках были аккуратно раскручены — именно раскручены! — сорвавшимися с ладони ножами.

Багров оценивающе нахмурился:

— Винты? Раскрутил? Не верю!.. Ножи, конечно, артефактные? Простыми он бы суккубов не прикончил!

— Артефактные, — согласился Корнелий. — Но это не такого рода артефакт. То есть метанию это мало помогает. У меня вон нож даже в стул не воткнулся… В общем, теперь мы с ним дружим. Он иногда приходит сюда, но предсказать время его появления нереально.

— А живет этот Дион где? — спросила Ирка.

— Везде, — отозвался Корнелий. — Он выслеживает комиссионеров, суккубов, даже, кажется, стражей мрака. И стражи мрака, разумеется, тоже не прочь его найти и исправить, так сказать, оплошность Арея. Поэтому жить в одном месте Дион себе позволить не может. Ночует на чердаках, в подземье, в метро… У него сотни убежищ по всему городу. А уж маскируется он — ого-го!

Голос Корнелия зазвучал вдруг весело и живо. Лицо точно осветилось изнутри. Он стал вдруг каким-то особенным, новым, горящим как люди, сосредоточенные на чем-то одном и постоянно имеющие в сердце одну греющую их мысль. Какую-то такую затаенную важную мысль, которую невозможно отнять, даже уничтожив человека или стража совсем.

— И ты тоже будешь теперь метать ножи? — спросила Ирка.

— Да. Не знаю. Нет. Не буду, — путано сказал Корнелий. — То есть я хочу научиться метать и даже делаю каждый день по сто бросков, но это все не главное. А сто бросков — да. Делаю и буду делать…

Корнелий кинул взгляд в угол комнаты, и Багров, обернувшийся вслед его взгляду, обнаружил там широкую деревянную доску со следами строительного раствора. Доска имела множество следов от метательного ножа.

— А главное что? — спросила Ирка.

— Я мечтаю создать такую музыку, которая уничтожала бы суккубов и комиссионеров без магии! Вытесняла бы их! Не позволяла им приблизиться! Защищала бы сердца людей! Заливала их ярким ровным светом! Ведь если каждый истребит комиссионера и суккуба в себе, им просто нечего будет делать на земле и их всех отзовут в Тартар! — Корнелий сказал все это тихо, но вместе с тем и восклицательно. Сказал — и сразу отвел взгляд, на всякий случай оберегая свою мечту от Ирки и Багрова. А то мало ли… Мечты — они хрупкие.

— Как думаешь, смогу? — спросил он минуту спустя.

— Сможешь. Если будешь работать по девять часов в сутки двадцать два года подряд, — отозвалась Ирка.

— Не пугай его! Можно и за шестнадцать лет обернуться, если тренироваться по двенадцать часов в сутки! — утешающе сказал Матвей, у которого было очень неплохо с умножением и делением, поскольку во времена его детства калькулятор был еще не изобретен.
=== Левый грифон ===Левый грифон

Большинство безнадежных задач перестают быть безнадежными, едва только начинаешь их решать. Например, когда считаешь, что автобус уедет, но все же начинаешь его догонять, то в восьми случаях из десяти успешно догоняешь и только в двух случаях он уезжает. Проигрывает только тот, кто сам сдается.

Эссиорх
Мефодий лежал на спине и смотрел на небо. Небо было затянуто невообразимо яркими облаками. Казалось, с противоположной стороны пробивается ослепительный солнечный свет. И при этом ласковый, хороший какой-то свет. Мефодия наполняло ощущением заботы. Он чувствовал себя в огромных, бесконечно любящих руках. Другая особенность туч состояла в том, что они были неподвижными и очень плотными. Точно кто-то взял тучи и спрессовал их неведомой машиной, устроив уровни как во многоэтажном торговом центре. Местами тучи все же расступались, и в зазорах Мефодий мог видеть следующий ряд туч, намного более яркий, чем предыдущий.

Буслаев лежал тут уже долго. По сторонам почти не смотрел, лишь ощущал, как изредка по его лицу скользят тени, видимо, от деревьев, которые раскачивал ветер. У него не было никаких мыслей, никаких желаний. Ему было просто хорошо. Бывают такие состояния, когда ты так счастлив, что боишься даже двинуться или подумать о чем-то, потому что тогда это ровное тихое счастье будет нарушено и в него подмешаются тревога и суета.

Но бесконечно не думать Мефодий не мог, и постепенно какие-то мысли стали просачиваться в его сознание.

«Где… я?» — подумал он, и от этого «где» до «я» прошла, казалось, целая вечность.

Возможно, следующую мысль Буслаев думал бы так же долго, если бы в воздухе что-то не просвистело. Недалеко от Мефодия в землю кто-то врезался и, прокатившись, ударил Мефа пятками в грудь.

Буслаев рывком сел. Перед ним, оглушенно вращая головой, сидел пузатый, очень широкий в плечах рыжебородый гном. На лбу у гнома вздувалась шишка размером со сливу. Гном сердито посмотрел на Мефа, вскочил, прислушался и опрометью бросился прятаться в кустарник. Немного погодя из зарослей послышался треск, и появились четверо домовых в красных рубашках с подпоясками. Двое домовых были средних лет, один пожилой и один совсем юный, у которого ни борода, ни усы пока не пробились.

— Шпиона видел? Опять в наш сектор пролез! Им только волю дай, они все изумруды выкопают! — закричал этот молодой, подскакивая к Буслаеву.

— Шпиона? — непонимающе переспросил Меф.

— Мы его из катапульты запулили, домой, стало быть, вертать, да смазали маленько. За вершину дерева зацепился и кудай-то сюда бумкнулся, — объяснил домовой.

Тут в кустах, где прятался гном, опять затрещало, и все четверо домовых, переглянувшись, кинулись на этот звук. Маленькая поляна опустела. Буслаев посидел еще немного, а потом встал и, потирая ушибленную гномьими пятками грудь, побрел по едва заметной тропинке.

Шел он долго и не переставая прокручивал в голове одну и ту же мысль. Мысль совсем простую. Буслаеву важно было додумать ее до конца и раз и навсегда поставить точку, чтобы, все для себя решив, больше к этому не возвращаться.

«Меня убили… Я в Эдеме… Убили меня, в Эдеме я».

Мефодий, наверное, потому так усиленно вертел в голове одну и ту же мысль, что ждал, что она ужаснет его или испугает, но почему-то не испытывал ни ужаса, ни страха — лишь удивление. Дважды он задирал майку и то ощупывал, то просто смотрел на то место, куда вонзилось копье Джафа. Ни шрама, ни боли, ни каких-либо морозных ощущений. Ничего.

О том, что произошло недавно, Мефодий помнил очень немного. Помнил рану, нанесенную копьем, и как больно и страшно было ощущать в себе нечто чужеродное, бесконечно холодное, сковывающее его льдом. Потом помнил маленькую точку на небе, которая, становясь все больше, превратилась в корабль с наполненными солнечным светом парусами. Лишь одного память Мефодия не сохранила — самой ладьи. Что было на ней? Как он оказался в Эдеме? Что стало с его телом и то ли это тело или уже другое?

Буслаев пробирался сквозь заросли уже около часа, когда на глаза ему попалась молоденькая слива, покрытая плодами. Меф съел одну, потом другую и протянул руку за третьей, как вдруг с ветки кто-то сказал:

— Три — это перебор!

Мефодий задрал голову. На дереве сидела крупная птица с радужным оперением и лицом женщины. Лицо у птицы было красивое, но загнутые когти внушали опасения.

— Почему? — спросил Буслаев осторожно.

— Ты что, новенький, что ли? Это персики честности. Два еще нормально, но с третьего персика будешь резать правду-матку, даже если тебя не спрашивают. Кричать приятелю, что он плохо выглядит, еще метров за пятьдесят! — сказала птица и расхохоталась.

Зубы у нее были под стать когтям. Когда у тебя такие зубы, бесполезно утверждать, что ты питаешься только вишенками.

— Ты кто — сирин? — спросил Буслаев.

Вопрос был невинный, но птице он почему-то не понравился. Она махнула крылом — и в полуметре от Мефа в землю с металлическим звоном вонзилось длинное, в две ладони перо.

— Метательное? — спросил Меф.

— Ну не то чтобы метательное, но уложить может! — признала птица не без удовольствия. — И еще кое-что! Заруби себе на извилинах: я не Сирин!

— Алконост?

— У Алконоста руки есть? — произнесла птица с глубоким укором.

— Н-нет, — наудачу сказал Меф.

— А вот и мимо! У Алконоста руки как раз и есть! А у меня, как видишь, нет! — пояснила птица. — Кроме того, я не Финист, не Феникс, не птица Фиюс, не Куропь, не Габучина! И вообрази себе: не Дребезда, не Кува, не птица Обида…

В голосе птицы постепенно зазвучала истерика. Она явно накручивала себя. Еще одно метательное перо опасно зазвенело в воздухе, скользнув над головой Мефодия.

Буслаев попятился и стал быстро отходить. Птица захлопала крыльями, снялась с места и устремилась за ним.

— Не Чирея, не Грызея, не Подкожница, не птица Удавница! — кричала она, тяжело перескакивая с ветки на ветку и сотрясая деревья.

— Она Гамаюн! — шепнул кто-то из кустарника. — Скажи ей «Гамаюн», а то не отстанет!

— Ты Гамаюн! — крикнул Меф.

Лицо когтистой птицы исказилось от разочарования.

— Заложили! — сообщила она мрачно. — Я знаю, кто это сделал! И кое с кем расквитаюсь!

Кустарник захохотал, да так, что листья задрожали, а с веток посыпались ягоды.

— Запомни свои слова, Лаура Беатрис Третья! Запомни их на всю жизнь! — загремел голос. — Ты обещала расквитаться со мной! Считаю до трех и требую, чтобы ты выполнила свое обещание! Один, два… Ну, я жду! Сейчас скажу «три» и выхожу!

Птица Гамаюн развернулась и, хлопая крыльями, трусливо унеслась в лесную чащу. Выждав немного, Мефодий раздвинул руками ветки кустарника. На земле сидела довольно крупная лягушка. От гнева она была ярко-красной, но уже начинала остывать.

— Поцелуй меня! — потребовала она у Буслаева.

— Зачем?

— Глупый, что ли, женщине такие вопросы задавать? Целуй!

— Только я жениться не буду! — предупредил Мефодий на всякий случай.

— Да кто бы сомневался! Ну!

Буслаев послушно поцеловал лягушку, без брезгливости отплюнув мушиное крылышко, прилипшее к длинному лягушачьему рту. И — ровным счетом ничего не произошло. Ни лягушка не превратилась в человека, ни Мефодий — в лягушку.

— Что, никак? Значит, не ты! — сказала лягушка надрывно. — Пророчество гласит: я превращусь в человека, когда полюблю того, кто меня поцелует! А я все не люблю и не люблю. И ты ведь меня не любишь? Вот в чем проблема! Все на месте: романтическая чаща, говорящие бабочки, припадочная птица Гамаюн трещит кустами, пролетают гномики из катапульт. Все есть — только любви нет!

— Ты Василиса Прекрасная? — спросил Меф.

— Нет, Василиса — моя дальняя родственница. Кстати, никакая она не прекрасная, но это строго между нами. А я Василина Ужасная, — серьезно объяснила лягушка. — Улавливаешь разницу? Василина — это почти василиск. Я умею взглядом превращать в камень, оттого Гамаюнша меня так и боится.

— А-а! — протянул Меф. — А как мне выбраться отсюда?

Лягушка задумалась, пристально разглядывая Буслаева. Ее горло то надувалось, то сдувалось.

— Выбраться — запросто! — сказала она наконец. Шевельнула лапкой, и прямо из воздуха выкатился золотой клубок. — Он выведет тебя из Чащи Нежити прямиком к Дому Светлейших!

Василина Ужасная выстрелила липким языком и, проглотив пролетавшую стрекозу, сплюнула крылышко.

— Что-то не так с этой стрекозой! Вкус не типичный, — сказала она задумчиво. — Не удивлюсь, если это была какая-нибудь заколдованная девушка. В начальный период истории древние боги очень злоупотребляли массовыми превращениями.

— Мы в Чаще Нежити? — спросил Меф, прокручивая в голове полученные инструкции.

— Ну да. А куда еще нежити деваться, кроме как в чащу? Из человеческого мира нас вытурили, а здесь хоть жалеют.

Василина Ужасная плаксиво квакнула, и из ближайшего болотца ей отозвалось еще лягушек десять, тоже, видимо, волшебных. Подождав, пока гвалт ее товарок смолкнет, Василина Ужасная посмотрела на Мефа и таинственно коснулась лапкой рта.

— Только вот какой тебе совет! Ты им сюрприз сделай! Обрадуй их! — прошептала она.

— Кого «их»?

— Их, всех! Светлых! Ты ведь Мефодий Буслаев?

— Откуда ты знаешь?

— Ну как же? А волосы? А отколотый зуб? Думаешь, я стала бы целоваться с кем попало?!

В голосе лягушки было столько негодования, что Мефодий виновато кашлянул.

— Это ведь тебя Ладья Света привезла? Видела я, как она у нас над леском летела. Надо было тебя сразу к Дому Светлейших везти, да ветер, видать, не попутный случился. Вот ладья тебя в чащу и сгрузила. Светлые там теперь небось измаялись. Цветочки готовят, плакаты пишут. «Пример для подражания», «Лучший боец света вернулся на родину», «Буслаев — ты наш кумир!» Ну и другое, может, что. Мне отсюда из леса не видно.

— Да ну, ерунда какая! — фыркнул Меф. — Разве я лучший?

— Ну-ну, не скромничай! А какой же ты? Худший? Кто Джафа победил, кто к свету из мрака шагнул? Ты теперь в Эдеме номер один, ну после Троила, конечно…

Мефодий смутился. Он хоть и не считал себя первым после Троила — но с какой стати лягушке обманывать? Да, глупейший момент. Тебе будут говорить: «Ты первый!», а ты будешь краснеть как принцесса и повторять: «Ну что вы! Я обычный парень! На моем месте это сделал бы каждый!.. Давайте поговорим о чем-нибудь другом! Как цветочек этот называется?»

— А нельзя ли как-нибудь избежать всего этого? — спросил Меф.

— Чего?

— Ну, торжественной встречи!

Василина Ужасная радостно квакнула:

— Это правильно! Ква! Квазимудро! Ты хочешь войти в Дом Светлейших запросто, незаметно, без помпы! Скромность — вот истинное величие! Не сомневайся — это поймут и оценят!

— Так можно или нельзя? — нетерпеливо повторил Меф.

Лягушка надолго задумалась, изредка вкрадчиво скашивая на него круглые глазки.

— Есть один способ! Ты, как клубок тебя приведет да обратно укатится, по сторонам смотри! Перед Домом Светлейших будет оградка, а в ней — ворота. Ты к воротам не иди, левее огибай, по тропочке, вдоль кустов. Ищи, где можно через кусты протиснуться к самой стене Дома Светлейших. Там маленько горячо будет, но ты ближе к кустам жмись! Не сгоришь! И крадись до самого входа!

— Думаешь, проскочу?

— Конечно проскочишь! Ждать-то тебя у ворот будут. А там внутри уж как-то глупо с транспарантами бегать. Ну, может, сунут цветочки — да и все дела… И сразу на третье небо спеши! Теперь-то ты там сидеть будешь, рядом с Троилом! Ну, может, переведут его в более скромный кабинет, а ты уж в его старый!

Василина Ужасная махнула лапкой, и зависший в воздухе клубок, вздрагивая от нетерпения, упал на траву.

— Только вот совет! Клубок руками не трогать!

— А что будет, если трону?

— Ну что-то да будет! — уклонилась от прямого ответа лягушка. — Ну ступай! И как Шмыгалку увидишь, передавай ей привет от Василины Ужасной! Мы с ней старые подруги. Договорились?

Мефодий пообещал. Лягушка легонько подула, и клубок, ускоряясь, покатился сквозь чащу. Катился он быстро, не разбирая дороги. Буслаев несся за ним как молодой лось. Перемахнул через поваленные стволы, кувырком скатился в ручей и едва не сломал ногу, прыгая по скользким валунам. Клубок даже не попытался приостановиться, золотым мячиком прыгая далеко впереди.

Лес, по которому бежал Мефодий, был полон жизни. Легкие, как дуновенье ветра, дриады раскачивались на ивовых ветвях. В ручье плескалась полупрозрачная наяда, а хмурый козлоногий сатир караулил ее за большим камнем, готовя сеть из водорослей. Заметив вынырнувшего из чащи Буслаева, он слегка смутился, спрятал дубинку за сеть и сказал: «Чего смотришь? Я, может, предложение сделать хочу! И вообще я тут рыбу ловлю!»

На поляне у озера трое водяных забивали козла. Козел блеял и бодался. Потом, поддев одного из водяных рогами, вырвался и умчался на луг, где в невесомо легком серебристом ковыле ходила небольшая группа кентавров. Взрослые кентавры неспешно беседовали, а юные носились, взбрыкивая как жеребята, и то и дело падали, чтобы поваляться в траве.

Клубок скользил в траве, изредка высоко, метра на два, выпрыгивая из нее, чтобы Меф мог его разглядеть. Опасаясь отстать, Буслаев разгонялся все быстрее. В какой-то момент он потерял клубок из виду. Остановился, растерянно вертя головой, взбежал на холмик, опять огляделся и, ничего не увидев, наудачу нырнул в траву, продолжая то примерное направление, в котором они двигались до сих пор.

И именно в это мгновение клубок выпрыгнул из травы у него перед глазами. Мефодий машинально махнул рукой и поймал клубок в ладонь. Клубок, точно взорвавшись, распутался и с ног до головы обвил его золотой нитью. Буслаев рванулся, пытаясь порвать ее, но бесполезно. Он уже больше походил на кокон, чем на стража. Пытаясь съежиться в надежде, что нити соскользнут с него, Мефодий невольно сделал выдох и слишком поздно понял, что, выдохнув, он одновременно и подул, то есть сделал то же, что делала лягушка, отправляя клубок в путь.

Клубок заметался, опутывая Мефодия еще больше и придавая ему округлую форму, а потом рванул прямиком через луг, неся Буслаева в себе. Мефодий прыгал внутри клубка, точно закатанный в снежный ком. Шар подпрыгивал, шлепался в траву, катился по кочкам, по косогорам, и Буслаев, мгновенно потерявший ориентацию, потому что земля и небо посекундно менялись местами, удивлялся лишь тому, что до сих пор не свернул себе шею.

«Хва-тит. Хва. Тит. Тит. Тит. Хва. Тит. Тит», — стучал зубами Мефодий, произнося «хва» всякий раз, как шар отделялся от земли, и «тит», когда он в нее врезался.

Меф уже не верил, что останется в живых, когда клубок вдруг остановился, и нити, распутавшись, освободили его. Выплюнутый наружу, Буслаев лежал и смотрел, как клубок, неторопливо свивая нити, приводит себя в порядок. Чем-то его движения напоминали движения кошки. Свившись, клубок подпрыгнул, притворяясь, что хочет вновь коснуться Мефа, и неспешно покатился к синевшему в отдалении лесу.

Мефодий, в страхе отдернувшийся от клубка, скатился с небольшого холмика, вскочил на ноги и сразу же упал. Голова кружилась. Опять вскочил — и опять упал. Больше вскакивать он не рискнул и стоял на четвереньках, борясь с тошнотой. Наконец тошнота отступила. Мефодий перебежал на четвереньках к ближайшему дереву и, держась за ствол, встал.

Недалеко от него, самое большее в полукилометре, был Дом Светлейших. Он походил на столп света, на который, точно колеса детской пирамидки, были нанизаны неподвижные облака. Отчетливо Мефодий видел только ближайшее. Следующие уровни скорее угадывались в разрывах первого облака.

Прикрывая козырьком глаза, потому что яркость была зашкаливающей и глаза в ней просто захлебывались, Мефодий стал осторожно оглядываться. Он стоял у холма в стороне от всех дорог. Едва ли кто-то сейчас его видел, и это было хорошо.

О чем тут говорила лягушка? Ага! Вот ограда из кустарника примыкает к Дому Светлейших. А вот и ворота, в которые то и дело ныряют и из которых появляются стражи света. Да, многовато их! Незамеченным не проскочить, это точно.

Держась ближе к деревьям, которые закрывали его от дороги, Мефодий приблизился к ограде. Даже с этой стороны он ощущал ровный сухой жар. Пот заливал ему лицо. Спешить в Дом Светлейших Мефу уже совершенно не хотелось. Напротив, хотелось повернуться и бежать со всех ног. И как только кустарник не сгорит? А он, кажется, не только не горел, но и выбрасывал огромные алые цветы. Каждый цветок существовал всего секунд двадцать, а затем погасал и вспыхивал в другом месте. Однако, пока цветок был открыт, на него успевало усесться несколько огромных бабочек с крыльями в две человеческие ладони.«Нет, мне все-таки надо туда, раз уж там меня ждут!» — упрямо подумал Меф.

Подпрыгнув, он попытался перекатиться через кустарник — в конце концов, стена была не такой уж высокой, — но ветки, пружиня, отбросили его как живые руки. На вторую попытку Буслаев не решился: чувствовал, что все повторится. Поднявшись с земли, он побежал вдоль зеленой стены, пристально вглядываясь в нее. Через какое-то время ему повезло: в одном месте кустарник был посажен неравномерно, и, хотя наверху ветки и смыкались, внизу между стволами оставалась щель, куда вполне можно было протиснуться.

Мефодий лег на траву и, обдирая ветками спину и плечи, ужом пробрался на ту сторону. Осторожно поднявшись и вжимаясь спиной в кустарник, он стал боком пробиваться ко входу. В узком зазоре между кустарником и стеной было невыносимо жарко. Меф ощущал, как раскаленный воздух обжигает ему кожу и легкие. Глаза он рисковал открывать лишь чуть-чуть, крошечными щелочками. От раскаленного света лицо Мефодия отделяло самое большее сантиметров пятьдесят. Он буквально ощущал, как белеют его брови и поджаривается кончик носа.

Отыгрывая каждый сантиметр, он с силой откидывался назад, вжимаясь в кустарник и боясь, что тот сейчас вытолкнет его вперед, как сделал это раньше.

Один шаг — один вдох — одна сухая порция воздуха, обжигающая губы и легкие. Тридцать шагов… пятьдесят… Временами Буслаеву чудилось, что от него остались одни угли. Он бы уже много раз вернулся, но понимал, что лазейки ему больше не найти и в нее не протиснуться. Теперь придется либо погибнуть, либо пробиться ко входу. Глаз он больше не открывал даже щелочками. Все равно ничего не увидеть… Ошпаренные веки болели, и Меф понимал, что, открыв глаза, ошпарит и их, и это будет уже конец. После сотого шага Буслаев сбился уже и со счета, потому что никакая последовательность цифр не держалась в его раскаленной голове, и только мысленно повторял: «Один… два… много… один… два… много».

