Как пережить врачу свою ошибку


  • 16. 07. 2015

Дефекты образования, ампулы одного цвета, нехватка воли: врачи рассказали Дарье Саркисян о своих фатальных ошибках и объяснили, как их количество можно снизить

К. А., педиатр

«Мои первые и, пожалуй, самые яркие ошибки были еще в университете. После третьего курса я устроилась работать медсестрой. Меня взяли, даже не проверив мои навыки. Мне нужно было поставить капельницу одному пожилому раковому больному — казалось, дотронешься до него, и он рассыплется. Я ни разу не колола в вену: ни на тренажере, ни на крепком человеке. А мне просто сказали: «Иди и делай. Все мы так начинали, и ты на практике научишься», — никого со мной не послали. После моих попыток у пациента были огромные гематомы на обеих руках, и возможности поставить капельницу просто не осталось. Меня отругали, сказали: «Что же ты такая безрукая. Уйди». И я даже не видела, что они потом делали. С тех пор я ни разу не колола в вену. Я врач с восьмилетним стажем, и это стыдно.

Конечно, это в первую очередь проблема системы образования. Я считала: меня учат всему, что мне понадобится, и я училась хорошо. Но, как выяснилось, если у тебя нет возможности ходить по различным кружкам в университете, ты оказываешься абсолютно неподготовленным. Старшие коллеги не поддержали меня и не помогали мне, когда я первый раз выполняла манипуляцию. Выходит, то, что случилось, это не вина кого-то одного, это комплексная ответственность. Тем не менее, трудно не винить себя: ты своими руками навредил кому-то. В итоге, я сознательно стала работать в той области, где минимум практических вещей.

Когда я начала работать педиатром, мои ошибки стали связаны с недостатком знаний. Например, на приеме у меня был с лихорадкой неясного происхождения ребенок, не привитый от пневмококковой инфекции. По международным стандартам он должен получить дозу антибиотика цефтриаксона, поскольку есть вероятность заражения крови бактериями. Я не назначила его, потому что не знала, строгая ли это рекомендация. Когда ребенок с родителями уехал, я решила уточнить и увидела, что давать цефтриаксон нужно обязательно. Я им позвонила и все объяснила.

Фото: Татьяна Плотникова

Я всегда признаю свои ошибки и ни разу не пожалела об этом. Мне кажется, нормально, если врач чего-то не знает: объем информации огромный, и она постоянно обновляется. Но при этом, конечно, доктор должен по максимуму защитить себя от ошибок: сверяться с рекомендациями, руководствами и т. д. Беда только в том, что в России такая практика — это не обязанность, а инициатива врача. У нас доктор не обязан быть в курсе новых достижений медицины. То есть даже если врач год не мог диагностировать рак, потому что не назначил какой-то элементарный анализ, нет возможности доказать, что доктор не прав: нет точки опоры, стандартов. Я была однажды на разборе летального случая в городском департаменте здравоохранения после жалобы родственников погибшего пациента. Уровень дискуссии там был потрясающий. Глава комиссии, очевидно, проработала врачом очень недолго. И она объясняла доктору, на которого подали жалобу, что он должен был сделать. Надо ли говорить, что эти рекомендации были скорее вредными, чем полезными.

Если все врачи начнут честно рассказывать пациентам о своих ошибках, думаю, больные устроят революцию. И может, это будет не так плохо. Вот, например, я не представляю себе нормальную практику в сегодняшних условиях работы в поликлинике. Если участковый терапевт не заметит серьезные изменения в результатах анализов, то как ему можно предъявлять претензии? У него нет времени, чтобы полноценно разобраться в каждом случае. Он может, наверное, говорить в начале каждого приема: «У нас есть 12 минут, из которых 5 я буду заполнять документы, поэтому не рассчитывайте на многое. Я постараюсь сделать все возможное, но условия у нас не нормальные, и я буду ошибаться». Но кто решится так говорить?»

М. Г., невролог

«Много лет назад моей пациенткой была очень милая старушка лет 80. У этой женщины случались эпизоды дезориентации, которые напоминали мне преходящее нарушение мозгового кровообращения (транзиторные ишемические атаки). Я лечил ее в соответствии с тогдашними своими представлениями о том, что нужно делать в таких случаях: давал препараты метаболического действия, пытался лечить ее небольшую гипертонию и давал аспирин, — но эпизоды повторялись. Кроме того, у этой старушки была мерцательная аритмия, о которой я знал. Это состояние сопровождается очень высоким риском инсульта, который при правильном лечении можно предотвратить: назначив препараты, уменьшающие свертываемость крови. Я не сделал этого. Думаю, из-за пробела в образовании. Дело закончилось печально: у старушки случился инсульт, и она умерла. У нее был муж со старческим слабоумием, который, понятно, держался только благодаря тому, что она за ним ухаживала. Что с ним стало дальше, я не знаю. Я их часто вспоминаю.

я себя винил, но не до такой степени, чтобы уйти в запой или чтобы делать далеко идущие выводыТвитнуть эту цитату Еще был случай, когда я учился в ординатуре: в «мою» палату поступила женщина с болями. В скорой подумали, что у нее остеохондроз и привезли в неврологическое отделение. Я понял, что дело в другом, а кроме того, и наша заведующая сказала, что это ревматоидный артрит: все серьезно, и пациентку срочно нужно переводить в терапевтическое отделение. Ну а я подумал: «Артрит и артрит — что тут такого?» Дело было в пятницу, я решил, что в понедельник этим займусь, потому что перевести человека в другое отделение в обычной больнице довольно сложно. Назначил какое-то лечение. В выходные у пациентки развился ДВС-синдром (диссеминированное внутрисосудистое свертывание), и она умерла. Вполне вероятно, что ее можно было бы спасти в терапевтическом отделении, где имеют опыт лечения таких больных.

Конечно, я себя винил, но не до такой степени, чтобы уйти в запой или чтобы делать далеко идущие выводы о собственной квалификации. Это рабочая ситуация, и время лечит — постепенно ты перестаешь так остро переживать по этому поводу.

Фото: Татьяна Плотникова

Я прекрасно понимаю, почему больные и их родственники хотят, чтобы любая ошибка врача стала достоянием общественности. Они думают, что если этого не случается, то все сходит врачу с рук. На самом деле нет. Врачи переживают — не надо думать, что совесть нас не мучит. Начальство нас ругает, безнаказанным врач не остается. Просто сор из избы не выноситсяТвитнуть эту цитату К тому же пациенты или родственники могут думать, что врачи «покрывают» некомпетентного коллегу, тогда как на самом деле, они скрывают ошибку, которая возникла по объективным причинам.

Мне кажется, то, что родственникам не рассказывают об ошибках, нормально в наших условиях: врач за такое не должен садиться в тюрьму. Чтобы изменить ситуацию, нужно перевести вопрос о врачебной ошибке из уголовной плоскости в экономическую. Родственники или больной должны получать компенсацию, для чего у врача, конечно, должна быть страховка, но в России это, к сожалению, совсем не распространено. Понятно, что и врач не должен остаться безнаказанным, но пусть это будет дело профессионального сообщества, а не уголовного суда. Тебя должны лишать лицензии — как максимум. Я вас уверяю: если бы вместо угрозы тюрьмы была угроза перестать быть врачом, доктора не расслабились бы. Кто бы что ни говорил, а менять профессию никому из врачей не хочется.

Конечно, мне бы хотелось, чтобы происходили разборы ошибок внутри врачебной ассоциации, чтобы мы спокойно говорили, и более опытные коллеги объясняли, как мне избегать таких ошибок в дальнейшем. В прессе это обсуждаться не должно: по сути, врачебная ошибка — это не новость, это случается каждый день.

Но, конечно, говоря все это, я не имею в виду случаи халатности. Когда человека с инфарктом привозят в больницу, а он еще два часа ждет помощи, потому что врач выпивает с коллегами, это не ошибка, это халатность. За нее предусмотрено уголовное наказание, и это правильно».

М. Е., онколог

«Пока ты работаешь врачом, ты будешь ошибаться. Если ты не хочешь совершать ошибки, в медицину лучше не идти. Я это понял с самого начала. Большинство врачебных ошибок связано не столько с халатностью или безответственностью, сколько с недостатком знаний, плохой организацией работы или даже нехваткой воли. Вот есть такой метод лечения инфекций, возникших на фоне тяжелого заболевания: переливание гранулоцитов (клеток крови), — но в 10 процентах случаев человек умирает от самого этого лечения. Когда у одного моего пациента была такая тяжелая инфекция, старшие коллеги посчитали, что необходимо переливание гранулоцитов. Я был против, но у меня не хватило, видимо, воли продавить это решение. Переливание сделали — пациент погиб. Конечно, до процедуры мы объяснили ему риски, но в такой ситуации нельзя говорить: «Иван Иванович за эту процедуру, а я против» — ты приходишь с консолидированным решением. Иначе человеку очень тяжело найти опору и сделать выбор.

Нет ни одного доктора, который никогда не ошибался бы в дозе, в скорости введения препарата. Особенно это касается онкологов, когда курс химиотерапии состоит из множества специфических лекарств. Считая на калькуляторе по сложной формуле, ты можешь нажать не ту цифру, и у тебя получится неправильная доза. И тут бывает, что жизнь спасает медсестра: если она понимает, что никогда не вводила 3 ампулы на 20 кг, она тебе об этом скажет. Но рассчитывать на это не стоит. В моем отделении был случай, когда врач почему-то написал, что калий нужно вводить не несколько часов, а 20 минут. Попалась неопытная медсестра, и ребенок погиб. Но по-хорошему, конечно, страховать должна не медсестра. Установлено, что введение компьютерных назначений на 20% уменьшает смертность в больницах, потому что программа просто не позволит тебе превысить дозу.

Фото: Татьяна Плотникова

Бывают ошибки из-за невнимательности, из-за чужих ошибок. Недавно ко мне пришла пациентка, которой год назад диагностировали рак молочной железы без метастазов, так как на УЗИ лимфоузлы не были увеличены. Но на операции провели биопсию узла, и оказалось, что раковые клетки есть. В выписке же стадию не поменяли. И вот приходит пациентка, у нее в заключении мелкими буквами написано, что найдены метастазы, но в выписке совсем другое. Я этого не заметил, или она вообще не приносила эту бумажку — в общем, лечили мы ее не так, как надо было, и у нее случился рецидив.

Если ошибка очевидна, то тебе не остается ничего другого, кроме как ее признать и извиниться. Конечно, в тюрьму никому не хочется, и если совершается фатальная ошибка, то естественное желание любого врача, чтобы родственники пациента о ней не узнали. Но медицина в этом смысле не уникальна. Если в ресторане повар не помыл после туалета руки, вам об этом никто не скажет — вы узнаете, только если у вас начнется понос. Если ты пытаешься скрыть ошибку, а родственники что-то подозревают, то нужно им все рассказать. Как минимум потому, что чем дальше скрываешь, тем больше у них возникает недоверия, подозрений и желания тебя наказать.