Внезапно его правая нога куда-то провалилась. Мефодий попытался вцепиться в кустарник, но тот ускользнул от руки, и, не удержавшись, Буслаев куда-то полетел. Послышался плеск, и вдруг наступила долгожданная прохлада.

Вода! Жизнь! Меф вынырнул и опять нырнул. Первые секунды он ни о чем не думал — только жадно глотал воду и нырял, ощущая, как кожа остывает, исцеляясь от ожогов. Он ощутил это и по векам, которые внезапно перестали болеть. Мефодий рискнул открыть глаза и осмотреться. Он барахтался в небольшом, идеально круглом пруду с песчаным дном. Ограда здесь отодвигалась от Дома Светлейших шагов на сто и дальше шла уже по берегу пруда. Над прудом, нигде его не касаясь и нарушая все возможные законы, парил мостик без перил.

Отсюда видны были и ворота, а у ворот довольно много стражей. Правда, все они шли по своим делам, и не похоже было, что они кого-то ожидают. Ни цветов, ни обещанных плакатов — ничего. Но Мефу больше не хотелось ни в кого вглядываться. Убедившись, что здесь не так жарко, как у стены, он животом выбрался на мостик и зашагал ко входу.

Перед Домом Светлейших, у единственного в него входа, неподвижно сидели два каменных грифона. Мефодий, слышавший о них от Дафны, поначалу посмотрел на грифонов с легким опасением. Потом даже и не с легким опасением. Почему-то оба грифона совсем ему не нравились, а раз они не нравились ему, то почти наверняка и он не нравился им. Мир устроен как огромное зеркало: любовь рождает любовь, страх рождает страх. Всякое сильное чувство почти всегда обоюдно.

— Я что, их боюсь, что ли? Никого я не боюсь! — сказал Меф, причем, как понял после, сказал это вслух.

Пересиливая свой страх, он сделал первый нерешительный шаг. Потом еще один. И все это время напряженно вглядывался в грифонов. Вдруг ему почудилось, что он услышал предупреждающий клекот. При этом оба грифона оставались неподвижными, и Буслаев затруднился бы сказать, кто из них издал этот звук. Последние шаги Меф делал медленно и осторожно, хотя и догадывался, что это глупо. Грифоны не собаки. Их не перехитришь вкрадчивостью движений и не испугаешь притворно схваченным с земли камнем.

Грифонов было два, но почему-то Мефодий смотрел только на одного, на левого. Именно у левого первым треснуло каменное веко и проглянул круглый желтый глаз с четким контуром зрачка.

Морда грифона пока оставалась каменной, но Меф теперь видел, что под камнем таится жизнь. Камень рвался как оберточная бумага, уступая тому, что под ним. Сквозь камень проступала напряженная плоть. Сухие мышцы, сжатые для прыжка. Мощь льва и резкость птицы. Круглый орлиный зрак, не отрываясь, смотрел на Буслаева. Невольно продолжив направление его загнутого клюва, Мефодий обнаружил, что тот смотрит ему в центр груди — туда, куда ударило копье.

— Послушай, — сказал Меф, надеясь успокоить грифона звучанием своего голоса, — давай в открытую! Я тебе не нравлюсь! Ты считаешь, что мне здесь не место!

Грифон остался неподвижным. Было непонятно, понимает он человеческую речь или нет.

— Но вообще-то я сюда не напрашивался. Меня привезла ладья. И вообще давай договоримся, что не тебе решать, хорошо? — видя, что грифон не нападает, чуть смелее продолжил Меф.

Грифон опять никак не отреагировал, однако Мефодию показалось, что его круглый зрак начинает каменеть, а трещины на груди и лапах пропадают.

«Пронесло! Значит, я все-таки достоин! Надо же!» — подумал Меф.

Успокоенный, он сделал большой шаг вперед, и одновременно с этим левый, а потом и правый грифон, раскинув крылья, прыгнули на него с постаментов. Воспользовавшись, что крыльями они зацепили друг друга, Буслаев сделал то единственное, что ему оставалось. С воплем рванувшись вперед, проскочил между грифонами и, чудом избежав удара когтистой лапой и упав грудью на великолепно отшлифованный мрамор, буквально вкатился в Дом Светлейших.

Оба грифона ворвались в холл следом за ним, сбив с ног трех стоявших на посту златокрылых. Спиной безошибочно ощущая погоню, Меф вскочил, перекатился, опять упал и еще раз перекатился. Лишь стремительно перемещаясь, он мог спасти себе жизнь. Это была игра в кошки-мышки. Две огромные кошки ловили мышку, которой, увы, оказался бедный Буслаев. В мрамор совсем близко от него врезался загнутый клюв. Плечо ободрало когтями. Меф успел броситься в сторону, безошибочно понимая, что это уже все, конец. Даже будь у него спата, она не сильно продлила бы ему жизнь. Максимум он умер бы с мечом в руке.

Один из грифонов сбил его с ног крылом. Удар крыла получился сильнее, чем ожидал сам грифон. Меф прокатился по мрамору, чудом избежав нового удара клювом. Вскочил, поскальзываясь, побежал и, оглядываясь, налетел на кого-то грудью. И сразу же его схватили, удерживая на месте.

— Отпусти! Да отпусти же, тебе говорю! — крикнул Мефодий, пытаясь освободиться и сгоряча готовый уже ударить.

Но его не отпустили. Кто-то, перехватив в воздухе его кулак, дал ему болезненную затрещину, приводя в чувство. Сильные руки схватили его за плечи и, развернув, задвинули за колонну:

— Оставайся здесь! Не двигайся!

Послышалось рычание. Захлопали крылья. Мефодий все же не удержался и выглянул. Перед колонной, загораживая его от грифонов, раскинув руки, стояли генеральный страж Троил и Эльза Керкинитида Флора Цахес, она же Шмыгалка. От входа и от лифтовых рун к ним бежала замешкавшаяся охрана, но заметно было, что ей не успеть.

Грифоны приближались, не сводя круглых глаз с колонны, которую они огибали с двух сторон. Заметно было, что они полны решимости довести дело до конца.

— Стоять! — крикнул Троил. — Кому говорю: нельзя!

Правый грифон неохотно остановился, но левый продолжал медленно двигаться, обходя Троила сбоку как досадное препятствие. Главный страж, перебежав, опять раскинул руки и заслонил ему дорогу.

— Не трогай его! — повторил он твердо. — Он не твой! Он должен быть здесь! Назад!

Грифон, почти коснувшись Троила грудью, осел на задние лапы. Его кривой клюв, распахнутый в предупреждающем клекоте, почти касался лба генерального стража. Видя, что он не нападает, Троил немного расслабился:

— Ну вот и молодец! Ну вот и умница!

— Нет! — внезапно крикнула Шмыгалка, первой заметившая напряжение мышц на задних лапах грифона.

Грифон прыгнул на колонну и, как кот лапой, попытался выцарапать из-за нее Мефа. Сбитый с ног, Троил упал на плиты пола и заскользил по ним лопатками. Не пытаясь подняться, генеральный страж поднес к губам флейту и атаковал грифона маголодией. Мефодий навсегда запомнил сухую вспышку этой маголодии. Запомнил и то, как, возникнув звуком из флейты, она ударила грифона чуть выше передней лапы. Брызнула кровь и почему-то полетели осколки камня.

Грифон от боли зашипел, повернулся, чуть подался назад, замахнулся на Троила лапой, но тут его настигла штопорная маголодия Шмыгалки. Видимо, она была сильнее маголодии Троила, потому что грифон, не устояв на лапах, упал на пол. Сразу вскочил и свирепо рванул себе клювом раненый бок, пьянея от вкуса собственной крови.

— Успокойся! — крикнул Троил. — Не надо!

Грифон прыгнул и, раскидав крыльями подбегавших стражей, вырвался из Дома Светлейших. Троил и Шмыгалка устремились за ним. Мефодий хотел догнать их, но его не пустили златокрылые. Часть златокрылых держала Буслаева, другие смыкались вокруг второго грифона. Правый грифон сидел на месте спокойно.

«Видимо, мы оба для них опасны. И я, и грифон. Они понятия не имеют, чего от нас ждать», — подумал Мефодий.

Вернулись Троил и Шмыгалка. Раскрасневшаяся Шмыгалка поправляла флейтой прическу. Лицо у нее было крайне недовольное. Троил отрывисто втолковывал что-то высокому стражу, бежавшему справа от него. До Мефодия долетели обрывки их разговора:

— Грифон улетел из Эдема. Он ранен, взбешен и, скорее всего, находится в человеческом мире. Его непременно нужно найти, пока этого не сделал мрак!
=== Капитан Сильвер ===Капитан Сильвер

К каждому сказанному либо написанному слову надо кровавыми нитками пристегнуть сердце. Только тогда оно будет сильным и вечным.

Из Иркиного дневника
Утро выдалось свободным. Московская нежить решила дать Матвею и Ирке немного отдохнуть. Пришел лишь вызов от уже знакомой русалки, которая опять умирала от осушения. И опять наивная канцелярия света отозвалась на этот вызов большой бутылкой чернил спрута.

— Интересное кино, — сказал Матвей, открывая справочник магической медицины, выпущенный на Лысой Горе в год, когда там свистнул первый рак. — Одна чайная ложка чернил спрута условно равна 0,75 литра медицинского спирта. Во вчерашней бутылке было граммов двести. То есть наша русалка выдула столько, сколько и батальону солдат не выпить!

— И что будем делать? Накапаем на нее свету?

— Бесполезно. Я этот народец знаю. Русалка настрочит заяву, что она угнетаемое меньшинство, лишенное родного болота и вынужденное проживать в тухлом бассейне. А в конце припишет, что мы не проявили к ней участия и вымогали взятку за оказание бесплатной медицинской помощи. Свет, конечно, ей не поверит, но проверку все равно пришлет. Прилетит молоденький стражик, не знающий уловок нежити, и будет нам заглядывать голубыми глазами в самое сердце: как мы могли так поступить? И в каждом глазу у него будет блестеть по слезе!

— Перестань! — Ирка давилась от смеха. — Лучше скажи, что будем делать. Она же нас загоняет за водкой бегать!

— А ничего не будем делать. Я сам у нее побываю, — сказал Матвей подозрительно бархатным голосом. — Отвезу ей чернил! Если что, выпьем вместе.

Он сел в автобус и уехал, а Ирка отправилась бродить по Сокольникам, замерзла и сама не поняла, как оказалась в небольшой парикмахерской, примыкавшей к парку. В той же, где она не так давно оставила свои длинные волосы. Мастер, которой досталась Ирка, была уже не та, что в прошлый раз, но тоже со склонностью к самовредительству. Ее голова была подстрижена под футбольное поле. Видимо, она уже сделала со своими волосами все, что смогла, и зашла в тупик. Правда, и в тупике она не растерялась и оставшийся на голове пушок ухитрилась покрасить в три цвета.

Ирка сидела на кресле и смотрела в зеркало. Ее волосы падали в бою, подкашиваемые ножницами. Потом пришла уборщица со щеткой и начала небрежно сметать их, смешивая с чужими волосами, лежащими у других кресел. С волосами рыжей крашеной старушки и маленькой девочки, под которую подложили что-то похожее на ящик, чтобы мастеру удобно было работать.

Ирка поймала себя на мысли, что абсолютно равнодушна к дальнейшей судьбе своих отрезанных волос. Она уже не признавала их частью себя. Ей было все равно, что будет с ними дальше. Сожгут ли их, набьют ли ими диван, или они окажутся на свалке.

«И с ногтями то же самое, — подумала она. — Я их отрезаю, и они уже все, не мои. В момент отделения от меня наша связь расторгается. Может, и с телом когда-нибудь так будет? Я буду смотреть на него сверху, и мне будет смешно и досадно, что я была к нему привязана?»

— Ну вот и все! — радостно сказала парихмахерша и, сдернув с Ирки накидку, с гордостью посмотрела на ее голову. — Нравится?

— Здорово! Совсем неузнаваемый человек! Встреть я себя на улице, я подумала бы, что где-то я эту девушку видела — но вот где? — сказала Ирка.

Из зеркала на нее смотрела решительная молодая женщина с крутым умным лбом и двумя точками румянца на скулах. Лоб, пожалуй, был даже слишком умный и слишком крутой. Стоило бы прикрыть его челочкой, чтобы не смущать лишний раз молодых людей, особенно в их низколобой разновидности.

Пока Ирка расплачивалась, вторая парикмахерша закончила стричь маленькую девочку. Оглядев свою работу и набело щелкнув пару раз ножницами, она с какой-то смущенной растерянностью выбежала в коридор, видимо в поисках ее мамы. Девочка терпеливо ждала, не пытаясь слезть с ящика, на котором сидела. В этом спокойствии маленькой девочки, которая просидела три четверти часа неподвижно и сейчас не пыталась бежать, было что-то непонятное.

Где-то хлопнула дверь, звякнув китайским колокольчиком. Это вернулась парикмахерша, которая уже и на улицу успела выглянуть.

— Твоя мама еще не приехала, а у меня следующий клиент, — обратилась она к девочке и тотчас, посмотрев на Ирку и оценив ее внешнюю добропорядочность, попросила: — Слушай, не в службу, а в дружбу! Можешь посидеть с ней, пока ее мама вернется? Всего несколько минут!

— Хорошо!

Улыбнувшись девочке, Ирка протянула ей руку:

— Ну, спрыгивай! Идем журналы посмотрим!

Предложение было хорошее, но девочка почему-то осталась на месте, а парикмахерша, внезапно испугавшись, замигала круглыми глазами, о чем-то сигнализируя Ирке. Попутно она оттянула накидку чуть дальше от стула, словно для того, чтобы отряхнуть ее от волос, и Ирка увидела, что у девочки нет правой ноги по самое бедро, а рядом с креслом стоит костыль.

Если Ирка и растерялась, то не больше чем на секунду:

— А! Ну держи меня за плечо! Опирайся!

Она подхватила девочку под колено другой ноги и стянула ее с кресла. Едва оказавшись на полу, девочка резво запрыгала как воробей, взяла костыль и, умело сунув его под мышку, устремилась в коридор. Двигалась она невероятно быстро и ловко. Ирка едва за ней поспевала.

Оказавшись у кожаного дивана, девочка отбросила костыль и, ловко повернувшись, села:

— Ну давай журналы! Хотя нет, не хочу журналы! Давай разговаривать! Как тебя зовут?

— Тетя Ирка. Тьфу, Ира. Тетя, — поправилась Ирка, на которую новая ее прическа накладывала важность.

— Ага, Ирка, — кивнула девочка, почему-то сразу отбраковывая «тетю».

— А тебя как зовут? — спросила Ирка.

Девочка посмотрела на нее очень серьезно:

— Я капитан Сильвер! Я потому и протез не ношу, чтобы быть как он.

— А сколько тебе лет, капитан Сильвер?

— Сорок пять и восемь.

— Ясно, — сказала Ирка.

Какое-то время они молчали. Капитан Сильвер вертела на коленях журнал, но в журнал не заглядывала, а, вскидывая голову, быстро посматривала на Ирку.

— Я вижу то же, что и ты? Ну, что ты такая? — спросила она вдруг.

— Какая? — не поняла Ирка.

— Ну, особенная. Не такая, как все. Чудеса всякие можешь творить!

Ирка насторожилась. За все те годы, что она была валькирией, потом Трехкопейной девой и теперь Девой Надежды, ей никто не говорил таких слов. Никто из людей не замечал ее особой сущности, а те, кто замечал, строго говоря, уже и так обо всем знали, потому что и сами были призваны светом или мраком.

— Ну, не знаю, могу или нет! — сказала Ирка уклончиво. — А ты откуда знаешь?

— Я увидела в тебе лебедя. Потом волка. Потом человека. Волк и лебедь ушли, а человек остался, — спокойно сказала капитан Сильвер.

Ирка кашлянула:

— Ну да… Животные всякие — это да, зверушки — это хорошо. Бегают там, и все такое, — буркнула она, не зная, что еще сказать.

Указательным пальцем капитан Сильвер проковыряла в обложке журнала дыру и сквозь нее смотрела на Ирку. Со своей стороны Ирка видела большой детский любознательный глаз.

Ища, чем отвлечь девочку от опасной темы, Ирка пошарила в кармане и, обнаружив сосательную конфету, не съеденную потому, что она, подтаяв, намертво вцементировалась в бумажку, достала ее:

— Хочешь?

Капитан Сильвер занялась конфетой.

— Так все-таки, — сказала она, — что же будет?

— А я откуда знаю? — спросила Ирка. — Я не пророк.

— А все-таки?

Ирка честно задумалась:

— Все будет хорошо. Потому что все, что кажется плохим и трудным, вообще безвыходным, это на самом деле очень хорошо для нас. Только надо не спускать флаг.

Капитан Сильвер проделала в обложке журнала еще одну дыру и смотрела теперь на Ирку двумя глазами.

— Ничего не поняла! А со мной что будет? — спросила она.

— Тебе будет тяжело. Тяжелее и больнее, чем многим другим. Но от этого твой эйдос — только не спрашивай, что это! — будет становиться лучше, ярче. А потом, возможно лет через семь, ты станешь валькирией. И тогда, — Ирка искоса взглянула на ногу капитана Сильвера, — кое-что изменится. Но легче не будет. Напротив, будет еще труднее.

— Ага. Ясно, — просто сказала капитан Сильвер и еще проще добавила: — Я поняла. Ногтем надо.

— Чего «ногтем»? — не поняла Ирка.

— Бумажка к конфете присохла. Надо ногтем. У тебя ногти-когти есть?

Ответить Ирка не успела. Звякнул китайский колокольчик. Дверь распахнулась, и появилась запыхавшаяся женщина.

— Машину переставить хотела! А там одностороннее. Пришлось весь район объезжать, пока снова встала! — крикнула она виновато.

— Мама! А мне конфету дали! — радостно воскликнула капитан Сильвер.

Мама улыбнулась Ирке и протянула девочке руку. Мама капитана Сильвера совсем не была похожа на Бабаню, чего подсознательно ожидала Ирка. Она была компактная, бойкая, с очень живым лицом. Наверное, так будет выглядеть Ната Вихрова лет через пятнадцать, если жизнь, пожалев ее, пошлет ей проблемного ребенка. Потому что без заботы о ком-то Нате точно к свету не выкарабкаться.

Мама помчалась к парикмахерше извиняться и платить за стрижку, а капитан Сильвер подхватила свой костыль и длинными скачками понеслась к двери. У двери она обернулась к Ирке и крикнула:

— Я в машину! Ну пока! До встречи!

Дверь закрылась. Колокольчик прощально звякнул. Ирка выждала в парикмахерской еще минут пять. Ей почему-то не хотелось видеть, как капитан Сильвер и ее мама уезжают. Она сидела и разглаживала дырки, которые девочка просверлила пальцем в обложке журнала. Ни одна встреча не бывает случайной. Значит, и эта была для чего-то нужна. Возможно, ей предстояло сказать какие-то слова, которые запомнятся девочке. Сейчас эти слова уйдут на дно, но, когда пробьет их час, всплывут. Или, возможно, девочка когда-нибудь станет валькирией-одиночкой, ведь ни одна валькирия не живет бесконечно.Когда Ирка вышла на улицу, девочка и ее мама давно уехали. Остался лишь след мокрых шин на асфальте. Ирка отыскала знакомую лазейку в ограде Сокольников и вскоре была уже дома. Случайно у нее получилось вернуться одновременно с Матвеем. Он шел по аллее — уставший и весь пропахший рыбой, будто разгружал траулер. Даже на носу у него была чешуя.

— Ты что, подрался с ней? — спросила Ирка тревожно.

— Я не дерусь с женщинами! — возмутился Багров. — Это она со мной подралась!

— Что, просто так?

— Не просто так, — неохотно признал Матвей. — Я ее немножко заморозил, она меня чуть-чуть сглазила. Я ее слегка проклял, она меня маленько утопила. В общем, потом я отдал ей эти чернила, будь они неладны, и предупредил, что это в самый последний раз. Надеюсь, она поняла.

— Она их пьет? — спросила Ирка.

— Нет, романы пишет! Пьет, конечно! — сказал Матвей. — Хотя клялась, что не одна пьет. Якобы у нее там бригада водяных, которые занимаются ремонтом бассейна. И что даром они не работают.

— Врет? — спросила Ирка.

Багров пожал плечами:

— Ну, врет не врет — судить не берусь… Врут только откровенно глупые женщины. Те, что поумнее, настолько верят своей лжи, что она становится для них правдой.

— А водяных ты видел?

— Одного видел. Упитанный такой дядечка водоизмещением литров на четыреста. В такого много чернил войдет.

Ирка, медленно подняв руку, коснулась своей головы.

— А теперь пугайся! Готов? Трум-пурум-пум-пум! — сказала она и, выдохнув, сдернула с себя шапку.

Она ожидала от Матвея какой-то реакции, но лицо у него осталось непроницаемым, как у игрока в покер. Она даже усомнилась, заметил ли он, что у нее изменилась стрижка.

— Ну? Хорошо? — спросила Ирка с тревогой.

Матвей начал открывать рот.

— Погоди! — перебила Ирка. — Только не повторяй, что за короткие волосы девушек хвалят только их злейшие враги в надежде на то, что они поведутся и в следующий раз вообще снимут с себя скальп. И про то, что женщина, оказавшаяся в парикмахерской, — это баран, сам себя приведший на заклание, тоже не надо. Это я уже слышала. Надоело!

— Тогда я лучше вообще промолчу. Тебя сразу душить или потом, умная ты моя? — спросил Матвей ласково.

— Но я же стриглась ради тебя! — воскликнула Ирка чуть ли не со слезами.

— Тогда я сейчас ради тебя убью вон ту собаку и нескольких кошек! И, может, кого-нибудь из прохожих.

— Не смешно.

— Ну тогда и ты не говори, что сделала это ради меня. Ради меня нужно было сварить суп. Или убраться в комнате.

— Ага! Суп тебе! Щазз! Ты тот еще домостроевец-эксплуататор!

— Примерно! — согласился Багров. — «Дороже она многоценного камени. Радуется на нее муж ее. Увидев поле — покупает: от плодов рук своих насадит пашню. Крепко подпоясав стан свой, укрепит руки свои на дело. Муж ее заметен всем у ворот, когда сядет на совете со старейшинами и жителями земли».

— Откуда это? — спросила Ирка жадно.

— Не скажу. Если интересно, сама посмотри. Интернет есть.