Конечно, любая ошибка задевает. Но ты не имеешь права долго приходить в себя. У тебя каждый день пациенты. Врач должен уметь переживать свои ошибки — это такая же часть профессионализма, как умение правильно мыть руки и проводить осмотр.
Чтобы менять ситуацию системно, для начала нужно признать, что все врачи ошибаютсяТвитнуть эту цитатуЧтобы менять ситуацию системно, для начала нужно признать, что все врачи ошибаются. На Западе перешли на открытую публикацию своих ошибок, и естественно, больницы стремятся сократить их количество. Вот ты понимаешь, что в этом отделении на 10 госпитализаций 2 больничные инфекции, — это больше, чем норма. Ты начинаешь разбираться: ага, санитарка не пользуется разовыми тряпками — почему? Потому что тряпки огромные и ей неудобно. Или вот частая ошибка: физраствор и калий в очень похожих ампулах, и их, конечно, путают, а это смертельно опасно. Поэтому на Западе ампулы красят в разные цвета. То есть зачастую важно не столько даже образование, сколько системное снижение элементарных ошибок: нужно расписать рутинные процессы, приобретать разноцветные ампулы, покупать удобные половые тряпки, и тогда меньше пациентов будет умирать».

А. Н., нейрохирург

«На первом году ординатуры я делал больной блокаду: после операции на позвоночнике она жаловалась на боль в спине. Ввел иглу и не потянул поршень шприца на себя, чтобы понять, где я нахожусь. Мне казалась, что я в мышце, которая спазмирована и болит. Я ввел 20 кубов длительно действующего анестетика — через несколько секунд у пациентки парализовало ноги, через секунду живот. Я потянул на себя поршень и увидел ликвор : я ввел анестетик прямо в субарахноидальное пространство (полость между оболочками спинного мозга — прим. ред.), и он стремился к голове. Я быстро покатил пациентку в реанимацию, по дороге у нее отключилась сначала грудь, потом руки, потом у нее запал язык. Когда в реанимации ее интубировали (ввели в гортань трубку для восстановления дыхания — прим. ред.) и опасность миновала, я был совершенно мокрый: я испугался, что убил пациентку. Когда действие анестетика закончилось и она пришла в себя, я ей честно сказал, что я ошибся. У нее не было абсолютно никаких претензий: «Ну бывает».

Врачи, которые принимают ошибки слишком близко к сердцу, профнепригодны: они отказываются от операций, начинают пить, нюхать кокаинТвитнуть эту цитатуК счастью, ошибок, которые привели к смерти пациента, у меня пока не было. Я еще в том возрасте и делаю такие операции, что моя ошибка может привести только к вреду здоровью, но не к смерти. Примерно через 5 лет, когда я сам начну делать очень сложные операции, у меня начнутся фатальные ошибки.

Чтобы справиться с эмоциональной составляющей после ошибки, я стараюсь говорить о произошедшем, обсуждать, вспоминаю ошибки своих учителей. Еще помогает юмор, физическая активность. Врачи, которые принимают ошибки слишком близко к сердцу, профнепригодны: они отказываются от операций, начинают пить, нюхать кокаин. Однажды в Германии я наблюдал, как профессор делал операцию на позвоночнике передним доступом (через живот). В этом случае есть риск повреждения полой вены. Ассистировал резидент из Индии. И хирург этот сосуд таки повредил. После чего индиец просто сказал: «Я лучше пойду». И ушел. Больше его никто не видел. То есть он не смог даже наблюдать за ситуацией, когда врач был в шаге от того, чтобы убить человека прямо сейчас из-за одного неверного движения. Такие люди не могут работать врачами.

Фото: Татьяна Плотникова

Очень часто врачи ошибаются, но даже не знают об этом, и до конца своих дней думают, что они хорошие специалисты. Например, у человека опухоль спинного мозга, а ставят диагноз «остеохондроз», лечат физиотерапией, прогреванием — тем, от чего опухоль растет. Пациент потом может обратиться к другому врачу, и первый невролог так ничего и не узнает. Я всегда даю пациентом свой номер телефона, чтобы они звонили и говорили, если я ошибся с диагнозом и лечением.

Если я вижу, что предыдущий врач ошибся, я, скорее всего, пациенту это прямо не скажуТвитнуть эту цитатуЕсли я вижу, что предыдущий врач ошибся, я, скорее всего, пациенту это прямо не скажу. Во-первых, обычно такая информация уже бесполезна. Во-вторых, это не принято. Медицинское сообщество очень закрытое, основные угрозы у нас снаружи, а не внутри. Это, в частности, государство, выдумавшее кучу норм, которые невозможно соблюдать. Поэтому есть негласная договоренность — поддерживать друг друга или хотя бы не трогать. Например, в судах по поводу врачебных ошибок очень важно мнение эксперта. Вот уважаемый хирург сталкивается с делом, которое касается ошибки врача другой больницы. Он изучает материалы и понимает, что обвиняемый накосячил. Несомненно, у хирурга найдется связь с главврачом этой больницы. Он ему позвонит и скажет: «Что за мудак у тебя работает? Гони его». Но на суде он этого не скажет: сегодня он навредит человеку из своего сообщества, а завтра сам станет предметом субъективного суждения.

Думаю, где-то половина ошибок врачей в России — из-за дефектов вузовского образования. Это самые страшные ошибки, которые вообще не должны происходить. С ними можно бороться стандартизацией, устанавливать какое-то дно, чтобы врач ни в коем случае не принимал опухоль спинного мозга за остеохондроз, чтобы врачи в своей работе основывались на доказательствах, а не традиции. Для этого в частности нужно хорошо преподавать английский. Сейчас это язык, с помощью которого врачи всего мира обмениваются информацией. И если ты не знаешь английский, ты в изоляции.

Но в СМИ проходятся по врачам вне зависимости от того, грамотный это человек или не очень. Вот говорят: «В Тамбове пациенту ввели не то лекарство, и он умер!» И тут вообще-то нужно сразу включать критическое мышление: какому человеку? какое лекарство? при каких обстоятельствах? что указано в результатах вскрытия? Обычно на все эти вопросы в статье никто не отвечает, а просто выступают с позиции «врачи — убийцы». Я знаю одного хирурга, который ежегодно спасает несколько сотен жизней. Шесть лет назад у него во время операции было одно серьёзное осложнение, которое привело к гибели пациентки. Эта история была раздута СМИ до такой степени, что до сих пор, если погуглить его имя, вылезают статьи только об этом случае. Это нанесло серьёзный удар по нему и его семье. Логично, что люди после подобных новостей скорее начнут лечиться собственной мочой, чем пойдут в поликлинику».

Канадский терапевт Брайан Голдман рассказывает в лекции на TED.COM о том, как важно врачам говорить о своих ошибках.

Источник

В России у 61% врачей, которые работали во время первой волны пандемии, выявили признаки профессионального выгорания. Психологическое исследование состояния медработников из разных регионов провели специалисты Московского государственного психолого-педагогического университета и НИИ скорой помощи им. Склифосовского.

«Правмир» поговорил с психологом Анной Хасиной, по каким признакам мы можем определить начало выгорания, что с этим делать, почему доплаты не спасают медиков от выгорания и что должно делать государство, чтобы беречь наших врачей.

Выгоревший врач в медицину не вернется

— Чем страшно выгорание врачей? Потому что мы все от них зависим?

Анна Хасина

— Зависимость пациентов — одна из причин, но не самая важная. Стресс и выгорание приводят к увеличению числа медицинских ошибок, это доказано многочисленными зарубежными исследованиями. 

В нашей стране таких исследований пока нет, так же, как и нет понятия «медицинская ошибка». Когда-то меня потрясли данные, что медики в состоянии стресса в 6,2 раза чаще делают ошибки в лекарственных назначениях, это данные 2019 года.

Второе — выгоревшие, уставшие, не способные выполнять свою работу врачи в какой-то момент уйдут. Как буквально — из профессии, так и фигурально — будут болеть и умирать. На их место никто не придет, нет той скамейки запасных, с которой можно бесконечно черпать свежие силы. 

Образование врача — процесс очень длительный, нужны годы практики, чтобы наработать опыт, клиническое чутье. Поэтому в долгосрочной перспективе выгорание врачей — это тревожная и опасная ситуация.   

— В чем проявляется выгорание? У врачей оно специфично?

— Выгорание довольно универсально, есть три вектора проявлений.

Во-первых, это бесконечная истощенность. Может быть физическая — проблемы с давлением или сердцем, усталость, головные боли, боль во всем теле, проблемы с желудком, кожей, бессонница. Конечно, любое из этих состояний может быть как признаком целого ряда соматических болезней, так и выгорания. 

Другой тип истощенности — эмоциональная. Это повышенная «взрывоопасность», гневливость, раздражительность, слезливость, сентиментальность, невозможность сосредоточиться, странные, нетипичные эмоциональные реакции.

Второй вектор выгорания — это деперсонализация, попросту говоря, цинизм. Сюда попадают все случаи плохой коммуникации с пациентами, равнодушие к их судьбе, неготовность к профессиональному развитию, — словом, все то, за что традиционно ругают врачей.

Третий признак — обесценивание своих достижений, недовольство собой.

Из перечисленных векторов выгорания недовольство собой и обесценивание собственных усилий традиционно занимает наименьший процент, а цинизм и истощенность делят первое место.

— Выгорание будет сказываться и на личной жизни врача?

— Это генерализованный паттерн, который влияет на все жизненные сферы. Но страшно, прежде всего, тем, что врач физически, эмоционально, когнитивно разрушается. Это происходит очень быстро и не проходит с отдыхом.

— Почему даже отдых не помогает?

— Усталость запредельная, отсутствие отдыха, нормального сна лечатся отпуском. Но если у врача наступило профессиональное выгорание, он просто не сможет вернуться в медицину. Врач может отдыхать хоть целый год, но как только он попытается войти в ту же воду, все симптомы — отвращение к делу, истощенность — вернутся. 

Поэтому выгорание — очень опасное состояние. Его когда-то начали изучать именно в контексте профессиональной деятельности. Потому что, если человек просто устал, ему надо отдыхать, переключаться, заниматься чем-то другим.

Но если это именно профессиональное выгорание и человек выгорает или уже выгорел, то фактически единственное, что спасет — радикальная смена профессии.

Поэтому все усилия мировых исследователей выгорания, психологов направлены на его предотвращение. Как обычно, профилактировать проще, чем лечить. Возвращать врача в профессию сложно, долго и дорого.

Последняя стадия — депрессия

— По каким признакам врач может определить у себя первые симптомы выгорания? Когда он еще не умер как профессионал, но с ним уже что-то происходит.

— Есть три типа проявлений стресса. Первый — телесные проявления. Например, головные боли, часто они проявляются в одном и том же физическом месте. Пришел на работу — и начала болеть голова.

— А у нас всегда есть хорошие, достойные объяснения, почему болит голова?

— Да, плохая погода, давление, плохой сон, всегда есть какие-то разумные объяснения. Но если это происходит из раза в раз, ассоциировано с местом, это очень четкий признак. Собственно, боль любой локализации — в спине, животе, ногах — сигнал, показатель, что с телом что-то нехорошее происходит. 

Почему при стрессе бывают боли в спине, в неожиданных местах — в руках, шее? Из-за мышечного напряжения. Как только мы перенапрягаем мышцы — возникает боль. И эта боль может появляться в неожиданном, странном месте. Казалось бы: я никакие тяжести не носила, но у меня ужасно болит спина или поясница. Напряженное эмоциональное состояние влечет за собой напряжение мышц.

— И что делать, если появляются такие немотивированные мышечные боли?

— Во всем мире самым главным инструментом предотвращения эмоционального выгорания является развитие подхода mindfulness — осознанности. Почему? Чтобы ловить ранние сигналы. 

Нам очень сложно это про себя самих понять. Например, такая боль может свидетельствовать о том, что я, врач, целый день хожу с напряженными мышцами лица, или челюсти, или шеи. Почему я напрягаюсь? Потому что мне уже очень трудно выносить все то, что вокруг меня и со мной происходит. И я совершенно неосознанно мобилизую эти мышцы, чтобы быть в состоянии постоянной готовности к борьбе. Это не контролируется сознанием. 

Свое напряжение я начинаю осознавать, только когда появляется боль. Ощущение кома в горле, тяжести в груди, невозможность сказать — любой из этих признаков может быть связан с соматическим состоянием. Но может свидетельствовать и о том, что я перенапрягаюсь и тело так реагирует на излишнее мышечное напряжение. А напрягаюсь я, потому что сложно, потому что стресс, и выгорание не за горами.

— А что касается внутреннего состояния и поведения?

— Второй тип проявлений стресса — эмоционально-психологический. Сниженный эмоциональный фон, апатия, уныние, не радует даже то, что радовало раньше. 

Например, я не могу без отвращения думать о своих пациентах, я теряю интерес к научной деятельности. Тягостное ощущение, что все пропало, все усилия бесполезны, все тлен, бессмысленность и пустота. Мне один врач так это описывал: «У меня все было в сером цвете. Такое ощущение, что все краски поблекли».

— Очень похоже на описание депрессии. А выгорание и депрессия — это разные явления?

— Мне очень понравилось объяснение, которое я нашла в одной из научных англоязычных статей. Выгорание — крайнее проявление длительного, неконтролируемого, плохо пережитого стресса. У него, в свою очередь, есть четыре фазы. Так вот, последняя фаза, крайняя степень выгорания — это и есть депрессия. 

С депрессией невозможно бороться вне контекста медикаментозной либо психологической поддержки, самому ее не победить. Наивно предполагать, что можно мобилизоваться, собраться, отдохнуть, взять себя в руки, в общем что-то такое сделать, чтобы победить выгорание. Если врач уже находится внутри выгорания, он нуждается в профессиональной поддержке, психологической и, возможно, психиатрической.

— Поведение при выгорании как меняется?

— Человек стал более агрессивным, конфликтным, раньше ссорился с домашними раз в неделю, а теперь — дважды в день. Или не может заставить себя, придя домой, разговаривать с домашними, все время молчит.

Поскольку одним из признаков выгорания является неспособность чувствовать, то если спросить у человека: «Что ты чувствуешь?», он ответит: «Не знаю, у меня нет ощущений, я как будто замерз».

Нарушения сна — один из самых первых тревожных сигналов. Не могу заснуть, не могу проснуться, просыпаюсь посреди ночи. Одна, две ночи — не показатель, а если это длится больше четырех-шести дней — это однозначный повод обратиться к специалисту.

— А сны могут говорить о выгорании?

— Кто-то видит сны, кто-то не видит, кто-то видит черно-белые, кто-то цветные. Сомнологи говорят, что на самом деле все видят, но не все запоминают. Здесь ключевым критерием является «не так, как раньше». Раньше никогда не видел сны, а теперь начал. Или наоборот: раньше всегда видел сны, а теперь сплю как убитый, тяжелым, свинцовым сном, вообще снов не помню. Любые изменения — повод задуматься: что со мной происходит?

Спросите: «Что я могу сделать для тебя?»

— Коллеги, близкие, семья на что могут ориентироваться?

— Тоже на поведенческие, эмоциональные, физические изменения. Были очень интересные исследования, которые показывают, что даже визуально выгорающий человек меняется. Это связано с напряжением других групп мышц. И внимательный близкий эти изменения заметит.

Ну и, конечно, к поведенческим признакам относятся изменения в дозах алкоголя, крепости напитков.

— Если я — родственник, друг, коллега врача — чувствую у него первые признаки выгорания, должен ли я что-то сделать? И как действовать бережно и с уважением, поскольку мы сейчас много говорим о чужих границах?

— ВОЗ выпустила методичку, где подчеркивается: ключевой инструмент предотвращения выгорания — поддержка и принятие от коллег и руководства. 

Принятие — это не осуждать, а поддержка — это словами говорить: «Я с тобой», «Я здесь», «Что я могу сделать для тебя?» Просто быть рядом, говорить, слушать. Возможно, поделиться своими чувствами. 

Врачей, в особенности хирургов, учат бытовому цинизму — «Не распускай сопли, соберись». А откровенный разговор про чувства, переживания — очень мощный терапевтический инструмент для предотвращения выгорания. И здесь не нужен психолог, здесь нужен любой человек, которому не страшно рассказать, что ты чувствуешь на самом деле.

— Но имеем ли мы право советовать обратиться к психотерапевту?

— Мне кажется, здесь, скорее, вопрос — к чему это приведет? В нашей стране крайне низкая культура обращения к психиатрам и психотерапевтам. Советовать-то можно, но насколько последует этому совету наш собеседник, это большой вопрос. Моя гипотеза: скорее нет, чем да. 

Что может быть полезным? Делиться историями, потому что человеку выгорающему может казаться, что он один такой. Упомянуть ненавязчиво: а вот NN к психотерапевту обратился, и ему это помогло. Но не советовать напрямую, мы все не любим советы, и врачи не исключение. 

Жена врача, предположим, думает: «Что мне, молчать и смотреть, как мой близкий разрушается на моих глазах?! Или сказать, заранее понимая, что это ни к чему не приведет?» Выход здесь один: быть рядом, делиться своими чувствами, говорить, как тебе больно от того, что с близким человеком что-то происходит. И терпеливо ждать. 

Это из серии «делаем что можем, а дальше будь что будет». Мы не всесильны, у нас нет инструмента заставить человека спасаться, если он этого не хочет. Ни в открытую, ни манипулятивно. Нужно просто создавать условия и ждать, пока человек созреет или не созреет. Гарантий нет.

— Медик, имеющий дело со смертью, больше подвержен выгоранию?

— Трудно сказать. Есть такой ежегодный американский отчет Medscape, это опрос по стрессу и выгоранию, который проводится среди 15 тысяч медиков 29 разных специальностей. И онкологи находятся в середине этого списка, а самый высокий уровень выгорания у неврологов и урологов. 

Возможно, что люди, имеющие дело со смертью, вырабатывают защитные механизмы, чтобы не выгорать. Я много лет работаю с онкологами и это наблюдаю. Хотя в целом все медики очень подвержены выгоранию, и уровень суицидальной готовности у них в 1,5–2 раза выше, чем в среднем по популяции. Но опять же, это все иностранные данные, российских данных нет.

«Подставить плечо и СИЗ разрисовать цветочками»

— А вся эта ковидная история способствует выгоранию? Концентрация смерти у нас повысилась.

— Ковид — да, концентрация смерти сама по себе, как ни странно, нет. Вопрос не в смерти. 

В мае 2020 года в НИИ им. Склифосовского Сергей Сергеевич Петриков с соавторами опубликовали интересное исследование стресса и выгорания врачей. Выявили четыре типа факторов. Во-первых, это все, что касается защиты, невозможность получить достаточные средства защиты или неверие в то, что они достаточны. Второе — невозможность повлиять на ситуацию: «у меня нет никаких инструментов, лекарств, по большому счету, я могу просто наблюдать». Чувство беспомощности — тоже очень мощный фактор выгорания. 

И инструмент борьбы — давать контроль там, где это только возможно. Если врачи могут повлиять на расписание свое, то нужно обязательно давать такую возможность. 

Еще один фактор — отсутствие поддержки.

Там, где есть поддержка со стороны руководства и коллег, признание, там, где говорят: «Вы молодцы! Большое спасибо» — там выгорания меньше.

Была очень трогательная фотография из института Склифосовского, Сергей Сергеевич Петриков выложил в своем фейсбуке. На полочке лежали чьи-то постиранные носочки. Кто-то из врачей взял чужие носки брошенные, постирал, вернул и написал: «Носочки чистые».

Фото: Саргей Петриков / Facebook

— Потрясающе.

— И тут нет ничего сверхъестественного. Ну что такое поддержка? Принести на работу плюшки и угостить коллег. Подставить дружеское плечо и СИЗ разрисовать цветочками. На слух какая-то ерунда, но вот так проявляется поддержка, дружеское участие. Возникает чувство, что рядом свои. 

Было очень интересное исследование (Brooks S.K., Dunn R., Amlot R., et al. Social and occupational factors associated with psychological distress and disorder among disaster responders: a systematic review. BMC Psychol) 2016 года: анализировали данные по стрессу и выгоранию у врачей, которые в 2003–2004 годах боролись с эпидемией SARS. Более молодые врачи больше подвержены выгоранию, чем врачи 40 лет и старше. Врачи одинокие больше подвержены выгоранию, потому что нет поддержки семьи. Врачи с чувством юмора выгорают меньше, чем врачи без него. И последнее — это самоотчуждение от коллег и близких.

«Выгорание — там, где бесправность и беспомощность»

— Врачи сейчас в зоне риска в плане заражения, возникает страх за свою жизнь. Это приводит к выгоранию?

— В самом начале пандемии был высокий страх заразиться. А вот, скажем, исследования, которые проводились в мае-июне в Китае, то есть уже полгода прошло, они не показывали вот этот фактор среди ключевых факторов развития выгорания. То есть, видимо, случилось привыкание. 