Ирка слегка надулась:

— Интересно, а Мефодий тоже домостроевец? Заставляет Дафну делать супчики?

— Ну уж не знаю. Зато знаю, что из волос Мефодия можно выкроить семь твоих теперешних стрижек. Или, пожалуй, даже восемь! — сказал Матвей, и Ирка, не выдержав, расхохоталась. Матвей тоже рассмеялся. Лед, возникший было между ними, растаял.

Но смеялись они недолго. Одновременно спохватились и посмотрели друг на друга.

— Прости, дурак я! Мефодий же… — начал Матвей.

— Не надо. Знаю, — быстро сказала Ирка, зажимая ему рот рукой. — Ты сказал все правильно. Из его волос действительно можно выкроить семь моих теперешних стрижек.
=== Новая валькирия ===Новая валькирия

Пока человек не готов умереть ради победы, он не готов и победить.

Арей
После обеда Ирка и Багров собирались встретиться с Брунгильдой. Встреча у них была назначена в бассейне небольшого спортивного центра, у входа в который болтались полусдувшиеся воздушные шарики.

— Без справки не пущу! И без пропуска в клуб! — строго сказала молодая администраторша, которая была, может, всего на год старше Ирки.

— А без ласт и акваланга? — сказал Багров.

— В смысле? — напряглась администраторша.

— В смысле, что в воду мы явно не полезем, — сказал Матвей. — Мы просто подождем там одного человека, хорошо? Динамит в бассейн обещаем не бросать.

И он положил рядом с администраторшей шоколадку.

— Игорь, нет, ты видел?! Мне взятку дали! — крикнула администраторша похожему на медведя охраннику.

— Какую? — басом откликнулся тот.

— Шоколад!

Охранник засопел и медленно наклонился вперед, нашаривая что-то в тумбочке.

«Дубинку!» — подумал Багров.

Охранник достал из тумбочки чайную чашку и затопал к администраторше.

— Плесни-ка кипяточку, мать! — сказал он сурово.

Ошеломленный Багров обнаружил, что охранник сочетает защитную форму со шлепанцами. Хотя в чем еще охранять бассейн? Было бы хуже, если бы он надел сапоги поверх водолазного костюма.

Администраторша плеснула ему кипяточку.

— Чего стоим, кого ждем? — обратился охранник к Багрову, протягивая крабовую клешню к шоколадке. — Бахилы надевайте — и вперед!

Послушно надев бахилы, Ирка с Багровым вышли к бассейну. Бассейн был не слишком олимпийского направления. Серьезно плавала там только плечистая тетенька в красной резиновой шапочке и спортивных очках. Кролем, брассом, на спине. В ее движениях и, главное, в квадратных плечах ощущалась серьезная подготовка. Остальные просто плескались, пользуясь тем, что бассейн стыковался с мелкой полукруглой чашей, вода в которой подсвечивалась бьющими со дна разноцветными прожекторами.

— Где Брунгильда? — спросил Матвей.

— Понятия не имею. Ждем-с! — ответила Ирка и, чтобы не скучать, стала разглядывать молодые пары в чаше бассейна. Оставаться в неподвижности ее мысль не умела.

Ирка сидела и наблюдала. Вот эту красивую девушку ее спутник почему-то постоянно носит на руках. И в воде носил, и на берегу еле-еле с рук спустил. Ирка даже подумала поначалу, не инвалид ли она. Нет, фигурка хорошая, ножки крепкие. Но вот только не кормят ли ее с ложечки — не факт. Молодой человек абсолютно все делает за нее. Даже побежал вот за халатом, хотя ей до этого халата идти шага полтора, а ему пришлось протискиваться между пластиковых шезлонгов и перелезать через какого-то пузана.

Получившая халат куколка поощрила молодого человека очень лаконично. Подняла правую руку и пальцем в красной окантовке маникюра слегка ткнула его в нос, точно это был выключатель.

— Пык! — громко сказала она, и вот он уже счастлив. Собачка получила поощрение.

А вот и вторая пара. Непрерывно воркуют под огромным грибком, с краев которого стекают потоки воды, и повторяют: «Мой клювик… мой лобик… мое ушко… моя шейка!», не соображая, что вода вообще-то разносит звуки.

— Типичный некромаг! Стопроцентно наш кадр! — одобрил Матвей. — Она еще жива, а он уже прикидывает, что можно взять на бульон.

Ирка молча толкнула его локтем и стала разглядывать третью пару. Эти были в стилистике Верхнего Тартара. Оба худые, смуглые, в татуировках. Движения как у охотящихся гепардов. Стремительно догоняют друг друга в воде, сбивают с ног, захватывают руками за шею. Причем хорошо так душат, без халтуры. Девушка мало чем уступает юноше. Вот она освободилась от захвата, притопила своего спутника и, встав ногами ему на спину, издает торжествующие вопли победителя.

Но все же самой интересной была пара номер четыре. Молодой человек лежал спиной на воде, подложив под голову плавающий коврик, и лениво поглядывал по сторонам, а девушка буксировала его от одной стенки чаши к другой.

— Тут холодная струя бьет! Ты что, не чувствуешь? Туда тащи! — говорил он капризно, и девушка ответственно тащила его в другую сторону.

— Это и есть твой идеал, сидящий на лавочке у ворот, пока его жена покупает поле? — шепотом спросила Ирка у Багрова.

Тот отмахнулся. В этот момент квадратная тетенька в плавательной шапочке вылезла из бассейна. Она стянула шапочку, сняла очки, закрывавшие значительную часть лица, и Ирка узнала Брунгильду. И ей сразу же стало неловко, что она не узнала ее раньше. Как она не свела воедино мощную фигуру, буквально вспахивающую воду, и то, что Брунгильда назначила им встречу в бассейне!

— Идите сюда! Идите же! — закричала она и дружелюбно махнула рукой, бицепс на которой был мощнее бедра среднего мужчины. Причем совершенно очевидно, что таким сотворила его природа, потому что со штангой Брунгильда явно не занималась.

Парень и девушка, похожие на гепардов, перестали возиться в воде и оба, вытянувшись как солдатики, неотрывно смотрели на Брунгильду. В их глазах было почтительное уважение мелких хищников, которые видят хищника крупного.

— Ну где же вы? Я не могу к вам подойти! — снова закричала Брунгильда.

Ирка удивленно посмотрела себе под ноги. Между стулом, на котором она сидела, и Брунгильдой не было непреодолимых препятствий. Ни шезлонгов, ни разбитых стеклянных стаканов. Только десять шагов по кафелю.

— Почему не можешь? — спросила она осторожно.

— А если грибок? Я оставила шлепанцы с другой стороны бассейна! — плаксиво объяснила Брунгильда.

Ирка и Багров подошли к Брунгильде.

— О чем ты хотела поговорить? — спросила Ирка.

— Не здесь! — сказала та, озираясь. — Давайте у вас в автобусе!

— Почему?

— Вдруг кто-то подслушает? Вон те двое смотрят!

— Они далеко, — сказала Ирка. — А если мрак, так от него и автобус не спасет. Разве что охранную руну нарисовать.

— Все равно. Не здесь! — сказала Брунгильда и отправилась в раздевалку.

У дверей мужской душевой, толкаясь, громко ругались два парня.

— А ну тихо мне тут, герои! Развоевались! Здесь женщины! — рявкнула на них Брунгильда.

Парни обернулись на голос, явно собираясь что-то вякнуть, но, увидев Брунгильду, пугливо смолкли и юркнули за дверь душевой. Слышно было, как они стоят там и сопят, шепотом обмениваясь впечатлениями.

— Спаслись, герои? Хорошее место нашли? — спросила в щелку Брунгильда.

Один из парней промолчал, а другой, немного выждав, распахнул дверь, высунул голову и, думая, что Брунгильда ушла, задиристо крикнул:

— Слониха! Мамонт в юбке!

Крикнул он это вперед, туда, где, как ему казалось, находится Брунгильда. Но Брунгильды там не оказалось, и парень, опомнившись, замолчал, не понимая, куда подевалась слониха. На его лице, которое начало медленно поворачиваться, стало проступать жутковатое понимание, когда Брунгильда с силой надавила ладонью на дверь, прижав парня поперек груди. Тот захрипел, пытаясь освободиться, но шансов у него не было.

— Ты нехороший человек! — сказала Брунгильда. — Ты женщин обижаешь! Зачем тебе жить? Ты же все равно вымрешь как динозавр, потому что женщины тебе потомства не оставят!

Парню было не до философии.

— Коля, помоги! Меня задушат! — просипел он, призывая на помощь приятеля.

Позванный Коля бросился к нему и стал толкать дверь от себя. Несколько секунд Брунгильда без усилий сопротивлялась сразу двоим, а затем резко отпустила дверь, и оба парня, не удержавшись, повалились один на другого. Валькирия каменного копья, наклонившись, подхватила одного левой рукой, а другого правой, подтащила к бассейну и столкнула в воду.

— Смойте дурь! С женщинами сражаться невыгодно. Победа славы не принесет, а поражение вдвойне позорно, — сказала она.

Похожая на гепардов пара в восторге захлопала, пара под грибком перестала обниматься, и даже молодой человек, которого девушка таскала на коврике, утрудился повернуть голову, посмотрел на Брунгильду и сказал своей девушке:

— Настя! Это дико смешно! Можешь смеяться!

Настя послушно засмеялась. Ее спутник придирчиво посмотрел, как она смеется, и добавил:

— Но при этом ты меня, пожалуйста, вези! А то тут вода холодная! Смейся, но вези!

Но, увы, Брунгильда не сумела остаться на пьедестале победы до конца своего пребывания в бассейне. В момент наибольшего торжества она уставилась на свою руку, пошатнулась и побледнела:

— Ой, кровь! Откуда? А, это длинный меня укусил, когда я его тащила! Что теперь будет? Вдруг он какой-нибудь заразный? Надо срочно сдать его на анализы! Где он? Дайте мне его сюда!

И дальше началось уже сплошное безобразие, больше похожее на разудалую семейную ссору, чем на сражение. Брунгильда гонялась за долговязым парнем по всему бассейну, вопила и пыталась забрать его с собой. В конце концов бедный парень, полуживой от ужаса, спрятался в туалете, а его приятель в раздевалке. Они сидели там и, не рискуя открывать двери, перекрикивались.

— Миша, ты жив? Ты где? — кричал один.

— А ты где?

— Я в туалете! Она не ушла еще, нет? Может, полицию вызвать?

— Лучше сразу десант. Советую покричать в унитаз. Оттуда вынырнет водолаз с подводным ружьем, — мрачно сказала Брунгильда и, капая на укушенную руку нестерильными слезами, отправилась одеваться.

Ирка и Багров ждали ее в фойе. Брунгильда появилась минут через пять. Перед дверями на улицу она остановилась и стала искать шапку.

— После бассейна нет ничего хуже сквозняка! Чуть-чуть продуло, температура тела понизилась до тридцати шести и — фьють! — началось стремительное размножение микробов! — поведала она, волнительно дрожа губами.

— А разве не ты говорила, что плавала прошлой зимой в полынье? — напомнила Ирка.

Брунгильда задумалась.

— Ну, допустим, плавала, — неохотно признала она. — Но ведь это полынья! И потом, даже в полынье я не снимала шапку… Пошли к вам в машину! Не хочу разговаривать на холоде!

Багров пустил Брунгильду в автобус.

— Теперь поехали! Я хочу, чтобы печка работала! — велела Брунгильда.

— Куда поехали?

— Куда-нибудь. Люблю просто кататься. Только верните меня потом назад, у меня здесь машина!

Багров завел двигатель и тронулся. Тем временем Брунгильда распотрошила автомобильную аптечку и, промыв укушенный палец перекисью, обложила его сухим льдом.

— А! Обгоняй его! Обгоняй! — закричала она, показывая на вынырнувшую перед ними белую «Мазду».

— Зачем? — спросил Багров. — Здесь до перекрестка триста метров. Ну погоню как псих на холодной машине, посажу двигатель, а потом он будет стоять сзади меня на светофоре и издеваться!

— А! И правда! — удивленно сказала Брунгильда. На десять секунд она замолчала, а потом снова начала кричать: — Тормози! Тормози! Куда ты гонишь? Мы сейчас врежемся!

— В кого? — снова спросил Багров, пытаясь найти, в кого тут можно врезаться.

— Вон в ту «Газель»!

— Она же далеко.

— Сейчас далеко, а когда-нибудь потом будет близко.

Матвей осторожно выдохнул.

— Ты позвала нас на встречу! Хотела что-то сказать! — напомнил он.

Брунгильда решительно кивнула:

— Короче, вот! Цель встречи! Я хотела попросить тебя о дополнительных тренировках! Через три недели бой с Черной Дюжиной. Они нашли замену Джафу, и вроде неплохую. Фулона говорит, что только каменное копье вскроет стену их щитов. Другого тяжелого копья у валькирий все равно нет.

— А моя рунка какое копье? — ревниво спросила Ирка.

Брунгильда растерянно почесала нос.

— Получилось, что я проболталась. И, главное, никто не поверит, что я сделала это случайно, — пробормотала она. — Да, рунка, конечно, тяжелое копье. Но… э-э… сражаться в строю валькирий ты больше не сможешь.

— Почему? — крикнула Ирка, не узнавая собственного голоса. — Я Трехкопейная Дева!

— Нет, — сказала Брунгильда. — Ты Дева Надежды! Только не спорь со мной и не вдавайся в магические подробности. Я все равно в них ничего не пойму. Это решение Фулоны, и она его не изменит.

Что было дальше, Ирка помнила плохо. Ее точно захлестнуло. Она кричала на Багрова, чтобы он гнал. Кажется, даже пыталась, наклонившись, нажимать рукой на педаль газа. Брунгильда то вопила от восторга, что они так гонят, то ее начинало трясти и она требовала у Багрова немедленно остановиться. Закончилось все тем, что на одном из перекрестков Брунгильда не то выпала, не то выпрыгнула из автобуса. Потом, уже в той части Москвы, где жила Фулона, Багров снес кому-то зеркальце, и Ирка, выскочив, побежала. Она не помнила, какими дворами бежала и как находила дорогу. Запомнила только, как дышала через шарф и как во рту вкус шарфа смешивался с железистым вкусом крови.

Хорошо, что она не телепортировала, забыв о самой возможности телепортации. Это сохранило ей жизнь, потому что в таком состоянии успешных телепортаций не бывает. Дальше Ирка помнила, как ворвалась в подъезд Фулоны и забарабанила в дверь. Фулона уже открыла, а Ирка, не понимая этого, продолжала бить в дверь руками и ногами. Она колотила ее так, словно перед ней был человек, прикончивший всех ее родственников.

Фулона, не пытаясь вмешаться, с понимаем наблюдала, как избивают ее дверь.

— Знаешь что, — сказала она ласково, — давай-ка я оставлю вас наедине! Ты стучи в открытую дверь, не стесняйся, а я пойду поставлю чайник. А потом, когда надоест, вспомни, что у меня есть и звонок. Кнопочка такая! И когда я услышу, что ты звонишь, я пойму, что ты успокоилась.

Фулона даже не дошла до кухни, когда Ирка перестала стучать и начала звонить.

— Нет! — сказала Фулона. — Слишком быстро! Дверь еще не совсем доломана. Давай-ка ты постучи еще, а потом мы будем приводить в порядок твои руки! Ты, кажется, поранилась.

Потом в памяти у Ирки опять наступил короткий провал, и она опомнилась уже на кухне, когда откуда-то появившаяся Гелата лечила ей разбитые костяшки, ради забавы рисуя Ирке на коже зеленкой бабочек и стрекоз.

— Дизайнерская медицина! — щебетала она. — Плохой доктор просто ляпнет пятно зеленки, увидит, что заражения нет, и сочтет свою миссию выполненной! А мы, смотри, подрежем у пластыря края и сделаем стрекозе тело, а зеленкой нарисуем крылышки!

Слушая Гелату, Ирка дико засмеялась, потом заплакала, потом опять засмеялась и заплакала. И, как ни странно, ей стало легче.

— Это уже истерика! Она дизайнерской медициной не лечится. Хотя, конечно, таблеткам валерьянки тоже можно приклеить какие-нибудь съедобные крылышки, — сказала Гелата.

Постепенно Ирка перестала всхлипывать. До нее стало доходить, что это конец. Завершение целого периода жизни. Валькирий Ирка ощущала как нечто дробно-целостное, составленное из разных характеров, привычек, образа жизни, но одновременно безмерно единое. Раньше и она была частью этого единства, а теперь из него выпала, как выпавший зуб сразу становится куском непонятно чьей кости. И опять ей вспомнились отрезанные волосы. Такими же волосами теперь стала и она. Бабка со щеткой, где ты? Сметай меня! Бросай меня в ведро!

— Я спокойна, — сказала Ирка. — Теперь я спокойна! Значит, я больше не валькирия, не Трехкопейная Дева и не имею к вам никакого отношения!

— Ну почему? К нам ты отношение имеешь и будешь иметь. А использовать Деву Надежды в битве нельзя. Валькирии заменяемы, Дева Надежды — нет… — Фулона сказала это так спокойно и одновременно просто, что Ирка поняла, что решения своего она не изменит.

— Дева Надежды бессмертна! — напомнила Ирка.

Фулона взглянула на Гелату:

— Объясни ей! Это по твоей части!

— Да, бессмертна. Но бессмертие это весьма относительное, — заявила Гелата. — Как видишь, когда ты била по двери, твои руки сами собой не заживали. Или заживали?— Не заживали, — буркнула Ирка.

— То-то же. И когда мрак приковал тебя к коляске, ты тоже не начала прыгать по улицам на второй день после аварии. И гриппом ты болеешь, и другие болячки липнут к тебе не меньше, чем к остальным. Если мрак тебя искалечит, ты просто станешь искалеченной Девой Надежды — вот и все.

— Я могу сражаться рункой!

— Можешь, — признала Фулона. — Чисто технически ты, конечно, помнишь, как это делается. Но полного единения с рункой у тебя уже не произойдет. Ты не растворишься, не составишь со своим оружием единого целого, и мрак этим, конечно, воспользуется.

— Чем? — слабо крикнула Ирка.

— Этим. Тартарианцы же не слепы. Как боец ты стала хуже. Твой гнев — только не ломай мне двери, это ничего не доказывает — уже какой-то искусственный. Это гнев слабости, а не силы. Ты стала добрее и мягче. Отныне твой путь — помощь и сострадание, а не битва. Ты будешь дарить надежду, зажигать погасших, поднимать упавших! Чтобы сохранить тебя, мы все готовы погибнуть! Мы воительницы, солдаты, в нас этого нет!

В голосе Фулоны, который всегда казался Ирке суховатым, административным таким голосом, теперь звучали любовь и истинное увлечение. И Ирка чутко откликнулась на эту любовь. Она всегда чувствовала правду и искренность порыва.

— Но у вас теперь нет двенадцатого! Вас теперь снова одиннадцать! Даже с Брунгильдой, Дашей-одиночкой и Маларой!

— Да! — согласилась Фулона. — Одиннадцать. Арифметика верная. Но не совсем… Иди сюда!

Она встала и, переглянувшись с Гелатой, поманила Ирку за собой в комнату.

На голубом, вытканном рыбками покрывале что-то лежало. Что, Ирка не видела, видела лишь длинный след, продавленный тяжестью этого предмета на покрывале.

— Дай руку! — велела Фулона. — Коснись! Нет, не здесь! Тут порежешься!

Ирка коснулась и ощутила холод, пробежавший по правой руке от кончиков пальцев до плеча и от плеча до сердца. Дыхание перехватило. Ирка отдернула руку и начала растирать пальцы, восстанавливая кровообращение.

— Ну? Почувствовала? — спросила Фулона.

— Ледяное копье! — прошептала Ирка.

— Да! Ледяное копье Джафа. Хотя почему Джафа? Оно не принадлежало ему изначально, а было всего лишь его трофеем. Теперь это опять копье валькирий, — сказала Фулона. — Единственная сложность — мы не можем найти ему хозяйку.

— Почему?

— Этим копьем была ранена Дафна. Затем им же убит Мефодий. Оно совершило и много другого зла и пока не очистилось. Обычному человеку его не вручишь. Оно уничтожит своего владельца.

— Как?

— Как угодно. Любая уловка, вроде отколовшейся ледяной щепки, которая вонзится хозяйке в глаз. Оно способно на все.

— Да, тяжелый случай. И кому вы его отдадите? — спросила Ирка.

Фулона пожала плечами:

— Не знаю. У меня пока нет кандидатов. Слишком сложные условия поиска. Оно должно принадлежать той, кто ощущает себя мраком, но уже внутренне отвернулась от него. И это должна быть девушка волевая, с таким характером, чтобы нравное копье согласилось признать ее власть над собой. Такая девушка, как…

— …Прасковья! — ляпнула Ирка не задумываясь.

— Что?! — вздрогнув, переспросила Фулона.

— Простите! Само как-то вырвалось… Конечно она не подходит! — торопливо сказала Ирка.
=== Глиняшки ===Глиняшки

Тогда и студенты, и студентки повторяли в каком-то экстазе:

— Человек — червяк!

В этой формуле для них сидело все учение, которое получило смысл не один только научный, а и революционный.

Боборыкин о влиянии Дарвина
Ильга, Радулга и Гелата стояли в метро на станции «Митино» и ждали остальных.

— Моя машина в сервисе! Я просила у них на замену хотя бы «Форд», но у них не оказалось свободных! — каждую минуту повторяла Ильга.

Она ужасно боялась, что кто-нибудь из знакомых случайно увидит ее здесь. Для офисной красотки оказаться в метро — это такое же запредельное падение, как принять звонок по скайпу ненакрашенной.

Грохоча, подкатил поезд. Валькирии разом повернули головы, загадывая, кто будет следующим. Из поезда появилась Малара, долговязая, гибкая, обманчиво ленивая в движениях. На плече у нее висела огромная сумка со снаряжением. И никакого оруженосца рядом.

— А где твой… — начала Гелата.

— Высадили на кольцевой! Подрался там с одним… Тот за травмат, а мой за кулак. В общем, не разошлись, — с зевком сказала Малара.

— А-а, — протянула Ильга, — бывает! А я, видишь, на метро, среди простого народа!

Малара, щурясь, отвернулась. Вид у нее был скучающий. На следующем поезде приехали Ламина и валькирия-одиночка Даша. Ламина в вагоне познакомилась с двумя «мужчинками», как она их называла, и вместо своего телефона дала им телефон своей мамы, которой надо было срочно вскопать на даче огород.

— Если хоть один позвонит, то я олень! А если приедет и сможет вытерпеть мою маму два часа подряд, то я лось! — сказала она Даше.