Как это происходит в России, нам судить трудно. Были исследования зимы-весны 2020 года, повторных исследований я не видела.

— Недавно прошли массовые увольнения врачей и младшего медицинского персонала в Саратовской, Пензенской, Свердловской и других областях. Это последствия выгорания, на ваш взгляд, — массовые увольнения? Можно ли было бы это предотвратить?

— Я думаю, что выгорание является мощным фактором развития этих событий, но, скорее всего, не единственным. Это, скорее, следствие тех организационных проблем, которые присущи здравоохранению этих областей. Возможно, нехватка СИЗов, ненормированный рабочий день, отсутствие поддержки со стороны руководства и признания. Думаю, что это сыграло большую роль. И на фоне этого всего развилось выгорание. Отсутствие адекватной оплаты, возможно.

— А в Омске тоже был случай, когда работники скорой привезли тяжелую пациентку с поражением легких прямо к зданию Минздрава. То есть такая форма протеста. Выгорание может вот в такой агрессивной форме выражаться?

— Протест — это очень активная жизненная и гражданская позиция у медиков. Они привлекли огромное внимание к этой проблеме, инициировали действие властей. Какое же это выгорание? Они в борьбе, они молодцы.

— С чем можно сравнить выгорание? С горящей проводкой, взрывом газа, обрушением моста, землетрясением, скрытым внутренним кровотечением?

— Частая метафора, которой пользуются психологи: выгорание — это сначала тлеющая, а потом горящая проводка. Знаете, как бывает: открытого огня не видно, а ужасный запах уже есть. И мы сразу понимаем: что-то очень сильно не так, нужно срочно реагировать. 

«Запах» тлеющей психической проводки столь же силен для профессионального взгляда. К сожалению, медики редко обращаются за профессиональной помощью, пока не видно открытого огня, то есть пока проблема выгорания не стала очевидной. И снова, к сожалению, в этой ситуации помогать уже очень сложно, а иногда и поздно.

— Есть ли черты характера, обладатели которых предрасположены к проявлению синдрома эмоционального выгорания?

— Да, есть. К выгоранию предрасположены люди так называемого А-типа: активные, конкурентные, порывистые, которым трудно выразить словами свое эмоциональное состояние. Именно поэтому первым шагом в управлении выгоранием является mindfulness — повышение осознанности.

— Деньги в виде хороших зарплат, премий, надбавок могут профилактировать выгорание? Или деньги тут не главное?

— Это частый комментарий врачей: если бы платили хорошо, то мы бы не выгорали. Увы, это не совсем так.

Деньги — это так называемый гигиенический фактор в работе, наряду с орудиями производства — медицинской одеждой, лекарствами и инструментами, возможностью отдыхать после работы и тому подобным. Если всего вышеперечисленного нет или меньше условно «нормального» количества — да, врачи будут выгорать. 

Однако, как только уровень вознаграждения становится справедливым, адекватным рынку, дальнейшее повышение оплаты не помогает избежать выгорания. Это не значит, что врачам не нужно платить! Это значит, что на выгорание действуют и другие факторы, не только деньги.

— А ситуация, при которой одни получают надбавки, а другие нет, способствуют выгоранию? Начинаются выяснения, поиск правды, попытки получить положенные государством деньги. 

— Выгорание цветет махровым цветом там, где человек ощущает свою бесправность и беспомощность. Когда врачам сначала обещали выплаты, а потом не дали и сделать ничего нельзя — это плодородная почва для выгорания. 

Произвол руководителя, бесправие врача перед лицом жалоб пациентов, невозможность помочь ковидным пациентам — факторы разной природы, но одинаково разрушающе действуют на психологическое состояние врачей.

— Что государство может сделать в этой ситуации?

— Государство должно соблюдать свои же правила игры. Обещали надбавки — дайте по справедливости. Или не обещайте, не создавайте ложные ожидания. 

Безотносительно пандемии уголовное преследование за врачебные ошибки — кошмарный фактор выгорания. Ни в одной стране мира врача не будет преследовать Следственный комитет за непреднамеренную ошибку. Да, за отрезанную не с той стороны конечность — не будет преследовать. Это станет предметом административного, возможно, судебного разбирательства, страховых выплат пациенту, разбора инцидента на этическом комитете больницы, но не уголовного преследования. 

И это правильно! Врачи — не боги, они много учатся, годами набирают опыт, но они всего лишь люди и могут делать ошибки. Это трудно принять неврачу, я понимаю. 

Требовать от врача никогда не ошибаться под угрозой уголовного преследования — все равно, что требовать от любого руководителя никогда не совершать управленческих ошибок, или от кредитного инспектора — никогда не одобрять невозвратные кредиты, или от полицейского — никогда не упускать из виду улики преступления. Это невозможно. 

Можно и нужно строить систему, которая позволит минимизировать ошибки. Например, операции на неправильной конечности — ошибка такого масштаба, что потребовала создания специальной процедуры верификации. Ее придумали в рамках системы качества JCI, и теперь эту процедуру применяют хирурги всего мира.

Каждый может быть «хорошим» пациентом

— В некоторых городах врачам привозят горячие обеды, таежную ягоду, фонды, в том числе «Правмир», собирали на СИЗы. Такие действия — капля в море? Или та самая капля, которая камень точит? На ваш взгляд, что каждый из нас может сделать для врачей и медперсонала сегодня?

— Что точно может сделать каждый — это быть «хорошим» пациентом. Во-первых, не создавать дополнительную нагрузку — не вызывать скорую на насморк или незначительное повышение температуры 37,8. Напротив, с ухудшением хронических состояний обращаться своевременно, не ждать, пока станет совсем плохо. Во-вторых, вести себя дружелюбно, вежливо и сдержанно. 

Всем сейчас тяжело и тревожно, но врачам хуже всех. Даже если вы не вполне довольны скоростью или отзывчивостью врачей, не надо скандалить или угрожать. Лишний раз улыбнуться или сказать врачу «спасибо» — это так просто и так важно!

— У психологии в России много проблем. Одна из них — отсутствие стандартов. Существуют ли стандарты оказания помощи при выгорании?

— Аналогично клиническим рекомендациям — нет, не существует. Есть методические рекомендации по работе со стрессом и выгоранием, в том числе хорошие методички выпускает ВОЗ. Между прочим, они пишут для широкого круга лиц, так что каждый может зайти на сайт ВОЗ и посмотреть симпатичную иллюстрированную методичку, что делать, если вы ощущаете стресс и выгорание. Похожие методические рекомендации выпустило Российское психологическое общество, Союз охраны психического здоровья и другие организации. 

— Что бы вы посоветовали врачам, которым стыдно обращаться за профессиональной психологической помощью? Как преодолеть этот барьер?

— Посмотрите на своих коллег — налево, направо…

У каждого, кого вы видите, — крайне высокий уровень тревоги. У каждого пятого — депрессия, он принимает или нуждается в препаратах.

У каждого десятого — мысли о самоубийстве, ему экстренно нужен психиатр или клинический психолог. Шесть человек из десяти уже выгорают. Вы по-прежнему считаете, что обратиться за помощью стыдно?

— Можно ли справиться с такой проблемой самостоятельно?

— Со стрессом — возможно, да, с выгоранием — нет.

— А можно ли решить ее без медикаментов, одной лишь психотерапией?

— А можно вылечить пневмонию без антибиотиков? Иногда да, иногда нет, зависит от типа пневмонии, тяжести состояния пациента, сопутствующих заболеваний. Так же с выгоранием. Бывает, что да, но гарантий нет.

— Какими компетенциями должен обладать психолог, психотерапевт, чтобы помочь с выгоранием врачам?

— Формальных требований нет. Ни диплом психолога, ни дополнительная специализация медицинского психолога или психотерапевта не являются гарантией квалификации в узкой теме стресса и выгорания врачей. Квалифицированный психолог — так же, как и квалифицированный врач — понимает границы своей компетентности. Если не сможет помочь сам, направит к коллеге. Главное, не постесняйтесь обратиться к психологу! Это не страшно и не стыдно, а наоборот, ответственно и дальновидно.

Поскольку вы здесь…

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

Источник

Британский нейрохирург Генри Марш в книге «Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии» поразил откровенностью высказываний о сложности выбора, с которым ежедневно приходится сталкиваться врачу в профессиональной деятельности, и об ошибках, которые тот неизбежно совершает, цена которым — человеческая жизнь. Недавно на русском языке вышла новая книга Марша — «Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии» «Эксперт» поговорил с доктором Маршем о том, нужно ли пациентам знать, что на самом деле думает о них врач и что он переживает во время операций.

— Обычным людям свойственно не задумываться о болезни, для них болезнь — это случайность. Как врачи относятся к болезням, зная, насколько хрупок человеческий организм?

— Когда ты молодой доктор, ты приучаешь себя думать о болезни как о чем-то, что происходит только с пациентами, но не с тобой. Но когда ты становишься старше, как я, то теряешь эту самоуверенность. Мне сейчас шестьдесят семь, я чувствую себя хорошо, но я все равно рано или позже стану пациентом. И я знаю огромное количество болезней, которыми могу заболеть. Я бегаю и занимаюсь спортом каждый день, бросил курить много лет назад — в общем, стараюсь заботиться о своем здоровье.

— С точки зрения пациента, как бы ни совершенствовалась медицина, на смену одной трудноизлечимой болезни приходит другая. А что приносит с собой прогресс с точки зрения врача?

— Не только для пациентов, но и для докторов интернет стал большим подспорьем. Сейчас легче идти в ногу с медицинским прогрессом. Но всегда есть риски, есть хорошие и плохие вещи, которые могут случиться и во время операций, и если не прооперировать. И всегда надо выбирать. Теперь это становится сложнее, и вот почему: пациенты становятся все старше и старше, поэтому и принимать решения становится все сложнее. Много стало пациентов в возрасте восьмидесяти и даже девяноста лет. Большая проблема в Америке и Европе, когда врачи делают не совсем необходимые операции, потому что трудно понять, когда остановиться. Из-за этого расходы на здравоохранение тоже растут.

— Есть ли что-то важное, что каждый человек должен осознать перед смертью?

— Что ты хочешь оставить после себя? Чем ты хочешь запомниться другим? Это главный вопрос, на который надо ответить перед смертью. Не только своим друзьям и семье. Как доктор, я, например, очень горжусь тем, что передаю свой опыт другим врачам в Англии, Америке, Украине и других странах. Это как в пословице: нужно научить ловить рыбу, а не ловить другому рыбу каждый день. Эта чудесно — учить новое поколение врачей, как обращаться с пациентами. Для меня это очень важная часть работы доктора. На мой взгляд, в подготовке врачей много проблем, в том числе отсутствие передачи опыта.

— В чем ценность человеческой жизни?

— Смысл моей работы — ценность жизни моих пациентов. Мне важно не только сохранять жизнь, но и облегчить страдания. Я бы вообще не говорил о смысле жизни. Я бы говорил о вещах, которые придают жизни смысл. Мне кажется, главное счастье в жизни — делать других людей счастливыми. Мы же очень социальные существа. То, как ты делаешь людей счастливыми, зависит от окружения, конечно.

— Как врач переживает ошибки в своей профессиональной деятельности?

— Если ты не переживаешь из-за своей ошибки, ты плохой доктор. Да, конечно, ты чувствуешь себя плохо в такой момент, в первую очередь нужно подумать о пациенте и о его семье — как объяснить им, что случилось. Это очень сложно, но нужно говорить правду. Во второй книге я об этом пишу. Даже если это не твоя ошибка, все равно это очень сложный момент. Второй вопрос: как сделать так, чтобы ошибка не повторялась, какой вынести урок из случившегося? Нельзя просто загнать мысли об ошибке под ковер и идти дальше. Если ошибка тебя не волнует, ты не приложишь усилий, чтобы ее не допускать. И очень важно, чтобы можно было разобрать случившееся с коллегами. Важно работать бок о бок с такими коллегами, которые поддержат в такой ситуации, с кем можно ее обсудить.

— Что в процессе операции для вас важнее: совершенство исполнения или желание вылечить пациента?

— Делать операции не самое сложное. Главное, принять правильное решение, хорошо знать болезнь и уметь посмотреть на ситуацию глазами пациента. Нужна эмпатия.

— Насколько врачам трудно уходить на пенсию?

— Для меня уйти на пенсию было очень трудно. Я привык работать шесть дней в неделю хотя бы по десять часов в день. И не привык, что у меня есть свободное время. Не так уж я этому и рад. Я хочу работать, я и сейчас работаю.

— Это свойственно всем врачам?

— Нет. Думаю, это я такой. Я как та собака, что крутится, пытаясь поймать собственный хвост. Если я не работаю постоянно, я начинаю плохо себя чувствовать. Поэтому я стараюсь загрузить себя работой. Но мы, врачи, конечно, очень прирастаем к своему месту работы. Лечение пациентов затягивает. Это очень интенсивная работа, которая держит тебя в тонусе. Ты постоянно смотришь на мозг через микроскоп, и это обладает каким-то необъяснимым очарованием.

— Будучи врачом, вы восхищаетесь совершенством человеческого тела как очень сложного механизма или, скорее, обращаете внимание на его недостатки?

— Если бы наше тело было совершенным, нам не нужны бы были врачи. Но мне кажется, что человеческий мозг — это одна из самых потрясающих, одна из самых сложных вещей в нашей Вселенной. Чем больше я читаю профессиональной литературы о мозге, тем больше я им восхищаюсь. Да, мы все болеем и в конце концов умираем, но мозг, процесс мышления — это что-то экстраординарное. Мы еще столько всего не знаем о мозге! Как появляется осознание себя в этом — это вообще одна из величайших загадок, на уровне теории Большого взрываю

— Что для вас так и осталось загадкой?

— Ой, этих загадок очень много, я постоянно сталкиваюсь с тем, что чего-то еще не знаю о мозге! И сам факт, что мы до сих пор мало знаем о мозге, меня тоже потрясает и восхищает.

— В какой период врачебной деятельности вы были на пике формы?

— Это достаточно сложный вопрос. Десять-пятнадцать лет назад я проводил операции шесть-семь дней в неделю. Но наша работа не столько операции, сколько принятие решений и общение с пациентами. Да, пятнадцать лет назад я был ловчее и быстрее, но сейчас я лучше разбираюсь в принятии решений. В том числе в том, когда операцию проводить не стоит. В Англии три месяца нужно учиться оперировать, три года — учиться понимать, когда надо проводить операцию, и сорок лет — чтобы научиться понимать, когда операцию проводить не надо.

— Когда врач сам начинает болеть, насколько эмоционально он переживает период беспомощности и зависимости от других врачей?

— В английском есть поговорка: «Незнание — опасная вещь». Это то, что я говорю своим пациентам. Но в то же время знать все слишком хорошо иногда даже опаснее. Когда доктора болеют, им еще хуже, чем обычным пациентам. Во-первых, они знают, что лечение может пойти не так. Во-вторых, они лучше других понимают, что их врачи — тоже люди, а не боги. Когда ты врач, быть пациентом по-настоящему страшно.

— Как примириться с тем, что организм неизбежно изнашивается и стареет?

— Эти мысли очень трудно отодвинуть в сторону. Трудно не думать о смерти. Но лучше думать о чем-то другом, быть занятым.

— Зачем нужно было дезавуировать образ врача?

— Для меня важно быть честным, чтобы другие доктора сами себя понимали лучше, в том числе тот факт, что все доктора проходят через это. Чтобы меньше страдали психологически и меньше боялись. Пациенты не дураки, и перед операцией каждый пациент переживает. Не думаю, что моя книга их еще больше напугает. Зато она поможет понять врачей и больше им доверять. Я сыт по горло случаями, когда врача поднимают на недостижимую высоту в глазах пациентов, а самих больных принижают, будто они ничего не понимают. Я за равноправные отношения пациента и врача.

Источник

В России у 61% врачей, которые работали во время первой волны пандемии, выявили признаки профессионального выгорания. Психологическое исследование состояния медработников из разных регионов провели специалисты Московского государственного психолого-педагогического университета и НИИ скорой помощи им. Склифосовского.

«Правмир» поговорил с психологом Анной Хасиной, по каким признакам мы можем определить начало выгорания, что с этим делать, почему доплаты не спасают медиков от выгорания и что должно делать государство, чтобы беречь наших врачей.

Выгоревший врач в медицину не вернется

— Чем страшно выгорание врачей? Потому что мы все от них зависим?

Анна Хасина

— Зависимость пациентов — одна из причин, но не самая важная. Стресс и выгорание приводят к увеличению числа медицинских ошибок, это доказано многочисленными зарубежными исследованиями. 

В нашей стране таких исследований пока нет, так же, как и нет понятия «медицинская ошибка». Когда-то меня потрясли данные, что медики в состоянии стресса в 6,2 раза чаще делают ошибки в лекарственных назначениях, это данные 2019 года.

Второе — выгоревшие, уставшие, не способные выполнять свою работу врачи в какой-то момент уйдут. Как буквально — из профессии, так и фигурально — будут болеть и умирать. На их место никто не придет, нет той скамейки запасных, с которой можно бесконечно черпать свежие силы. 

Образование врача — процесс очень длительный, нужны годы практики, чтобы наработать опыт, клиническое чутье. Поэтому в долгосрочной перспективе выгорание врачей — это тревожная и опасная ситуация.   

— В чем проявляется выгорание? У врачей оно специфично?

— Выгорание довольно универсально, есть три вектора проявлений.

Во-первых, это бесконечная истощенность. Может быть физическая — проблемы с давлением или сердцем, усталость, головные боли, боль во всем теле, проблемы с желудком, кожей, бессонница. Конечно, любое из этих состояний может быть как признаком целого ряда соматических болезней, так и выгорания. 

Другой тип истощенности — эмоциональная. Это повышенная «взрывоопасность», гневливость, раздражительность, слезливость, сентиментальность, невозможность сосредоточиться, странные, нетипичные эмоциональные реакции.

Второй вектор выгорания — это деперсонализация, попросту говоря, цинизм. Сюда попадают все случаи плохой коммуникации с пациентами, равнодушие к их судьбе, неготовность к профессиональному развитию, — словом, все то, за что традиционно ругают врачей.

Третий признак — обесценивание своих достижений, недовольство собой.

Из перечисленных векторов выгорания недовольство собой и обесценивание собственных усилий традиционно занимает наименьший процент, а цинизм и истощенность делят первое место.

— Выгорание будет сказываться и на личной жизни врача?

— Это генерализованный паттерн, который влияет на все жизненные сферы. Но страшно, прежде всего, тем, что врач физически, эмоционально, когнитивно разрушается. Это происходит очень быстро и не проходит с отдыхом.

— Почему даже отдых не помогает?

— Усталость запредельная, отсутствие отдыха, нормального сна лечатся отпуском. Но если у врача наступило профессиональное выгорание, он просто не сможет вернуться в медицину. Врач может отдыхать хоть целый год, но как только он попытается войти в ту же воду, все симптомы — отвращение к делу, истощенность — вернутся. 

Поэтому выгорание — очень опасное состояние. Его когда-то начали изучать именно в контексте профессиональной деятельности. Потому что, если человек просто устал, ему надо отдыхать, переключаться, заниматься чем-то другим.

Но если это именно профессиональное выгорание и человек выгорает или уже выгорел, то фактически единственное, что спасет — радикальная смена профессии.

Поэтому все усилия мировых исследователей выгорания, психологов направлены на его предотвращение. Как обычно, профилактировать проще, чем лечить. Возвращать врача в профессию сложно, долго и дорого.

Последняя стадия — депрессия

— По каким признакам врач может определить у себя первые симптомы выгорания? Когда он еще не умер как профессионал, но с ним уже что-то происходит.

— Есть три типа проявлений стресса. Первый — телесные проявления. Например, головные боли, часто они проявляются в одном и том же физическом месте. Пришел на работу — и начала болеть голова.

— А у нас всегда есть хорошие, достойные объяснения, почему болит голова?

— Да, плохая погода, давление, плохой сон, всегда есть какие-то разумные объяснения. Но если это происходит из раза в раз, ассоциировано с местом, это очень четкий признак. Собственно, боль любой локализации — в спине, животе, ногах — сигнал, показатель, что с телом что-то нехорошее происходит. 

Почему при стрессе бывают боли в спине, в неожиданных местах — в руках, шее? Из-за мышечного напряжения. Как только мы перенапрягаем мышцы — возникает боль. И эта боль может появляться в неожиданном, странном месте. Казалось бы: я никакие тяжести не носила, но у меня ужасно болит спина или поясница. Напряженное эмоциональное состояние влечет за собой напряжение мышц.

— И что делать, если появляются такие немотивированные мышечные боли?

— Во всем мире самым главным инструментом предотвращения эмоционального выгорания является развитие подхода mindfulness — осознанности. Почему? Чтобы ловить ранние сигналы. 

Нам очень сложно это про себя самих понять. Например, такая боль может свидетельствовать о том, что я, врач, целый день хожу с напряженными мышцами лица, или челюсти, или шеи. Почему я напрягаюсь? Потому что мне уже очень трудно выносить все то, что вокруг меня и со мной происходит. И я совершенно неосознанно мобилизую эти мышцы, чтобы быть в состоянии постоянной готовности к борьбе. Это не контролируется сознанием. 