Даша устало кивнула. На куртке у нее была шерсть, ботинки в грязи, а из карманов сыпался овес. Утро она провела в конюшне.

Следующим приехал Петруччо Чимоданов со своей девушкой Олей. Парочка обменивалась тумаками, вопила и весело лягалась. Ильга и им сообщила, что ее машина в сервисе и поэтому она среди простого народа.

— Бывает. Ну что тебе сказать, бабуля! Держись! — сказал Чимоданов, и Ильга надулась, поскольку бабулей Петруччо быть все же не могла.

Чимоданова попросила приехать Фулона, поскольку ему была хорошо знакома тактика мрака. Убедившись, что собрались не все и придется ждать, Чимоданов сел на корточки и краем топора стал чистить ногти. Топор был боевой, много переживший, с зазубринами. Молоденькому сержанту полиции, вынырнувшему непонятно откуда, Чимоданов объяснил, что топор оружием не является, поскольку служит для производства каши.

— Какой еще каши? — озадачился сержант.

— «Кашу из топора» читал? — спросил Чимоданов строго, и сержант торопливо кивнул, чтобы не догадались, что на самом деле он смотрел только мультик.

С помощью появившейся Фулоны историю удалось замять, но топор Чимоданову пришлось убрать в сумку. Соскучившись, он стал задирать Олю и класть ей руку на колено, повторяя:

— Люблю это дело! Это всегда так трогательно!

Ольга убрала с колена его руку и дала Петруччо подзатыльник.

— Тебе трогательно, а ты не трогай! — сказала она.

Вслед за Чимодановым приехал грустный Мошкин, приглашенный имитировать на тренировке стражей из Тартара. Мошкина вчера вызвонила Гелата. По домашнему телефону. Два раза набирала, и каждый раз трубку снимала мама. И всякий раз Мошкина почему-то не оказывалось дома. В третий раз Гелата перезвонила через пять минут, и Евгеша таинственным образом дома оказался. Параллельно в трубке ощущалась возня, будто кто-то с кем-то молча сражался.

— Да не она это! — крикнул кому-то Мошкин, и возня сразу прекратилась.

Гелата сообщила, что валькирии собираются для большой тренировки и зовут Евгешу.

— Нет! — сказал Мошкин.

— Да! — оспорила Гелата.

— Ни за что! — сказал Мошкин.

— Да! — повторила Гелата.

— Даже не уговаривайте! — сказал Мошкин.

— Да! — сказала Гелата.

— Ну разве что… — поколебался Мошкин.

— Да! — сказала Гелата.

— Ну и когда надо выезжать? — сдался Мошкин.

Гелата объяснила.

— Ну хорошо! — простонал Мошкин. — Но учтите, что я не сказал «да». Но я не сказал и «нет». Я же подумаю, да?

Гелата повесила трубку.

И вот теперь Мошкин пришел. Увидев его, Гелата испытала окончательное облегчение и спросила у него, почему мама бросала трубку.

— Мама не бросала. Она приняла тебя за мою девушку, — сказал Евгеша.

— Они не ладят?

— Нет. Они телепатически ощущают присутствие друг друга. Стоит мне оказаться рядом с девушкой, мама моментально начинает трезвонить. Можно подумать, что она на крыше сидит с биноклем. «Где ты? С кем ты? Не смей мне врать! Я слышу, как она рядом дышит!» Едва от мамы отобьюсь, девушка начинает бубнить: «Кто это был? Мама? Чего она от тебя хочет? Ты что, маленький?»

— А ты им скажи, что сам разберешься! — посоветовал Чимоданов.

В горле у Мошкина что-то не то взорвалось, не то булькнуло:

— Они меня не послушают!

— Что, обе?

— Да. Они обе как-то внутренне похожи, но когда им об этом говоришь, выходят из себя. Девушке почему-то нельзя говорить, что кто-то на нее похож. Особенно ее нельзя сравнивать с мамой. Девушке надо говорить, что она уникальная.

Чимоданов расхохотался:

— Держись, брат! Женщина — это не прекрасный пол и даже не прекрасный потолок. Женщина — это клинический диагноз. Лучше расскажи, как ты ухитряешься знакомиться!

Лицо Мошкина несколько просветлело.

— О! — сказал он. — Я даже и не знакомлюсь. Просто задаю девушкам несложные вопросы. Девушки обожают на них отвечать. Например, «сколько минут варить яйцо, чтобы оно было всмятку» или «как пришить пуговицу». Про интеллектуальное кино любит рассуждать одна девушка из десяти, а про салат оливье — все десять.

— И что, есть такие, которые на это клюют?

— Ага, — вздохнул Мошкин. — На это все девушки клюют! Так ты мучаешься, пытаясь соврать, какая музыка тебе нравится, а так девушка сидит и тихо-мирно пришивает тебе пуговицу. И ей хорошо, и мне. Ведь я же прав, да?

Очередной поезд принес Нату. Выглядела Вихрова расстроенной. Даже, кажется, недавно плакала. Правда, заметили это не все. В руке Вихрова держала смартфон и яростными движениями пальца расшвыривала сообщения.

— Нет! Вы это видели? Пока я к вам ехала, меня бросили! Читайте по слогам: МЕ-НЯ!.. Теперь вот приходится удалять его писульки из памяти телефона! Не хочу, чтобы этот гад ее занимал!

В голосе у Наты слышался не гнев даже, а крайнее изумление. Бросили ее — успешную, великую, одно дрожание век которой опрокидывало мужчин на колени! Давно ли Мефодий с Дафной придумали про Нату анекдот: «По улице навстречу футбольной команде шла Вихрова и стреляла глазами. За ней прямо по гильзам ехала «скорая» и подбирала раненых». И где это время?

— Успокойся! — глупо сказал Мошкин, невольно подавая Нате команду к истерике.

— Ты у меня сейчас сам успокоишься на веки вечные!.. — завопила Ната, выдавая гибким лицом такую мимику, что лица у смотревших на нее валькирий невольно задергались. — Куда катится этот мир? Все словно спятили! Сегодня он тебе скажет: «Я больше не люблю тебя, я люблю Лену!» Через два месяца Лене скажет: «Я люблю Катю!» Потом Катя ему скажет: «Прости, но я люблю какого-нибудь Шибзика Петровича!» А что меня больше всего бесит: все вокруг важные такие стоят, такие понимающие! Такое, блин, уважение перед этой, блин, якобы любовью, которая, блин, якобы все оправдывает, блин!

Ната отскочила к колонне и уткнулась в нее лбом. Ее трясло. Ламина подошла сзади и положила руку ей на плечо.

— А ну прекратить истерику! — приказала она весело и холодно. — Улыбочку! Подбородок выше, и вперед!

Ната перестала трястись. В голосе валькирии была сила, которой ей самой сейчас так не хватало.

— Ну! — повторила Ламина.

Ната улыбнулась. Правда, ее улыбка больше походила на оскал.

— Почему он так? — спросила Ната.

— Как «так»? Все люди очень разные. У каждого своя граница надежности. Никогда не знаешь, кого и на чем заклинит. Кто-то аккуратно переходит дорогу, но ест мусор с пола. А другой смертельно боится микробов, но перебегает дорогу перед носом у автомобилей…

Из подъехавшего поезда появилась запыхавшаяся Бэтла и еще издали стала кричать, что она понятия не имела, что линия с «Митино» такая длинная.

— Ага! Ну теперь все собрались? Кого нет — откликнитесь! — велела Фулона.

Никто не откликнулся, из чего валькирия золотого копья заключила, что собрались действительно все.

• * *

До места тренировки они добирались на автобусе. Автобус был полупустой, длинный, как гармошка. Валькирии с оруженосцами и их спутники равномерно распределились по всему салону. У Ильги оказался с собой ноутбук. Ламина углядела там для себя что-то интересное, и ей захотелось срочно это переписать. Она огляделась и, поманив к себе оруженосца Холы, потребовала:

— Дай мне твою флешку!

Оруженосец что-то промычал.

— Что, нет, что ли? Я видела: у тебя есть!

— Не могу! Там все мои файлы за три года, а жесткий диск у меня сгорел.

— Да не жлобься!.. Я верну! Где она у тебя?

Рука оруженосца защитно дернулась к карману, выдавая расположение флешки. Валькирия лунного копья мгновенно залезла ему в карман:

— Вот спасибо! Ты просто чудо!.. Да верну, верну! Честное слово! Не будь жмотом!

И Ламина вместе с чужим ноутбуком и флешкой убежала куда-то в конец автобуса. Оруженосец вертелся как на углях, не решаясь последовать за ней. Наконец Ламина вернулась и спокойно плюхнулась на сиденье.

Оруженосец Холы бочком приблизился к ней.

— А флешка моя? — спросил он жалобно.

Ламина поморщилась.

— Слушай, а она больная какая-то была! — произнесла она с укором.

— Что?!!

— Да троян на ней. Но ты не волнуйся! Мы ее отформатировали!

— Ка-ак? — прохрипел оруженосец.

— Да говорят тебе: больная она была. Антивирусник на ней чего-то нашел. И вообще там ничего не помещалось!

Оруженосец тихо сполз на пол и стал биться лбом.

— Да верну я ее тебе завтра! Какой-то копеечный кусок пластмассы — и устраиваешь такое позорище! — удивилась Ламина.

— Приехали! — крикнула вдруг Фулона, и вся толпа, сорвавшись с мест, стала выскакивать из автобуса.

Потом они долго шли по мокрому лесу, таща сумки со щитами и тренировочными копьями. Алик, оруженосец Радулги, прокладывал их маршрут по навигатору. Он настолько любил свой навигатор, что даже по квартире с ним ходил, определяя, где у него кухня.

— Через триста метров должна быть лодочная станция! — сообщил он.

— Где? В лесу? — поинтересовалась Радулга.

— Слушай, тут написано «лодочная станция»!

— Когда будет написано «пасущиеся мамонты», ты нас предупреди! А то еще затопчут!

Алик вздохнул и, задевая лбом еловые ветви, снова уткнулся в навигатор.

Наконец показалась большая поляна с росшим на ней одиноким дубом. У дуба стоял Эссиорх и, прижав к груди, укачивал своего сына Люминисценция Эссиорховича. Тут же неподалеку притулился и мотоцикл. Как он сюда проехал по мокрому лесу — непонятно, но проехал. Видимо, хранитель чуток нахитрил с магией.

— Ну где вы там? Уже час жду! — недовольно крикнул он.

В следующую секунду по меньшей мере пять пальцев указали на Бэтлу, демонстрируя, кто виноват в опоздании. Бэтла ткнула указательным пальцем себе в висок и сказала «пуф!», точно застрелилась. Бедняга понятия не имела, что большинство валькирий собрались лишь за пару минут до нее.

Успевший проголодаться Люминисценций Эссиорхович хныкал басом, заталкивая себе в рот руки едва ли не по локоть. Он был младенец упитанный. Его щеки свисали как у хомяка, ухитряясь задевать плечи.

Улита как мать была заботлива, но несколько однообразна. Что бы Люль ни сделал: шевельнул мизинцем, моргнул глазом, икнул, повернул голову или захныкал, — Улита истолковывала это в единственном смысле: «А-а-а-а! Трагедия! Держите меня сорок санитаров! Люль кушать хочет!» Когда же Люль наедался так, что еда была у него повсюду, даже порой в носу и ушах, Улита брала банан и, бегая вокруг него, кричала: «Я бешеный банан! А Люлик меня не укусит! А Люлик меня не поймает!.. А-а-а! Бешеный банан идет в атаку!» И наивный Люль, поддаваясь на мамочкину хитрость, с хохотом откусывал банан и показывал пальцем, что вот, дескать, поймал! Не убежал банан!

Эссиорх мог, конечно, перенести из ближайшего магазина детское питание, но ему все же хотелось отвлечь Люля от еды. Он видел, как в упитанном Люле сражаются две силы: сила неба и страшная земная сила плоти. Одна сила тянет его наверх, к свету, а другая заставляет зарываться носом в корытце и едва ли не хрюкать.

— Слушай, сын! Нельзя вечно обслуживать желудочные ценности! Давай все-таки переключаться из телесной плоскости! — сказал Эссиорх.

Словно поняв обращенные к нему слова, Люль на несколько мгновений перестал хныкать и посмотрел на отца мудрым взглядом бездонных глаз. Глаза сына напомнили Эссиорху круглые эдемские озера, когда смотришь на них со Скалы Мечты, любимого места крылатых прыжков. Правда, хватило Люля всего секунд на десять. Потом до него постепенно начало доходить, что небо небом, а он уже час ничего не жевал!!! Рот стал кривиться, бездонные глаза потухать, и, сообразив, что сейчас опять включится пищевая сигнализация, Эссиорх запрыгал с сыном по поляне.

— Да дай ты ему что-нибудь съесть! В здоровом теле — здоровый дух! — крикнула, подбегая к ним, Малара.

Эссиорх ей нравился, и она искренне не понимала, почему он до сих пор не подрался из-за нее в троллейбусе и не сел суток на пятнадцать, а лучше на полгода, чтобы можно было носить ему передачи.

— Первоначально автор этой фразы произнес ее с издевкой, показывая, что именно в здоровом теле здорового духа быть и не может. Потом издевку, разумеется, потеряли и сделали из автора пошлого физкультурника! — сказал Эссиорх, переставая подбрасывать сына. — Кроме того, здоровое тело — это худое, выносливое, жилистое тело. А в дебелом теле дух слаб, капризен и вял.

Эссиорх отвечал охотно, а на Малару смотрел приветливо, но Малара лишь взглянула на него грустно и отошла. Безошибочная женская интуиция подсказала ей, что хранитель никогда не подерется из-за нее в троллейбусе, не пройдет по краю крыши, не заберется на скалу, чтобы крикнуть оттуда «Я тебя люблю!» — а раз так, то нечего и время терять. Краткая любовь Малары потухла, как горящая спичка, по ошибке вместо бензина упавшая в кефир.

Вслед за Маларой к Эссиорху пробилась Фулона. Строго посмотрела на Люля, и тот вдруг замолк, точно раскрасневшийся троечник, который, распахнув дверь, чтобы шарахнуть одноклассника тряпкой, увидел перед собой вопросительно вскинутые брови завуча.

— Спасибо! — сказал Эссиорх.

— Не за что. Это тебе спасибо, что нашел время, — улыбнулась Фулона. — Так что, получилось? Надеюсь, не такие, как в прошлый раз у Дафны? Они до сих пор где-то бродят!

— Нет, — сказал Эссиорх.

Он свистнул, и из-за дуба, двигаясь бесшумно и монолитно, вышагнули глиняшки. Ни у кого из них не было лица. Только сырой глиняный овал. Все со щитами. В руках — палицы, копья и черенки от лопат.

Глиняшек насчитывалось девять. Десятым, одиннадцатым и двенадцатым противниками валькирий должны были стать Ната, Мошкин и Чимоданов. Чимоданов, как создатель Зудуки, при виде глиняшек творчески повеселел и начал проявлять активность. Одного глиняшку по-свойски ткнул пальцем в живот, другому что-то шепнул, третьему палочкой начертил глаза, рот и нос, всего несколькими штрихами создав ему неповторимое выражение лица. Отзываясь интересу Чимоданова, глиняшки окружили его и точно так же тыкали его в живот, трясли и трогали его топор.

Командир и солдаты явно нашли друг друга. Не прошло и минуты, а глиняшки уже перестали быть разрозненной толпой и, прикрывшись щитами, застыли монолитным строем. Ната ухитрилась устроиться у самого могучего глиняшки на плечах и оттуда смущала оруженосцев своей слишком активной мимикой.

Чимоданов бегал за спинами глиняшек и шептал, комбинировал, что-то втолковывал. Одного дружески хлопал по плечу, другому давал подзатыльники. Мошкин скромно стоял с краешку, покручивая в руках шест. Казалось, шест порхает вокруг Евгеши сам по себе, а застенчиво моргающий Мошкин тут абсолютно ни при чем и даже где-то удивлен его назойливостью.Валькирии разобрали щиты, копья и построились. Чуть впереди стояла Брунгильда с тренировочным копьем, которое во всем напоминало каменное, только не обладало его магическими способностями. Ее прикрывали краями своих щитов Радулга и Бэтла.

— Давай! — велела Фулона, кивая на сплошную стену щитов глиняшек. — Нужна брешь!

Брунгильда побежала на глиняшек. Те ожидали ее, чуть разомкнув строй. Видно было, как Чимоданов, мелькая за их спинами, отдает команды. Не добежав до глиняшек нескольких метров, Брунгильда остановилась и растерянно опустила руку с копьем.

— Что случилось? — крикнула Фулона.

— Я не могу просто так взять и напасть! Я должна разозлиться. Пусть они мне скажут что-нибудь обидное! — объяснила Брунгильда.

— Эссиорх! Обидь ее как-нибудь! — попросила Фулона.

— Я не могу. Я женщин не обижаю! — отказался Эссиорх.

— А ты постарайся! А то нас убьют!

Эссиорх провел по воздуху ногтем, и у одного из глиняшек прорезался длинный рот.

— Ты… плохо… готовишь! Ты… все… пересаливаешь! — негнущимся голосом сообщил глиняшка.

Брунгильда вздрогнула, уронила щит, копье и, ссутулившись, побрела к лесу.

— А сейчас что не так? Ау! Тебя же обидели! — тоскливо крикнула Фулона.

— Меня растоптали! Я просила обидеть меня, а не растаптывать!

Эссиорх схватился за голову. За Брунгильдой, утешая ее, заспешила Гелата. Наконец ей удалось успокоить ее и вернуть, хотя на Эссиорха Брунгильда больше не смотрела — дулась.

— А еще светлый! В душу плюнул! Столько тайной злобы! — шептала она.

— Я пас! — заявил Эссиорх. — Дальше сами придумывайте тексты для обидок.

— Пусть глиняшки скажут, что она какая-нибудь дурочка! — подсказал Вован.

— Ты какая-нибудь дурочка! Бе-бе-бе! — пискляво крикнул глиняшка и высунул язык, который тотчас отвалился, потому что глина была сыроватой.

— Сам такой! На себя посмотри! — хмуро сказала Брунгильда. Копье она подобрала, но держала его как-то вяло, без азарта, точно грабли или лопату.

Вихрова спрыгнула с плеч своего глиняшки.

— Надо не так! Тут другой подход! — заявила она и вдруг сунула руку в карман. — У меня жучок! Я его сейчас убью! Он убьет! Оторвет лапки! — завизжала она дурным голосом и, подскочив к Чимоданову, притворилась, что что-то бросила ему за шиворот.

— Почему я? — хрюкнул Петруччо.

— Потому что ты зверь!

Брунгильда побледнела. Ее пальцы сжались на древке копья.

— Не трогай жучка! Я тебе говорю: не трогай! — сказала она тихо и, постепенно набирая скорость, двинулась вперед. Петруччо стало несколько не по себе.

— Да нет у меня никакого жучка! — заявил он.

— Правильно, нет! Потому что ты его РАЗДАВИЛ! — громко объяснила Вихрова.

Брунгильда зарычала и перешла на бег. Чимоданов торопливо укрылся за спинами глиняшек и начал отдавать приказы. Глиняшки, стоявшие в строю первыми, сомкнули щиты и выставили вперед черенки от лопат и дубины. Казалось, никакая сила не способна прорваться сквозь них. Но они не ведали, на что способна валькирия каменного копья. Не добежав до строя глиняшек полутора метров, Брунгильда подпрыгнула, оттолкнулась копьем как шестом и, перелетев щиты, врезалась ногами в самую гущу глиняшек. Один глиняшка упал. Его соседу Брунгильда буквально смела голову. В образовавшуюся брешь полетели копья валькирий.

— Как ты узнала, что это сработает? — прошептал Вихровой Евгеша.

— Да посмотри на нее! Такие мощные тети вечно жалеют кошечек, — ответила Ната. — Что, кроме сострадания, способно сделать берсерка из такой тюти?

Чимоданов сунулся было к Брунгильде. Дразнясь, легко ушел от одной атаки, от другой, но тут же в тесной давке получил от валькирии каменного копья ошеломляющий удар древком, и его буквально отнесло за строй глиняшек.

— Как копытом лягнула! — охнул он, утешая себя. — И ведь техника-то у нее бедная: один укол, один рубящий удар и один удар тракториста. Их бы с Зигей поставить друг другу ребра считать!

Мимо Чимоданова пролетел оруженосец Ламины и улегся отдыхать. Прикинув траекторию, Петруччо заключил, что и оруженосец пострадал все от того же копья. Разошедшаяся Брунгильда не разбирала, кто свой, кто чужой, а просто размахивала копьем как дубиной, снося все на своем пути.

— Ну да… У винта вертолета тоже скромная техника! А суньте под него хоть самого Арея! Пусть блокирует, — продолжал рассуждать Чимоданов, объясняя сам себе свое поражение.

На Мошкина, в азарте боя отделившегося от строя, напали сразу четверо оруженосцев с бейсбольными битами. Евгеша очень испугался и крикнул:

— Я же сдаюсь, да?

Одновременно с вопросом шест Мошкина ткнул одного из оруженосцев в солнечное сплетение и сразу же с разворота другим концом добавил ему по шее. Оруженосец свалился как подкошенный.

— Нет, кажется, не сдаюсь! — удивился Евгеша, продолжая спорить с самим собой.

Продолжая движение шеста, Мошкин подсек колени второму оруженосцу. Тот рухнул под ноги третьему, а спустя секунду на них же свалился и четвертый. Его бейсбольная бита, вылетевшая из руки, встретив в воздухе все тот же вездесущий шест, изменила направление падения и тюкнула по затылку своего пытавшегося встать хозяина.

— Я больше не буду! — сказал Мошкин виновато. Подумал, осмотрел оруженосцев и добавил: — Хотя больше и не надо!

Поднявшийся с земли Чимоданов управлял оставшимися глиняшками. Делил на группы по двое-трое и заставлял вместе нападать на одну валькирию. Тактика оказалась результативной. Радулгу «убили» почти сразу. У валькирии-одиночки Даши вырвали из рук копье, и она спаслась лишь потому, что Антигон булавой поотбивал у глиняшек пальцы на ногах. Гелата же хотя и не погибла, но получила черенком от лопаты сильнейший тычок в скулу и побрела в лес искать незамерзший подорожник.

— Не то чтобы я заморачивалась, но в подмосковных электричках на женщин с подбитым глазом смотрят неправильно! — объяснила она Фулоне.

Несмотря на потери валькирий, бой складывался не в пользу глиняшек. Постепенно воительницы брали верх. Вышел из боя Мошкин, пораженный в грудь копьем Ламины. У Наты выбили рапиру. Чимоданов залез на дуб и, шипя, прыгал в ветвях, точно дикий кот. Среди валькирий, кроме Радулги, «полегли» Бэтла, Хаара и Малара. Причем Бэтла оспаривала, что она погибла, мотивируя это тем, что ткнула своего противника в сердце палкой колбасы, которая была «кабу-та кинжал».