Свое напряжение я начинаю осознавать, только когда появляется боль. Ощущение кома в горле, тяжести в груди, невозможность сказать — любой из этих признаков может быть связан с соматическим состоянием. Но может свидетельствовать и о том, что я перенапрягаюсь и тело так реагирует на излишнее мышечное напряжение. А напрягаюсь я, потому что сложно, потому что стресс, и выгорание не за горами.

— А что касается внутреннего состояния и поведения?

— Второй тип проявлений стресса — эмоционально-психологический. Сниженный эмоциональный фон, апатия, уныние, не радует даже то, что радовало раньше. 

Например, я не могу без отвращения думать о своих пациентах, я теряю интерес к научной деятельности. Тягостное ощущение, что все пропало, все усилия бесполезны, все тлен, бессмысленность и пустота. Мне один врач так это описывал: «У меня все было в сером цвете. Такое ощущение, что все краски поблекли».

— Очень похоже на описание депрессии. А выгорание и депрессия — это разные явления?

— Мне очень понравилось объяснение, которое я нашла в одной из научных англоязычных статей. Выгорание — крайнее проявление длительного, неконтролируемого, плохо пережитого стресса. У него, в свою очередь, есть четыре фазы. Так вот, последняя фаза, крайняя степень выгорания — это и есть депрессия. 

С депрессией невозможно бороться вне контекста медикаментозной либо психологической поддержки, самому ее не победить. Наивно предполагать, что можно мобилизоваться, собраться, отдохнуть, взять себя в руки, в общем что-то такое сделать, чтобы победить выгорание. Если врач уже находится внутри выгорания, он нуждается в профессиональной поддержке, психологической и, возможно, психиатрической.

— Поведение при выгорании как меняется?

— Человек стал более агрессивным, конфликтным, раньше ссорился с домашними раз в неделю, а теперь — дважды в день. Или не может заставить себя, придя домой, разговаривать с домашними, все время молчит.

Поскольку одним из признаков выгорания является неспособность чувствовать, то если спросить у человека: «Что ты чувствуешь?», он ответит: «Не знаю, у меня нет ощущений, я как будто замерз».

Нарушения сна — один из самых первых тревожных сигналов. Не могу заснуть, не могу проснуться, просыпаюсь посреди ночи. Одна, две ночи — не показатель, а если это длится больше четырех-шести дней — это однозначный повод обратиться к специалисту.

— А сны могут говорить о выгорании?

— Кто-то видит сны, кто-то не видит, кто-то видит черно-белые, кто-то цветные. Сомнологи говорят, что на самом деле все видят, но не все запоминают. Здесь ключевым критерием является «не так, как раньше». Раньше никогда не видел сны, а теперь начал. Или наоборот: раньше всегда видел сны, а теперь сплю как убитый, тяжелым, свинцовым сном, вообще снов не помню. Любые изменения — повод задуматься: что со мной происходит?

Спросите: «Что я могу сделать для тебя?»

— Коллеги, близкие, семья на что могут ориентироваться?

— Тоже на поведенческие, эмоциональные, физические изменения. Были очень интересные исследования, которые показывают, что даже визуально выгорающий человек меняется. Это связано с напряжением других групп мышц. И внимательный близкий эти изменения заметит.

Ну и, конечно, к поведенческим признакам относятся изменения в дозах алкоголя, крепости напитков.

— Если я — родственник, друг, коллега врача — чувствую у него первые признаки выгорания, должен ли я что-то сделать? И как действовать бережно и с уважением, поскольку мы сейчас много говорим о чужих границах?

— ВОЗ выпустила методичку, где подчеркивается: ключевой инструмент предотвращения выгорания — поддержка и принятие от коллег и руководства. 

Принятие — это не осуждать, а поддержка — это словами говорить: «Я с тобой», «Я здесь», «Что я могу сделать для тебя?» Просто быть рядом, говорить, слушать. Возможно, поделиться своими чувствами. 

Врачей, в особенности хирургов, учат бытовому цинизму — «Не распускай сопли, соберись». А откровенный разговор про чувства, переживания — очень мощный терапевтический инструмент для предотвращения выгорания. И здесь не нужен психолог, здесь нужен любой человек, которому не страшно рассказать, что ты чувствуешь на самом деле.

— Но имеем ли мы право советовать обратиться к психотерапевту?

— Мне кажется, здесь, скорее, вопрос — к чему это приведет? В нашей стране крайне низкая культура обращения к психиатрам и психотерапевтам. Советовать-то можно, но насколько последует этому совету наш собеседник, это большой вопрос. Моя гипотеза: скорее нет, чем да. 

Что может быть полезным? Делиться историями, потому что человеку выгорающему может казаться, что он один такой. Упомянуть ненавязчиво: а вот NN к психотерапевту обратился, и ему это помогло. Но не советовать напрямую, мы все не любим советы, и врачи не исключение. 

Жена врача, предположим, думает: «Что мне, молчать и смотреть, как мой близкий разрушается на моих глазах?! Или сказать, заранее понимая, что это ни к чему не приведет?» Выход здесь один: быть рядом, делиться своими чувствами, говорить, как тебе больно от того, что с близким человеком что-то происходит. И терпеливо ждать. 

Это из серии «делаем что можем, а дальше будь что будет». Мы не всесильны, у нас нет инструмента заставить человека спасаться, если он этого не хочет. Ни в открытую, ни манипулятивно. Нужно просто создавать условия и ждать, пока человек созреет или не созреет. Гарантий нет.

— Медик, имеющий дело со смертью, больше подвержен выгоранию?

— Трудно сказать. Есть такой ежегодный американский отчет Medscape, это опрос по стрессу и выгоранию, который проводится среди 15 тысяч медиков 29 разных специальностей. И онкологи находятся в середине этого списка, а самый высокий уровень выгорания у неврологов и урологов. 

Возможно, что люди, имеющие дело со смертью, вырабатывают защитные механизмы, чтобы не выгорать. Я много лет работаю с онкологами и это наблюдаю. Хотя в целом все медики очень подвержены выгоранию, и уровень суицидальной готовности у них в 1,5–2 раза выше, чем в среднем по популяции. Но опять же, это все иностранные данные, российских данных нет.

«Подставить плечо и СИЗ разрисовать цветочками»

— А вся эта ковидная история способствует выгоранию? Концентрация смерти у нас повысилась.

— Ковид — да, концентрация смерти сама по себе, как ни странно, нет. Вопрос не в смерти. 

В мае 2020 года в НИИ им. Склифосовского Сергей Сергеевич Петриков с соавторами опубликовали интересное исследование стресса и выгорания врачей. Выявили четыре типа факторов. Во-первых, это все, что касается защиты, невозможность получить достаточные средства защиты или неверие в то, что они достаточны. Второе — невозможность повлиять на ситуацию: «у меня нет никаких инструментов, лекарств, по большому счету, я могу просто наблюдать». Чувство беспомощности — тоже очень мощный фактор выгорания. 

И инструмент борьбы — давать контроль там, где это только возможно. Если врачи могут повлиять на расписание свое, то нужно обязательно давать такую возможность. 

Еще один фактор — отсутствие поддержки.

Там, где есть поддержка со стороны руководства и коллег, признание, там, где говорят: «Вы молодцы! Большое спасибо» — там выгорания меньше.

Была очень трогательная фотография из института Склифосовского, Сергей Сергеевич Петриков выложил в своем фейсбуке. На полочке лежали чьи-то постиранные носочки. Кто-то из врачей взял чужие носки брошенные, постирал, вернул и написал: «Носочки чистые».

Фото: Саргей Петриков / Facebook

— Потрясающе.

— И тут нет ничего сверхъестественного. Ну что такое поддержка? Принести на работу плюшки и угостить коллег. Подставить дружеское плечо и СИЗ разрисовать цветочками. На слух какая-то ерунда, но вот так проявляется поддержка, дружеское участие. Возникает чувство, что рядом свои. 

Было очень интересное исследование (Brooks S.K., Dunn R., Amlot R., et al. Social and occupational factors associated with psychological distress and disorder among disaster responders: a systematic review. BMC Psychol) 2016 года: анализировали данные по стрессу и выгоранию у врачей, которые в 2003–2004 годах боролись с эпидемией SARS. Более молодые врачи больше подвержены выгоранию, чем врачи 40 лет и старше. Врачи одинокие больше подвержены выгоранию, потому что нет поддержки семьи. Врачи с чувством юмора выгорают меньше, чем врачи без него. И последнее — это самоотчуждение от коллег и близких.

«Выгорание — там, где бесправность и беспомощность»

— Врачи сейчас в зоне риска в плане заражения, возникает страх за свою жизнь. Это приводит к выгоранию?

— В самом начале пандемии был высокий страх заразиться. А вот, скажем, исследования, которые проводились в мае-июне в Китае, то есть уже полгода прошло, они не показывали вот этот фактор среди ключевых факторов развития выгорания. То есть, видимо, случилось привыкание. 

Как это происходит в России, нам судить трудно. Были исследования зимы-весны 2020 года, повторных исследований я не видела.

— Недавно прошли массовые увольнения врачей и младшего медицинского персонала в Саратовской, Пензенской, Свердловской и других областях. Это последствия выгорания, на ваш взгляд, — массовые увольнения? Можно ли было бы это предотвратить?

— Я думаю, что выгорание является мощным фактором развития этих событий, но, скорее всего, не единственным. Это, скорее, следствие тех организационных проблем, которые присущи здравоохранению этих областей. Возможно, нехватка СИЗов, ненормированный рабочий день, отсутствие поддержки со стороны руководства и признания. Думаю, что это сыграло большую роль. И на фоне этого всего развилось выгорание. Отсутствие адекватной оплаты, возможно.

— А в Омске тоже был случай, когда работники скорой привезли тяжелую пациентку с поражением легких прямо к зданию Минздрава. То есть такая форма протеста. Выгорание может вот в такой агрессивной форме выражаться?

— Протест — это очень активная жизненная и гражданская позиция у медиков. Они привлекли огромное внимание к этой проблеме, инициировали действие властей. Какое же это выгорание? Они в борьбе, они молодцы.

— С чем можно сравнить выгорание? С горящей проводкой, взрывом газа, обрушением моста, землетрясением, скрытым внутренним кровотечением?

— Частая метафора, которой пользуются психологи: выгорание — это сначала тлеющая, а потом горящая проводка. Знаете, как бывает: открытого огня не видно, а ужасный запах уже есть. И мы сразу понимаем: что-то очень сильно не так, нужно срочно реагировать. 

«Запах» тлеющей психической проводки столь же силен для профессионального взгляда. К сожалению, медики редко обращаются за профессиональной помощью, пока не видно открытого огня, то есть пока проблема выгорания не стала очевидной. И снова, к сожалению, в этой ситуации помогать уже очень сложно, а иногда и поздно.

— Есть ли черты характера, обладатели которых предрасположены к проявлению синдрома эмоционального выгорания?

— Да, есть. К выгоранию предрасположены люди так называемого А-типа: активные, конкурентные, порывистые, которым трудно выразить словами свое эмоциональное состояние. Именно поэтому первым шагом в управлении выгоранием является mindfulness — повышение осознанности.

— Деньги в виде хороших зарплат, премий, надбавок могут профилактировать выгорание? Или деньги тут не главное?

— Это частый комментарий врачей: если бы платили хорошо, то мы бы не выгорали. Увы, это не совсем так.

Деньги — это так называемый гигиенический фактор в работе, наряду с орудиями производства — медицинской одеждой, лекарствами и инструментами, возможностью отдыхать после работы и тому подобным. Если всего вышеперечисленного нет или меньше условно «нормального» количества — да, врачи будут выгорать. 

Однако, как только уровень вознаграждения становится справедливым, адекватным рынку, дальнейшее повышение оплаты не помогает избежать выгорания. Это не значит, что врачам не нужно платить! Это значит, что на выгорание действуют и другие факторы, не только деньги.

— А ситуация, при которой одни получают надбавки, а другие нет, способствуют выгоранию? Начинаются выяснения, поиск правды, попытки получить положенные государством деньги. 

— Выгорание цветет махровым цветом там, где человек ощущает свою бесправность и беспомощность. Когда врачам сначала обещали выплаты, а потом не дали и сделать ничего нельзя — это плодородная почва для выгорания. 

Произвол руководителя, бесправие врача перед лицом жалоб пациентов, невозможность помочь ковидным пациентам — факторы разной природы, но одинаково разрушающе действуют на психологическое состояние врачей.

— Что государство может сделать в этой ситуации?

— Государство должно соблюдать свои же правила игры. Обещали надбавки — дайте по справедливости. Или не обещайте, не создавайте ложные ожидания. 

Безотносительно пандемии уголовное преследование за врачебные ошибки — кошмарный фактор выгорания. Ни в одной стране мира врача не будет преследовать Следственный комитет за непреднамеренную ошибку. Да, за отрезанную не с той стороны конечность — не будет преследовать. Это станет предметом административного, возможно, судебного разбирательства, страховых выплат пациенту, разбора инцидента на этическом комитете больницы, но не уголовного преследования. 

И это правильно! Врачи — не боги, они много учатся, годами набирают опыт, но они всего лишь люди и могут делать ошибки. Это трудно принять неврачу, я понимаю. 

Требовать от врача никогда не ошибаться под угрозой уголовного преследования — все равно, что требовать от любого руководителя никогда не совершать управленческих ошибок, или от кредитного инспектора — никогда не одобрять невозвратные кредиты, или от полицейского — никогда не упускать из виду улики преступления. Это невозможно. 

Можно и нужно строить систему, которая позволит минимизировать ошибки. Например, операции на неправильной конечности — ошибка такого масштаба, что потребовала создания специальной процедуры верификации. Ее придумали в рамках системы качества JCI, и теперь эту процедуру применяют хирурги всего мира.

Каждый может быть «хорошим» пациентом

— В некоторых городах врачам привозят горячие обеды, таежную ягоду, фонды, в том числе «Правмир», собирали на СИЗы. Такие действия — капля в море? Или та самая капля, которая камень точит? На ваш взгляд, что каждый из нас может сделать для врачей и медперсонала сегодня?

— Что точно может сделать каждый — это быть «хорошим» пациентом. Во-первых, не создавать дополнительную нагрузку — не вызывать скорую на насморк или незначительное повышение температуры 37,8. Напротив, с ухудшением хронических состояний обращаться своевременно, не ждать, пока станет совсем плохо. Во-вторых, вести себя дружелюбно, вежливо и сдержанно. 

Всем сейчас тяжело и тревожно, но врачам хуже всех. Даже если вы не вполне довольны скоростью или отзывчивостью врачей, не надо скандалить или угрожать. Лишний раз улыбнуться или сказать врачу «спасибо» — это так просто и так важно!

— У психологии в России много проблем. Одна из них — отсутствие стандартов. Существуют ли стандарты оказания помощи при выгорании?

— Аналогично клиническим рекомендациям — нет, не существует. Есть методические рекомендации по работе со стрессом и выгоранием, в том числе хорошие методички выпускает ВОЗ. Между прочим, они пишут для широкого круга лиц, так что каждый может зайти на сайт ВОЗ и посмотреть симпатичную иллюстрированную методичку, что делать, если вы ощущаете стресс и выгорание. Похожие методические рекомендации выпустило Российское психологическое общество, Союз охраны психического здоровья и другие организации. 

— Что бы вы посоветовали врачам, которым стыдно обращаться за профессиональной психологической помощью? Как преодолеть этот барьер?

— Посмотрите на своих коллег — налево, направо…

У каждого, кого вы видите, — крайне высокий уровень тревоги. У каждого пятого — депрессия, он принимает или нуждается в препаратах.

У каждого десятого — мысли о самоубийстве, ему экстренно нужен психиатр или клинический психолог. Шесть человек из десяти уже выгорают. Вы по-прежнему считаете, что обратиться за помощью стыдно?

— Можно ли справиться с такой проблемой самостоятельно?

— Со стрессом — возможно, да, с выгоранием — нет.

— А можно ли решить ее без медикаментов, одной лишь психотерапией?

— А можно вылечить пневмонию без антибиотиков? Иногда да, иногда нет, зависит от типа пневмонии, тяжести состояния пациента, сопутствующих заболеваний. Так же с выгоранием. Бывает, что да, но гарантий нет.

— Какими компетенциями должен обладать психолог, психотерапевт, чтобы помочь с выгоранием врачам?

— Формальных требований нет. Ни диплом психолога, ни дополнительная специализация медицинского психолога или психотерапевта не являются гарантией квалификации в узкой теме стресса и выгорания врачей. Квалифицированный психолог — так же, как и квалифицированный врач — понимает границы своей компетентности. Если не сможет помочь сам, направит к коллеге. Главное, не постесняйтесь обратиться к психологу! Это не страшно и не стыдно, а наоборот, ответственно и дальновидно.

Поскольку вы здесь…

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

Источник

Уставшие герои: почему выгорают врачи?

Что такое эмоциональное выгорание, к чему оно может привести? В частности, в работе врачей, от которых зависит здоровье многих людей.

Об этом предлагает поговорить MedAboutMe.

Проблема выгорания

Впервые о синдроме эмоционального выгорания (СЭВ) заговорили около 50 лет назад, в середине 70-х годов прошлого века. Тогда же появилось его определение, описывающее СЭВ как состояние нервного истощения, разочарования в своей работе, развитием профессиональной деформации. Последняя проявляется в использовании специфического жаргона, иногда циничного, в раздражении во время контактов с коллегами и пациентами, в стремлении демонстрировать собственную значимость с одновременным отношением к пациенту, как к набору симптомов, а не как к личности.

По определению К. Маслач, предложенному в 1996 году, основными составляющими СЭВ являются редукция своих профессиональных и личностных достижений, деперсонализация, и эмоциональное истощение.

Разработанная отечественными специалистами шкала предлагает классификацию СЭВ по стадиям.

Для первой стадии характерна неудовлетворенность собой, повышенная тревожность, сопровождаемая нарастанием ощущения безысходности. На второй стадии человек старается оградить себя от эмоционального реагирования, для чего старается сузить профессиональные обязанности, избегает перегрузок, сдерживает эмоции. Для третьей стадии характерны не только снижение общего тонуса, отстраненность и дефицит эмоций, но часто и проявления психосоматических и вегетативных расстройств.

В наибольшей степени эмоциональному выгоранию подвержены медицинские работники, сталкивающиеся в своей деятельности с ежедневным стрессом. Это врачи и медицинский персонал онкологических отделений и, особенно, хосписов. Это те, кто лечит и кто ухаживает за больными с вторичным иммунодефицитом (СПИД и ВИЧ). Это врачи реанимационных бригад, ежедневно вступающих в схватку за жизнь людей.

Исследования, проводившиеся в разных странах, с разными системами здравоохранения, показывают следующие результаты.

  • Существует связь между эмоциональным выгоранием и суицидальными наклонностями. В частности, в 1994 году австрийские исследователи сообщили о результатах анализа массива данных о врачах Австрии. Оказалось, что австрийские врачи мужского пола проявляют склонность к суициду чаще, чем население в целом, более чем в два раза. И в полтора раза чаще, чем врачи женского пола.
  • Канадские исследования показали, что из-за чрезмерно высокой нагрузки существенно снижается эффективность работы врачей, особенно — женщин. Из-за ухудшения состояния вследствие выгорания врачи раньше уходят на пенсию, что приводит к значительным потерям для бюджета страны. Для пациентов выгорание врача оборачивается повышением уровня агрессии и циничным отношением.
  • В Евросоюзе также проводилось анкетирование врачей общей практики. Анализ полученных 1393 анкет показал, что более 60% респондентов в той или иной степени уже затронуты эмоциональным выгоранием. Анкетирование стажеров хирургов-онкологов дало другие результаты: у четверти участников опроса выявлен СЭВ, у половины — депрессия.
  • В Гонконге после анализа 226 анкет были обнаружены симптомы выгорания у трети респондентов, и в основном это были молодые врачи со стажем до 9 лет.
  • В нашей стране также проводились аналогичные исследования. В частности, при опросе 500 врачей разных специальностей в Амурской области были получены примерно такие цифры: наличие одной из фаз выгорания более чем у половины врачей, у 30% — формирование СЭВ по всем трем фазам, то есть резистенции, напряжению, истощению. В группе онкологов процент составил 44%. По крайней мере одна из фаз в стадии формирования была обнаружена у более чем 60% психиатров, у половины акушеров-гинекологов и терапевтов, у 40% хирургов и реаниматологов.
  • Финские исследователи сообщают, что больше всего врачей с симптомами СЭВ было в ходе анкетирования выявлено среди специалистов в области детской психиатрии, причем большинство из них трудились в государственных клиниках, а в частных клиниках врачи меньше подвержены выгоранию.

Все эти цифры не могут не вызывать беспокойства и вполне понятных вопросов:

  • Почему так происходит?
  • Чем это грозит пациентам и самим врачам?
  • Как этого избежать?

Факторы риска

Факторы риска

Специалисты в числе основных факторов называют плохую организацию труда врачей и медицинского персонала, общую психологическую атмосферу в коллективе, высокую степень ответственности за результаты работы врачей. Имеет также значение контингент пациентов, отношение к врачам в социуме, уровень их материального благосостояния и общего качества жизни.

К организации труда относятся, в частности, слишком продолжительные рабочие смены — более 17 часов, или более 60 часов в неделю.