Брунгильда, копьем сшибив Чимоданова с дерева, схватила его за ноги и трясла, требуя отпустить жучка. Вопли Петруччо, что никакого жучка у него нет и что в это время года уже не найти жучков, не действовали. Брунгильда ему не верила.

— Вот жучок! Выпал! Улетел жучок! — крикнула хитрая Ната и, подхватив что-то с травы, притворилась, что подбросила это в воздух.

Брунгильда разжала руки, уронив Чимоданова на траву. Взгляд ее постепенно стал осмысленным. Она посмотрела на свои руки, на древко копья, измочаленное от множества ударов, и, отбросив его, села на траву. Было холодно. От разогревшейся валькирии каменного копья шел пар.

— Ой! — сказала Брунгильда. — Если я кого-то ушибла, простите меня! Сама не знаю, что на меня нашло!

— Не что, а кто. Жучок на тебя нашел, — сказала Вихрова, но, взглянув на Брунгильду, тему развивать благоразумно не стала.

Из леса показалась Гелата, кроме подорожника нашедшая где-то кусок льда. Теперь она прикладывала к скуле то лед, то подорожник.

— Кого там исцелять, становитесь в очередь! — хмуро сказала она. — К сожалению, саму себя я исцелить не могу, поэтому обхожусь народными средствами.

Эссиорх подошел к Фулоне и дал ей подержать Люминисценция Эссиорховича, который пинал отца как последний ведьмарь.

— Ну, как общее впечатление?

— От ребенка? — уточнила валькирия золотого копья. — Ну что тебе сказать? Они все в этом возрасте похожи на хомяков. Поел — поплакал — поспал! Внешность не главное. Главное, чтобы человек хороший вырос.

У Эссиорха отвисла челюсть. Он считал своего сына прекрасным.

— Впечатление. От боя. С глиняшками, — раздельно объяснил он.

Теперь огорчаться наступил черед Фулоны:

— Ты же сам все видел! Это был не бой, а какая-то драка у винного магазина! Понятно, что копья учебные. Метать трудно, не возвращаются. Но ведь и противники-то глиняшки! А потери какие! Четыре валькирии и почти все оруженосцы.

— Зато Брунгильда хороша. Ее даже не надо особенно готовить. Со своим настоящим копьем она будет просто чудеса творить, — сказал Эссиорх.

Фулона вернула Люля отцу и, зачерпнув с травы немного мокрого снега, умылась им.

— Это да. Но это если вовремя найдется обижаемый жучок, — сказала она.

— И какой вывод? — спросил Эссиорх.

Фулона помолчала. Ей очень не хотелось отвечать.

— Неутешительный вывод. В таком составе мы обречены. Нам нужна двенадцатая валькирия! Причем, похоже, именно та, которую предлагала бывшая одиночка, — сказала она.

===Страж с опытом ошибок===Страж с опытом ошибок

«В юности отрезало трамваем ногу; потом любимая девушка покинула, и Шергин дал обет иночества; потом пятнадцать лет слепоты и пожизненное одиночество. Поэзия выбирает себе верных духовных певцов. Сладко ли было такую жизнь перейти и не ошибиться, не споткнуться, не зажалобиться? Казалось бы, выгореть должна душа, испепелиться, покрыться мраком, излиться желчью, все вытравливая на своем пути, на доверчивых сердцах выжигая язвы. А тут выработал человек свой нравственный урок и упорно следовал ему до края: «Лукавый ведь может просунуть в сознание тебе: «Вот-де мне что приходится выносить! Вот-де что я терплю!» Вот эта собственная бешенина и застит нам глаза, не дает понять, что не мы терпим, не я терплю, а от меня и только от меня терпят».

Владимир Личутин о Борисе Шергине. — Цит. по: Душа неизъяснимая // Литературная учеба. 1980. № 5.
Исчезновение грифона было чем-то экстраординарным, разом потрясшим Эдем и ударившим сразу по всем. По Дому Светлейших бегали стражи. Даже у Троила лицо выглядело опрокинутым. Порой он застывал и на несколько мгновений закрывал ладонью глаза.

Мефодий уже четверть часа не мог поговорить с Троилом. Ему мешал подпрыгивающий златокрылый с длинным подбородком, ходивший за генеральным стражем как приклеенный. Троил негромко отдавал приказы, а златокрылый, слушая, кивал. Если кивок выглядел решительным, значит, приказ не вызывал возражений. Если же у высокого стража имелось на этот счет собственное мнение, кивок приобретал извилистые очертания, точно страж вычерчивал подбородком в воздухе вопросительный знак. Троил, видя это, начинал разъяснять, и разъяснял до тех пор, пока кивок златокрылого не приобретал решительности. Мефодий заметил, что генеральный страж прихрамывает и, морщась, часто потирает плечо и ключицу. Видимо, ушибся, когда, сбитый с ног грифоном, был брошен на плиты.

«А ведь это Троил закрыл меня от грифона!» — вспомнил Буслаев, преисполняясь самой искренней благодарности.

Вспомнив о Мефодии, генеральный страж остановился, намереваясь что-то ему сказать. Однако, воспользовавшись паузой, высокий страж быстро затарахтел, правой рукой делая смешные движения, словно разрезал свою речь на кусочки и каждую мысль сгребал в отдельную кучку.

Троил, направившийся было к Мефу, отвлекся, принялся спорить, а потом, сделав Мефодию знак подождать, сердито отступил к транспортной руне и исчез в ослепительной вспышке. Златокрылый торопливо последовал за ним, продолжая сгребать невидимые кучки.

— Это Гладий, помофник геневального страва! Уфясный зануда! — сообщил кто-то Мефу.

За спиной у Буслаева стояла Шмыгалка и протирала флейту о свою розовую кофточку. Это была самая нелепая розовая кофточка во всем Эдеме, но Мефодий не позавидовал бы тому, кто даже из лучших побуждений сообщил бы об этом Шмыгалке.

— А почему Троил его терпит, если он зануда? — спросил Меф.

— Я сама долго не могла понять, а потом разобралась. Объясняя фто-то Гладию, Троил объясняет это и себе. А когда фто-то себе объясняеф вслух, видиф недофеты!

Глаза Эльзы Керкинитиды скользнули по лицу Мефодия и, конечно, сразу обнаружили испарину.

— Тебе фарко? — спросила Шмыгалка.

— Да, — признал Меф, вытирая лоб.

— Я так и поняла. Иди сюда!

Она завела его за колонну, и Мефодий увидел большую металлическую ванну, установленную на кирпичных ножках в полуметре от пола.

— Забирайся! Там сухо! Оно и без воды работает! — потребовала Шмыгалка.

Буслаев послушно забрался в ванну. Там и правда было сухо и прохладно, но почему-то пахло рыбой, а к дну прилипла чешуя. По углам было начертано множество рун, слившихся в единый узор, из которых Меф узнал только руну, защищающую нежить.

— А нежить тут при чем? — спросил он.

— Тебе фе тут хорофо? — уклончиво уточнила Шмыгалка.

— Хорошо, — признал Меф.

— Тото фе!

— А запах?

— Не пойми меня превратно! Это холодильник для транспортировки нефити. С конференции по русалкам остался, — пояснила Шмыгалка.

Поняв, где именно он сидит, Мефодий хотел выскочить.

— Нет-нет, не выскакивай! Здефь тебе лутьфе!

— А златокрылые?

— Никто из златокрылых тебя за колонной не уфидит! Все эти герои — бывфые двоефники. Уфасно меня боятся! Внуфти муффине страх, пока он маленький, и он будет увафать тебя фсю физнь! — произнесла Эльза Керкинитида с глубочайшим удовлетворением.

Меф послушно сидел в ванне для русалок и чувствовал, что ему здесь неплохо. Много лучше, чем снаружи.

— Странно, — сказал он. — В холодильнике для нежити мне нормально, а у наружных стен Дома Светлейших я едва не сварился!

— Прафильно! — воскликнула Шмыгалка. — Потому фто с нефитью тефе фамое место! Подальфе от Дома Светлейфих! Даже перфое небо ты едва переносифь! А на фтором или третьем небе ты растаял бы за десять секунд! Поэтому дерфись подальфе от транспортных рун!.. Зафем ты вообфе сунуфся в Дом Светлейфих? Тефя кто-то сюда сфал?

Меф вскинул голову.

— Вообще-то я не напрашивался! Ладья Света… — начал он.

Шмыгалка взмахнула флейтой, указав ее концом в самый нос Мефу. Флейта Шмыгалки, в отличие от флейт многих златокрылых, была без штыка. Эльза Керкинитида считала, что штыком тонко настроенный инструмент только испортишь.

— Ефли я фсе поняла прафильно, ладья Света прифезла тебя ф Чафю Нефити?! Вот там бы и остафалься! Прифыкал бы к Эдему постепенно, как фсе прифыкают. А ты без приглашения полез ф Дом Светлейфих! И фот результат! Тебя едва не разорвал грифон! Неуфели надо объяснять очевидные вефи? Эдем состоит из двух территорий. В Чафе Нефити могут находиться почти фсе, кроме страфей мрака! А вот в Дом Светлейфих войти мофет только тот, кто готов!.. А тебе фто здесь надо?! Ты вообфе фей? Я тебя спрафиваю!

Мефодий озадаченно вскинул голову, но разобрался, что последняя фраза Шмыгалки относилась не к нему, а к волоску на флейте. Придирчиво оглядев волосок, Шмыгалка сняла его длинным ногтем мизинца, который специально оставляла для этой цели.

— Фолосок — это серьезно! Он мофет исфортить звук! А так я выдаю штопорную маголодию ф тфа приема. Могу поразить сразу две цели на одном фыдохе! — пояснила Шмыгалка.

Подняв вверх руку, она безошибочно вставила флейту в наспинный чехол.

— Ну фсе, Буфлаев! Теперь займемся тобой фплотную! Как ты вообфе сюда пролез? Страже у форот был дан строгий приказ тебя остановить! Мы фредвидели нефриятности с грифонами, но не претфидели их масштабов! — заявила она.

— Лягушка, — угрюмо буркнул Меф.

— Какая ефе лягуфка?

— Василина Ужасная! Сказала, чтобы я не шел через ворота, чтобы избежать торжественной встречи.

Лицо у Шмыгалки сделалось мрачнее тучи.

— Тэк-тэк, — сказала она. — Вафилина Уфасная, знафит. И это фсе? Больфе эта офоба нифего не делала, не говорила?

— Дала мне золотой клубок, который пересчитал моей головой все пни! И еще просила передать вам привет, когда доберусь! — сказал Меф.

— Прифет? Мне? Прямо фот так фот? Маленький такой прифетик?

Эльза Флора не то всхлипнула, не то хохотнула и, присев на корточки, закачалась, стиснув ладонями виски. Ее высокая прическа вздрагивала.

— Уфе дфести лет я ифу эту негодную ляфушку! Эту нефтясную волфебницу, которая мнит себя обифенной! — простонала она. — Дфести лет пытаюсь изфиниться за маголодию, которой я разнесла трухлявое дерево, не зная, фто в нем ее дом! И фсе это фремя проклятая фаба непрерыфно делает мне гадости! Ну теперь-то, надеюсь, она довольна? Фто, мне буквами на тучках написать: «Слуфай ты, вздорная фаба! Ты отомстила уфе! Отфянь!»?

Кто-то вежливо постучал согнутым пальцем по металлической ванне, обозначив свой приход. Рядом Мефодий увидел нечто блестящее, похожее на покрытое воском яблоко из гипермаркета. Это была лысина Генерального Стража. Буслаев сообразил, что Троил слышал если не весь его разговор со Шмыгалкой, то всю его «лягушачью» часть точно.

— Идем в парк, пока тебя никто здесь не увидел! — сказал Троил, не без укора взглянув на Шмыгалку. — У нас тут народ, конечно, добрый, но зубы позубоскалить любит. Эту ванну для нежити тебе будут припоминать лет так с тысячу!

Мефодий торопливо выбрался из ванны, вновь ощутив жар Дома Светлейших. Он был выше Генерального Стража, но тот двигался быстро, решительно, собранно, и Буслаев невольно ощутил себя собачкой, которую ведут на поводке авторитета. Такое чувство у него возникало только с Ареем.

По парку они шли уже вдвоем. Шмыгалка осталась в Доме Светлейших. Аллея из желтого песка, уверенно вспарывая холмы и нигде не соглашаясь вильнуть, вела прямо в центр Эдемского сада. То здесь, то там от нее отбегали узкие дорожки. Мефодий шагал рядом с Троилом. Они почти не разговаривали, лишь изредка Троил показывал ему рощицу или отдельно стоящее дерево.

Чем дальше от Дома Светлейших, тем Буслаеву становилось лучше. Он больше не вытирал пот со лба, дышал легко. Мефодий оглянулся и посмотрел на Дом Светлейших. Отсюда он казался огромной, сложенной из солнца колонной.

Троил стоял с ним рядом и тоже разглядывал Дом Светлейших.

— Ты должен был проходить этот путь шаг за шагом. И тогда к моменту, как ты перешагнул бы порог Дома Светлейших, грифон признал бы в тебе своего, — сказал он негромко.

— Вы меня спасли. Спасибо, — поблагодарил Мефодий.

Троил кивнул.

— Спас. Но я ударил грифона маголодией! — сказал он.

— Он вас простит и вернется. Рана не смертельна.

— Грифона убить не так просто. Рана заживет, — согласился Троил. — Но в другом ты не прав. Грифон не вернется. А с ним вместе из Эдема ушла огромная сила, потому что грифон буквально соткан из силы. И вход в Дом Светлейших не может охраняться одним грифоном. Теперь мы уязвимы, и мрак вскоре об этом узнает.

— Грифон может вернуться, — сказал с надеждой Меф.

— Нет, — сказал Троил печально. — Грифон уже переступил. Это люди могут переступать черту добра и зла в обе стороны. Прыг-прыг — как через веревочку! В этом их уникальность. С грифонами, как и со светлыми стражами, все, к сожалению, не так. Мы переступаем лишь однажды.

В стороне от аллеи лежал большой камень. Троил подошел к нему и, погладив камень ладонью, сел. Меф тоже сел и тоже на всякий случай погладил камень ладонью. Вид отсюда открывался удивительный — на теплые шершавые холмы Эдемского парка. Дом Светлейших проступал между деревьями, вписываясь в их ряд так, словно сам был деревом.— Люблю это место. Всегда тут сидел, еще когда был помощником младшего стража. Помню, когда мне было плохо, смотрел на него и все думал: камню мои проблемы смешны. А завтра мне и самому будут смешны. Такие зарубки времени. И становилось легче, — сказал Троил.

— И Арей переступил один раз? Да? И никакой возможности повернуть назад? — спросил Меф.

— И Арей. И Лигул. И тысячи других. А первые стражи — те рухнули по той же причине, что и грифон — во многом из-за человека, который тогда только появился.

Меф озадачился. Арей ему никогда ничего такого не говорил.

— А человек тут при чем? — спросил он.

— Они сочли его недостойным. Жалкое создание из воды и глины, лишенное маголодий, полета, многих других способностей, — и вдруг такое доверие от Того, Кто сотворил все! Сверкающий эйдос в груди, равный ценности всей видимой Вселенной! Свобода выбора между добром и злом! Сегодня человек может быть хуже Иуды, а завтра что-то в нем изменится, и эйдос просияет. Многие стражи были обижены, оскорблены! Столько даров одному созданию! За что? Здесь и прошла незаметная трещина. Отпали первые, другие сочли, что с первыми поступили несправедливо, и произошел раскол… Были, конечно, и другие причины, но эта главная.

Мефодий жадно слушал. Ему казалось, что Генеральный Страж говорит сам с собой, сидя на своем любимом камне. Он чувствовал, что Троил откровенен, и отзывался этой откровенности.

— Борьба добра с бобром. От бобра добра не ищут! Убей бобра — спаси дерево! — сказал Меф, когда Троил замолчал.

— А? — переспросил Троил удивленно.

— Ну у людей так же. Берем любую войну. И те думают, что правы, и эти. И все как будто хорошие люди, призванные вообще за шкирку. Плохие люди вообще не воюют, они отмазались. Сидят в штабе и заведуют продовольствием…

— Но все равно воевать приходится. И предавать нельзя, — серьезно сказал Троил.

— Это да, — согласился Меф. — А то часто бывает, что предаешь в двух шагах от победы. Бьешься-бьешься, а потом — раз! — сдулся и задрал ручки. А противник-то уже едва на ногах держался, и вообще у него трещина была в руке, сейчас бы рухнул. Нет уж, мне больше нравится подход Арея: достал меч и так сражайся! Когда убьют — отдохнешь.

Троил засмеялся.

— Не очень-то увлекайся теперь драками. Только по делу. Перья потемнеют! — предупредил он.

— У кого? У Дафны? — не понял Меф.

— При чем тут Дафна? У тебя. В конце концов, ты теперь златокрылый!

— Я?!

— Ты. — Троил разжал ладонь. На его ладони лежали золотые крылья. — Это твои! — сказал Генеральный Страж. — Ты получил их от златокрылого, убитого в карьере рядом с храмом Софии! Помнишь?

Мефодий недоверчиво смотрел на крылья и, хотя Троил их ему протягивал, не спешил их касаться. Тогда Генеральный Страж сам набросил ему на шею шнурок. Крылья охватило неравномерное сияние. По ним точно пробежала золотая волна. Потом края крыльев сделались полупрозрачными, в центре же сияние сгустилось и стало чуть материальнее материи.

Чушь! Не может такого быть!

Мефодий недоверчиво моргнул. Ощущение надматериальности не пропало. Середина крыльев и их края ощутимо отличались. Словно на монитор компьютера с подробным изображением морского берега кто-то положил настоящую раковину.

Буслаев осторожно потрогал это место пальцем, а затем, сравнивая ощущения, скользнул вдоль крыла к его краю. Палец ощущал разницу, но словами Мефодий затруднился бы ее выразить. Примерно так, как если ты гладишь настоящее лицо близкого человека, а потом касаешься этого же лица на фотографии.

— Да, — сказал Троил. — Не удивляйся! Любой страж видит свои крылья точно так же.

— То есть мне не кажется, что они другие?

— Нет, не кажется. Они и есть другие. Это позволяет нам понять, что мы еще не в конце пути, а только в его начале. Что есть что-то более настоящее, чем та реальность, которая нас окружает.

— Даже более настоящее, чем Эдемский сад? — недоверчиво спросил Меф.

— Да, — быстро сказал Троил. — Даже так. Понимаешь?

— Примерно, — кивнул Меф.

— Хорошо, что ты не сказал «понимаю», — одобрил Троил. — И еще, если честно, меня очень смущают окончания твоих крыльев.

— То, что они прозрачны?

— Они не прозрачны. Они размыты. Менее настоящие, чем настоящее. И уж конечно, куда бледнее середины. Это означает, что крылья пока не стали твоими. Ты их не вполне достоин. Они твои — да, но внутренней связи пока нет.

— А флейта? — спросил Мефодий. — Или я страж без флейты?

— С флейтой. Помнишь твой последний бой? Незадолго до него Джаф выкупил у победителя флейту погибшего стража. Теперь эта флейта — твой трофей. Эссиорх забрал ее. Вот она!

Мефодий осторожно взял флейту:

— Я не умею играть. И летать не умею. Какой я страж?

— Будешь учиться, — сказал Троил. — Первое время, конечно, маголодий тебе не освоить. Придется действовать спатой. Она по-прежнему твоя.

Ощутив благодарность, Меф наклонился к Троилу и коснулся его руки.

— Нет! — сказал Генеральный Страж. — Это не мое решение. Не я вложил в твою ладонь окровавленные золотые крылья! Не я одолел Джафа и был убит копьем в грудь. Не я сделал так, что у Джафа оказалась флейта. Не я послал Ладью Света. И стражем тебя сделал тоже не я.

— А что сделали вы? — спросил Мефодий.

— Я озвучил тебе результат. И от грифона тебя спас тоже я, — улыбаясь, признал Троил. — Отныне ты страж света, быть может такой же неправильный, как Дафна, или даже еще неправильнее, потому что ты не родился стражем. Ты златокрылый, но у тебя нет ни опыта любого златокрылого, ни сотен лет тренировок с флейтой, ни терпения. Зато у тебя есть опыт человеческой жизни. Опыт ошибок. Опыт выбора между добром и злом. Ну и опыт Дмитровки, 13, его тоже нельзя забывать.

Мефодий опять коснулся пальцем того места крыльев, где сквозь них проходил шнурок. Это его успокаивало.

— Хорош златокрылый! В Доме Светлейших едва не сварился. Грифон не прикончил меня только чудом!

— Это да! — улыбаясь, признал Троил.

— Так что теперь? Я остаюсь в Эдеме и ближайшую тысячу лет зубрю маголодии? — тоскливо спросил Буслаев. — Имейте в виду, что медведь не просто наступил мне на ухо. Он устроил у меня в ухе берлогу.

— Ничего. Медведя мы прогоним. Эльза Флора берется за самых безнадежных учеников. Моцарт и Чайковский всего лишь окончили сокращенные трехмесячные курсы под ее руководством… Но тебе, конечно, придется получить полное музыкальное образование. Музыкальная литература, сольфеджио, фортепиано, хор. Первое знакомство с флейтой. Правильная постановка пальцев, верное дыхание. Лет через триста ты вполне сможешь прицельно сбить вон с того дерева любой плод… А еще через пятьсот приступишь к изучению штопорных маголодий… Надеюсь, на земле за это время не произойдет ничего особенно интересного. Она не уничтожится, на ней не вырастет ядерный гриб ну и так далее.

— Нет! — взвыл Меф. — Ни за что!

Глаза Троила плеснули весельем:

— Ладно, златокрылый страж Буслаев! Учиться тебе, конечно, придется, но без отрыва от производства. Не думаю, что я оставлю тебя в Эдеме. Хотя тебя и убили, твой эйдос еще не завершил свой земной путь.

Мефодий радостно вскочил:

— Тогда что? Возвращаюсь? Когда? Сейчас?

Троил остановил его движением руки:

— Погоди! Ты не дослушал! Ирка теперь Дева Надежды. Ездит по Москве и помогает нежити. Это работа временная, на год, на полтора, но она пока об этом не знает. Твоя задача будет шире. Путешествовать по России, искать магических животных, включать их в опись и оказывать им необходимую помощь. Учитывая, что и Ирка занимается чем-то похожим, вы будете сотрудничать.

— А такие животные-то на Земле есть? — спросил Меф, боясь остаться без работы.

— Странный вопрос, — сказал Троил. — Если нет, то это тогда откуда?

И он осторожно коснулся плеча Мефодия, изодранного когтями грифона. Буслаев стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть.

— Что, правда так больно? — спохватился Троил. — Погоди!

Он поднес к губам флейту, осторожно выдохнул маголодию, и боль стихла.

— Скоро затянется, — пообещал Генеральный Страж.

— То есть я теперь вроде сотрудника зоомагазина? Буду перевязывать химерам раненые хвостики, — хмыкнул Меф.

Троил иронии не поддержал:

— Потребуется перевязывать — будешь перевязывать! А с магическими животными история такая. Кого смогли, мы переселили в Эдем. Прочих взяли себе элементарные маги. На Буян, в Магфорд и в другие места. Третьих уничтожили люди. Отсюда и бесконечные истории о победах над драконами. В результате из магических животных на Земле остались самые приспособленные, сильные, быстрые и умеющие маскироваться. Нередко они смертельно опасны и абсолютно непредсказуемы. В среднем каждого из твоих предшественников хватало на два года. Затем они либо погибали, либо получали тяжелые раны, и я отзывал их в Эдем.

Мефодий кивнул.

— Это уже ничего, — одобрил он. — Хотя бы не скучно. А по лесам я буду бродить один?

Троил посмотрел на него весело и немного лукаво:

— Не всегда по лесам. И не всегда один. Вообще-то я планировал устроить все торжественнее, но эта история с грифоном нарушила мне все планы!.. Минуту!

Он поднес к губам флейту, и негромкий, но не затихающий с расстоянием звук разнесся по Эдемскому саду. Вислые ветви дальних ив вздрогнули, точно струи водопада. От ив отделились и полетели к ним две маленькие фигурки.

— А вот и твоя команда! Работать будете вместе, — сказал Троил, но Мефодий едва его услышал. Сорвавшись с места, он пробежал несколько шагов. Остановился. Фигурки постепенно становились крупнее, но Буслаев замечал из них лишь одну. Вот невесомые, точно отдельно летящие хвосты легких волос, а вот и знакомые крылья!

— Дафна! — крикнул он. — Это Дафна!

— Точно! — подтвердил Троил. — И Варсус!

— А, пастушок! — вспомнил Меф.

— Да, это его прозвище. Вы знакомы? — удивился Генеральный Страж.

Мефодию не хотелось упоминать о Запретных Боях, чтобы не получилось, что он выдал чужую тайну.

— Очень мало, — сказал он торопливо.

Крылья Варсуса выглядели чуть короче, чем у Дафны, но имели более хищные очертания. Белыми их можно было назвать с натяжкой. Часть перьев скорее серая, одно, крайнее, абсолютно черное, а еще три пера изломаны, из-за чего Варсус летел чуть боком.

Троил тоже это заметил.

— Ну вот! — пробормотал он. — Опять перья повредил, хорошо хоть крылья уцелели. Его хлебом не корми, только дай подраться.

Оказавшись над поляной, пастушок на мгновение неподвижно завис. Коснувшись шнурка, дематериализовал крылья и красиво упал с высоты двух метров с последовательной опорой на стопы и ладони. Приземлившись, Варсус эффектно застыл без единственного лишнего движения и сразу же вскочил, как ни в чем не бывало откинув со лба волосы.

Холщовая рубашечка с пояском. Берестяной чехол с тростниковой дудочкой и тут же у пояса рапира без ножен, в клинок которой точно вплетена золотая нить.

Дафна опустилась на поляну не столь красиво и крылья убрала уже на земле. Она стояла, а ее невесомые волосы продолжали лететь. Под мышкой у нее шипел Депресняк. Мефодий бросился к ней и, не добежав метра, застыл. При Троиле и Варсусе касаться Дафны ему не хотелось. Он делал это только глазами. Смотрел на нее и улыбался, а она улыбалась ему. Их волосы тянулись друг к другу, и это был первый случай, когда Мефодий обнаружил, что и его волосы становятся такими же легкими и летучими, как у Дафны.

Варсус приблизился к Троилу и остановился, с легким смущением то вскидывая глаза, то вновь опуская их. Так выглядит отцовский любимец, случайно попавший кирпичом по дверце новой папиной машины. Не то чтобы боится, но все же понимает, что хвалить не будут.

— Прилетел, пастушок? — спросил Троил. — Как погулял? Где перьев лишился?

Варсус виновато шмыгнул носом:

— Своим вопросом, Генеральный Страж, вы заставляете меня впасть в нескромность. Ну что, впадать?

— Валяй! — разрешил Троил.

— Я, да будет мне позволено именовать свои действия таким громким словом, защищал девушку на Лысой Горе! — сообщил Варсус.

Троил нахмурился:

— Не знал, что на Лысой Горе нападают на девушек!

— Еще как нападают! Полуночная ведьма подралась в кабаке с тремя оборотнями. И мертвяки еще, конечно, примазались. Я, как лицо, не чуждое стихийного благородства, вступился.

— И как, девушка не пострадала? — уточнил Троил.

— Да нет. Когда я уходил, поцеловав ей на прощание руку, она отгрызала оборотням головы. И я бы не сказал, что осуждаю ее. Когда уходит любовь, в женском сердце поселяется очень много гнева.

— Осталось узнать, что сам Варсус делал ночью на Лысой Горе. Видимо, искал обижаемых девушек… — весело заявила Дафна.

Слух Мефа зацепило, что она говорила о Варсусе не просто ласково, а как-то по-особенному поддразнивая его. Так поступают только с теми, с кем близко и давно знакомы.

— Примерно! — смиренно признал пастушок. — Конечно, я не знал, что девушки там будут, но не исключал, ибо количество полов, несмотря на все суккубьи старания, все равно не превышает статистической погрешности. На Лысой Горе попадаются порой интереснейшие особы, особенно из элементарных магов.

Крылья Троила запульсировали. Генеральный Страж озабоченно посмотрел на них и поднялся с камня:

— Меня вызывают! Давайте ближе к делу! Пока вы остаетесь в Эдеме. Привыкаете друг к другу, знакомитесь, не ссоритесь, — взгляд Троила задумчиво перепорхнул с Мефодия на Варсуса. — Далее работаете по заданию.

— А задание какое? — спросил Варсус.

— Задание теперь у всех одно — вернуть в Эдем второго грифона и восстановить защиту Дома Светлейших.

— Но он же не вернется, потому что переступил! — осторожно напомнил Мефодий.

— Да, — согласился Троил. — Но можно спуститься в Верхний Тартар, оттуда в Средний Тартар, оттуда к Расщелине Духов, которая простирается до Нижнего Тартара, и узнать у Арея, куда он спрятал третьего грифона.

Дафна не поверила своим ушам:

— Куда-куда спуститься?

— В Тартар, — повторил Генеральный Страж. — Задание, конечно, для самоубийц. Но выхода нет. Если мы оставим без защиты Дом Светлейших, мрак этим воспользуется и отрежет нас от всех небес выше первого, потому что другого пути ввысь нет. А это будет означать медленную гибель Эдема.

— Мы что, пойдем втроем? В Тартар? — спросил Варсус.

Троил кивнул:

— Большой отряд посылать бесполезно. Чем больше отряд, тем скорее его обнаружат и уничтожат. Расклад сил в Тартаре никогда не будет в нашу пользу. Это раз. А два — никому другому, кроме Мефодия и Дафны, Арей все равно не откроет секрета, даже если каким-то чудом златокрылая гвардия и прорвется к Расщелине Духов.

Мефодий ревниво отметил, как хорошо Генеральный Страж понимает Арея. Видимо, когда-то они были друзьями, и Троил, как создание света, не мог не сохранить последнего уголька погасшей дружбы.

— Я не знал, что у Арея есть грифон! — сказал Буслаев.

— Был грифон, — голос Троила потеплел. — Да. Существовал третий грифон, который очень любил Арея. Если бы вы видели, как Арей обхватывал его за шею и обрушивался с грифоном в водопад высотой эдак в три Ниагарских! Брызги, радуга — а потом они вылетали почти из-под самых камней!

— И каменный грифон не тонул? — недоверчиво спросила Дафна.

— Нет, третий грифон почти никогда не каменел. Он был слишком подвижен для камня. Не так силен, но стремителен и непоседлив. Мы воспринимали его как малыша, детеныша тех двух грифонов.

— А он правда детеныш?

— Нет, — качнул головой Троил. — Все три грифона возникли вместе с Эдемским садом, в первый миг его творения. Оттого в них и столько сил. Просто молодой, непомерно активный грифон…

— И он покинул свет?

— Да. Вместе с Ареем. Не думаю, что грифон что-то планировал. Но ведь и тот грифон, которого Эдем лишился сегодня, не продумывал ничего заранее… Мгновенное, спонтанное решение — уходит друг, ухожу и я. Далее следы третьего грифона затерялись. Мы можем лишь констатировать, что его не было ни в Верхнем Тартаре, ни на маяке с Ареем. Он исчез. Хотя Арей, конечно, знал, где он находится.

— Возможно, Арей не хотел, чтобы грифон служил мраку? Предпочел оставить его нейтралом? — предположил Мефодий.

— Бездействие — это уже служба мраку, — отрезал Троил. — Во всяком случае, к Лигулу и Кводнону Арей грифона не пустил. В войне света и мрака грифон не участвовал ни на одной стороне. Но и к свету не вернулся. Просто пропал.

— Может, погиб? — спросила Дафна.

— Мы бы об этом узнали. Грифон — это огромная сконцентрированная сила. Когда такая сила где-то исчезает или где-то появляется, это всегда ощутимо, — Троил хотел продолжить, но Варсус кашлянул.

— Вас, кажется, ищут, — сказал он.

В конце аллеи показался Гладий. Подпрыгивая, он спешил и при ходьбе забавно размахивал руками, словно пытался оторваться от земли, но не мог.

— Смешной он. А почему не летит? — спросил Меф.

— Не может. В бою ему отрубили половину крыла, — объяснил Генеральный Страж.

— А разве… — начал Меф.

— Нет. Крыло дается один раз и на всю жизнь. Пока крыло не материализовано, причинить ему вред нельзя, но если повредить материализованное крыло, оно больше не восстановится. Даже сломанные кости не срастаются, — сказал Троил и заспешил навстречу Гладию.

Варсус, Дафна и Мефодий остались втроем. Буслаев, конечно, предпочел бы побыть наедине с Дафной, без Варсуса, но пастушок был как слово из песни, которое не выкинешь.

— Весело! — сказал Варсус. — Живу я, такой тихий, никого не трогаю, не имею в жизни иных впечатлений, кроме поездок на Лысую Гору, и тут вдруг кто-то начинает назойливо заботиться о моем экскурсионном обслуживании. И особенно приятно, что это, так сказать, бонзы нашего светлого направления в лице Троила!

— Ты о чем?

— Это я так намекаю на поездку в Тартар. Как это еще назвать, кроме как расширением кругозора? Всегда почему-то знал, что докачусь до Тартара!.. Перья опять же темнеют, голос грубеет, ухо чешется. И вообще Арей умер, Кводнон умер, и я себя что-то плохо чувствую…

Дафна покрутила пальцем у виска. Она считала, что слова материальны и притягивают события. Варсус же придерживался строго противоположного мнения и ляпал все, что приходило ему в голову. Казалось, что бредовые мысли со всей вселенной слетаются к нему как мухи и терпеливо выстаивают очередь у ушей Варсуса, чтобы быть высказанными через его речевой аппарат.

— Вас-то, понятно, посылают потому, что никому другому Арей тайну не откроет. А вот меня почему?

— А ты что, разболтаешь? — улыбнулась Дафна.

— Позвольте, дамочка, перебить вас лопатой! — возмутился Варсус. — Да, согласен, я болтун. Но болтун профессиональный, лишнего не разбалтывающий! Чужая тайна во мне умирает, как крыса, которую, перепутав с гамбургером, засунули в микроволновку!

— Все-таки интересно, зачем тебя посылают в Тартар, если Арея ты близко не знал? — спросил Мефодий.

— Как зачем? Защищать хрупких и красивых дам — моя нелегкая работа! — сказал Варсус, клоунски кланяясь Дафне.

Буслаеву это не понравилась.

— Я бы справился и сам. Я уже был в Тартаре, — напомнил он.

— Ну конечно! Видимо, хорошо себя проявил и теперь тебя посылают за ручку с папочкой… Кстати, поздравляю! — Варсус хлопнул Мефодия по плечу. — Видел твой бой с Джафом. Ничего не могу сказать. Блестящий был бой…— Спасибо, — поблагодарил Меф.

— …если сравнивать с дракой двух мертвецов за ослиную челюсть, — договорил Варсус.

Буслаев мысленно отозвал свою благодарность и, скатав ее в коврик, убрал поглубже в душу.

— Вижу, у тебя теперь флейта и золотые крылья! — продолжал пастушок. — Да, не позавидуешь тебе!

— Почему? — удивился Мефодий.

— Ну как почему? Ребята недовольны. Столь быстрое продвижение по службе попахивает карьеризмом. Я одну серебряную полоску зарабатывал полторы тысячи лет, а потом у меня ее отняли за драку с циклопом. Мне кажется, они бы и бронзовых крыльев меня лишили, но Троил когда-то лично учил меня фехтованию. Если не это, меня давно переселили бы в человеческий мир.

«Ага! Вот почему он так смело ведет себя с Троилом! Троил — его учитель», — подумал Меф.

Варсус подпрыгнул, в прыжке коснулся своих ободранных бронзовых крыльев, висевших на толстом кожаном шнурке, и, материализовав крылья, взлетел. Не успел Мефодий обрадоваться, что остался с Дафной, как Варсус вернулся вновь. В руках у него был сочный плод с ближайшего дерева.

— Хочешь грушу? — предложил он.

— Нет, — отказался Меф.

— Правильно! — одобрил Варсус. — Висит груша — нельзя скушать! Что это такое, товарищи? Нет, вы неправильно подумали! Не суицид несчастной пенсионерки! Это златокрылый страж Мефодий Буслаев отказался от груши ума!.. Дафна, что-то я забыл, у тебя какие крылья?

— Алмазные.

Скрестив руки на груди, Дафна хмуро изучала Варсуса и, казалось, пыталась понять, что заставляет его задирать Мефодия.

— Да ну! Алмазные? — хмыкнул пастушок. — И будет ли мне позволено на них взглянуть?

— Вечером покажу, — пообещала Дафна и, шагнув, вложила Депресняка в руки Варсусу. — Котика не подержишь? А то я устала!

Лысый кот ржаво мурлыкал и терся мордой о сгиб локтя пастушка. Смутно предчувствуя подвох, Варсус держал его двумя руками с тем выражением, с которым неопытный сапер держит мину.

— Хорошенький, правда? Погладь его за ушком! — потребовала Дафна.

Варсус недоверчиво погладил и убрал руку. Потом снова погладил. И снова. Минуту спустя он уже рыдал и повторял, что не хочет жить, а Дафна его утешала.

— Меня никто не любит… ты не любишь… начальство не любит… про лысегорских оборотней вообще не говорю… — всхлипывал пастушок.

— Что, тоже не любят?

— Ненавидят!

Дафна обнимала Варсуса и легонько раскачивала его, чтобы он не грустил.

— Любят тебя, все любят… Как такого хорошего не любить? Котика-то отдай! — повторяла она, жалея уже, что не устояла перед искушением. Подкладывать-то свинью ближнему всякий может, а вот чтобы кота…

— Не отдам! Он один меня понимает! — плакал Варсус и вытирал о Депресняка зареванное лицо.

Отобрать Депресняка силой не вышло. Пастушок стал хвататься за рапиру. Кота он при этом категорически не выпускал и даже пытался обмотать его вокруг шеи как шарфик. Депресняк довольно мурлыкал. Давненько он не вампирил столько энергии.

Внезапно Варсус шагнул к Дафне и, схватив ее за руку, опустился на колени:

— Выслушай меня! Хотя бы раз! Когда-то я был в тебя влюблен! Следил за тобой издали, не решался подойти. Глупый был, скромный! Считал себя некрасивым, смешным, недостойным тебя! Отмечал зарубками дни — там, в парке на коре до сих пор есть мои зарубки! — и говорил себе: «Решено! Я подойду к ней через тысячу лет… Ага! День уже прошел! Осталось всего девятьсот девяносто девять лет триста шестьдесят четыре дня… Ждать-то всего ничего! Пойду позанимаюсь фехтованием и боевыми маголодиями!» — и Варсус, отпустив Дафну, опять зарыдал, орошая кота слезами.

Внезапно он протянул руку, не вставая с колен, сгреб Мефодия за шиворот и притянул его к себе.

— А ведь почему я ее полюбил? Спроси меня: почему? — потребовал он.

— Почему? — спросил Буслаев, взглядом разгибая его пальцы.

Этот дар остался у него со времен мрака.

— Знаешь, какой она была в одиннадцать тысяч лет? А в двенадцать? Скажи, помнишь?

Мефодий уклонился от прямого ответа.

— Отдельные какие-то моменты, — сказал он.

В другой раз Варсус не упустил бы шанса поиронизировать, но сейчас ему было не до того.

— А такая! Дафна была девочкой, у которой все самое лучшее! — торжественно объявил он. — Она говорила: «У меня самая лучшая в мире флейта! Самые лучшие сандалии! Самый лучший письменный стол!» А ведь я же не слепой! Я видел, что флейта у нее не лучшая. И ремешки на сандалиях потертые! А из стола так вообще трава какая-то растет! Я это видел, да, но все это было не важно! Она была такая радостная, такая убежденная, такая всем довольная, что я действительно — понимаешь, действительно! — допускал, что все это лучшее в мире! И, разумеется, все эти лучшие в мире предметы могли принадлежать самой лучшей в мире девочке!

— А я думал, потому что она красавица, — сказал Мефодий.

Варсус презрительно отмахнулся:

— Быть красавицей мало! Три девушки из десяти хороши собой! А на сто — это уже целых тридцать! Представляешь, какая толпа? И только этим тридцати и кажется, что они чем-то между собой отличаются! А начнешь разбираться, так разницы килограмма на три. У одной глаза чуть больше, у другой ноги чуть длиннее, у третьей волосы, у четвертой еще что-нибудь… Но, небо, какой же я был дурак! Чего я ждал?

Варсус повернулся к Дафне и с глубокой укоризной ткнул в нее пальцем:

— Да, да! Тысяча лет еще не прошла, оставалось целых полгода, когда тебя назначили хранителем к этому вот!.. И все! Это было крушение моей мечты! А сейчас кто ты такая? Кто? Ответь на этот вопрос! Не мне! Себе ответь!

Варсус вновь нашарил кота и, используя его как полотенце, вытер им мокрое лицо. Лучше бы он этого не делал, потому что Депресняк выпил из него последние силы, и Варсус без чувств упал на траву.

— Ты слышала, что за бред он нес? Мелодрама какая-то! — пробормотал Буслаев, в полном недоумении оглядываясь на Дафну.

К его удивлению, Дафна, похоже, не считала слова Варсуса мелодрамой. Напротив, стояла красная и сердитая. Вырвала пучок травы и швырнула его себе под ноги.

— Да что с тобой? — спросил Мефодий.

— Со мной все прекрасно! Не трогай меня!

— Почему?

— Потому что он прав!

— В чем прав?

— В том, что теперь непонятно, кто я такая! Каков мой статус? Твоя девушка? Боевая подруга? Страж-хранитель? У тебя свои крылья, да еще и золотые!

— Ничего не изменилось! — сказал Мефодий. — Крылья достались мне случайно. А теперь просто молчи! Меня убили, но я с тобой! И всегда буду с тобой! И никакой мрак, и никакой Варсус нас не разлучат.

Мефодий притянул Дафну к себе и стал целовать ее в мокрые глаза. Несколько мгновений она еще оставалась сердитой, а потом вдруг обхватила его так крепко, словно боялась, что его у нее отнимут.

— Я не знала, где ты… не знала, что с тобой… на что-то надеялась, но и не надеялась уже ни на что… чуть не умерла, когда увидела тебя сегодня… — прошептала она.

Неподалеку, уткнувшись в мох и прижимая к груди кота, надрывно рыдал Варсус, припоминая все свои неурядицы. Дафну и Мефодия он не видел и не слышал. Даже свое имя, скорее всего, забыл, а вот Депресняка не отдавал, продолжая рыдать в него и вытирать слезы.

— Может, отберем? — предложил Меф.

Дафна отказалась:

— Бесполезно. Будет кусаться, но не отдаст. Ему нравится растравлять себя.

— Почему?

— Это все проделки Депри. Вампиры — они хитрющие. Делают так, чтобы ковыряться в ранке было приятно. У, рожа хитрая! Хорошо, хоть у меня иммунитет!

И она погрозила коту кулаком. Депресняк лениво прищурился на кулак и зевнул. Постепенно Варсус перестал рыдать и словно заснул, даже не шевелился. Депресняк, выпивший всю его энергию, выскользнул у Варсуса из рук и погнался за жар-птицей. Вот он вцепился ей в сверкающий хвост и с ней вместе скрылся за деревьями. Жар-птица несла его на себе, разбрызгивая искры, от которых сухо вспыхивала трава.

Через полчаса Варсус открыл глаза и, пошатываясь, поднялся. Мефодий и Дафна сидели рядом и смотрели на Чащу Нежити. Пастушок подошел к ним. Глаза у него были еще красные, но лицо он уже вытер насухо.

— Прошу прощения за свое поведение! Я должен был догадаться, что кот вампир. Я не говорил ничего лишнего? — спросил он будто вскользь.

— Нет, — сказала Дафна.

— А ты не помнишь, что ли, ничего? Не-а, не говорил! — сказал Меф.

Варсус с облегчением кивнул и сел с ними рядом. Ветки в парке затрещали, и показался Депресняк. Поджимая уши и шипя, кот выделывал в воздухе невероятные петли. За Депресняком гналась жар-птица, била его крыльями и долбила клювом.

Свет первотворения[]

Книга тайных драконов[]

Керосиновая лампа[]

Аэропорт[]

Отчего музы не ходят в музеи[]

Артисты больших и малых театров[]

Модель Маша[]

Расщелина духов[]

Валькирия ледяного копья[]

Птички Среднего Тартара[]

Живи и лети[]

Близость утра[]

Неспешный разговор в неприятном месте[]

Ледяная крепость[]

Оруженосец Брунгильды[]

Костяные часы[]

Двенадцать на двенадцать[]

Мефодий Буслаев
Автор:	Дмитрий Емец
Жанр:	роман, фэнтези
Страна:	Россия
Язык оригинала:	Русский язык
Издательство:	Эксмо
Оформление:	А. Яцкевич, И. Варавин, П. Трофимов
Даты публикации:	2004 — наше время

«Мефодий Буслаев» — серия приключенческо-фэнтезийных романов Дмитрия Емца, главным героем которой является наделенный магическим даром юноша по имени Мефодий Буслаев. Выступает косвенным продолжением серии о Тане Гроттер.