По мнению российского психолога А. Кан, к выгоранию приводит комплекс причин, среди которых чрезмерно напряженный график работы, неудовлетворенность уровнем заработной платы, плохие отношения в коллективе и общая невозможность удовлетворять жизненные потребности. Особенно сильно все это срабатывает при сочетании с определенными личностными качествами: склонностью к перфекционизму, завышенной оценкой своих возможностей, жертвенностью в сочетании с гипертрофированной ответственностью. Играет роль и климат в семье.

В последние два года, с началом пандемии, врачи оказались в буквальном смысле на передовой. Нагрузка на систему здравоохранения оказалась неожиданной и чрезмерной, особенно при неэффективности рабочих процессов, избытке канцелярской нагрузки и острой нехватке поддержки, как организационной, так и психологической.

Напряженная работа в «красной зоне» при отсутствии у большинства врачей опыта преодоления подобных кризисов сказалась на состоянии многих медицинских работников. Наилучшим способом борьбы с СЭВ в условиях пандемии оказалась четкая и продуманная организация труда в больнице, обеспечение достаточного количества средств индивидуальной защиты, работа с психологами, достойная оплата труда и социальное признание как источник ощущения психологического комфорта.

Чем грозит выгорание?

Чем грозит выгорание?

У врача, столкнувшегося с СЭВ, может ощущаться непроходящая усталость, повышенная тревожность, преобладать пессимистическое настроение и депрессия. Многие сообщают о эпизодах ощущения бессмысленности происходящего, чувстве вины и собственной несостоятельности. Может проявляться безразличие или агрессия по отношению к пациентам. На уровне психосоматики — головная боль, проблемы с артериальным давлением, заболевания сердца и сосудов, болезни органов пищеварения, бессонница, различные неврологические расстройства и т. д.

Пациенты врача с СЭВ больше рискуют пострадать от врачебной ошибки, как показало исследование, проводимое в течение 5 лет специалистами из клиники Майо в США. К аналогичным выводам пришли и ученые из Южной Кореи, Японии и Нидерландов.

Нельзя не сказать также о психологической травме, возникающей у страдающего человека при столкновении с «выгорающим», и потому безразличным или проявляющим агрессию врачом.

Комментарий эксперта

Эндрю Маккомби, хирург

Эмпатия — важная часть взаимоотношений врача и пациентов. Анализ проведенных нами опросов врачей показал, что между эмоциональным выгоранием и уровнем эмпатии существует статистически значимая обратная связь. При этом страдают не только пациенты, но ухудшается и самочувствие медицинских работников.

Это взаимовлияние имеет сложную природу, поэтому необходимо тщательно изучать проблему, чтобы найти пути к ее решению.

Комментарий эксперта

Куликов Евгений Сергеевич, ректор Сибирского государственного медицинского университета

Медицинские работники каждый день работают в условиях, требующих большой психоэмоциональной устойчивости. Врачи всех специальностей в какой-то мере подвержены выгоранию, но особенно это относится к медикам, работаюшим с пациентами с иммунодефицитом, с онкологическими заболеваниями, и к врачам реанимационных бригад. В наибольшей степени профессиональное выгорание свойственно спецмалистам в возрасте 20-40 лет. Имеет большое значение психологический климат в коллективе, длинные рабочие смены, такие свойства личности, как эмоциональное восприятие своей работы и повышенная ответственность за ее результат.

Исследования, которые проводились во многих странах, убедительно показывают: эмоциональное выгорание прямо связано с ростом количества врачебных ошибок. Повышение качества жизни врачей и медицинского персонала, улучшение условий труда является важным фактором повышения качества оказываемой населению медицинской помощи, в том числе и вследствие уменьшения количества врачебных ошибок.

Эта проблема чрезвычайно актуальна для всех стран, для врачей и для тех, кто обращается к ним за помощью.

Профилактика СЭВ

Профилактика СЭВ

Вот что советуют медицинские психологи своим коллегам:

  • Постарайтесь не драматизировать происходящие события, не переоценивать своих возможностей и меры своей ответственности.
  • Научитесь «не брать работу домой».
  • Уделяйте внимание досугу: ходите в кино и на выставки, встречайтесь с друзьями и т. д. Не упускайте возможностей получить позитивные эмоции и отвлечься от мыслей о работе.
  • Больше общайтесь с людьми других профессий, не связанными с вами рабочими отношениями.
  • Не пренебрегайте упражнениями, спортом.
  • Питайтесь как можно более правильно и регулярно.
  • Обязательно высыпайтесь.
  • Очень полезно овладеть дыхательной гимнастикой, техниками релаксации, это поможет противостоять стрессам.
  • Если вы заметили в себе признаки начала выгорания — обратитесь за профессиональной психологической помощью. Потому что врачей учат тому, как лечить и спасать других людей, но почти не помогают им научиться заботиться о собственном здоровье и противостоять неизбежным стрессам.

Рекомендуем также статью «Профессиональное выгорание: 9 признаков, что у вас болезнь карьериста»

Использованы фотоматериалы Shutterstock

Читайте далее

Продлить свою молодость и энергичность: от каких двух органов зависит активное долголетие

Активное долголетие: что на него влияет и как его достичь?

Секрет сердитых гипертоников: когда «нервы» – от давления

Можно ли стать гипертоником из-за стрессов и что такое гипертонический характер?

Сложности родителей в уходе за новорожденным мальчиком

Нередко родители при рождении мальчика испытывают трудности в уходе за интимной областью, особенно при воспалении.

Первая неделя жизни: что происходит с младенцем за 7 дней?

Все, что нужно знать о новорожденном: сколько он ест, почему плачет и как изменяется за первую неделю.

Как всё успевать с ребёнком на руках: лайфхаки для мам

Не только дела: как выделять время на заботы и отдых с малышом в доме? Секреты тайм-менеджмента активных мам.

Стрессовое недержание мочи у детей: причины, лечение

Стрессовое недержание мочи у детей: возможные причины. Что делать, при возникновении стрессового недержания мочи у ребёнка?

Псориаз — что поможет справиться с этой проблемой?

Какой продукт наиболее эффективен для ухода за кожей при псориазе?

Эффективное лечение атопического дерматита

Как помочь малышу и облегчить симптомы атопического дерматита? Возможно ли вылечить болезнь?

5 ошибок в лечении атопического дерматита у детей

Атопический дерматит у детей – заболевание капризное. Не любит и не терпит ошибок. Как их избежать?

Атопический дерматит у детей: симптомы и лечение

Проблемы атопии: атопический дерматит как проявление аллергических реакций у детей.

Головная боль напряжения — как справиться с этой проблемой?

Какой препарат лучше всего подойдёт для борьбы с головной болью напряжения?

Жирная кожа: проблемы и пути их решения

Какие продукты наиболее эффективны в уходе за жирной и проблемной кожей?

Спрей с азеластином: средство в борьбе с аллергией

Страдаете от сезонной аллергии и никакие средства уже не помогают? Эксперты MedAboutMe подробно рассказывают о новейшем спрее, направленного на лечение аллергии у детей и взрослых

Антицеллюлитная прессотерапия: давление воздуха против апельсиновой корки

Прессотерапия: как выбрать аппарат для лимфодренажного массажа против целлюлита

Аппаратный массаж против отёков: главное о пневмокомпрессионном лимфодренаже

Как Пневмокомпрессионный лимфодренаж воздействует на лимфатическую систему, почему переменная пневмокомпрессия содействует снижению отечности, при каких отеках есть смысл делать аппаратный массаж и как проводить процедуру для достижения стойкого положительного результата? Все ответы в статье MedAboutMe

Аппаратная растяжка против «профессиональных» проблем со спиной

Какие гаджеты и аппараты помогают справиться с проблемами спины и позвоночника: советы и рекомендации от экспертов для домашней растяжки спины

Прессотерапия и спорт: быстрое восстановление, лучшие результаты

Ученые своими исследованиями подтвердили эффективность пневмокомпрессионного массажа, а атлеты подтвердили это многократно уже на практике

Меню ребенка в 8 месяцев

Что можно уже давать ребенку в восемь месяцев, а что пока не рекомендовано: рекомендации экспертов ВОЗ и Союза педиатров России

Дисплазия соединительной ткани — чума XXI века. Пути решения и какую роль в этом играет коллаген

Как препараты, содержащие коллаген, могут помочь в реабилитации после травм или ожогов?

Химиотерапия: мифы и реальность

Диагноз «рак» приводит в смятение и вызывает страх перед самой болезнью и методами ее лечения, в частности, перед химиотерапией. Разбираем самые популярные мифы.

Излечение от ВИЧ: шансы растут

ВИЧ-инфекция – смертельный приговор или хроническая болезнь? В последние годы активно разрабатываются новые эффективные методы лечения ВИЧ-инфекции.

Опубликовано 28.02.2022 08:38

Использованные источники

The association between doctors’ presenteeism and job burnout: a cross-sectional survey study in China / Pei P, Lin G, Li G, Zhu Y, Xi X. // BMC Health Serv Res. – 2020

Association of perceived medical errors with resident distress and empathy: a prospective longitudinal study. / West CP, Huschka MM, Novotny PJ, et al. // JAMA – 2006

Association of Intern and Resident Burnout with Self-Reported Medical Errors. / ang EK, Lihm HS, Kong EH // Korean Journal of Family Medicine – 2013

Burnout among public doctors in Hong Kong: cross-sectional survey / Siu C, Yuen SK, Cheung A. // Hong Kong Med J – 2012

urnout in European family doctors: the EGPRN study / Soler JK, Yaman H, Esteva M, Dobbs F, Asenova RS, Katić M, et al. // Family Practice – 2008

Эмоциональное выгорание у врачей и медицинские ошибки. есть ли связь? / Кобякова О.С., Деев И.А., Куликов Е.С., Пименов И.Д., Хомяков К.В. // Социальные аспекты здоровья населения – 2016

Impact of burnout on empathy. / Reynolds M, McCombie A, Jeffery M, Mulder R, Frizelle F. // N Z Med J – 2021

Burnout syndrome in Romanian medical residents in time of the COVID-19 pandemic / Dimitriu MCT et al // Med Hypotheses – 2020

Physician burnout: contributors, consequences and solutions / West CP, Dyrbye LN, Shanafelt TD. // J Intern Med. – 2018

Синдром эмоционального выгорания у врачей / Огнерубов Н. А. // Вестник российских университетов. Математика – 2013 – №4-1

Читайте также

Источник

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • Как открыть контроль ошибок
  • Как отредактировать текст на ошибки
  • Как пережить неприятности на работе вызванные собственными ошибками
  • Как относиться к речевым ошибкам детей
  • Как оформить бухгалтерскую справку на исправление ошибок