Сюжет[править | править вики-текст]

Мефодий Буслаев в двенадцать с половиной лет узнает, что он — будущий повелитель мрака, получивший силу ещё в момент рождения — в час солнечного затмения. По приглашению ведьмы Улиты Буслаев приходит в московскую резиденцию мрака на Большой Дмитровке, где его берёт в обучение барон мрака — мечник Арей. В день своего тринадцатилетия Мефодию предстоит пройти лабиринт храма Вечного Ристалища и добыть то, что хранится там с рождения мира. В то же время Дафну, стража света, живущую в Эдеме, посылают в человеческий мир, чтобы она сопровождала Мефодия и вместе с ним училась у Арея. Так начинается история Мефодия Буслаева. Ему предстоит пережить немало испытаний, прежде чем он наконец выберет сторону и пойдет по своему собственному пути.

Книги серии[править | править вики-текст]

1. Мефодий Буслаев. Маг полуночи (август 2004)
2. Мефодий Буслаев. Свиток желаний (февраль 2005)
3. Мефодий Буслаев. Третий всадник мрака (сентябрь 2005)
4. Мефодий Буслаев. Билет на Лысую гору (январь 2006)
5. Мефодий Буслаев. Месть валькирий (март 2006)
6. Мефодий Буслаев. Тайная магия Депресняка (сентябрь 2006)
7. Мефодий Буслаев. Лёд и пламя Тартара (февраль 2007)
8. Мефодий Буслаев. Первый эйдос (август 2007)
9. Мефодий Буслаев. Светлые крылья для тёмного стража (октябрь 2007)
10. Мефодий Буслаев. Лестница в Эдем (май 2008)
11. Мефодий Буслаев. Карта Хаоса (декабрь 2008)
12. Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады (март 2009)
13. Мефодий Буслаев. Стеклянный страж (май 2009)
14. Мефодий Буслаев. Танец меча (февраль 2011)
15. Мефодий Буслаев. Огненные врата (ноябрь 2011)
16. Мефодий Буслаев. Книга семи дорог (март 2013)
17. Мефодий Буслаев. Ладья света (ноябрь 2013)
18. Мефодий Буслаев. Ошибка грифона (февраль 2015)
19. Мефодий Буслаев. Самый лучший враг (2016) — финальная часть.

Критика и отзывы[править | править вики-текст]

Критики отмечали, как и в случае с серией «Таня Гроттер», некоторое подражание циклу Джоан Роулинг о Гарри Поттере, хотя и на много меньшем, по сравнению с «Таней Гроттер», уровне. Отмечались большая серьёзность и патетичность романа, наличие «взрослого» юмора^[1] и многочисленных христианских мыслей и аллюзий^[2]. Часть оценок была негативной — обозреватели осуждали вторичность книги и её коммерческую направленность^[3]. Между тем у молодежной аудитории эти книги имеют очень большой успех^[4].

Рецензии[править | править вики-текст]

• Юрий Крамар Между светом и мраком: мистический романтизм Дмитрия Емца. Архивировано из первоисточника 27 мая 2012.
• Виталий Грушко Средство от хаоса. Архивировано из первоисточника 13 марта 2012.

Мир серии[править | править вики-текст]

Действие происходит в том же мире, что и действие книг о Тане Гроттер. Этот мир внешне похож на реальный, но на деле он полон магии, в нём в изобилии распространены волшебники, магические существа и самые разные сверхъестественные сущности. И, конечно, в отличие от полусказочной и рассчитанной на более юного читателя «Тани Гроттер», где в центре внимания в основном лишь отношения между волшебниками, «Мефодий Буслаев» освещает куда более масштабный вопрос борьбы света и тьмы, демонстрируя взаимодействие людей и бессмертных духов (практически ангелов/демонов, именуемых здесь стражами света/тьмы), и параллельно с миром людей показывая то Эдем-рай, то Тартар-ад. В «Мефодии Буслаеве» уже четко повторяется библейская концепция и прямо говорится, что данный мир, как и населяющие его люди и бессмертные духи, был некогда сотворён словом разумным бессмертным Творцом, являющим собой воплощение любви и абсолютного света. В серии периодически встречаются отсылки (а часто и не просто отсылки) к известным событиям, описанным как в Библии (сотворение мира, отпадение части бессмертных духов от света и возникновение тьмы, битвы света и тьмы, Всемирный потоп, создание Вавилонской башни и т. д.), так и просто всемирной (чаще российской) истории (события Великой Отечественной войны, татаро-монгольское иго, Ледовое побоище и т. д.), упоминаются известные исторические личности (Наполеон, Аттила, Мамай и т. д.). В этом мире естественнонаучно-материалистические концепции происхождения мира и человека, в частности эволюционная теория Дарвина, изобретены и внедрены в мир людей агентами Тартара, духами тьмы, чтобы сеять в людях неверие в существование высших сил и собственной бессмертной души, и таким образом увеличивать количество своих жертв.

В серии порой упоминаются герои «Тани Гроттер» (Древнир, академик Сарданапал, Ягге, Великая Зуби, профессор Клопп, Чума-дель-Торт, Веня Вий), и лишь Лигул, в «Тане» упоминавшийся очень редко и появившийся лишь в одной книге, в «Мефодии Буслаеве» становится уже главным антагонистом. Также в «МБ» упоминаются ранее описанные в «ТГ» места, такие как Лысая Гора (это место действия одной из книг серии) и школа магии Тибидохс, а также некоторые артефакты. И наоборот — о Мефодии Буслаеве упоминается в «Тане Гроттер», в книгах «Таня Гроттер и ботинки кентавра» и «Таня Гроттер и колодец Посейдона». Но в целом «ТГ» и «МБ» не слишком пересекаются: действие «Мефодия Буслаева» ожидаемо масштабней, угол обзора мира шире, общая концепция продуманней и серьёзней. Последнее, естественно, привело к тому, что некоторые вопросы мира «Тани Гроттер» в «Мефодии Буслаеве» получили уже более однозначное освещение (например, выяснилось, что языческие боги по своей сути духи тьмы, что обитаемых параллельных миров, упомянутых в «ТГ», и абстрактного хаоса не существует, и т. п.), что ещё больше разделило эти серии. Всё это — естественное следствие того, что «Мефодий Буслаев» предназначен для более старшего читателя: последние книги серии уже относятся к категории 16+.

Основные понятия и терминология мира[править | править вики-текст]

Эйдос — бессмертный одухотворитель материи, вечная частица бытия, часть Того, Кто создал всё Словом, — человеческий дух, единственная вещь в мире, которую невозможно уничтожить, скопировать или воссоздать искусственно; есть у всех людей и только у них, но при определенных условиях может отниматься. Впервые упоминание об эйдосе встречается в книге «Таня Гроттер и колодец Посейдона». Эйдос не синоним души, которая наличествует у всех людей вне зависимости от их склонности к свету/мраку. Обладает огромной, ни с чем не сравнимой силой, приобщающей человека к вечности (сохраняя при этом его личность) и не оставляющей после смерти в гниющей плоти, а также защищающей его от стражей мрака: человека с эйдосом они не могут убить, могут только пугать или соблазнять, склонять на свою сторону, в то время как человек без эйдоса находится в их полной власти. Наделение человека эйдосом стало предметом зависти части стражей и одной из причин их отпадения от света. Для того, кто умеет видеть, эйдос выглядит как голубоватая светящаяся песчинка, сияющая искра, которая разгорается и светит ярче, если хозяин эйдоса в своём развитии движется к свету, или темнеет, если к мраку. После смерти тела, в зависимости от состояния эйдоса, его уносит либо страж света, либо страж мрака, и он, соответственно, отправляется в Эдем или Тартар, где человек блаженствует в вечном свете и любви или страдает в вечном мраке. Возможны случаи, когда душа человека уже пребывает в Эдеме, а эйдос находится на земле (как это было с женой Арея, чьим эйдосом на земле временно завладел мрак и это причиняло её душе боль), что еще раз подчеркивает различие этих субстанций. В виде редчайшего исключения из правила встречаются случаи, когда эйдос изначально состоит из двух, разделённых границей, частей − светлой и тёмной − такое бывает у детей, родившихся от человека и стража мрака (впоследствии в течение жизни одна из сторон неизменно побеждает и человек обращается либо к свету, либо к мраку). Ввиду его огромной силы, эйдос — наиважнейший и драгоценнейший трофей и признак статуса для стражей и прочих духов мрака, в момент отпадения от света лишившихся источника своей силы и с тех пор паразитирующих на силе, данной людям; они любой ценой пытаются им завладеть и набрать как можно большую коллекцию, чтобы уязвить свет и стать сильнее. Эйдос невозможно отнять силой, но можно заставить или убедить человека подарить, продать, обменять его на что-либо; достаточно лишь, чтобы владелец чётко произнёс фразу, ясно и недвусмысленно означающую, что он отдаёт свой эйдос, и в момент произнесения действительно желал его отдать. Человек, утративший эйдос, не умирает физически, так как его душа остается при нём, но теряет всё, так как для него больше не существует вечности в посмертии. Помимо прямого изъятия эйдосов, слуги мрака практикуют их так называемую «аренду», когда отказавшемуся от эйдоса человеку разрешают на время сохранить его при условии оказания тех или иных услуг мраку; в результате рано или поздно его эйдос всё равно достаётся мраку. Эйдосы, которые мрак захватил незаконно − в частности, отданные под угрозой жизни близкого человека и захваченные обманом, − в итоге всегда возвращаются свету, поскольку мраку их все равно не удержать.

Стражи света — бессмертные духи-защитники, призванные Творцом охранять человеческие души от мрака, служебные сверхсущества, созданные при творении мира до творения человека. Лишены эйдосов, наделены крыльями, в бою используют маголодии (мелодии с магическими свойствами), генерируемые при помощи флейт, реже — собственно магию (заклинания света) или клинки (свойственно лишь гвардии Эдема — златокрылым). Живут в Эдеме, на низших его уровнях (только лучшие из златокрылых соответственно их личным внутренним возможностям допускаются на третье небо, где находится резиденция генерального стража Троила), периодически неся службу на земле. Обычно очень красивы внешне и внутренне. Физически отличаются от людей иными способностями тела (неуязвимость, иной порог чувствительности, телепатия, невидимость, крайне медленное старение и пр.), наличием крыльев и умением без дискомфорта смотреть на солнце. После дематериализации (например, в бою со стражами мрака) отбывают на верхние уровни Эдема, чтобы вечно блаженствовать там в абсолютном свете. Не боятся смерти, так как знают мироустройство и тот факт, что для света её не существует. Материальные тела всех стражей после их физического развоплощения быстро распадаются и исчезают. Живут многие тысячелетия − даже самые юные из стражей видели начало человеческой истории, − но из-за иного течения времени в Эдеме (один год примерно равен тысяче земных лет, при этом в наличии парадокс: дни тянутся долго, но пролетают мгновенно) стареют крайне медленно. Чтобы избежать пагубного влияния человеческого мира, обладающего сильнейшим притяжением, обычно работают по схеме «сутки дежурства на земле — недельный отпуск в Эдеме», так как, находясь долго среди людей, страж постепенно «очеловечивается», сначала в смысле суждений и поступков, а затем и физически, что проявляется в ускоренном взрослении (старении) и постепенной утрате сверхчеловеческих способностей. На последнем этапе очеловечивания настоящие крылья стража становятся прозрачными и наконец совершенно исчезают — страж лишается бессмертия и становится простым смертным, проживает обычную человеческую жизнь и умирает, а его посмертная участь остаётся на усмотрение света. Но стражи света и сами по себе не очень-то и бессмертные, потому что их может убить страж мрака.

Крылья — медальон-талисман стражей света, благодаря которому они получают доступ к силам света; также используется для материализации настоящих крыльев. Бывают трех видов: бронзовые (у рядовых стражей света), серебряные (у хранителей из Прозрачных сфер) и золотые (высшая награда за мужество, дающая владельцу наибольшую силу; их носит элита стражей света — гвардия Эдема). Крылья отражают сущность стража, обмануть их невозможно, так как они понимают стража прежде, чем он сам поймет себя. Лишенный крыльев страж лишается своего дара и вечности. Страж света, надевший шнурок со своими крыльями на шею смертного, полюбит этого человека и будет любить его вечно. Слуги мрака не могут касаться крыльев напрямую (сами крылья тогда накаляются) и коллекционируют их как важнейшие трофеи, по ценности приравниваемые к эйдосам; вернуть стражу света трофейные крылья для них такое же преступление, как оставить смертному его эйдос. Настоящие крылья материализуются с помощью медальона и также отражают сущность стража: если он совершает неблаговидные поступки, перья на крыльях чернеют. С отпадением от света или уходом из стражей крылья сначала полностью чернеют, а потом и полностью исчезают.

Флейта стража не порождает магию сама, а служит лишь передаточным звеном, с помощью сознания стража и его крыльев (без крыльев не работает, так как не получает допуска к силам света) генерируя маголодии (мелодии с магическими свойствами) на все случаи жизни: атакующие, исцеляющие, созидающие и проч. Страж света без флейты так же невозможен, как страж тьмы без меча и дарха. Маголодия так сильна, что способна уничтожить не только дарх, но и бессмертную сущность низших духов мрака, поэтому она опасна для темных любого статуса. Для стражей мрака флейта такой же трофей, как крылья, и они точно так же не могут напрямую к ней прикасаться.

Хранители из Прозрачных Сфер — бессмертные духи высшего уровня, опекающие стражей света. Обитают на верхнем из семи небес Эдема. В отличие от эдемских стражей, совершенно нематериальны и не могут пребывать на земле в своих истинных телах, поэтому пользуются в таких случаях служебными телами (обычно недавно умерших людей, возвращёнными к жизни), что, впрочем, случается крайне редко. Носят серебряные крылья, отличающиеся от крыльев стражей как внешней формой, так и возможностями (более высокий допуск к силам света). Для сверхъестественных манипуляций пользуются не флейтами, а вербальными формулами-заклинаниями света, которые так сильны, что способны совершенно уничтожить низшего духа мрака и серьёзно оглушить стража мрака высшего ранга. Иногда способны прозревать будущее. Как и стражи, при длительной работе на Земле подвержены опасности очеловечивания, причем в ещё большей степени, так как взятое «напрокат» человеческое тело сохраняет некоторую память о прошлой жизни и вредных привычках бывшего хозяина и соответственно влияет на мироощущение, предпочтения и реакции нового владельца.

Стражи мрака — бывшие стражи света, некогда отпавшие от него из-за своей гордыни и зависти по отношению к человеку, и с тех пор ставшие противниками Творца и поселившиеся в Тартаре, который они сами же освоили и адаптировали «под себя». От света отпала треть всех созданных стражей с множеством мелких служебных духов, которые впоследствии стали нежитью. Впоследствии, после спровоцированного ими падения Адама и Евы, среди язычников часть стражей мрака получила звание богов (Арей, Сусаноо, Перун). Внешне часто уродливы, так как тело отражает искажение внутренней бессмертной сущности, но могут быть и привлекательными, правда, отнюдь не красотой светлых стражей. Истинная сущность всегда не просто уродлива, а устрашающа, и наводит искренний ужас на тех, кто способен её увидеть. В бою используют разнообразное холодное оружие — как правило, магическое, — иногда магию. Не летают, так как с падением утратили крылья, но умеют телепортировать. Так как после отпадения свет перестал давать им силы, охотятся за человеческими эйдосами, портя и разлагая людей; эйдосы собирают в свой дарх. Ненавидят свет во всех его проявлениях и ничуть не беспокоятся о том, что, отбирая эйдос, лишают человека вечности. Повелевают низшими духами мрака — комиссионерами и суккубами, также собирающими эйдосы. Не умеют любить, знают только страсти и всецело им подчиняются; за любовь по закону мрака жестоко наказываются уничтожением тела и ссылкой в вечную тьму. Крайне эгоистичны и бесконечно далеки от сочувствия, самопожертвования, верности, чести и прочих светлых чувств, презирают их и смеются над ними; всегда ценят только свою выгоду, власть и силу. Всячески пропагандируют принцип «делай что хочешь — ты сам себе судья, царь и бог», однако за любое неповиновение карают очень жестоко, особенно за любой уклон в сторону «светленьких порывов» — в этом случае стараются уничтожить не только самого проштрафившегося, но и объекты его привязанности, причем начинают обычно именно с них, чтобы виновному было больнее. Несмотря на свою обычную браваду и внешнюю «безбашенность», как правило, боятся смерти (в том её смысле, какой свойственен для стражей), так как слишком хорошо знают все «прелести» Нижнего Тартара, куда все темные неизменно попадают после развоплощения. Как и тела светлых, их тела после развоплощения исчезают.

Дарх — низшее паразитическое существо из недр Нижнего Тартара, возникшее на заре освоения Тартара стражами мрака в результате неизвестной мутации. Внешне напоминает витую стеклянную сосульку и работает сосудом для эйдосов, высвобождая их силы для увеличения сил хозяина. Падшие стражи стали использовать его, когда выяснили, что их силы после отпадения от света быстро уменьшаются. В дархе всегда должен быть хотя бы один эйдос, так как опустевший дарх забирает эйдос того, кто его носит, в уплату за свой выход из Тартара. Заточенные внутри дарха эйдосы испытывают постоянные мучения. Дарх завораживает смертного переливом своих граней, обжигает глаза стражам света, причиняет боль любому прикоснувшемуся к нему, но самую большую боль причиняет своему хозяину. Дарх дарит бессмертие и вечность, но эта вечность близка смерти, потому что он порабощает хозяина, быстро останавливает внутренний рост и уничтожает все хорошие задатки. Желание стражей собирать эйдосы неутолимо вне зависимости от наполнения дарха, эйдосы для них — предмет одержимости и вечной охоты, потому что только благодаря им они поддерживают свои силы, могут конкурировать между собой и сражаться со светом. Чем больше эйдосов в дархе стража, тем больше его возможности и, следовательно, тем выше он стоит в иерархии мрака. Лишившийся дарха страж лишается бессмертия и отправляется во мрак на вечные муки. Дарх не должен соприкасаться с крыльями стражей света и ни в коем случае не должен достаться свету — для стража мрака это позор и преступление, почти такое же, как оставление эйдоса смертному или возвращение крыльев стражу света.

Комиссионеры — слуги тьмы из низших духов, которым стражи мрака дали пластилиновые тела. Умеют превращаться во что угодно − хоть в громадного жуткого монстра, хоть в маленькую муху. Смысл их существования в том, чтобы с помощью различных уловок − в основном запугивания (при этом причинить человеку какой-либо реальный физический вред они не могут без попущения света) или предложения различных благ − вымогать у людей эйдосы и сдавать их стражам мрака. Существуют на земле лишь до тех пор, пока хорошо выполняют свою работу, в чём очень заинтересованы, так как в противном случае мигом развоплощаются и отправляются в геенну огненную без права на возвращение. Их на земле очень много, но ещё больше остается в Тартаре в ожидании своей очереди. Яростно враждуют между собой и при любом удобном случае подставляют не только конкурентов, но и даже своих прямых начальников. Хитрые, предприимчивые − постоянно пытаются утаить от стражей часть собираемых эйдосов, хотя за это бывают биты и отправляются в Тартар, − и вездесущие − всюду суют свой нос, постоянно за всеми шпионят и всё вынюхивают.

Суккубы — низшие духи тьмы, отвечающие за страсти, любовные сны и всякие видения, в которых происходит перекачка магической и психической энергии. Соблазняют людей, играя на их чувствах, и так завладевают эйдосами. Отлично разбираясь в движениях сердца и чуя любовь, как кот валерьянку, всегда принимают облик того, кого любит или желает их жертва, чтобы таким образом привести её к состоянию, когда ради обладания предметом своей мечты она согласится на что угодно, подпитаться её энергией или просто поглумиться. Свойство суккуба в том, что каждый видит в нём того, кого хочет увидеть: женщина — мужчину своей мечты, мужчина — женщину своей жизни, а старик — свою первую любовь. В серии демонстрируется несколько суккубьих превращений (если говорить о сценах, касающихся главных героев), иллюстрирующих их знание душ и умелую игру на чувствах жертвы, — так суккубы превращаются в Мефодия, издеваясь над Дафной, а также для влюбленной Прасковьи, в Эссиорха — для Улиты, в дочь и Дафну — для Арея, в мать и лучшую подругу Ирку — для Бэтлы. Материальные тела суккубов сшиты из двух половинок — мужской и женской, обе очень красивы; бессмертная сущность же, как у всех духов тьмы, крайне уродлива. Как и комиссионеры, шпионя, могут превращаться во что угодно — хоть в чешуйки перхоти на телефонной трубке. Шустрые, лживые и неимоверно слащавые, обожают пошлить, кокетничать и строить глазки.

Эдем — территория света, место обитания светлых стражей, хранителей и душ смертных, достойных света. Состоит из семи уровней-небес; на нижнем находится собственно Эдемский сад, где некогда жили Адам и Ева и до сих пор растет древо познания добра и зла (только теперь на него никто не покушается). В Эдемском саду живет часть стражей света, а также некоторые максимально безобидные мифологические существа, которым стало трудно жить в мире людей и которых пустили туда в качестве большого исключения. Это не аналог рая: в Эдемском саду могут находиться многие, за исключением лишь стражей мрака, и подчеркивается, что над Эдемом есть мир даже более совершенный и настоящий. Обитель стражей называется Домом Светлейших, она начинается с первого неба, верхние этажи стражам не видны и не доступны. Дом Светлейших охраняется грифонами, способными видеть сущность каждого входящего и распознавать мрак в любом виде, поэтому в Дом могут войти лишь достойные света. Грифоны были созданы вместе с Эдемом на заре творения мира и обладают колоссальной силой. Всего грифонов трое — два охраняли вход в Дом Светлейших, а третий был питомцем Арея и следом за ним ушел из Эдема (в 18-й книге он возвращается в Эдем, подружившись с Корнелием). Впрочем, грифоны не единственная его охрана, Дом Светлейших охраняет сам себя: недостойная сущность просто не сможет выдержать его атмосферу. На третьем небе обитает златокрылая гвардия света и находится резиденция генерального стража Троила; доступ туда могут получить лишь стражи, беспорочно прослужившие свету тридцать тысяч лет, либо по особому распоряжению Троила — в противном случае даже сущность стража просто не выдержит атмосферу третьего неба. На верхнем из семи небес Эдема находятся Прозрачные Сферы, где обитают духи света высшего порядка, также туда попадают сами стражи света после физического развоплощения и души праведных людей после их смерти (то есть люди и их хранители после смерти первых в некотором роде разделены). Над семью небесами — территория абсолютного света, то есть место пребывания Творца всего сущего. В Эдеме нет места мраку и темным помыслам; страж, допустивший их, тут же лишается своих возможностей (так, даже просто позавидовав или подумав нехорошее, можно упасть прямо во время полета), как в свое время это произошло с частью стражей, отпавших от света.

Тартар — соответственно территория мрака, место обитания падших стражей и вообще всех духов и созданий тьмы, и душ грешных людей. Открыт и освоен первыми падшими стражами во главе с Кводноном, и Кводноном же населен жуткими тварями, ставшими результатом его попытки поиграть в творца (эта попытка не удалась: создания, не получившие любви и как бы составленные из частей разных животных, страшно мутировали и стали настоящими чудовищами). Тартар мира «Мефодия Буслаева» не похож на Тартар древнегреческой мифологии, он состоит из трех уровней — Нижний Тартар, Средний, территория забвения, где находится канцелярия Лигула, и Верхний. Верхний Тартар отделяется от материального мира областью, называемой Хаосом, — это так называемая крепостная стена мрака, пройти которую очень сложно без проводника, карты или особого тартарианского пропуска. За Хаосом начинается Подземье — сначала его Нижняя часть, а затем Верхняя, где обитает всякая обычная подземная нежить и проходит человеческий метрополитен. Нижний Тартар — это геенна огненная, сердце мрака, место абсолютной тьмы и мучений, которое не жаждут посещать даже стражи мрака, поэтому ссылка туда одинаково пугает и их, и мелких духов мрака вроде комиссионеров и суккубов. В центре Нижнего Тартара стоит темный сосуд, куда собирается основная часть отошедших к мраку эйдосов и помещаются исписанные пергаменты с деяниями смертных, — этот первоартефакт подпитывает силы мрака и подчиняется только самому Кводнону. Все стражи мрака приписаны к Нижнему Тартару, и после своего физического развоплощения страж мрака (и вообще любой дух мрака, способный к материальному воплощению, — суккуб или коммиссионер) автоматически отправляется туда, поэтому темные, несмотря на их браваду, очень боятся смерти и до последнего цепляются за свои дархи, позволяющие им вести относительно вольное существование. Аида Плаховна — Смерть — также приписана к Нижнему Тартару.

Основные действующие лица[править | править вики-текст]

Всего их тринадцать — двенадцать дев-воительниц, работающих в команде, и валькирия-одиночка:

1. Фулона (валькирия золотого копья, глава валькирий, последняя первовалькирия).
2. Ильга (валькирия серебряного копья).
3. Бармия (валькирия бронзового копья; в 7-й книге ее сменила Малара (погибает в 18-й книге).
4. Хола (валькирия медного копья; погибает в 18-й книге).
5. Таамаг (валькирия каменного копья; погибла в 15-й книге; в 17-й книге ее заменяет Брунгильда).
6. Ламина (валькирия лунного копья).
7. Хаара (валькирия разящего копья).
8. Филомена (валькирия испепеляющего копья; погибла в 9-й книге).
9. Сэнра (валькирия ледяного копья; разжалована из валькирий в 5-й книге как перешедшая на сторону мрака; ее копье стало невидимым оружием стража мрака Джафа, но после его битвы с Буслаевым очистилось и вновь вернулось к валькириям; в 18-й книге валькирией ледяного копья становится Прасковья).
10. Радулга (валькирия устрашающего копья; погибает в 18-й книге).
11. Бэтла (валькирия сонного копья; погибает в 18-й книге).
12. Гелата (валькирия воскрешающего копья).
13. Валькирия-одиночка Ирка (в 15-й книге Трёхкопейная Дева, помощница валькирий), впоследствии замененная Дашей.

Примечания[править | править вики-текст]

Ссылки[править | править вики-текст]

• Официальный сайт книжной серии «Мефодий Буслаев»

© Емец Д., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

– Почему свет не говорит с людьми каждодневно, каждую секунду, каждое мгновение нашей жизни? Мы бы так этого хотели: слышать его, быть всегда с ним!

– Мы только притворяемся, что хотели бы. Мы очень быстро перестали бы его слушать! Мы фыркали бы на свет, как фыркаем на родителей, отворачивались бы, притворялись глухими. А это был бы даже не абсолютный тупик, а даже не знаю как назвать. Хуже тупика.

Бэтла и Гелата (из диалога)

Арей сидел на берегу быстрой предгорной реки и смотрел на свое отражение. Река вздрагивала от скрытой силы. Сотрясала камни на дне. Вода непрерывно сменялась, и Арею казалось: она одно за другим уносит его отражения, а на месте унесенных рождаются новые.

Арей зачерпнул воды ладонью. Стал пить. Потом, бросившись на живот, окунул в реку голову и раскинул руки. Река шевелила его, сдвигала, пыталась унести с собой. Арей лежал и смеялся в воду, пока не закончился воздух. Тогда он встал и выбрался на берег.

Арей был изящен и тонок. Маленькая бородка. Небольшие усики. На голове – короткий ежик волос. За спиной у Арея вздымались огромные крылья. Он не любил убирать их, как другие стражи. Никакой дематериализации! Если у тебя есть крылья, зачем их прятать? К тому же от частых дематериализаций перья портятся, как волосы от частого мытья.

Давая крыльям обсохнуть, Арей взмахнул ими, и река пошла рябью от сотен сорвавшихся с перьев капель. Раскинув крылья, он встал по ветру. Стоять с распахнутыми крыльями было непросто. Он постоянно чувствовал тугое давление воздуха, сбивавшее его с ног. Попытался дотянуться до ствола молодой ивы, но сильный порыв ветра толкнул его в грудь, и, чтобы не упасть, Арей взлетел.

Набрал высоту. Понесся к реке, сделал у воды «бочку», затем «змейку» и дальше уже летел без фигур, изредка снижаясь, чтобы зачерпнуть ладонью воды. Легок и стремителен был его полет. Не задумываясь, Арей повторял все изгибы реки, легко уходя от столкновения с накрененными деревьями.

Сияло солнце. Река, разбиваясь о выступавшие камни, обдавала Арея брызгами. Крылья надежно опирались о воздух. Чувствовали все его потоки, ловили малейшие случайные ветерки, налетавшие с берегов, сверху и снизу, и либо использовали их, либо, уклоняясь, позволяли им безобидно скользить по перьям.

Но тревога все равно грызла Арея. Он не чувствовал себя таким же счастливым, как в Эдеме. Не мог летать столь же безмятежно. Не испытывал больше той незримой любви и защиты, которые прежде постоянно были с ним и которых он раньше совсем не ценил.

Теперь Арей был сиротой. Но не несчастным сироткой, а сиротой, добровольно бросившим своего отца и рассекшим связывающую их пуповину…

Впереди показался утес. Огромный, черный, нависающий над рекой. Сдавливал, преграждал русло. Пропускал под собой бурлящую, негодующую реку. Арей развернул крылья параллельно земле, на мгновение почти встав на воду, затем вскинул их над головой, несколько раз с силой взмахнул и – опустился на утес. Здесь он сел и, повернув голову, стал рассматривать свои крылья.

Его волновали даже не темные перья, которых теперь было больше половины. Темные перья появлялись у Арея и прежде, еще в Эдеме. Порой они темнели, затем, когда он разбирался, где допустил ошибку и исправлялся, опять светлели. Перья были как зеркало, позволявшее взглянуть на свое внутреннее состояние со стороны.

Ладно! Темные перья, и темные! Копаться в себе Арей никогда особо не любил. Он не Троил, в конце концов, который наказывает себя за малейшую душевную слабость и из любой черной точки на кончике пера устраивает трагедию. Черные перья, или серые, или белые! Какая, в конце концов, разница! Крылья должны обеспечивать полет, и все! На скорость цвет не влияет! А летает Арей лучше Троила! Лучше их всех!!!

Арей подумал об этом, и остатки хорошего настроения смялись как подгнившая груша, на которую наступили сапогом. Летает или летал?В последние недели в крыльях возникла какая-то онемелость. Каждое утро, просыпаясь, он чувствовал то, что чувствует человек, отлежавший во сне руку. Приходилось долго разрабатывать крылья и много летать, прежде чем контроль над ними восстанавливался.

Аннотация:

В Эдеме произошло непоправимое – по вине Буслаева один из двух последних грифонов сбежал в человеческий мир. Об этом тут же стало известно Мраку, и теперь магическое животное преследуют члены древнего темного ордена: охотники за глазами драконов. Если им удастся заполучить грифона, защита Света ослабнет навсегда и что тогда произойдет, не знает никто. Мефодий и Дафна должны во что бы то ни стало вернуть беглеца или найти ему замену. И единственный, кто мог бы им помочь, это Арей, вот только он уже давно мертв… Мефу придется спуститься в глубины Тартара и отыскать дух учителя, но возможно ли это? Особенно сейчас, когда сам Мефодий стал златокрылым?

Ничуть не легче Ирке. Ей необходимо найти преемницу валькирии ледяного копья. И самая подходящая кандидатура – Прасковья, бывшая наследница Мрака, неуравновешенная и неуправляемая. Как же Ирке ее уговорить?

В нашей библиотеке есть возможность читать онлайн бесплатно «Ошибка грифона» (целиком полную версию) весь текст книги представлен совершенно бесплатно. А также можно скачать книгу бесплатно в формате fb2

Обновлено: 21.09.2023

Большинство безнадежных задач перестают быть безнадежными, едва только начинаешь их решать. Например, когда считаешь, что автобус уедет, но все же начинаешь его догонять, то в восьми случаях из десяти успешно догоняешь и только в двух случаях он уезжает. Проигрывает только тот, кто сам сдается.

К каждому сказанному либо написанному слову надо кровавыми нитками пристегнуть сердце. Только тогда оно будет сильным и вечным.

Из Иркиного дневника

Пока человек не готов умереть ради победы, он не готов и победить. Арей

Люди делятся на две группы – созидатели и разрушители. Особенно явно это прослеживается в литературе. Другое дело, что некоторые разрушители кажутся нам почти созидателями, потому что разрушали они еще на фундаменте относительно твердой нравственности, будучи людьми более чистыми, чем мы сейчас.

Йозеф Эметс

Собака – вот она друг человека, а женщина чаще всего не друг.

Каждый человек слышал краем уха, что в вечности получит все, если сейчас немного потерпит и понудит себя, но не верит в это до конца и, как ребенок, хочет пусть мало, но сразу. Это нетерпение – основная коммерческая афера мрака. Тот же вариант, когда в Средние века неоткрытый остров покупали за серебряную монету, наудачу дав их нищему мореходу на покупку весел для его лодки.

Тот, в ком вирус начал бушевать первым, может быть очень милым в личном общении человеком. Например, Герцен. Скажи ему кто при жизни, что косвенно из-за него погибнут 100 миллионов его соотечественников и 400 миллионов не родятся, испуганно загородился бы зонтиком и перебежал на другую сторону улицы. Потому как действительно приятнейший был человек.

У каждого человека в жизни можно выделить одну какую-то приоритетную цель. Причем сам человек нередко обманывается, считая, что у него одна цель, а на самом деле она совсем иная. Так, человек может утверждать, что главное для него – стать художником, хотя на самом деле главное для него – прославиться. Или считать, что любит жену (мужа), а на самом деле любить те физические ощущения и бытовые удобства, которые от них получает.

Человек устроен чудовищно просто. Как он ведет себя в чем-то одном, так он ведет себя и во всем остальном. Внимательно слушай, что люди говорят о других и как объясняют их поступки. Они обычно приписывают другим свои собственные чувства и желания – тайные и явные. О ком бы человек ни говорил, он говорит всегда только о себе.

Памятка молодым комиссионерам

На человека постоянно действует сила дьявольской атаки, нашаривая в нем лазейку. Поначалу это сила мягкая и неназойливая. Но если видит, что ей уступают, начинает усиливаться, разъедать, а потом следует мгновенное яростное нападение. Если этой силе один-два раза уступили, дальше она входит уже без стука. Как через выбитую дверь. И человек очень скоро оказывается в таком доме лишним.

Меня всегда волновал вопрос: почему человек не желает учиться на чужих ошибках? Что в розетку пальцами лезть нельзя – тут он еще готов чужому опыту поверить, а вот в чем-то главном никогда не поверит.

1. По-настоящему понимаешь, что был счастлив, лишь когда теряешь то, из-за чего считал себя несчастным.

2. Всякий раз, как я мысленно предаю какого-то человека, ставя на нем крест, или прихожу к мысли, что он конченая сволочь, через пять минут оказывается, что я был не прав. Прямо хоть по часам засекай.

Матвей Багров

Не исключено, что ад – это когда человека оставляют наедине с продуктами его жизнедеятельности. С его мыслями, желаниями. Просто предоставляют его своей воле. Перестают о нем заботиться. В сущности, нас и наказывать не надо. Только оставить нас наедине с собой и перестать вытирать за нами, как за котами, лужи.

2. То, что делаешь, надо делать не оглядываясь на других, кровью сердца. Тот, кто оглядывается во время бега, никогда не прибежит первым.

Мысли Эссиорха, записанные на другой стороне холста

1. Когда человеку плохо, он сжимается до своего эгоизма, и единственное его желание, чтобы и другим было плохо и больно.

2. Бумажный кораблик любви размок от слез и соплей, процарапал днище о быт и, наполнившись склоками, отправился ко дну.

3. Есть люди, которые довольны всем. И есть люди, которые не довольны ничем. Промежутков фактически не бывает.

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Перейти к аудиокниге

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее

• Объем: 360 стр.
• Жанр:д етская фантастика, к ниги про волшебников
• Теги:в олшебные существа, м агия и волшебство, о пасные приключения, п овести, с верхспособности, с тановление герояРедактировать

Теперь вы можете с легкостью переключиться с электронной на аудиоверсию (или наоборот) и продолжить читать или слушать произведение с того места, на котором остановились ранее.

Эта и ещё 2 книги за 299 ₽

По абонементу вы каждый месяц можете взять из каталога одну книгу до 600 ₽ и две книги из персональной подборки.Узнать больше

В Эдеме произошло непоправимое – по вине Буслаева один из двух последних грифонов сбежал в человеческий мир. Об этом тут же стало известно Мраку, и теперь магическое животное преследуют члены древнего темного ордена: охотники за глазами драконов. Если им удастся заполучить грифона, защита Света ослабнет навсегда и что тогда произойдет, не знает никто. Мефодий и Дафна должны во что бы то ни стало вернуть беглеца или найти ему замену. И единственный, кто мог бы им помочь, это Арей, вот только он уже давно мертв… Мефу придется спуститься в глубины Тартара и отыскать дух учителя, но возможно ли это? Особенно сейчас, когда сам Мефодий стал златокрылым?

Ничуть не легче Ирке. Ей необходимо найти преемницу валькирии ледяного копья. И самая подходящая кандидатура – Прасковья, бывшая наследница Мрака, неуравновешенная и неуправляемая. Как же Ирке ее уговорить?

ПОКА ЧЕЛОВЕК НЕ ГОТОВ УМЕРЕТЬ РАДИ ПОБЕДЫ, ОН НЕ ГОТОВ И ПОБЕДИТЬ.

ПОКА ЧЕЛОВЕК НЕ ГОТОВ УМЕРЕТЬ РАДИ ПОБЕДЫ, ОН НЕ ГОТОВ И ПОБЕДИТЬ.

С женщинами сражаться невыгодно.

Победа славы не принесет, а поражение вдвойне позорно.

С женщинами сражаться невыгодно.

Победа славы не принесет, а поражение вдвойне позорно.

Неуязвимо только молчание.

Неуязвимо только молчание.

Некрасивая девушка может в одиночку вагоны разгружать, максимум ей дадут тачку побольше и заботливо попросят не надрываться. Зато к красивой, которая в одиночку несёт хомяка, будут подваливать целые толпы!

Некрасивая девушка может в одиночку вагоны разгружать, максимум ей дадут тачку побольше и заботливо попросят не надрываться. Зато к красивой, которая в одиночку несёт хомяка, будут подваливать целые толпы!

Арей кричал, врезался в грозовые тучи, заставлял их метать молнии, но ответа не получал. И отлично знал, почему это происходит. Потому что ответ этот уже был в нем самом, а он желает какого-то иного ответа. А зачем отвечать, если правильный ответ заранее не устроит вопрошающего? Если он заранее готов его отрицать, в диком упрямстве повторяя одно и то же?

Арей кричал, врезался в грозовые тучи, заставлял их метать молнии, но ответа не получал. И отлично знал, почему это происходит. Потому что ответ этот уже был в нем самом, а он желает какого-то иного ответа. А зачем отвечать, если правильный ответ заранее не устроит вопрошающего? Если он заранее готов его отрицать, в диком упрямстве повторяя одно и то же?

С этой книгой читают

Отзывы 10

18я книги, или как Меф в Эдеме делов натворил.

Валькирии продолжают готовиться к битве с Чёрной Дюжиной Мрака. Для количества им не хватает хватает одной, валькирии Ледяного копья. Лучшей кандидатурой становится Прасковья, на поиски которой Ирка и Матвей отправляются в Новосибирск. Тем временем Меф оказывается в Эдеме. По его вине один из двух грифонов, охраняющих Дом Светлейших, сбегает в человеческий мир. И теперь Мефодию вместе с Дафной и Варсусом предстоит спуститься в Тартар к Расщелине Духов, чтобы поговорить с Ареем, который единственный знает, как найти третьего грифона…

Главной сюжетной линией здесь стала подготовка/битва валькирий с Чёрной Дюжиной. В рамках этой подготовки велись поиски Прасковьи. Главными героями стали Ирка и Матвей. На Ирку также была возложена миссия по охране Огнедыха. Сначала это казалось вроде как не важным заданием, а затем – чуть ли не самым главным событием этой части. Ирка и Матвей никогда не являлись моими любимыми персонажами, но чем их становится больше, тем они уже сильнее начинают напрягать.

Ещё раздражает то, что персонажи за 18 книг так и не научились учиться на своих ошибках. В прошлой книге Матвей и Улита в очередной раз поверили Мраку, в этой – Мефодий, не задумываясь, доверился незнакомой лягушке.

С одной стороны, Емец несколько книг тому назад начал массовые зачистки, но, с другой, возникает ощущение, что на место одного ушедшего приходят два новых. Зачем за три книги до конца было вводить Варсуса? Что, без него мало персонажей было? Зачем модель Маша заняла аж две главы, если её почти сразу убили? Лучше б это эфирное время Мефу отдали или Нате, Чимоданову и Мошкину. Эта троица тоже всё никак не исчезнет. Не, мне они нравятся, но их появления с каждым разом всё менее весомые. В этот раз они появились, по-моему, только для того, чтобы напомнить о своём существовании. Как я уже сказала, моя любимая Дафна скатилась до уровня эпизодического персонажа. Эссиорх и Улита – уже просто мелькание где-то на фоне. Появление Прасковьи было абсолютно вялым. Где её привычная буря эмоций? Пока писала, случайно вспомнила: а щенка-то бессмертного куда дели?

Зато нам расписали во всех подробностях всю Чёртову Дюжину Мрака. Часть из них после представления была тут же убита, другая часть, я надеюсь, больше не появится. Ещё я очень надеюсь, что страницы последней книги не будут тратить на представление новых валькирий.

Убитых валькирий, конечно, жалко. В основном, это были те валькирии, которые были с самого момента представления валькирий.

Сама битва получилась так себе. Они как будто в бадминтон играли. Один убитый с одной стороны, один убитый с другой стороны. Ну и я ожидала большего количества убитых.

Не представляю, как можно адекватно закончить эту 19книжную эпопею. Тут надо либо как Клайв Льюис, посадить всех на поезд, либо прям оочень изощриться, чтобы логично закончить линию каждого из этой неисчисляемой толпы персонажей. Ожидаю прочтения последней книги с лёгким беспокойством, и, несмотря ни на что, с нежеланием расставаться с этой историей.

В Эдеме произошло непоправимое – по вине Буслаева один из двух последних грифонов сбежал в человеческий мир. Об этом тут же стало известно Мраку и теперь магическое животное преследуют члены древнего темного ордена: охотники за глазами драконов. Если им удастся заполучить грифона, защита Света ослабнет навсегда и что тогда произойдет, не знает никто. Мефодий и Дафна должны во что бы то ни стало вернуть беглеца или найти ему замену. И единственный, кто мог бы им помочь, это Арей, вот только он уже давно мертв… Мефу придется спуститься в глубины Тартара и отыскать дух учителя, но возможно ли это? Особенно сейчас, когда сам Мефодий стал златокрылым?

Ничуть не легче Ирке. Ей необходимо найти преемницу валькирии ледяного копья. И самая подходящая кандидатура – Прасковья, бывшая наследница Мрака, неуравновешенная и неуправляемая. Как же Ирке ее уговорить?

Характеристики

Другие издания

Отзывы

Как всегда, удачно подобраны эпиграфы к главам. Описания Москвы и Новосибирска, Тартара и Эдема очень реалистичны, что поддерживает возможность нашей жизни в книге. Не в книге – в мире Мефодия Буслаева. Искусство оружия и боя описано до мельчайших деталей – и это делает картинку невероятно правдоподобной.

К сожалению, есть моменты, которые огорчили. Оратор, который до меня расписывал минусы, постарался на славу, не хотелось бы повторять его путь, но все же добавлю ложку дегтя. На заметку нашему любимому автору.
Совсем ничего не сказано о семье Мефа: о родителях и дяде. Мы можем предположить, что к ним периодически подсылается морок, но все же хотелось бы знать наверняка. Ведь Мефодий не просто стал златокрылым – он погиб…

У Иры и Матвея все гораздо ярче. Это приятно, это очень здорово! Вот где все тонкости, фразы, жесты, бытовые нюансы – которые ОБЪЕДИНЯЮТ. Это сладко (хоть я и не люблю этого слова) – воссоздавать картину их чувств из мелких деталей паззла.

Роман, казалось бы, сосредоточен на валькириях и Арее, однако история Ирки и Матвея все перебивает. Не могу сказать, что это плохо – я люблю данных героев, но все-таки… И интересно бы узнать о судьбе Варвары.

Спасибо, Дмитрий Александрович. Мы с нетерпением ждем продолжения и желаем Вам Вдохновения!

Читайте также:

  

• Шмелев стихи для начальной школы

  

• Стихи пиратов на новогоднем утреннике в детском саду

  

• Таблица роста растений в детском саду

  

• Когда появился школьный портал

  

• Преподавание языков меньшинств в школе